Выбери меня

Наталья Климушина

Выбери меня

Глава 1. Тея

Больно. Как же мне больно… Следовательно, я жива. Болело все, каждая клеточка, казалось, даже волосы болели. Что произошло? Ничего не помню… Только боль, холод, о небо, сейчас мой череп взорвется и лопнут глаза, почему я не могу двинуть ни рукой, ни ногой? Воздух… Его нет! Нигде, ни в легких, ни вокруг! Организм пытается втянуть в себя хоть толику кислорода, но легкие вместо чистого воздуха вливают в себя ледяную холодную, и почему-то, очень соленую воду. Меня моментально захлестывает паника и тело начинает конвульсивно содрогаться. Я бьюсь в этой боли, как зверек в сетях и понимаю – это мои последние минуты. На краю сознания вдруг чувствую чужие прикосновения, отчего пугаюсь и бьюсь еще больше, и сознание, наконец-то, покидает меня.

Я качаюсь. Где? На волнах? Я что, плыву?! Воздух! Я дышу! Чистый прохладный, он глубоко ввинчивается в легкие, расправляя их, радостным потоком устремляя свои молекулы в уставший мозг и в голове потихоньку проясняется. Все еще очень холодно, но боли становится меньше, но почему я качаюсь? Пытаюсь проанализировать хотя бы положение тела. Мне холодно, но уже не так сильно, воздух есть, меня качает… стоп. Если я в медчасти, то почему качает? Я по-прежнему не могу открыть глаза и в теле такая слабость, что не двинуть ни рукой, ни ногой… Что это? Щекой чувствую мягкую ткань, ухо прижимается к теплому, твердому, и я слышу мощные удары чьего-то сильного сердца. Паника пробиться не успевает, так как я вдруг догадываюсь, что меня несут на руках, и держат очень бережно. Успеваемость по предмету «Выживаемость в условно нестабильных условиях» никогда не была у меня высокой, но первое правило «успокойся, оцени ситуацию, проанализируй вводные» я помнила хорошо. Думай, Ая, думай. Двигаться я не могу, оказывать сопротивление тоже, поэтому не дергаемся, бережем силы. Воздух есть, из воды меня вытащили, несут и согревают – это уже очень неплохо, значит острой опасности нет. Вспомнить бы, что произошло. При попытке сосредоточиться, в висках заныло. Вот бы прыснуть обезболивающего из моей аптечки. Аптечка… Отец! Золотой свет!! Аномалия!!!! Наверное, за нами пришли спасатели. Голова взорвалась тупой ноющей болью, и я не сдержала тихий стон. Движение моего «носильщика» замедлилось, легкие шумно выпустили воздух, и я почувствовала ухом, прижатым к чужой грудной клетке глубокий вибрирующий мужской голос.

– Очнулась? Потерпи, помощь скоро будет. Твой портал открылся прямо вводу. Тебе повезло, что я рядом рыбачил, говорят, таким как ты, сразу очень тяжело прийти в себя, могла и не выплыть.

Портал? Таким как я!? Я почувствовала, как обладатель красивого голоса аккуратно положил меня на мягкую землю (это что, мох?).

– Сейчас зажгу теплый камень, согреешься, одежду высушишь, а там и наши придут. Все будет хорошо.

Голос успокаивал, убаюкивал, гипнотизировал, я почти успокоилась. Попытавшись издать что-то вроде благодарности мое горло произнесло какое-то невнятное блеянье, на что голос ответил:

– Не говори пока, сейчас напою тебя. – послышались шорохи, затем тихие шаги, и я поняла, что обладатель гипнотического голоса ушел, но я почему-то не волновалась. Вместо этого подумала, а что такое теплый камень? Снова услышав шаги, поняла, что ненадолго отключилась и даже получилось немного приоткрыть глаза. Мой спаситель поднес ко рту емкость с водой, и я жадно стала глотать удивительно вкусную свежую воду, тихонько рассматривая его из-под ресниц.

Мужчина был молод, черноволос, широкоплеч, хотя в сумерках было трудно разглядеть лицо целиком, в свете пламени его фигура казалась необыкновенно крепкой (у нас на курсе просто мальчишки, по сравнению с ним), даже в скудном свете огня глаза были удивительно зелеными и на меня дохнуло чем-то очень знакомым, забытым, безопасно-приятным, но ощущение быстро исчезло, а напрягаться пока сил не было. В отблесках мягкого света была видна только половина лица, но было понятно, что мужчина довольно привлекателен, хотя все портил тяжелый пронзительный взгляд, который делал его значительно старше. И это несоответствие почему-то настораживало. Не все так просто было в моем случайном спасителе.

– Моргни один раз, если да, два – если нет. Болит что-нибудь? – я прикрыла глаза один раз.

– Голова? – моргнула один раз.

– Руки? – я покопалась в ощущениях, вроде нет, моргнула два раза.

– Ноги? – моргнула два раза.

– Хорошо. Тебя выкинуло с небольшой высоты, ты упала в воду, но я довольно быстро оказался рядом, захлебнуться ты не успела. Так что скорее всего ничего не сломала, а голова пройдет. Выпей еще, Тея тебя быстро излечит.

Что еще за Тея, где мой отец, и почему вода такая вкусная, что хочется проглотить ее вместе с языком я спросить не успела, так как в стороне послышался шум и мой спаситель резко повернул лицо налево. Я застыла (если можно вообще сказать такое о человеке, лежащем как бревно без возможности двигаться). Вся правая сторона его лица была изуродована ужасными рваными шрамами, словно его протащило лицом по колючей проволоке, завязанной узлом… Они пересекали снизу вверх всю щеку, чудом не затронув глаз и заканчивались на высоком лбу, прямо над бровью.

– Вот и помощь пришла. – Он очень медленно повернул ко мне лицо и изучающе посмотрел прямо в глаза. Но к этому моменту я уже оправилась от шока и старалась смотреть на него с благодарностью и даже попыталась улыбнуться. Он медленно, с усилием поднялся и с высоты своего огромного, как мне показалось, роста, кивнул мне. – Бывай.

Единственное, что я хотела спросить, если бы я могла говорить, это его имя, но внезапно глаза потяжелели, навалилась такая усталость и безразличие, стало все равно. И я, в который уже раз, провалилась в тяжелый восстанавливающий сон.

Глава 2. Земля

Двумя неделями раньше.

«Прошу выйти для ответа студентку Аю Альруна. Вам осталось ответить лишь на последний экзаменационный вопрос». – громкий голос декана вырвал меня из тревожной задумчивости, характерной для атмосферы экзамена, в которой я находилась последние полтора часа, готовясь отвечать на выданные мне вопросы. Бодро поднявшись, пересекла экзаменационную аудиторию и вытянулась по струнке перед кафедрой.

– За последние полтора века человечество прямо или косвенно стало причиной вымирания восьмидесяти процентов видов, существующих на суше и на море, мусорные континенты, занимающие площадь в несколько миллионов квадратных километров, ядерные могильники, технологическое превосходство, возведшее человека к вершине пищевой цепи, бесконтрольная трата полезных ресурсов – это лишь вершина айсберга, покончившего в прямом смысле этого слова с прежним мировым укладом жизни. А также завершило эру царствования людей на Земле антропогенным кризисом всего человечества, начавшимся с нескольких тысяч извержений вулканов по всем континентам, следствием чего явилось огромное количество цунами, которые… – тараторила я, вытянувшись по струнке и задрав подбородок, который по уставу должен был быть выше линии горизонта при ответе на вопрос вышестоящего.

– Достаточно, студентка Альруна, высший балл, поздравляю, ваш отец может вами гордиться. Надеюсь, вы уже выбрали себе специализацию? – голос декана Елены Спаугот звенел в огромном зале цвета серого мрамора. – Я готова взять вас к себе, группа как раз набирается. Как вы относитесь к квантовой химии? У нас именно сейчас выпала прекрасная возможность изучить в новых условиях наноструктуры редких…

– Прошу прощения, декан Спаугот, но я уже выбрала область специализации, я еду стажироваться в группу к отцу, – поспешила я перебить деканшу, пока она не назначила мне свою практику. – Экспедиция уже через пару недель, все материалы готовы, тема исследования тоже, так что… – замялась я, при всем уважении к декану, я должна была отказать, а отказывать тем, кто к тебе был добр на протяжении всего обучения весьма некомфортно, но я твердо знала, чего хочу. А еще, я точно знала, чего я не хочу – попасть в группу с сыном Елены, который был, что называется, «на выданье», и я была уверена, что она уже ознакомилась с моими генетическими данными, наличие которых было обязательным для поступления. А значит, Елена, скорее всего уже обнаружила совместимость с данными своего сына. Потому что как только я появлялась на ее кафедре, то, как бы невзначай натыкалась на сына Спаугот, и она норовила либо оставить нас наедине, либо отправить вместе по общему поручению организовав совместное времяпрепровождение. Кирт, невысокий, узкоплечий, рыхлый юноша с реденькими тонкими волосами и прозрачными рыбьими глазами вызывал у меня сначала удивление, затем физическую неприязнь, особенно, когда пытался ненароком коснуться рукой, либо приобнять за плечи. Любой близкий контакт с ним для меня был дискомфортен. Даже в качестве друга, он вызывал желание поскорее завершить общение. Он был скучным, каким-то неопрятным, всегда и во всем следующим правилам айтишным занудой, поэтому было понятно, что шансы, его легко выберет девушка для создания семьи были неважными, независимо от его генетической карты. Но иногда я все же общалась с ним, так как парень был вполне талантлив в сфере компьютерных технологий.

– Значит, квантовая психология. Влияние через сознание. Понимаю, неисследованная, интереснейшая и сложнейшая область. Но сейчас у вас практика по молекулярной биологии, если я правильно понимаю, ведь вы ее выбрали соведущей специальностью? Все еще пытаетесь выяснить причины того страшного феномена, унесшего жизнь Селены Сирокко. Многие пытались. – Елена вздохнула. – Вы очень настойчивы, и я верю, что однажды вы сможете пролить свет на столь темные пятна в нашей истории. Удачи, Ая! – декан скупо улыбнулась, вытянулась по струнке и чеканным шагом покинула зал. Невыразительная, немногословная, одинокая женщина уставшего возраста.

Я вышла из основного здания Университета помахивая новообретенным пропуском во взрослую жизнь, то есть дипломом, и оглянулась. До чего же унылый мир. Небо, здания вокруг, гравилеты, люди – тысяча оттенков серого. Серого, упорядоченного, разрешенного, одобренного, уставного. Даже форма на мне была серая. Такой была наша жизнь последние примерно сто последних лет. Человечество, пережившее страшные испытания, будто устало и затаилось – все, больше ничего не хочу, дайте мне пожалуйста серой безликой тишины, не видите, я выживаю, мне не до красоты и изящности…

В своем ответе на экзаменационный вопрос я затронула лишь часть несчастий, выпавших на нашу Землю. Я не говорю, выпавших на страну или материк, потому что, когда человечество, разодранное конфликтами, жаждой наживы, угрозами и войнами начало истреблять друг друга, планета отреагировала страшно – наводнения, землетрясения, сдвиг тектонических платформ… Но это была лишь первая волна несчастий, поразивших человечество. Вторая волна накрыла планету неизвестными космическими воздействиями, излучениями, нас било радиацией, солнечными дождями, апокалипсис собственной персоной. Нации и страны просто перестали существовать. Кого не смыло и не сожгло, тех облучило и уничтожило. А потом началось страшное. Третья волна апокалипсиса – с таким трудом выживших людей настигли болезни. И проблема была не только в том, что никто не знал, что это за болезни и как их лечить. А в том, что это были даже не совсем болезни, это были мутации. Они меняли людей коренным образом. Люди превращались в полузверей, или возвращались в развитии на тупиковые ветви человеческой эволюции, у них менялось поведение, они личностно деградировали. Из почти девяти миллиардов населения планеты на тот момент, выжило примерно три. Много было теорий на эту тему. Кто-то говорил, что в геноме человека были «мертвые гены», хаотично разбросанные и поврежденные цепочки ДНК, которые мутировали после излучений и могли ожить и стать активными. Кто-то говорил о том, что в геноме найдены части ДНК принадлежащих кому-то в нашем далеком прошлом, кто был между человеком и приматом, и именно эти гены активировала мутация. А кто-то утверждал, что найденные сорок процентов вирусов в нашей ДНК, облученные неизвестными волнами, пришедшими из космоса, повредили саму ДНК человека. Все это породило хаос. Нормальный с виду человек мог простудиться, а через несколько дней у него менялось поведение, трансформировались зубы, выпадали волосы, начинала меняться форма черепа, он забывал слова и мог пообедать своим соседом. Планета наказала нас, и наша эволюция развернулась в обратную сторону. Это было страшно. Мы превратились в тех, кто выжил. Для этого пришлось объединиться. Нет больше наций, стран. Теперь у нас общий язык, общее настоящее и будущее. Мы выживаем и кстати, вполне успешно.

«Понимаешь дочь, люди всегда воспринимали нашу планету как бесконечный ресурс, а не как колыбель матери и относились слишком потребительски. Земля была освоена и повержена, и стала воспринимать человечество как вирус, – папа улыбался своими когда-то ясными, а теперь потухшими глазами, – именно вирус. Ведь мы как вирус начали уничтожать все вокруг себя, иногда ради еды, иногда ради потехи. Поэтому она решила нас смыть и сжечь – так и в нашем организме, строго говоря, уничтожаются вирусы…»

Такие разговоры мы с отцом вели часто. Все, что я знаю, я узнала от него. Все, что у нас было – это мы. Нас двое – против всего мира. Конечно, человечество выживало трудно, болезненно. Многие знания были утрачены. Но нашлись и те, кто всегда понимал, что о сбережении достижений человечества было необходимо позаботиться, поэтому начинали мы не с нуля, сохранено было немало. Так, собирая по крупицам знания по всем колониям выживших, объединяя и преумножая их, человечество начало вставать с колен. И прекрасно запомнило прошлые ошибки. Программа «Экологического благоразумия» была первым, что было внедрено в заново развивающееся человечество. Генетические исследования вышли на новый уровень. Конечно, познать весь геном человека нам пока не удалось, но было немало открытий, которые приведшие к той упорядоченности, которой мы и придерживаемся по сей день. За прошедшие почти сто лет возрождения к цивилизованной жизни были внедрено огромное количество правил и ограничений, позволяющих нам быть здоровыми и счастливыми. Но на самом деле, это было не так. И я совершенно не понимала, почему этого никто кроме меня не видит. Поэтому все, что можно было обсуждать с отцом, больше ни с кем обсуждать было категорически нельзя. Конечно, огромное количество информации сохранилось на различного рода носителях, но и утрачено было многое, и еще больше запрещено и закрыто, особенно то, что затрагивает ту часть нашей души, которая отвечает за все прекрасное, удивительное и непредсказуемое, делает ее иной – все удивительное, что воздействует на нашу божественную (папа смеется, когда слышит это слово) часть – искусство. Да и в целом, существование души вообще подверглось сомнениям. Конечно, тебе не до духовного и прекрасного, когда нужно добывать еду и убегать от хищника. Вероятно, большая часть достижений прекрасного сохранилась, но простым людям не было доступа к этому. Музыка, живопись, любое творческое начало строго отслеживалось и купировалось, как угроза отвлечения от основополагающей цели нашего существования. Тем более, это не могло контролироваться, а основополагающим принципом выживания на нашей планете являлись вещи совсем иного порядка. «Дисциплина, безупречный порядок и технологии». Вот что являлось нашим способом выживания, а также могло повсеместно контролироваться. На тотальный контроль жизни человека вышла наука генетика. Говорят, раньше двоим можно было объединиться, лишь испытывая чувство привязанности друг к другу, и совершенно не учитывался ни возраст, ни генетическая совместимость. В современном обществе деторождение строго регламентировалось на правительственном уровне. Выбрать себе спутника жизни разрешалось лишь из списка указанных и совместимых с тобой генетически мужчин и женщин. То есть тех, у кого проявлялся минимальный риск родить больного ребенка. И если у мужчин это было легче и проще – они могли выбирать себе спутницу до тех пор, пока не найдут подходящую, то у женщин все было иначе. И гораздо печальнее. Каждая девушка, начиная с восемнадцати лет была обязана посетить генетический центр для сдачи материала и подбору подходящего отца для своих детей. Затем она получала список наиболее подходящих кандидатов для ее яйцеклеток, при этом не учитывался ни возраст, ни положение мужчины, он лишь должен быть свободен от других отношений. Иной раз возрастной разрыв в паре мог доходить до абсурдного, но важна была лишь совместимость и чистота генов каждого. Генетики давно научились очищать ДНК от вредоносных программ и болезней. Рак, иммунодефициты, генетически наследуемые болезни давно канули в лету. Мы были тотально здоровы. Выйти замуж каждая девушка по закону была обязана до наступления двадцати одного года, так как это максимально благоприятный период для зачатия и воспитания здорового потомства. Если пара в течение пяти лет не могла завести детей, то им разрешалось выйти из отношений и начать новые. Половая распущенность крайне не поощрялась, и даже наказывалась определенной системой штрафов и лишений, существенно бьющих по благополучию, поэтому такое встречалось крайне редко. Обязательным и желанным для каждой семьи являлось рождение двоих детей, если их получалось больше двух, то семья получала всяческие поощрения от государства, но было крайне редким рождение даже одного, не то что двух детей. Восстановление популяции шло невероятно медленно, даже за такой большой срок, население не увеличилось даже вдвое. Браки то и дело распадались после бесплодного пятилетнего периода. Как будто Земля нам не верила и не торопилась давать второй шанс на выживание. Детей было мало, их берегли, тщательно следили за их здоровьем и развитием. Семьям с детьми оказывалась основательная помощь – им определялось содержание от государства, выделялись специальные люди для помощи дома с детьми, были созданы детские сады с самыми благоприятными условиями, уменьшался рабочий день родителей, выделялось жилье и финансы. Родить детей (здоровых детей, это также строго контролировалось на каждом этапе беременности) – это был прекрасный законный способ найти свое теплое место в жизни, можно было ничего больше не добиваться в жизни (но высшее образование было бесплатным и обязательным), ничем не заниматься, всего лишь родить здоровых детей – и считалось, что ты выполнил свою главную миссию и обеспечил себе комфортное существование. Большинство шло по пути наименьшего сопротивления и стремилось именно к этому. Я злилась, называла это селекцией человеческого вида. Ведь о чувствах речь давно не велась. «Ну что, родим детей?» – Это было обычным способом познакомиться среди молодых людей. Словом «любовь» обозначалось нечто эфемерное из жизни до первой волны несчастий. Примерно, как египетские боги. Все знали, что это, но никогда не встречали. Иногда я думала о том, что из нашего ДНК специально вытравили способность любить, как-то гормонально обезвредили. Тем самым ликвидировав часть нашей души. Но большая часть населения придерживались этих простых правил, и была согласна с ними. Ведь это значительно упрощало жизнь и снимало с тебя ответственность за нее. На каждом этапе нашей жизни нам объясняли (а на самом деле, внушали), для какой великой цели все делается, почему правильно именно так, нам привили мысль, что это нормально. Нормально жить как бездушные роботы и совокупляться лишь для рождения потомства. А жить с ощущением того, что ты все делаешь правильно – бесценно, ведь это является подменой смысла жизни и полностью купирует попытки стремиться к чему-либо. Но у меня, почему-то, не было такого ощущения. Я все видела иначе. У меня внутри, по какой-то непонятной мне причине, не было таких искажающих фильтров, как у всех, и я постоянно испытывала внутреннее сопротивление ко всему, что видела и понимала. Говорят, были и несогласные, но о них лишь ходили слухи, правительственные органы зорко следили за порядком, и бунтовавших больше не видели. Мы освоили новые технологии, перестали загрязнять планету, начали покорять космос, жизнь была размерена, расчерчена, отстроена и обезличена. Оставшиеся материки поделены на округа, руководители которых менялись каждый год и отчитывались о проделанной работе. Папа рассказывал, что решение о постоянной принудительной смене руководства было принято после давнего громкого дела о руководителе одного из южных округов, который, врач по образованию, решил пойти еще дальше. Он стал экспериментировать со внешностью и качествами личности людей, выявляя поломки и культивируя определенные гены. Эти эксперименты плохо закончились, обнаруживались ментальные или психические нарушения, рождающиеся дети были плохо управляемы, неадекватны, неспособны на привязанность, их репродуктивная система была дефектна. Природа не стерпела нового вторжения в ее владения. Мужчина возомнил себя богом и хотел играть миром по своему усмотрению, он пытался убедить всех, что человека можно выстроить заново, сделать таким, как нужно для каждой определенной цели. Но никто не захотел меняться под чужие цели. Его убрали. Куда и как, никто не знает. С тех пор закон был для всех един – один год правление, переизбраться можно только через пять лет, при абсолютном большинстве голосов.

Серые коробки домов одинаковые на вид, всех оттенков серого, полезная структурированная полусинтетическая пища, отсутствие болезней, лишнего веса, сильных неконтролируемых эмоций – вот чем была наша жизнь. Объединившейся паре бесплатно выделялось небольшое однотипное жилье. Хочешь жить лучше – заработай. Или роди детей. Вот тогда жилье увеличивали значительно, разрешались и небольшие удовольствия – бассейн, небольшой клочок земли (на которой кроме блеклой травы, практически ничего не росло).

Самым ужасным для меня было то, что всех, она, такая жизнь, в общем-то устраивала. Хотя, периодически мы видели, как кого-нибудь, с нервным срывом, либо без сознания, увозили медики в серебристом фургоне. Нам говорили, что у него эмоциональное истощение, что он просто очень устал, слишком много работает и слишком старается для блага планеты. Какое там истощение, наши эмоции были надломленными с рождения. Но, правда, через некоторое время несчастный возвращался, пугающе спокойно глядя перед собой и утверждал, что ему помогли, и он снова здоровый член общества. Ему радовались и аплодировали, встречали, как героя, и на этом все заканчивалось. Безразличным и безличным было все вокруг, безвкусным, монотонным и кастрированным. Иногда я думала о том, что нужно жить по-другому, но как – не знала. Ведь я не знала другой жизни. Вернее, я не помнила ее. Зато мои кошмары, видимо, все помнили. От моих криков примерно раз в месяц не помогали ни долгие сеансы гипнотерапии, ни психологические сессии, ни лекарства. Раз в несколько декад я видела перед собой морду страшного хищника, который преследовал меня, после чего я проваливалась в огненную яму и горела заживо. Отец будил меня, гладил по волосам и поил травяным чаем. Я привыкла. Даже к страхам можно привыкнуть. Я постоянно терзалась своим несоответствием с миром. Мне хотелось свободы. Мне хотелось вкусного воздуха. Однажды мы с отцом ездили в экспедицию в соседствующий с нами округ, аномальная зона была в лесу. Точнее, в месте, когда-то бывшим густым лесом. Я уже упоминала, что наша природа вырождалась? От леса оставались невысокие худосочные деревца, серый редкий мох и болота с тяжелыми для нашего дыхания испарениями. Отчетливо помню, какой восторг тогда вызвали эти чахлые островки растительности. Воздух, наконец-то, чем-то запах. Город, с его постоянной фильтрацией был практически стерильным, невкусным, неживым. Я в нем задыхалась. Мне казалось, что фильтровали меня. Но здесь, вокруг растекался запах прелой осенней листвы, оживших редких грибниц, избыток кислорода сделал меня осоловевшей, и я потеряла сознание от избытка эмоций. Отец тогда очень испугался за меня, а я, вынырнув из полусна-полузабытья хорошо помнила, какой дивный сказочный лес мне в тот момент приснился – изумрудный, густой, плотный, запах знойной богатой зелени растекался по сознанию несколько дней. С тех пор, ничто я не любила так, как наши вылазки на природу, ароматы малочисленных трав и мечтала хоть раз вдохнуть запах настоящих полевых цветов.

В этом году мне исполнялось двадцать. Пятнадцать лет назад двадцатипятилетний Эррол Сирокко с группой студентов поехал на исследования какой-то аномалии и нашел там меня. В прямом смысле. Испуганную, грязную худенькую девочку пяти лет, в каких-то жженых лохмотьях, недалеко от места его исследований. Я произнесла лишь одну фразу: «Я Ая Альруна». Уж не знаю, что заставило молодого одинокого вдовца взять себе ребенка, но ему разрешили, связи были. С тех пор он мой лучший друг. Брошенных детей у нас не было, поэтому откуда взялась маленькая оборванка, никто сказать не мог. Прежде чем попасть к Эрролу, меня долго обследовали в генетическом центре, вопрос, что со мной делать и не несу ли я угрозы решался наверху. Что там было не так, неизвестно, но с того момента началась моя «большая игра». Игра в ничем не примечательного члена общества, которым я (и я совершенно отчетливо это понимаю) ни в коей мере не являлась. Но в этом мире я обрела настоящую поддержку, и не чувствовала себя совсем одинокой.