Волчий лес

Дарья Попова

Волчий лес

Тропа первая

Хвойные ветки, цветы тысячелистника,

бурые травы на холмике низком,

ягоды красные, росой окропленные,

сочные, сладкие, солнцем холеные.

Тропы заросшие, следы незнакомые

люда заблудшего иль зверя лесного.

Запахи свежие, запахи терпкие,

крадется по зелени, цепляясь за ветки.

Когти точеные, лапы пушистые,

идет в тени черной, прячась за листьями.

Очи стальные, а морда волчья,

носом ведет, чует мясо сочное.

Мех ало-серый, густой и диковинный,

а взгляд человеческий грустный и сломленный…

Было время, когда люди из моей деревни жили в лютом страхе пред чудищем в волчьей шкуре, что пряталось в ближнем лесу. Молва о нем ходила недобрая и внушала жителям опасение за собственное благополучие. Женщины не наведывались в лес за хворостом или лекарственными травами, мужчины, охраняя пасущийся скот, без оружия не переступали порога. Детей же с малых лет приучали бояться уходить далеко от дома, лишь бы уберечь их от беды. Еще старшее поколение, когда все собирались у общего костра, ведало маленькой мне и моим сверстникам об охотнике, в прошлом убившем алую волчицу и не пощадившем ее щенков. Долго хвастал он добычей, пока в один день не начал обрастать черной шерстью прямо на глазах у жены. За считанные дни не осталось от мужчины ничего человеческого, и жители в страхе прогнали его. Ушел темный пес, напоследок оскалившись и клацнув зубами острыми. Нашел он пристанище в лесу и с тех пор каждое полнолуние выл до хрипоты так пронзительно, что от воя того в жилах стыла кровь.

В такие ночи мне совсем не спалось, и я без оглядки бежала в спальню к родителям, чтобы спрятаться в их уютных объятиях. Матушка гладила меня по волосам и приговаривала: «В Волчьем лесу сегодня опять неспокойно».

Я еще девчонкой мелкой была, но все ясно помню. Помню, как разбудили меня истошные крики и женский плач, доносившиеся с улицы. Говор грубый кузнеца, папы моего и других мужчин. Утро то было накануне очередного жуткого полнолуния, и что-то стряслось непоправимое, такое, что затронуло впоследствии всю деревню. Любопытство подхватило меня под рученьки и с босыми ногами повело за дверь. Я была несносной и любила совать нос, куда не следовало. Во дворе толпились жители, окружив со всех сторон причину, порушившую мирской покой. Дети беззаботно бегали вокруг, пока матери в спешке не уводили их домой. Взгляды женщин были отчаянными и запуганными.

Как и других, меня тоже поймали и почти вовремя уволокли от места беды. А я тогда и не сопротивлялась. Сил не было, да и желания. Ведь, в отличие от других малявок, мне удалось мельком глянуть на бездыханное покусанное тело, что лежало под ногами у взрослых. Кровью замазана была земля вокруг, безобразными клочками разорвана одежда. Жертвой оказалась молодая знахарка, живущая в соседнем от нас доме. Я была хорошо знакома с ней, ведь она не раз ухаживала за мной в пору разной болезни. Родственники ее рыдали от бессилия и, не жалея красноречия, проклинали черного волка.

Спустя несколько месяцев несчастье повторилось, и на этот раз пес не пощадил чью-то супругу. Тьма ненависти и жажды отмщения копилась в сердце каждого, пока очередное беспощадное убийство не переполнило чашу терпения. Гнев и негодование жителей напитались такой силой, что с лихвой заглушили прежний страх перед могучим зверем. Отец вместе со всеми взялся за оружие и ушел в лес. Матушка места себе не находила, пока ждала его возвращения.

Был уже вечер, когда мужчины вернулись с победой и темной волчьей шкурой в награду. По рассказам охотников, черный пес будто ждал, когда за его мохнатой головой кто-нибудь явится, и не особо сопротивлялся расправе. А после того, как смертная казнь уже свершилась, он даже выглядел на удивление счастливым, будто пленник, дождавшийся освобождения. Жители приняли общее решение и закопали трофей недалеко от входа в деревню, чтобы дух убитого хищника отпугивал ему подобных. С того дня от Волчьего леса осталось одно лишь памятное название, ведь серые чистильщики все до одного его покинули.

Мне исполнилось семнадцать, когда я закончила учиться у травника и получила разрешение на собственную практику. Смерть знахарки оставила на мне отпечаток и повлияла на желание выучиться ее делу. В деревне было мало лекарей, а до ближайшего города примерно два дня пути верхом. Последний старый ведун по травам спешно писал книги, опасаясь не успеть передать все знания потомкам до своей кончины. Уж возраст его перевалил сотню. А мне хотелось быть нужной своим близким, хотелось, чтобы все на моей маленькой родине были счастливы и здоровы.

С первыми лучами солнца я просыпалась и быстро собиралась в лес за заготовками. Мама и отец не жаловали мой выбор ремесла, а особенно были недовольны походами по Волчьим тропам. С момента, как хищники перекочевали на другие земли, прошло уже много лет. Охотники признали лес безопасным и впервые разрешили ходить туда. Ах, сколько там росло редкого и полезного сырья! Я готова была целыми днями бродить между елями, ползать на четвереньках по полянкам и копаться во вспаханной корнями земле. Удивительное место. Настоящая сказка.

День за днем я пропадала в Волчьем лесу, исследуя его особенности, занося растущие здесь травы в свой дневник. Нельзя было охватить все многообразие растений, казалось, что стоило обернуться вокруг себя, как новые, неизвестные вырастали прямо под ногами. Травник удивленно вскидывал брови, когда я приносила ему полную сумку различных корений, корневищ, листьев, плодов… Но он знал их все. Знал, потому что когда-то сам заготавливал, а мне нравилось слушать его рассказы.

Волчий лес таил в себе много ценностей. Благодаря моим заготовкам мы лечили простуду, готовили заживляющие мази и растирки, настаивали микстуры, смешивали и фасовали порошки. Травник давал мне список, чего ему не хватало, а я, зная, какое сырье в какое время собирать, уходила в лес. Важно было соблюдать все тонкости сбора, чтобы полезные свойства сохранились в их первозданном виде.

Погода была сухая, но еще не слишком жаркая. Я ловко сбежала из своей комнаты и прошмыгнула мимо родительской спальни прямиком на улицу. Природа встретила меня свежим дуновением ветра и птичьим щебетом над головой. Достав из аптекарской сумки список травника, я вчиталась и зашагала к лесу. В это время года часть трав заканчивала цветение, а это означало, что пора заготавливать корни. Мой исписанный вдоль и поперек дневник хранил в себе полезные сведения – где искать Кровохлебку, например, или с чем обычно соседствует Аир.

До полудня я сидела на корточках и бережно, специальной лопаткой выкапывала растения. Собрав достаточно, я срезала с них верхушки и стебли, некоторые из корней промывала водой в ручье, а потом раскладывала, чтобы просушить. Занятие трудоемкое, но меня накрывало волной удовольствия заниматься любимым делом. Травы, жалующие воду, добывать было сложнее обычного, но их урожай получился таким обильным, что оно того стоило. Сумка была щедро наполнена, но мне не хотелось уходить.

Привалившись к лиственному дереву, я села под ним и возвела глаза к небу. Все-таки дышалось здесь совсем иначе. Не так, как в деревне. Мне доставляло удовольствие вот так просто отдыхать после работы в уединении с собой и Волчьим лесом. Я чувствовала волшебную связь с ним и любила, несмотря на его темное загадочное прошлое.

Когда же время подкралось к вечеру, настала пора отправиться в обратную дорогу. За столько походов изучив лес достаточно, чтобы ориентироваться в нем, я уверенно могла определить, где я и куда мне идти, чтобы попасть домой. По зарубкам охотников, по вытоптанным тропам… Я почти вышла к концу леса, но немедленно остановилась и настороженно прислушалась. Тихий болезненный стон закрался на фоне природной тишины, был жалостливым и больше походил на собачье скуление. Я поняла, что кто-то нуждался в моей помощи, и пошла навстречу к нему.

Путь туда оказался тернистым. Никто, видимо, не проходил здесь до меня. Разве что только дикие обитатели. Да и в моих заметках этого места, к удивлению, не было, хоть я и перешерстила лес вдоль и поперек. Стон сквозь тяжелое сопение становился громче. Вскоре передо мной развернулась неведомая до этого дня поляна. Я осмотрелась и не смогла скрыть восхищения. Быстрый ручей играл на полированных камнях, искрясь в рыжих лучах солнца, большое дерево невиданной красоты росло почти в центре, а корни его вздымались над землею так высоко, что под ними можно было спрятаться. Ковры из полезных лекарственных трав расстилались под ногами и плавно колосились от легкого дуновения ветра.

Стоило раненому снова заскулить, я немедленно принялась искать его в пестрой зелени. Странный был у него тембр – какой-то неестественный, да и внешне, как показалось издалека, больной выглядел подозрительно. Лишенное сознания тело лежало на животе близ корней и дышало так, что голая с алыми разводами спина часто невысоко вздымалась. Я осторожно шагала по поляне, внимательно присматриваясь. По моим предположениям, в лесу мог пострадать кто-то из деревни и только, ведь больше сюда никто не заглядывал, но… даже подступив достаточно близко, я не узнала этого человека.

Моим больным оказался темноволосый юноша, почему-то нагой и весь испещренный рваными кровоточащими ранами. Глубокие следы, будто от когтей, горели болью, и странный незнакомец с мукой на лице дрожал и поскуливал, словно побитая хозяином собака. Мне стало не по себе от того, что увидела: заостренные уши на его голове, которые трепетали и припадали к волосам, когда незнакомец в очередной раз подавал голос; длинные когти на пальцах, словно у зверя, а в продолжении позвоночника на его ягодицах лежал пушистый хвост с ало-серой шерстью.

Рвано хрюкнув, юноша напрягся и сквозь рычание оскалился, а я чуть не завизжала от испуга, но вовремя поймала свой вскрик, зажав рот руками. Пусть и дернувшись, больной оставался без сознания, просто бредил в лихорадке и мучился от вгрызающейся в плоть боли. Как внезапно он ожил, так же внезапно и отключился.

Таращась на незнакомца, я медленно попятилась назад, неуверенно ставя ноги. Руки все еще лежали на губах, потому что желание впасть в панику меня не оставляло. Я слишком хорошо помнила приметы главного хищника, принесшего столько бед и горя моей деревне. Никакой это был не человек! Острые уши, хвост и клыки в пасти… Настоящий волк в людской личине!

Глаза застилало слезами страха, но я не переставала отступать, молясь всем богам, чтобы этот монстр не ожил и не набросился на меня. Участь убитой в лесу волком совсем не прельщала. Я не знала, откуда он пришел и что с ним произошло. Меня изумил сам факт его нахождения здесь. Охотники ведь все проверяли, так откуда взялся этот монстр?

Двигаться было тяжело, каждый мускул налился тяжестью. Длинные травинки спутывали стопы, мешая идти. А мне не хватало духу даже обернуться к волку спиной, чтобы со всей прыти убежать прочь в деревню. Я с опаской не сводила с него глаз, как неуклюжая овечка переставляла ноги, пока не оказалась у края поляны. Казалось бы вот оно – спасение! Один шаг – и бояться больше нечего. Да вот только, когда юноша вдруг снова застонал, остановилась я, и почувствовала дрожь в коленках. На мгновение поразилась тому, как же по-человечески зазвучала его неосознанная мольба.

Мольба. О помощи.

Волк лежал и сипло хрипел через приоткрытые губы. Хвост и уши его подрагивали, а все тело сжималось в судороге. Он замерзал и медленно угасал, спрятанный в травяном покрове. Совершенно одинокий и никому не нужный. Без посторонней помощи юноша был обречен, и мысли об этом рухнули грузом ответственности на мои плечи. От меня зависело: жить ему или умереть здесь.

Сначала я уверенно отступила назад, готовая уйти и бросить волчонка на произвол судьбы. Правда, я так и хотела поступить, ведь ему подобные не стали бы долго задумываться – съесть меня или нет. Этот довод был самым главным успокоением для моей мечущейся в сомнениях души. Нет, я не забыла, как были убиты несколько прекрасных женщин, которых знала с детства. Еще свежи воспоминания о горьких слезах их мужей и родственников. Я не хотела повторения тех страшных дней…

Но так почему же мне не хватало сил, чтобы просто уйти и хотя бы в отмщение за все невзгоды прошлого лишить жизни волка? Сделать вид, что ничего не видела, спрятать глаза, закусить губы. Пальцы свело от нерешительности, ведь я знала… знала, как помочь ему. Действия целительные, список нужных трав всплыли в уме сами собой, и по-настоящему очнулась я только тогда, когда уже укрывала незнакомца своим плащом и трогала его лоб, чтобы определить температуру.

Боги… И все-таки не смогла пройти мимо.

Не теряя ни минуты, я набрала во фляжку воды из ближайшего ручья и, вернувшись к волку, бережно промыла его раны. Кровь уже загустела и запеклась вместе с грязью сухими крошащимися болячками, отчего пришлось отмачивать их, чтобы потом обработать мазью. Я всегда носила с собой несколько баночек на случай, если поранюсь. Юноша морщился и ворчал, редко скалясь и поджимая уши. Но чем больше я проводила времени с ним рядом, тем меньше трусилась от его недовольства. Даже позволяла себе немножко наглости и ругалась на него.

Отыскала в аптекарской сумке несколько бинтов, ведь мне предстояло сделать перевязки. Аккуратно взяв горячую мужскую руку, я наматала лоскут. Стоило мне коснуться пальцами волка, как по спине побежали мурашки. Странное чувство отвлекло на секунду, но долго не задержалось и быстро рассеялось. Спустя пару часов я закончила и довольно смотрела на перевязанного незнакомца. Жар постепенно спадал, да и сам больной больше не подавал признаков агонии.

У меня перехватило дух и в горле волнительно пересохло, как только я услышала ровное дыхание волка. Без хрипов и стонов, он мирно спал и шел на поправку. Я смотрела на него с такого опасного расстояния и, почему-то, не могла отвести глаз. Длинная челка спадала на лоб и прилипала от пота, веки были расслабленно опущены, а плюшевые острые уши направлены назад. В какой-то момент я и забыла, что передо мной хищник. Теперь уж волчья кровь гарантировала ему быстрое исцеление. Уж больно живучи дикие псы. Я помогла ему, чем могла, и чувствовала, что определенно поступила правильно.

Напоследок я напоила больного, капельками смачивая ему губы, чтобы тот сам облизывался и проглатывал воду. Плащ забирать не стала. Волку в таком обличье он был нужнее, как мне показалось. Было ясно, что завтра ему снова понадобится моя помощь, ведь кроме меня никто не сменит ему мазь и повязки.

Почему-то я заведомо знала, что обязательно вернусь к нему и хотя бы проведаю. Почему-то я очень хотела, чтобы он побыстрее очнулся.

Тропа вторая

По следам луча рассветного шагает в лес ногой уверенной,

не Бог, не дух – простая смертная с большой душой самонадеянной.

Впереди лес Волчий расступается, впереди ей открывает тропы тайные,

лесная магия для нее свершается в сокрытой от людских сердец поляне.

Сын брошенный дикого волчьего племени, на смерть обреченный собратьями злостными,

Ненавистный, презренный и проклятый всеми, с разорванной плотью, кровавой росписью.

Ему лес Волчий обещал стать могилою, сюда он пришел, чтоб отправиться к предкам,

Но девичьи руки его исцелили, пробудили в нем алую кровь человека…

Вот уже несколько дней, как у меня появился свой волк, а вместе с ним и хлопот прибавилось вдоволь. С недавних пор потеряла я всякий покой, отхаживая его, заботясь о нем, навещая его. Мой клыкастый подопечный не приходил в себя, что сильно огорчало. Хоть рваные раны от звериных когтей и зубов подживали, и лихорадка больше не терзала юношу, он ни разу не просыпался. Как околдованная, я продолжала навещать его, менять повязки, отпаивать отваром полезным, чтобы пес алый набирался сил. Радовало, что с каждым разом он все бодрее облизывался, стоило сладким каплямпопасть ему на губы.

Тайком от отца утащила мужские тряпичные штаны да рубаху. Мой волк не превращался в зверюгу все это время, а был таким же ранимым, как обычный человек. От холода кожа смуглая становилась гусиной, и он мелко дрожал, не мог отогреться. Конечно, тело пса было ослаблено ранами, может, поэтому кровь горячая волчья не спасала его. Мне дорого стоило облачить взрослого юношу в людскую одежду, пусть за срок обучения у травника мне и приходилось не раз видеть нагих людей. С ними я была почти хладнокровна. Но здесь смущенно краснела, жмурилась и причитала: «Все равно мои старания не оценит».

Однажды над лесом нависли грозовые тучи, и меня заела тревога. мой волк остался лежать под открытым небом совсем беззащитный. В тот день я должна была помогать травнику с заготовкой порошков, но мысли нарочно улетали в сторону леса, думы неуемные были только о незнакомце. Нарушив наказ строгий травника, я бросила ступку с недотертой душицей и сбежала. Из дома стащила толстое шерстяное одеяло бабушки (им никто не пользовался, на мою радость); захватила одежды сухие для волка и поспешила к поляне. Черные облака накрыли все в округе, погружая природу в пугающий полумрак. Ледяные капли дождя хлестали безжалостно по лицу, ветер сильный настойчиво толкал меня назад, не подпускал к опушке лесной. А мне все было нипочем, я уперто шагала и морщилась от хладных прикосновений тяжелых капель, превозмогала усталость и холод.

Чувство долга напрочь затмило разум мой.

Запыхавшаяся и промокшая до нитки, вбежала я на поляну и от досады опечалилась. Даже буря небесная была не в силах пробудить ото сна моего волка. Он лежал и обреченно мок под дождем. Шерсть его напиталась влагою и слиплась иголками, а рубаха испачкалась да повисла. В несколько ловких движений набросила я одеяло на древние корни ветвистые, сооружая для нас маленькое убежище. Земля под ними оказалась еще сухой. Видимо древо вековое укрыло ее густой кроной. А дождь все хорохорился, ускорялся и крепчал. Скоро от воды не спасли бы даже ветви широкие. Я подцепила волчонка под руки и со сдавленным стоном поднять постаралась. Где-то в позвоночнике жалобно затрещало, и мне еле хватило духу дотащить раненного под крышу. Вся одежда отцовская испачкалась в грязи и почти сползла, пока я волокла юношу по земле.

Так мы оказались в безопасности, спрятавшись в корнях под деревом. Бережно уложив промокшего волка, оглянулась я на выход, припорошенный тьмой, и осознала с горечью, что домой мне сегодня уже не судьба воротиться. Оставалось пережидать непогоду в лесу. Только бы родичи не спохватились искать меня в эту бурю, только бы подумали, что я осталась у травника. Сняв с озябших плеч промокший плащ, отложила его в сторону и в почти темноте принялась переодевать волчонка. Выглядел он, словно моя соломенная кукла в детстве: руки плетями лежали в разные стороны, как было угодно мне, а вот ноги по одной приходилось поднимать, чтобы избавиться от штанин, намертво прилипших к ним. На какой-то миг я подивилась тому, как заметно потеплела кожа пса. И сердце в груди волнительно встрепенулось: «Неужели скоро мои старания принесут первые плоды?»

Покрывало над головами нашими намокало, но все еще сдерживало натиск недоброй стихии. Я развесила влажную одежду на корни, а после подсела к волчонку и постаралась напоить. Сладкий отвар по губам его тек, скатываясь на сильный подбородок и шею. И приходилось мне вытирать липкие дорожки прозрачных капель, что ускользнули от волчьего языка и в рот не попали. По спине прокатилась дрожь от самых кончиков вверх и до зубов. Ютиться на земле нестерпимо холодно стало, и я первым же делом выпила припасенную травяную настойку, чтобы не разболеться. Юноша безмятежно спал, а бедная я мелко потрясывалась, и, обхватив себя руками, отбивала резцами дроби.

Дождь стихал медленно, но мне уже не было мочи терпеть колючий холод, кусающий остервенело и безжалостно. В поисках тепла металась я глазами вокруг, готова была укутаться в мокрую накидку, хоть и понимала, что меня это не отогрело бы. Капли звонко хлопались по листьям и травам, разлетаясь искрами. Белесый пар порхал в отсыревшем воздухе после каждого вздоха. Места в нашем укрытии было не больно много, поэтому я и сама не заметила, как ненароком прислонилась спиной к волку. Стоило прикоснуться к нему, как тепло его звериное проникло в меня и заставило приятно поежиться. Голодное любопытство взяло верх, и я с сомнением покосилась на юношу.

Он сопел тихо и ровно, волосы вычурные разметались по расслабленному лицу. Одна рука волка осталась откинутой после переодеваний, и мне вдруг страшно стало от мыслей бесстыжих, посетивших мою бедную голову. Затаившись, я медленно и осторожно развернулась к оборотню и для успокоения души еще раз проверила – точно ли он спит? От неловкости я даже начала говорить с ним, будто бы пес взаправду слышал меня. Неуклюже, медленно двигались руки да ноги мои окоченевшие. Даже угораздило нечаянно чуть-чуть задеть волчонка. Не придумав ничего лучшего, я неловко прилегла рядом с ним и, снова почувствовав животное тепло, отчаянно прижалась.

А он мягкий был и такой уютный, пусть и пах промокшей дворнягой. Тело мое отогревалось и больше не колотилось дрожью. Веки тяжелыми стали, лютая усталость одолела меня. Под звон дождевой капели, с нуждой обнимая волка, я уснула и во сне увидела, как две тени звериные – алая и черная, сцепились друг с другом в яростной схватке. Кровь проливалась брызгами на сырую землю, кто-то сильно раненный скулил вдали.

И алая тень была повержена. Хищник черный возвышался над ней гордо и торжествующе. В сердце моем тогда заныло тупой болью, а в ушах вдруг сотряслось угрожающее рычание.

Я испуганно проснулась с резким выдохом, сию же секунду с места вскочила и к выходу попятилась. Небо прояснилось, и в глубине убежища нашего сверкнули глаза серые звериные. Голос застрял трусливо глубоко в горле, и я затравленною, раненою сойкой воззрилась на ощетинившегося юношу с острыми поджатыми ушами и недобро раскачивающимся хвостом. Он, набычившись, стоял на четвереньках, пальцы согнув, как в лапы собачьи, а губы его приподнялись в предупредительном оскале.

Настоящий волк. Ни больше, ни меньше. Видимо он исцелился совсем, а сознание его именно сейчас вернулось. Как же не вовремя, как же неудачно сложилось все. Грозила мне страшная расправа от того, за кем столько ухаживала и о ком, позабыв себя, заботилась. Я взмолилась обреченно всем богам, в корни древа вдавившись. Дурочка глупая, зачем только связалась с оборотнем этим? Зачем отхаживала его столько времени? Как же горевать будут бедные родичи, без ученицы останется старый травник…

Волк рычал сердито и хрипло, подкрадываясь ко мне медленно, как к своей добыче. В груди его рокотало, а я рыдала беззвучно от ужаса, глотая соленые слезы.

– Не т-тронь… – жалобно пропищала я, а пес, мой голос услышав, нахмурился и ухом тряхнул, будто отгоняя звук, как мушку. – Прошу тебя… не тронь… – он подступил близко, так, что возбужденное собачье дыхание его на лице ощущалось. Меня колотило от страха. – Я же помогла тебе… – шепотом заговаривала его, старалась не двигаться резко, не гневить еще боле. – Я вылечила тебя, хотя не должна была… Взамен прошу просто отпустить, – во рту пересохло, когда сделал он шаг еще один, и острые клыки оказались рядом совсем. Я зажмурилась. – Прошу, не тронь… Я никому не скажу про тебя. Ты обязан мне жизнью, так сжалься надо мной и отпусти… Обещаю, больше и шагу в лес не ступлю, не наведаюсь к тебе, не потревожу… только не тронь…

Волк пытливо всматривался в меня и недоверчиво скалился. Мне было неведомо – понимал ли он мою речь, иль я впустую выпрашивала у него пощады. Но что-то в поведении оборотня переменилось. Я испуганно вздрогнула, когда почувствовала его опасную близость у лица своего, потом волос и шеи. Юноша с осторожностью всю меня обнюхивал, замирая часто и поглядывая, чтобы не воспользовалась моментом и не напала исподтишка. Да куда уж мне там. По жилам словно глина вязкая разлилась и затвердела тут же. Было не сбежать, не шелохнуться. А в это время волк припал к земле, где лежали мои холодные, перепачканные в грязи ладони.

Он вдруг с еще большей жадностью стал втягивать носом запах с кожи, пока не убедился в чем-то и не посмотрел на меня уже совсем иначе. Совсем по-доброму. Я рот открыла в изумлении, когда пес, жалостливо уши поджав, отошел от меня и виновато голову склонил. Он видел, как испугалась я его, и спрятал клыки и когти. Мне не нашлось объяснения всему случившемуся, но казалось, что душеньку мою не только помиловали, да еще и принесли извинения за резкость.