Каскара

– Говори, ну что же ты смотришь и молчишь!? – закричал я;

– Слов не нужно, ты и сам все вспомнишь, постепенно.

– Почему ты хотел меня сбить? Что я тебе сделал!?

– Вся моя жизнь вела меня к этому и это еще не конец.

– Это ты подослал ту подругу в баре, что напала на меня с ножом?

– Ты много кому мешаешь без памяти, а когда твоя память восстановиться за тобой придут.

После этих слов он струей воды ударился об асфальт и растекся в разные стороны.

Вышло солнце, поднялся ветер. Я не желал оставаться на месте, было жутко. Пробежка до дома заняла более часа, тело помнило еще тренировки и не сильно беспокоили болью мышцы.

                              6.

Каскара, единственный город выживший после катаклизмов на нашей планете. Многомиллионный. Перенаселенный. Живущий под куполом. Строился предками как рай на Земле, самодостаточный, который может существовать абсолютно обособлено. Еда, вода, воздух. Все продумано, системы вентиляции, фабрики по производству питания, нефтедобывающая промышленность, гидроэлектростанция, очистные сооружения, опреснение соленой воды. Чистейшая питьевая вода на основе соленой и единственной воды в изобилии. Поскольку Каскара оказалась городом утопленником, приспособленным к полному погружению в толщи водной массы. Жители счастливцы, ведь их мудрые предки продумали все до мелочей, включая прогноз о глобальном наводнении. Город оказался своего образа Ноевым Ковчегом, только не бороздящим водную гладь, а крепко присосавшемуся к морскому дну. Сменилось ни одно поколение города и жители забыли, что такое настоящий ветер и ощущение теплых солнечных лучей на теле. Купол был покрыт гибкими дисплеями, имитирующими погоду, время суток. Люди настолько привыкли к этому окружению, что уже не задумывались о его реальности. Все жили и трудились, как и их предки, сотни лет назад, на суше. Именно в этом месте мы и застали нашего героя, Кристиана.

                        7.

Как в любом месте на суше в былые времена, были правители. Так и на Каскаре, были свои порядки. И главный верховный аппарат назывался Иллюзорный совет. Выносивший главные постулаты. Самым главным из них был – работа есть жизнь. Каждый житель должен был работать. И его с самого детства к ней готовили. Кем он должен был стать знали уже в утробе. Каждый должен знать свое место. Работяга ты или мыслитель, каждый вносит свой вклад в существование. Технологии, существовавшие в жизни каскарцев, в основном были заимствованы у предков. Что-то удалось сохранить, а что-то утеряно навсегда. Город как единый живой организм, существует и выживает в этом не дружелюбном мире. И мечта подняться на поверхность так и остается несбыточной. Каждые четыре года в високосный год, 29 февраля, все собираются на площади и с замиранием сердца и смотрят на экраны, как батискаф выходит в океан через серию шлюзов и поднимается на поверхность, делая попутно заметки о изменениях в океане, уровне воды, температуре, давлении, наличии и разнообразии флоры и фауны подводного мира. Эхолот составляет карту, регистрирует изменения.

К сожалению, в эту четырехлетку изменений не произошло. Мы одни, и одиноки, в этом затопленном мире. Люди, расстроенные расходятся по домам, кто по барам. Неугомонные фанатики скандируют “Правды! Правды!”. С каждым годом таких фанатиков все меньше и меньше.

Благодаря новым законам вводимым иллюзорным советом, о запрете пропаганды открытого мира и запрета самостоятельного выхода в океан, таких смельчаков становится заметно меньше. А тех, кого ловят отправляют в коралловые шахты, преимущественно для добычи черных кораллов. Украшения из черных кораллов одно из самых любимых у горожан, особенно у элиты.

8.

На следующий день после очередного разочарования, батискаф, опять, не принес никакой новой информации, я планировал провести свой обычный день. Пойти на работу, а после нее заскочить к друзьям на игру в покер. Уже 2 месяца прошло с загадочного появления и исчезновения моего водянистого друга детства. Расспросы на эту тему меня никуда не привели, только вызвали подозрения в мою сторону, и я решил закрыться в себе, чтоб не на кликать беды. Не очень уж хотелось работать с черными кораллами в ювелирной промышленности, скажем так, на самом дне ювелирной промышленности, меня вполне устраивало ковыряться в развалюхах бедняков. Все же тяга к технике была у меня в крови, как мне казалось. Не зря же я закончил институт на инженера, хоть на работу меня и не пригласили, не тем уродился. Каждый должен принимать жизнь, дарованную нам советом, такой какая она есть. А не особо согласные долго не возмущаются, поскольку сразу пропадают на особо тяжелые работы. Держать язык за зубами, одно из правил совета.

Выйдя из квартиры на лестничную площадку, я столкнулся с соседом Яном Кобински. Неопрятным русым мужичком, с взлохмаченными усами, частично прикрывающими тонкие губы. Ян был худощав и малоросл. Идеальный работник вентиляционных шлюзов и перемычек в горнодобывающей компании.

– Ой, Ян! – сказал я, чуть не наступив ему на ноги – Я тебя не заметил!

– Ну привет, сосед! Хорошо хоть заметил в последний момент, иначе все пальцы отдавил бы, слон! – скрипя зубами сказал Ян.

– Ну что ты ругаешься, с утра по раньше!

– Как тут не ругаться, смотрел вчера какие данные дал эхолот. Глупости какие-то!

– Ну почему глупости? Что тебя смущает?

– Если верить древним, то уровень мирового океана уже должен был бы снизиться, сколько-то времени прошло.

– Откуда у тебя такая информация?

– Меньше знаешь лучше спишь, слышал такую фразу? До свиданья!

Развернулся, и ушел как ни в чем не бывало. Может есть в этом какое-то зерно правды. Ведь судя по словам совета, уже почти сто лет нет никаких благоприятных изменений. Но никто кроме батискафа туда не выходил, ни один человек. Хотя желающие были. Но их спровадили, угрозами жизни, нечеловеческим давлением вне Каскары.

На работу я пришел в трансе. Желания работать не было, но нужно было отбить свои часы, иначе могли оштрафовать или лишить премии. Нарушение дисциплины каралось жестко. А кушать то хочется. В цеху как всегда было не протолкнутся, все подъемники были заняты машинами. После выигрыша тендера на обслуживание гостехники, дела пошли в гору. Поговаривали что кто-то из директоров, имеет связь с кем-то из членов иллюзорного совета, иначе невозможно было бы выиграть тендер. Любое оборудование, автозапчасти, все что нужно было поставлялось в кратчайшие сроки. Любые задержки рассматривались как подрыв госзаказа. Ремонту подлежало все что было на колесах, автомобили, автобусы, грузовики, спецтехника. Увеличили добычу всех полезных ископаемых в периметре, из недр выкачивалось все что только можно было, хотя недостатка в ресурсах до этого не значилось. Поговаривали о каком-то крупном проекте, о таком, о чем не мечтали и предыдущие поколения, а именно, строительство первой передвижной станции за пределами Каскары. Люди были воодушевлены, фанатики готовы были работать за еду, сверхурочно, только ради идеи. Но не все этому были так рады. Многие видели в этом какую-то тайну, что-то тщательно скрывалось, что именно было под знаком вопроса.

Не успел я переодеться в рабочую форму в затхлой раздевалке, как забежал Пьер и с полоумной улыбкой сказал, что меня вызывает директор. По улыбке Пьера можно было понять, о чем он думал, о лишении меня премии или о том, что мне срежут заработную плату. Это был для него бальзам на душу. Не сказать, что я сильно ценился как работник, но мое упорство в работе доходило до исступления, если я впрягался, то мог работать сверхурочно и без выходных, за это меня и ценили. А что касаемо большинства слесарей, в том числе и Пьера, на них не всегда могли рассчитывать. Не только из-за того, что у таких как Пьер руки росли не из того места, но и из-за того, что они в большинстве своем были безответственны. Кошлич мог не выйти на работу без предупреждения, если вдруг у него заболел кот, в котором он души не чаял. Альварес после получения зарплаты пропадал в баре на пару дней, а после того как пропивал все деньги, приходил к директору, каялся в грехах и просил преждевременно аванс.

Василич, как мы его называли за глаза, наш директор, бывший военный, был тираном местного разлива. Его фанатизм на счет руководства сервисом, доходил до крайностей. Временам возникало ощущение что мы не свободные люди, а военные или еще хуже арестанты. Его строгость чередовалась с идиотизмом. Он был любитель штрафов, по поводу и без, поэтому если тебя вызывали к нему в кабинет хорошего ждать не приходилось.

– Стивенсон, почему я тебя должен так долго ждать? «Пьер тебя пошел звать еще 10 минут назад», – сказал мой босс, находясь явно не духе, хотя был ли он в духе когда-нибудь, большой вопрос.

– Николай Васильевич, где пропадал Пьер 9 минут вопрос не ко мне, мне как передали ваше поручение так я сразу и пришел, – ответил я.

Он смерил меня строгим взглядом.

– Ты был на площади в момент поднятия батискафа в День Единения?

– Да, а в чем дело?

– Тут приходили подозрительные личности спрашивали, про тебя? Мол что за человек Кристиан Стивенсон, как работает, чем живет, выполняет ли план, установленный иллюзорным советом для всех трудящихся, ну и все в таком духе.

– Так, а кто это был, спецслужбы или просто социологи, опросы проводили?

– Ты мне тут не шути, если узнаю, что ты в чем-то там замешан или где-нибудь провинился, не посмотрю на твои заслуги, выгоню тебя с работы, а что будет дальше я думаю тебе можно не рассказывать, сам в курсе.

– Понятно. Я свободен или есть какие-то спецзадания?

– Хотелось бы доверить эту работу кому-нибудь другому, но вариантов нет, лучше слесаря у нас нет. Поэтому слушай сюда. Нам выказали великую честь, на обслуживание поступил батискаф. Да, да, подтяни подбородок. Это входит в тот тендер, если ты не знал, обслуживание и ремонт спецтехники, а батискаф вроде как спецтехника своего рода.

– Но у нас ведь нет нужного оборудования? – возразил я.

– Теперь все есть, если вдруг возникнут какие-то вопрос, что-нибудь будет нужно, инструмент, технические жидкости или запчасти обращайся к Елене, теперь она занимается всеми вопросами по тендерной технике. И еще момент, это все требует большой конфиденциальности, никто ничего не должен знать, за нами следят в 10 глаз, все камеры будут просматривать круглосуточно. Теперь ты работаешь в отдельном боксе. Еще чуть позже тебе предоставят двух помощников. Скажем своего рода это повышение, которому я сам не особо рад. Поэтому не разочаруй меня. Перед уходом распишись в документах касаемо секретности.

– Все так серьезно?

– Давай без лишних глупых вопросов, расписался и в путь, принимай дело.

Мое смятение доходило до предела, слишком все было подозрительно. Люди, которые растекались по асфальту, о которых я не мог забыть. Учитывая, что один из них был мой друг детства. Какие-то подозрительные личности, интересующиеся моей не примечательной жизнью, не считая последних месяцев. А тут еще батискаф. Я думаю Ян Кобински жизнь бы отдал заглянуть внутрь батискафа, а то и выйти на нем в океан. В груди что-то металось, не давай покоя. Смятение перерастало в настоящую тревогу, или предчувствие чего-то пугающего, неизведанного. Разобраться в себе работа не из легких, для человека, который идет по жизни как по канату, которого сзади подталкивают острием ножа.

Бокс был внушительных размеров и венцом творения был батискаф, который я видел впервые в жизни, а не по экрану. Он был в длину около восьми метров и на всю длину кормы было написано его название “Поисковик”. Название отличное, только себя не оправдывало, сколько поисковик не выходил в воды не приносил никаких хороших новостей.

Взяв техническую информацию, я вкратце пробежался по основным интересующим моментам. В техническом задании указывалось, что присутствуют проблемы в тяговом двигателе для вертикальных перемещений. Эта информация меня смутила, как давно присутствует эта неисправность. Это выяснилось при последнем подъеме 29 февраля или эта неисправность присутствует давно, но ее не могли идентифицировать. Попав внутрь сферы, перед моим взглядом предстал вид запустенья, паутина была везде, приборы не включались. После небольшой диагностики, выяснилось, что аккумуляторы сели.

Как батискаф, который всплывал каждую четырехлетку мог прийти в такое состояние, причем последнее всплытие было буквально на днях. На сколько мне известно отправлялся в океан один и тот же батискаф. На приборной панели лежала кипа отчетов, последний датировался 30-летней давностью. Вопросов было больше чем ответов.

Не успев до конца произвести диагностику, в бокс пришли мои помощники. Внешний вид говорил, что люди пришли не помогать мне, а охранять. Кого, непонятно. Меня, батискаф или ту тайну, которую он несет.

– Привет ребята! Вы те самые про которых говорил Василич? – спросил дружелюбно я.

– Всего хорошего. – махнули они невзначай рукой; – Ты лучше не отвлекайся от работы! Нам нужно к концу рабочего дня получить отчет по общему состоянию и неисправностях батискафа.

– К чему такая спешка? Ведь это запасной батискаф, и следующий подъем будет не скоро.

– Тебя сюда поставили не вопросы задавать, а с закрытым ртом ремонтировать батискаф и времени у тебя немного!

Тон помощников, отбил желание на общение с этими обезьянами.

В конце рабочего дня я зашел к Василичу в кабинет. На мои расспросы был дан ответ в духе помощников и несколько раз напоминалось о неразглашении и последствиях болтливости.

Приняв душ и одев чистые вещи, я вышел с работы. Путь держал в северную часть города, где проживал наш воспитатель из детдома Мария Фернанда. Найдя имя и фамилию по справочнику, я решил к ней зайти и узнать подробности про несчастный случай с Дэвидом. Потому что история старого сторожа меня не удовлетворяла, еще буквально недавно, до встречи с водяными я решил бы что дедуля сошел с ума, но теперь я в этом был не уверен. Потому что версия о том, что 10 детей, которые находились в бассейне вместе с Дэвидом, растворились у всех на глазах, звучала через чур двояко и загадочно. Нужна была ясность.

Убожество северного района, как и многих районов мегаполиса, было отталкивающим. Нахождение здесь по собственному желанию сводилось на нет. Выбоины в асфальте, заваленные бордюры, разбитые стекла на остановочном комплексе, редкие прохожие подозрительной внешности. На улице уже давно стемнело, экраны купола пестрили мириадами звезд, словно нет между нами и звездами большой толщи соленой воды. И большинство жителей города так и живет, не обращая внимания на экраны, чтоб не давило чувство скованности, спертости, закрытости. Как будто мы на воле, на земле и можем идти куда захотим и больше нет совета с изнуряющими рабочими сменами.

Дом Марии был классическим строением для этого спального района, не больше пяти этажей панельной безвкусицы серого цвета. Поднявшись на 5 этаж, я на секунду замер перед тем как постучать в дверь. Мысли атаковали. Надежда была что сейчас узнаю что-то существенное, что поможет разобраться во всем происходящем, то что я упустил и никак не мог понять. Ведь мы с Дэвидом были лучшими друзьями, даже братьями. Почему он хотел меня убить, он ли это? Не верится что-то существо был он, хоть убей.

После двух коротких ударов в дверь, смуглая полнолицая женщина преклонного возраста открыла дверь, не спросив кто это, как будто ждала меня.

– Добрый вечер! Вы Мария Фернанда? Воспитатель из детского дома на шоссе Энтузиастов?

– Добрый. Молодой человек, а вы не почтальон, я жду почтальона, а он все никак не придет. Нам должны прийти выплаты, ветеранам труда. Я по телевизору слышала, глава иллюзорного совета говорил, что нам назначат выплаты. За то, что мы стойко выполняли свою работу изо дня в день, не жалея себя, ради города и будущего человечества. Так что вы там сказали? –с удивлением сказала бабушка.

– Я ваш воспитанник из детдома, Кристиан. Кристиан Стивенсон. Вы меня помните?

– Да, да молодой человек я вас узнаю, но смутно, не помню где я вас видела. Вы, наверное, наш новый сосед, который заехал в 10 квартиру неделю назад.

– Вы совсем ничего не помните о своей работе, до выхода на пенсию?

– А вы с какой целью интересуетесь? Вы из администрации пришли? Ведь я уже все говорила, сто раз. Мы не знаем куда они делись. И зачем вы мучаете мое сердце, ведь они были мне как дети. Ну куда бы я их дела. Они мне снятся по ночам, как они плавают в огромном бассейне, и вода их не пускает, она их держит, они кричат под водой, но я не слышу ничего, вода проникает им в рот, в легкие, растекается по всему телу, попадает под кожу, переливается, светится. Они сами становятся водой сливаются с ней, выходят из нее и снова входят. Это было слияние полное, разрушительное. После него не осталось ничего.

Она так и стояла, не двигалась, замерла и только глухо падали слезы с ее старого лица на плитку.

Я завел ее в квартиру, усадил в кресло-качалку. Она больше ничего не говорила, была податлива на движения. Я укрыл ее пледом. Сказал, что ухожу и больше не буду ее беспокоить.

Перед уходом я быстрым взглядом окинул комнату. Она была очень бедно обставлена. Пыль, не убранная еда на столе, включённый телевизор на первом вещательном телеканале. Какой смысл называть телеканал первым, если он единственный и альтернативы нет. На серванте было пару фотографий в рамках. На одной из них, еще в рассвете сил, Мария, радуется на дне Единения, очередному запуску батискафа, в её глазах горит надежда на счастливое свободное будущее. Но как она была далека в тот момент от этого счастья и свободы, поступать так как хочешь ты, а не как тебе положено по предписанию.

На второй фотографии я увидел то что хотел, наша группа. Я, Дэвид, Митрий, Хосе, Алик и еще пару детишек узнать которых уже мешают прожитые вне детдома годы, и на заднем плане Мария. Тогда она только приняла нашу группу, нам было лет по восемь не больше, уже не дети, но и не взрослые. С своими характерами, достоинствами и недостатками. И все же счастливыми, улыбки на лицах не поддельные, а настоящие.

Я прикрыл дверь в квартиру, пока не защелкнулась щеколда. Не хотелось потревожить её стуком двери. Видно с разумом она давно попрощалась, он остался где там в нашем детстве, в нашей группе. С теми детьми.

На улице под потолком висел полумесяц, большой яркий. Как жаль, что это не настоящая Луна, а дешевая проекция. Как хотелось бы увидеть ее вживую. Такую величественную, таинственную, притягательную. Ведь в старых энциклопедиях говорится что люди летали к ней и даже оставляли свои следы на ее поверхности. В наше время это звучит как бред. Настолько вопиющий, что теперь такие книги не сыщешь днем с огнем. Зачем людям забивать голову несбыточными мечтами, мы узники Каскары, мы не жильцы, мы винтики в этом механизме, чтоб он существовал и не развалился. От рождения и до самой смерти мы должны работать на том месте куда нам укажут наши гены. Кому-то суждено из поколения в поколение проживать жизнь в роскоши, в единственном красивом месте в этом убогом мрачном городе. Вивальда, это самое красивое что здесь есть. Нет ни одного работяги который бы не мечтал жить в этом районе. Красивые парки с невероятными растениями и деревьями, максимальный уровень жизни, все что нужно в шаговой доступности. Развлечения, кино, библиотека – запретные вещи для трудящегося класса. Кроме технической документации тебе ничего не выдадут в местной библиотеке, лишь те знания, которые тебе нужны для отличного выполнения своей работы или смежной специальности. Художественная литература, существует только подпольно. Ее невозможно достать, и еще опасней хранить. Стражи порядка начеку, не зря они увешали все своими камерами, которые как они говорят служат для соблюдения порядка. На самом деле они служат только элите, верхушке, правлению, совету. Обратись с каким-нибудь вопросом к стражам тебя тут же спровадят, еще дай бог чтоб тебе чего-нибудь не приписали.

                        9.

На следующий день я получил уведомление о том, что мне дали выходной за мой счет, так как запчасти на батискаф еще не пришли и сидеть бездельничать на работе нечего, поэтому настоятельно мне рекомендовали заняться саморазвитием об устройстве и эксплуатации батискафа. Чтоб я не задерживал ремонт после прихода запчастей.

Ну выходной и выходной, не очень-то и хотелось туда идти, смотреть опять на морды этих помощников.

После наведения утреннего туалета я решил пойти в гости к Бэт, узнать, что у нее нового.

На улице уже было позднее утро. Люди сновали туда-сюда. Сплошь и рядом курьеры, разъезжались в разные стороны. Из шахт на заводы, с заводов на склады, из складов в администрацию. В районе моего проживания была транспортная артерия города. Автобусы, грузовики, легковой транспорт. Все двигались и жили по распорядку, как по часам смещались из одной стороны в другую. Свободные прогулки в рабочие дни были считай, что преступлениями. Не успел я дойти до магазина как меня остановили стражи. Два человека в черной пластиковой каске с удлиненной задней частью, закрывающей шею и длинном черном прорезиненном пальто. На ногах особо уполномоченных были галоши, темные как смоль.

– Гражданин как ваше имя? Почему вы не на работе!? – сурово, с неприязнью сказал один из стражей.

– Доброе утро представители власти. Вот, пожалуйста, моя справка, выдали на работе с утра. У меня выходной за свой счет. – ответил я.

– Правильно что за свой счет, нечего кормить этих лоботрясов, – сказал второй страж

– Я свободен, или вы что-нибудь еще хотели мне сказать?

– Куда направляетесь? Вам выдали задание на выходной?

– Конечно, вот иду в библиотеку за новыми книгами с технической документацией по машинам.

– Хорошо. Вы свободны.

Отойдя от них на 10 метров, я кинул им в след презрительный взгляд. Хуже, чем работать на коралловых рудниках быть стражем. Причем стражем мог стать практически любой который докажет свою верность совету в лице администрации. Нужно было доложить о не соблюдении режима, каких-нибудь нарушениях соседа или товарища по работе. Такими поступками можно было завоевать доверие верхушки. В общем между собой мы их называли крысами, которые вечно что-то выискивают и вынюхивают.

Бэт была на месте и как всегда прекрасно выглядела. Покупателей не было, поэтому можно было ее отвлечь на 5 минут болтовней.

– Ну как дела красотка? – будучи в приподнятом настроении, спросил я.

– Жить можно, – расстроенным голосом сказала Бэт

– А что так? Что-нибудь случилось?

– Маме все хуже. Врачи предполагают, что ее болезнь кончится плохо.

– Печально это слышать. А какой диагноз они ставят и как вы лечитесь?

– Уверенности полной нет, но похоже на декомпрессионную болезнь, говорят у нее вспенилась кровь и рушатся стенки сосудов, которые блокируют кровоток. Боюсь этот процесс необратимый. Но все же мать пьет сосудорасширяющие препараты и делаем инфузии раствора глюкозы. Хочется надеяться на лучшее. – сказала она со слезами на глазах.

– Ну, малышка не плачь, все будет хорошо с твоей мамой, я в это верю, и ты должна!

– Хорошо, буду.

– Что-нибудь новое слышала, что происходит на районе?

– А, ты, наверное, не слышал, Робинсон вернулся из коралловых рудников, – утерев слезы рукавом сказала Бэт.

– Не может быть? Я давненько не слышал, чтоб кто-нибудь возвращался раньше срока изгнания из рудников. Он заходил к тебе, или кто-то принес сплетни?

– Маша забегала, сразу после открытия, и растрепала все новости про Робинсона. Не ты один удивлен что он пришел домой.

– Очень интересно, но лучше, наверное, узнать из первых рук, как же так получилось и чем он отличился что его, отпустили домой.

– Согласна, а то тут такие байки уже идут по району, не поверишь.

– И не стану. Ты не знаешь он у себя поселился, в старой комнате?

– Да, Маша сказала он к себе заехал.

– Спасибо за новости пойду зайду к нему, пока есть свободное время. Надеюсь застану его дома. Здоровья твоей маме, а ты держи выше нос. Счастливо.

Я помахал рукой Бэт и вышел на улицу. Робинсон, старый знакомый, с которым не раз выпивали по вечерам в одной компании, и работали некоторое время в одном сервисе, пока он жестко не проштрафился. После этого я его не видел, только слухи ходили что его забрали стражи и продолжительное время мы его не увидим, если увидим вообще, потому что на рудниках работа была тяжелая, местами невыносимая и не у всех хватало здоровья выйти оттуда, а раньше положенного времени, такого на нашем районе еще не было.

Пройдя два квартала, я попал под подъезд его дома. Обстановка перед домом была такая же, как и во всем районе, поскольку это была типовая застройка, грустных ничем не привлекательных бетонных коробок, местами давших трещину, которые активно заделывают железными стяжками работяги из коммунальных служб. Если б не сшивали такие дома стяжками добрая половина уже бы развалилась к чертям.