Хроники Левой Руки

– Согласен, – заявил пёстрый граф Морис Петрович, кивнув своим выпуклым, птичьим лицом и деловито поправил галстук, помогая шеей. Что-то в этом движении было явно жестом, выражающим оправдание передо мной.

– Впервые слышу, как столь юному мальчику удаётся так замечательно говорить! – восхитилась одна из вновь

появившихся женщин: графиня Ирина Николаевна Баранова. Крепкая брюнетка, волосы которой были забраны в аккуратную шишку на затылке. Её пухлое лицо было похоже на плюшевое игрушечное сердце и поэтому априори не могло выглядеть угрожающе, хотя её взгляд, как и у всех здесь присутствующих, был подозрителен: усталые веки, как жалюзи, напрасно стремящиеся скрыть нескрываемую печаль, нависли над глазами цвета изумруда, а плотные губы были окрашены старящей её ещё больше тёмно-красной помадой. Выглядела Ирина Николаевна почти на шестьдесят, однако присмотревшись, можно было понять, что она гораздо, гораздо моложе. Одета графиня Баранова была в шерстяную, по виду, совершенно не новую коричневую кофту крупной вязки и чёрные брюки. В ушах её нелепо посверкивали золотые серьги с небольшими рубинами.

С ней рядом стоял мужчина в салатовом пиджаке и тёмно синих брюках. Он был похож на великана: блондин с небольшой, расплетающейся шишкой из волос на затылке и соломенного цвета короткой бородой. Граф Рогволод Геннадьевич Бьёрк – так его звали – имел большое лицо и рост два с небольшим метра. Признаться, узрев восхищение этой махины с глазами-озёрами, (глаза у Бьёрка были светло-голубыми) я как-то ещё больше удостоверился в своей первой победе. Он сказал пару слов своим поистине громовым голосом, и я с удовольствием и жадностью впитал эту похвалу в себя.

Никто из членов клуба не обделил меня своим вниманием. Цель стать центром для них была уже достигнута, по правде сказать, я даже сам не понимал, как этого удалось достичь так просто? Поразительно просто! Но на этом планы, конечно не заканчивались. Мои запросы стремительно росли и теперь я хотел стать их богом. Тем, на кого они могли буквально молиться. Да, ростки величия, медленно, но деловито

прорастающие сквозь мёрзлую землю долгих и мучительных лет мной пережитого насилия, наконец, возвысились! Планы мои уже не казались заоблачными, хотя ещё сутки назад дейтвительно показались бы мне эфемерными и совершенно немыслимыми. Свои дальнейшие планы я решил привести в исполнение уже при следующих визитах сюда. Я был твёрдо уверен, что после того впечатления, какое я здесь произвёл и после той убедительной речи, которую произнёс, они будут так же сильно жаждать моего будущего визита, как жаждут найти таинственное Ниферио-Ритио. В этом не было никаких сомнений.

В тот день мне не так много рассказали про Братство Полной Луны, и в моей крови закипел такой азарт, что мне даже казалось тогда, что мои волосы вот-вот вспыхнут алым пламенем. (Именно после этой ассоциации я покрасил волосы в красный цвет).

Сейчас я мечтал ещё более стойко зарекомендовать себя в Братстве, убедиться, что с таким восхищением они встретят меня ещё не раз и не два, заслужить максимальное доверие Шамирам, а уже потом, узнав все подробности предыдущих поисков загадочного артефакта, начать их с нового, своего листа.

Пока я думал об этом, браслет приятно согревал моё запястье. С того самого дня он не переставал излучать тепла.

***

Мы с отцом вышли из «Синего Луча» уже далеко за полночь. Посмотрев на большие напольные часы в холле кинотеатра, где, кстати, почти не было уже народу, я ещё раз убедился в том, что идти домой мне совершенно не хочется. Какую-то тоску во мне вызвал этот взгляд на часы. Когда я думал о времени, то всегда незбежно подтверждал для себя то, что являюсь его заложником. Это меня расстраивало, но вскоре

я полностью закрепил в своём сознании то, что после того, как найду Ниферио-Ритио и освобожу Ристаля – это время будет бояться меня, а не я его. Время станет моим заложником, и я смогу навсегда попрощаться со своими страхом и тоской.

Всю обратную дорогу отец молчал. Видимо, он тоже не хотел домой. Граф словно предчувствовал то, что случилось сразу же, как мы ступили на порог квартиры.

Во мне теплился какой-то маленький кусочек надежды, что мать не заметит того, что меня не было дома до ночи, не будет устраивать истерик, но нет. Она стояла прямо на пороге, в домашнем шёлковом халате, на котором были изображены зелёные, будто бисерные змеи со зловещими жёлтыми глазами и высунутыми языками. Мать была разъярённая, как дикий зверь и неизменно пьяная.

– Какие же вы идиоты! – завопила она. – Оставлять женщину одну в столь поздний час – это не то, что должны позволять себе те, кто называет себя мужчинами! – она ткнула пальцем в воздух, прочертив там какую-то невидимую ломаную линию и икнула. – Я даже забываю о том, что в моём доме есть хоть один настоящий мужик! – зарыдала она и закурила, зажав сигарету между своих толстых губ с размазанной алой помадой. Затем она посмотрела на отца взглядом, полным обиды и горечи, и с силой ударила его по щеке ладонью.

Мать взяла в свободную руку бутылку вина, которая стояла на небольшом зеркальном столе, расположенном здесь же, и сделала большой глоток. Вино красной струйкой потекло по её подбородку и шее, змеилось между пышных грудей.

– Тебе хватит, Алиса, – процедил отец, раздражённо, нервно и тихо, выбив неловким движением из рук жены бутылку. Бутылка упала на пол и разбилась в паре десятков сантиметров от ног матери.

– Хватит? – она обиженно, пьяно улыбнулась и зашаталась, словно дерево на ветру. – Одинокая женщина может позволить себе выпить, Корней! Особенно, когда её муж отшивается со своими шл*хами! – плача и шмыгая носом, невероятно прекрасно умеющая закатывать истерики и играть на чувствах, взмолилась мать хриплым голосом и горящая сигарета случайно потушилась об стену. – Уйди в комнату! – рявкнула она, заметив, что здесь, вообще-то ещё есть и я. – А с тобой мы сейчас поговорим! – это она сказала отцу.

Я ушёл к себе в спальню, что мне оставалось? Однако именно в эту минуту я наполнился такой сильной злостью и ненавистью, словно во мне сейчас сконцентрировалась вся злость, которую я запирал в себе месяцами. И только ныне я почувствовал, насколько её было много и как она была сильна и мощна. И когда я чувствовал эту ненависть, кровь моя закипала, а внутри будто что-то росло. Что-то невидимое, но сильное, огромное и титанически мощное. И я позволял этому расти. Я не останавливал это и этого не боялся. Браслет на руке всё сильнее накалялся, словно одобряя все мои нынешние чувства. Теперь я второй раз мнил себя не шестнадцатилетним больным и изуродованным подростком, а мессией. Мессией, ниспосланным Ристалем Братству и для того, чтобы освободить себя и отца от власти и гнёта той с*ки, которую язык не поворачивался называть матерью.

Потом я всё же, ума не приложу, каким чудом уснул и ночь спокойно проспал. Аналогично, на учёбу я на следующее утро идти даже не думал. У меня в планах сейчас была совершенно другая учёба, и известно было, какая.

За ночь мои смелость, ярость и сила равномерно распределились по моему телу и разуму, придя в баланс. Сейчас можно было даже сказать, что я полностью состоял в равных пропорциях из смелости, ярости и силы, и чудом мог вернуть свою личность к жизни. Личность, которую всё время губила мать. Я понял, что обхитрил её. Я понял, что не дал этой твари уничтожить себя до конца.

Позавтракав, я отправился в комнату к отцу, который давно ушёл на работу, открыл ящик секретера и достал оттуда найденный мной вчера блокнот. Сейчас я делал это и совершенно не мнил себя вором: теперь, это был и мой блокнот тоже. Теперь деятельность Братства была для нас с отцом общим благим делом. Перелистнув пару страниц, я решил поподробнее углубиться в деятельность Братства, так сказать, просмотреть её глазами отца, однако, когда я пытался разбирать почерк графа, и неразборчивость его писанины мешала мне нормально сосредоточиться, я, увлечённый, совершенно не заметил, что за мной уже минуты так три пристально наблюдала мать. Я увидел очертания её неприятного моему глазу отражения в стеклянных дверцах секретера. Она стояла рядом, а её кривая рука поглаживала рог железного носорога, что был прибит к стене. Еле живой, я медленно повернулся к матери лицом, чувствуя, как оно становится горячим от злости.

– Братство Полной Луны… – усмехнулась она. – Вот слышу это и не понимаю, что вы там находите! Такая нелепость! – и она выдернула чёрную книжечку из моих рук. – Нормальные мужики хотят трахать своих баб, а не отвисать с шалавами в притонах, называя всё это «Братством»… Хотя… погоди-ка! «Братство» – это же от слова «братья», значит, там одни мужики! Тогда всё ясно! – всплеснула руками эта пьяная идиотка и залилась сначала громким смехом, а потом горьким рыданием. – Я… я подозревала!.. Подозревала, что твой отец завёл любовницу, но мне и мысли не приходило, что женщины его больше не возбуждают! Его возбуждают мужчины! Чёртов п*дор! – закричала она и яростно швырнула еле-дышавший блокнот в стену.

Я испугался, непроизвольно пригнувшись.

– Что ты такое несёшь?! – запротестовал я. – Братство… Братство – это…

– Я знаю, что это, не надо мне ничего объяснять! – рявкнула мать. Я вздрогнул, задавшись вопросом: куда делись мои вчерашние уверенность и злость? Почему они снова сменились испугом? Может, вчера, когда я почувствовал, что становлюсь смелее, я не учёл самого главного? Я не подумал, каково это: встретиться с врагом лицом к лицу? Обидно, правда, когда твой враг это тот, кого ты вынужден называть вместе с тем ещё и матерью, но не суть.

– Знаешь?.. – в недоумении переспросил я.

– Корней пропадал там, когда я была беременна тобой, – она ни с того ни с сего вновь перешла на жалобный и плаксивый хриплый голос, достала из кармана халата пачку своих дурацких

«женских» сигарет и зажигалку, закурила, и продолжила. – Я умоляла его бросить посещать это место, но он не слушал! – застонала она и по её щекам вновь поплыли чёрно-сизые слёзы косметики. – Когда ты родился, он всё-таки послушал меня, а теперь! Что теперь? Теперь он и тебя туда затащил! Теперь и ты связался с этим чёртовым клубом, Братством, или как его там! – заканючила она, выдыхая дым краем рта. – Сначала меня, предал мой мужик, а теперь, с*ка, ещё и сын! – мать зарыдала, как обиженный ребёнок.

– Мы с отцом… мы с отцом знаем, что делаем… мы с отцом… – я пытался ясно выразить свою противоположную мысль, смутно полагая, что мать можно переубедить, но стал сильно заикаться и нервно сглатывать, поэтому вместо конструктивного объяснения у меня выходил лишь детский лепет. Перед ней я вновь превращался в игрушку.

– «Мы с отцом, мы с отцом!..» – передразнила мать, задыхаясь от плача и стирая с лица рукой свою поплывшую

краску вместе с соплями. – А ты знаешь, что эта козлина тебе вообще не отец?!

После этих слов меня бросило сначала в жар, потом в холод, потом снова в жар. Что она имела ввиду?..

– Что?.. – осталось промямлить мне.

– А что ты удивляешься? – эта психопатка мгновенно вытерла все слёзы, перестала плакать и как бы между прочим это спросила. – С ним в браке я была совершенно одинокой и никому не нужной женщиной! Я цвела, словно роза, но он не хотел даже смотреть на меня! – театрально ахнула она. – Не то что вдыхать мой аромат!

– Кто. Мой. Отец?! – в моём голосе вновь появился бас. Всё внутри взбудоражилось и забурлило, вены на висках начали пульсировать от напряжения, а браслет вновь поддерживающе начал греть мою руку. Я медленно вставал со стула, не отрывая злого взгляда от матери.

– Хочешь знать, кто твой отец? – пропищала мать, будто усмехнувшись. – Кирилл. – будто бы между прочим сказала она, и принялась наматывать на палец одну из своих противно- рыжих кудрей.

Мои глаза округлились.

– Что?.. – только и смог произнести я, отказываясь верить в услышанное. Кирилл был моим дядей. Родным братом моей матери. – Ты сумасшедшая идиотка!!! – взревел я.

– Как ты разговариваешь со мной, сопляк! – взвизгнула мать и замахнулась на меня рукой с жёлтыми длинными и загнутыми ногтями. – Скажи спасибо, что ты здоровый и красивый, не такой, как большинство детей, рождённые от инцеста! Скажи спасибо, что я не сделала аборт, хотя знаешь сколько раз я об этом пожалела? Знаешь?! – она вновь истерически рыдала, тряся обеими руками. Моё маленькое тело содрогалось от ярости и негодования. Я тоже был готов зарыдать, но что-то было сильнее этого. Что-то, что опять начало расти внутри меня.

– Ты мне не мать! Ты шл*ха!!! – завопил я, пытаясь сдержать готовящийся вырваться наружу поток слёз отчаяния. Она бросилась на меня, продолжая замахиваться, а я, мигом озверев до крайне степени, схватил её за шею своими худыми ручонками (невесть как!), и, тяжело дыша через рот и плача, больше не сдерживал свой гнев! Я задыхался и рыдал, смотря, как её грязное лицо, находящееся в моих руках, как огромное яблоко, наливается кровью, а на шее выступают вены. Через минуту я уже не мог держать её и она стала бить меня по лицу кулаками, крича матом. И в ту секунду настал момент истины: браслет теперь не грел, а обжигал моё запястье, подначивая меня сделать должное – (это Ристаль Унгольд направлял меня!) Я упёрся ей в грудь руками, и с невесть откуда взявшийся огромной, гигантской силой, схватил мать под мышки и потащил, с диким воплем, к стене. Туда, где висел подарок отца из Африки. Рог металлического носорога вонзился в спину не просыхавшей алкоголички и вышел точно через её солнечное сплетение. Я нанизал её на рог, как мясо на шампур! Со всей силы, опять вспомнив все её издевательства. Откуда взялась эта мощь? Почему я резко обрёл такую силу?!

Я почувствовал, как в моих глазах загорелся огонь и тут же погас. Вся мощь, которую я только что обрёл, мигом меня оставила. Мать захлёбывалась кровью, смотря на меня уже совсем не тем суровым взглядом. Она была бессильна и безнадёжна. Зрелище было не из приятных. Через минуту она перестала издавать эти неприятные звуки и всё затихло.

Я лёг на пол, не в силах дышать. Лёг прямо в огромную лужу горячей крови, которая прибывала и прибывала, не успевая остывать. Я не думал, что способен на подобное, но таков был мой единственный выход. Я смотрел, как льётся кровь из её тела, отдавая себе отчёт в том, что сильнее эйфории и удовлетворения я не чувствовал прежде никогда. И прилив тепла шёл от запястья, на котором был браслет. Несомненно, это энергия Ристаля Унгольда так сообщала мне, что я прав. Я даже начал успокаиваться и засыпать под тепло крови матери и моего браслета, как хлопнула дверь. Этот звук острой болью отозвался в моей груди и стал рассыпаться учащённым сердцебиением. Эйфория мигом отступила, освободив место страху. Я почему-то был уверен, что в мою квартиру только что ворвались копы, готовые арестовать меня и лишить Братства, Ниферио-Ритио, магии, власти… но это был отец. Вернее, не родной отец.

– Никита?.. – позвал он из прихожей. Его голос звучал потерянно. – Ты разве не на уроках?

– Я… я заболел, – импровизировал я. – Температура, – я совершенно не понимал, что мне говорить отцу, лёжа в луже крови. Искренне не понимал. Я снова трясся, как нелепый мальчишка, как лист на ветру. Я снова суетился, потеряв всякое самообладание.

– Ладно, – произнёс отец и я услышал, как он идёт сюда, в свою комнату. На один его шаг приходилось два моих ударах сердца. Я чувствовал что-то совершенно непонятное, странное, ужасное. Ещё мгновение, и он зайдёт в эту комнату, а я всё ещё не знаю, что мне говорить. Не знаю, как мне объяснять… это!

И вот. Он зашёл сюда, сразу же наступив в кровь, в которой здесь было ВСЁ. Граф сразу же поднял взгляд на окровавленное тело, из которого торчал рог и кровавое месиво, вылезшее с рогом из матери, и глаза отца округлились настолько, что было похоже, что он болен базедовой болезнью.

– Папа… – промямлил я, словно был девчонкой. Папой я его никогда не называл. – Я…я…не… – и тут я решил, что лучше будет заткнуться. Воцарилась тишина. Я опустил голову и продолжил смотреть на кровь. Потом тишину начали

нарушать всхлипы отца. Он плакал. А у меня внутри всё превратилось в огромный ледник, который не хотел таять. – Отец… – моя рука потянулась к его плечу. Я ведь не знал совершенно, что мне сейчас говорить. Я. Убил. Мать. Эти три слова кружились в моей голове, словно стервятники над трупом. Голова моя просто кипела, однако никакого ощущения того, что я совершил убийство, и убил… ну как бы… надо сказать… близкого человека… у меня не было и в помине. На завтрашний день я уже и думать перестал про мать.

Отец всё продолжал плакать. Пару раз он истерично всхлипнул, а я продолжал молчать в никуда. Наконец, он убрал руки от своего, изнемождённого слезами и морщинами побагровевшего лица и посмотрел на меня. Я от всего сердца не знал, что мне ждать от него. Я понимал, что он приготовился говорить, но по его лицу совершенно нельзя было догадаться, какой характер будут носить сказанные им слова.

– Сын… – хрипло начал он, вытирая остатки слёз с лица.

– Отец, я… – начал было я, виновато и дрожаще.

– Нет. Не перебивай меня! – потребовал он, шмыгнув своим мясистым носом.

Я смолк.

Выждав ещё минуту, будто бы собираясь мыслями, отец сказал:

– …я хотел сделать это ещё с того самого дня, когда узнал, что она спит со своим братом! – и он не смог сдержать новую порцию слёз.

Я стоял рядом ни жив ни мёртв. Что мне было говорить? Сегодня умер наш с отцом главный страх, наш главный ограничитель, огромная, неоновая лампа, что нас слепила.

Отец обещал мне, что меня никогда не осудят за то, что я сделал. Никто просто не узнает, что я имею к этому случаю вообще какое-то отношение. Он мастерски устроил всё так, будто мать совершила самоубийство. Естественно, не без своих многочисленных и проверенных временем связей. Всё так и получилось. Тогда я понял, что имея своих людей в полиции, морге, и ещё паре учреждений, можно неплохо распорядиться ненужными тебе жизнями по своему усмотрению.

«У матери была почти последняя стадия алкоголизма…» – так мы с отцом обычно начинали свой наигранный и отработанный рассказ о том, как нам тяжело было пережить её уход и как ещё более тяжело нам теперь будет без прекрасной женщины в доме.

Она была забыта очень быстро, а через месяц нам сообщили о самоубийстве Кирилла – моего биологического отца: бедняга вскрыл себе вены прямо в своём прекрасном джакузи, а его разбухшее, смердящее тело удалось извлечь из ванны только через трое суток.

Я нисколько не переживал, более того, я был несказанно рад этой череде смертей, ибо более никогда не увижу своих чокнутых родителей. Разве что только после того, как отправлюсь за ними, но до этого мне нужно было осуществить ещё много планов. Очень много планов.

Теперь мы с отцом могли посвящать Братству всё свободное время. С этого дня я снял с себя маску, которую, содрав с моего лица кожу, натянула на меня мать.

Так началась моя новая жизнь.»

Глава XXIX СЕВЕРНЫЙ А-ВАЕН

Серое, октябрьское, покрытое густой хмарью небо, так и норовило обрушиться на город стеной белого снега. Первый снег выпал неделю назад, и почему-то таять даже не думал, хотя это обычно свойственно снегу, когда он несмелый и октябрьский. В этом году зима пришла несказанно быстро, не дав жителям Южного А-Ваена насладиться осенними красками и деньками, когда ещё можно впитать в себя последние солнечные лучи перед долгой зимой, отдохнуть за городом с кружкой согревающего облепихового чая или пойти за грибами с семьёй. Листья с деревьев сдуло по-настоящему суровым для поздней осени ветром, и тут же скрыло их за белой пушистой пеленой.

Огромное количество людей двигалось к пути №4D. Множество людей. Множество узоров. Вокзал играл сумасшедшими красками на фоне белоснежного города. В глазах рябило при одном взгляде на эту торопящуюся толпу. Казалось, что сам собой ткался с удивительным мастерством ковёр, пестрящий самыми разными оттенками и замысловатыми линиями.

Длинные и истощённые провода линовали бледное и бесконечное небо. Нескончаемые сети железных дорог линовали такую же бледную, но совершенно не бесконечную, даже ничтожно маленькую землю. Железные дороги – связующие нити судеб, жизней, историй. Каждый их поворот ознаменует новое начало, позволит кому-то открыть чистую тетрадь, чтобы начать писать книгу, а кому-то, через много-много лет взять эту книгу в руки и прочувствовать собственной душой всё, что изложено в ней.

Поток людей ни на секунду не прекращал своё хаотичное движение. Он всё нёсся и нёсся, будто каждый человек,

находящийся в этой толпе, носил в голове навязчивую мысль о том, что электричка будет стоять здесь не обещанных полчаса, а единственный миг. Возле длинного состава наэлектризовались напряжение и суета. Стоял режущий слух гул людей, находящихся на перроне.

Наконец, транспортное средство вместило в себя всех пассажиров и уехало по направлению к пункту назначения.

Семнадцатилетняя Астрид Лето, подняв ворот своей тёмно- сиреневой куртки, направилась к перрону, таща за собой свой огромный чемодан тёмно-зелёного цвета. Эта девушка всю жизнь проходила с причёской каре и почти никогда не надевала головные уборы. Её тёмно-русые волосы всегда оставались нелепо растрёпаными, однако это делало её ещё милее. На щеках Астрид были редкие веснушки, а нос был смазливо вздёрнут кверху. Особенно это можно было заметить, когда он приподнимался, слегка морщась, при улыбке.

С минуты на минуту должна была прийти её электричка. Надо отметить, что эту электричку по праву считали мистической и волшебной: это был один из старых, сохранившихся с девятнадцатого столетия составов, по всем правилам доработанный и модернизированный. Он курсировал по маршруту Южный А-Ваен – Северный А-Ваен. Запустить по этому маршруту именно такую электричку было решено властями Северного А-Ваена по причине того, что этот город являлся местом концентрации огромного количества туристов – любителей истории, старинных особняков, и легенд, от которых по коже идут мурашки. Атмосферная электричка была призвана играть такую же роль, какую, обычно, играет предисловие в книге. Попасть в Северный А-Ваен можно было либо по трассе, соединяющей его с Южным А-Ваеном, либо по железной дороге. И власти решили превратить поездку в Северный А-Ваен на электричке в увлекательное путешествие в прошлое. И это путешествие завораживало. Наплыв туристов с каждым годом всё рос и рос. Обыкновенно, ажиотаж любителей старины приходился на осень-зиму: время, когда в городке было атмосферно и мрачно, как никогда. Летом Северный А-Ваен словно щурился от и так редких лучиков солнца, заслоняясь огромными кронами вековых деревьев.

В отличие от Южного А-Ваена – (города развлечений и шоппинга, в котором процветала инфраструктура, сияли в свете фонарей прекрасные новые жилые дома и офисные высотки, крыши которых чуть ли не пронзали небо), в заложенном ещё в семнадцатом веке Северном А-Ваене, располагалось всего два торгово-развлекательных комплекса, куда ездили жители города буквально за всем, что им было нужно. Этот город был просторный – его окаймлял мрачный хвойный лес, который переходил в большую лесополосу, называемую Северолесье, тянущееся по обе стороны трассы, соединяющей два А-Ваена.

В просторном северном городе гордо и величаво стояли вековые особняки, принадлежащие родовитым семьям этого места. Семья упомянутой выше семнадцатилетней Астрид Лето была одной из таких. Девушка была внучкой графа Зейлера, происходившего из древнего немецкого рода, выходец из которого – граф Эрвин Зейлер – был одним из основателей Северного А-Ваена. Таким образом, Астрид, не много не мало являлась графиней. В Северном А-Ваене каждый житель имел какой-то титул, доставшийся от предков. Никакие сведения об этом утеряны не были – каждый прекрасно знал свою родословную и имел документальные подтверждения своего статуса. Но, конечно, какое-то очень весомое значение титулам уже давно не придавали. Скорее, это было просто данью, которую жители этого города с уважением и гордостью отдавали своим прародителям.

Северный А-Ваен будто бы застыл во времени: ни один из стоящих здесь с незапамятных времён домов не был полностью перестроен современными жителями. Город целиком и полностью сохранял свой исторический облик. Но, конечно, люди, жившие здесь ныне, в отличие от домов, во времени не застыли и заботились о благоустройстве своих жилищ: в каждом доме были, естественно, горячая вода, отопление, электричество. Но вот в чём была главная прелесть: в каждом особняке были сохранены практически все предметы, что существовали здесь с момента первых их владельцев. В крови каждого жителя Северного А-Ваена были любовь, уважение и ощущение ценности к своему прошлому. Они чтили традиции, соблюдали устоявшиеся обычаи. Северян – так их называли Южане – можно было узнать издалека: это были царственные, гордые, чопорные, яркие, богатые и статные люди, как правило занимавшие высокие посты в администрации города или ведущие свой собственный бизнес. Многие из Северного А- Ваена, а вернее большая часть людей – работала в Южном, ежедневно передвигаясь на том поезде, на котором сегодня ехала домой Астрид Лето, или же на своих автомобилях.