Взгляд с другой стороны. Борис Рудзянко. Минское антифашистское подполье в рассказах его участников

Проспект Независимости, 27-а

Вполне очевидно, что бежавшие не могли поместиться в квартире Ольги Щербацевич в полном составе. Как вспоминал Иван Блажнов, там оставались только он с Леонидом Зориным. Левита и двух незнакомых Блажнову майоров разместили у сестры Ольги Федоровны – Надежды Янушкевич (жила на ул. Октябрьской, сейчас это лежащая между Энгельса и Янки Купалы часть Интернациональной улицы), а Истомина и Гребенникова по утверждению Блажнова – у Анны Петровны Макейчик45 (это ошибка Блажнова – имя Макейчик – Евгения), которая проживала в Типографском переулке46.

Бориса Рудзянко Бориса Рудзянко, по утверждению того же Блажнова, Ольга поселила в квартире соседки Елены Островской47.

Сам Рудзянко утверждает, что Ольга поместила в своем доме – этажом ниже, в квартире, где жили две молодые девушки, их имен и фамилий тот не помнил, так как провел у них только два дня. (На первом этаже дома жила также З. П. Маркевич, однако, судя по всему, его прятали не у нее). Где были остальные, Рудзянко не знал48.

На следующий день утром они собрались у Щербацевичей.

На этом совещании, если его так можно назвать, стоял вопрос о дальнейших планах. Вариантов было немного: уйти в партизанский отряд или пробираться за линию фронта. Возможность легализации в городе не рассматривалась. Учитывая трудности партизанской жизни в условиях приближающейся зимы и отсутствие оружия решили идти за линию фронта. К последнему склонялись и два бывших полковника (Блажнов называет их майорами, а Воронкова с Кузьменко капитанами – см. выше), они на совещании не присутствовали, но Зорин изложил их мнение.

На сборы и подготовку Зорин выделил одни сутки. За это время был разработан маршрут движения (его принесла Ольга Щербацевич) с указанием нескольких мест, куда можно было заходить в пути следования. Где его достала Ольга Щербацевич, Рудзянко в момент написания своих показаний не знал, но полагал, что составил маршрут Одинцов, в котором он подозревал немецкого агента, а предложенный им маршрут называл провокационным49.

Со слов самого Одинцова, Зорин и Рудзянко предлагали и ему покинуть город и вместе с ними выходить за линию фронта, но он отказался, так как к тому времени уже был связан с Павлом Ляховским, Иосифом Будаевым и Арсением Калиновским50 – близкими к будущему подпольному горкому лицами. Вероятно, это и спасло ему жизнь.

Выходить из города планировали в Могилевском направлении, некоторое время двигаться параллельно Могилевскому шоссе, а потом параллельно железной дороге Минск – Орша. Леонидом Зориным был разработан порядок движения – группами на расстоянии зрительной связи одна от другой, на случай потери связи были намечены пункты сбора. Определить эти места Рудзянко к моменту написания показаний уже не мог ввиду давности происходивших событий. Состав групп получился следующим:

ПЕРВАЯ ГРУППА – Зорин, Истомин, Гребенников и Блажнов.

ВТОРАЯ ГРУППА – Левит, два полковника (у Блажнова – два майора, у Воронковой – два капитана, фамилии которых остались неизвестными51; возможно их вывела Ольга Щербацевич из инфекционной больницы – Е.И.), и какой-то гражданский молодой человек, имя и фамилии которых Рудзянко не были известны (профессор Литвин называет его Савицким52). При отходе Рудзянко их видел впервые.

ТРЕТЬЯ ГРУППА – Рудзянко, Щербацевич Ольга, ее сын Владимир.

Следовать группы должны были согласно нумерации – первой должна была идти группа Зорина, второй – Левита и третья – группа Рудзянко53.

Исследовавшие тему историки Воронкова и Кузьменко, а также Константин Доморад не оспаривают озвученный Рудзянко состав групп, но не согласны с ним относительно порядка продвижения: в первую, как бы разведывательную группу, вошли Борис Рудзянко, а также Ольга и Владимир Щербацевичи. Во второй группе оказались политрук Левит, Савицкий (неопознанный Рудзянко гражданский молодой человек) и два капитана (полковника или майора). В третью группу вошли политрук Леонид Зорин, старший политрук Иван Блажнов, лейтенанты Сергей Истомин и Николай Гребенников54.

Сделав запас продуктов, они разошлись по своим квартирам, а наутро поодиночке стали выходить из города. Впереди шла сестра Ольги – Надежда Янушкевич, незнакомые с городом беглецы ориентировались на нее. На окраине она с ними распрощалась и вернулась назад. Шли медленно, так как группу Зорина тормозил не вполне оправившийся от ранения Блажнов, а Рудзянко тормозил свою группу. Километрах в семи от города в кустарнике они остановились, обсуждали складывавшуюся ситуацию, но, вероятно, не пришли к единому мнению. Продолжив движение, группы вскоре потеряли из виду одна другую. За целый день группа Рудзянко отошла от Минска всего километров на 15 и заночевала в какой-то деревне в районе Волмы55.

Утром Рудзянко едва смог стать на ноги. Держась за стены, он выбрался из хаты, на дворе немного размялся, но дальнейшее продвижение за линию фронта вряд ли было возможным. Оставаться на месте, однако, они тоже не могли и вышли на окраину деревни. Местные жители предупредили их о подстерегающей впереди опасности – там полицейские задерживают идущих без пропусков.

Решили отправить Щербацевич Ольгу на разведку. Рудзянко с Володей укрылись на опушке леса. Ольгу ждали до полудня, но она не возвращалась. Тогда, по инициативе Рудзянко они с Володей пошли назад. Возвращаться в Минск, однако, ему не хотелось и Рудзянко, не доходя до города, свернул на Слуцкое шоссе, а Владимира Щербацевича отправил домой.

Рудзянко решил уйти к родственникам своей жены, которые проживали в деревне Летинец Старобинского района. Существовала также некоторая вероятность, что он мог застать там и жену. С началом войны у них было уговорено, что она попытается эвакуироваться из Бельска на родину. На Слуцкое шоссе он вышел в километрах 7 – 10 от Минска, но вскоре был задержан немецкой полицией, как шедший без пропуска («Пасиршайн» – для передвижения за городом). Поздно ночью его доставили в Минск в полевую жандармерию56.

Иван Никитович Блажнов иначе, туманно и сбивчиво рассказал о событиях того дня. Утром группы подошли к развилке дорог неподалеку от местечка Драчково в Смолевичском районе. «Внизу – речка и мост, по мосту тащится подвода, на ней – вооруженные солдаты. Мы рассредоточились: две группы пошли вправо, а мы – Истомин с Гребенниковым, Зорин и я – прямо. Долго плутали, а на второй день вернулись в Минск, к Дине – так почему-то называли Надежду Федоровну Енушкевич» (так в тексте, правильно Янушкевич).

К вечеру возвратилась и Ольга Щербацевич. Блажнов следующим образом передает ее рассказ о случившемся: «Когда я вошла в Драчково, услышала шум, окрики, обернулась и увидела полицейских. Они задержали Володю и Рудзянко. И тут же ведут Левита и двух его товарищей. Обыскивают. Обнаруживают у них топографическую карту, компас, у Рудзянко – наган, который Володя достал. Группу Левита расстреливают на месте. Володю и Рудзянко уводят под конвоем. Меня не видели – я успела убежать, скрыться»57.

Как видно из сказанного, интерпретация произошедшего от Рудзянко и от Блажнова имеет весьма существенные расхождения, основным из которых является трактовка обстоятельств, места и времени ареста Бориса Рудзянко и Владлена Щербацевича. Большинство исследователей строят свои версии исходя из рассказа Ивана Блажнова58, несмотря на имеющееся в нем довольно существенное противоречие: найденный при обыске наган делал Бориса Рудзянко не меньшим кандидатом на расстрел, чем еврея Левита, неизвестного Савицкого и двух неопознанных капитанов (полковников или майоров).

***

В здании фельдкомендатуры, где располагалась полевая жандармерия (ул. Маркса, до войны в нем находился Минский горсовет, после войны – партшкола, а сейчас – филфак БГУ), Рудзянко увидел несколько человек, среди них был и Владимир Щербацевич. Им не удалось пообщаться, разговоры были запрещены. Под утро задержанных перевели в тюрьму на Володарскую ул., дом 2. Посадили в 92 камеру на четвертом этаже. Там они просидели одни сутки и сумели переговорить. Володя Щербацевич рассказал, что его задержали при входе в город. Они условились, что на допросах будут отрицать знакомство друг с другом и, естественно, не станут говорить о причинах нахождения за городом.

Через сутки их разлучили, Рудзянко перевели в 75 камеру59.

Красное здание у еврейского кладбища. Слева в верху – башни тюремного замка на Володарской улице. (Яндекс карты)

О своем первом допросе он поведал подробно. Утром на третий день пребывания в тюрьме его под конвоем отправили в расположенное около еврейского кладбища рядом с гетто красное двухэтажное здание (улицу Рудзянко не вспомнил, но предполагал, что до войны там находились детские ясли; вероятнее всего, этот дом сохранился по адресу ул. Коллекторная, 3 – двухэтажное красного кирпича здание 1898 года постройки).

Когда его привели в комнату, откуда задержанных забирали на допрос, там уже было несколько человек мужчин и женщин. Среди них был и Владимир Щербацевич. Было видно, что его уже допрашивали, так как он был сильно избит.

На следующий день был новый допрос. В комнате «ожидания» опять были люди, среди незнакомых – Владимир Щербацевич, его мать Ольга Щербацевич и сестра Ольги Надежда Янушкевич60.

Итак, Ольгу с сестрой арестовали после первого допроса Бориса Рудзянко. В этой связи, вероятно, с подачи Ивана Блажнова, среди исследователей установилось и поддерживается мнение, что Рудзянко «… струсил на первом же допросе и, спасая свою шкуру, выдал Щербацевичей, нас и вообще выболтал все, что знал»61.

Как нам кажется, однако, это несколько упрощенный взгляд на происходящее. Пришла пора разобраться с датами. Рассмотрим хронологию событий.

Евгения Михневич, младшая сестра Ольги Щербацевич, уже после войны сообщала, что доктор Писаренко очередную группу сбежавших из лазарета военнопленных привел на квартиру к Ольге в середине августа62. (Как видим, вопреки утверждению Бориса Рудзянко, доктор (если это был Писаренко), получив паспорт, не бросил своих товарищей и не ушел тайком, а вывел беглецов из лазарета. О дальнейшей его судьбе Евгения Михневич не упоминает. Также она не разделяет беглецов на группы, называя среди них не только Зорина и Блажнова, но и Левита с Рудзянко63). Историки в основном согласны с такой датировкой – бегство из лазарета состоялось в середине августа64. Имеются однако некоторые разногласия относительно времени выхода беглецов из города. Например, еще в 1968 году заместитель директора Института истории партии при ЦК КП Белоруссии по партархиву Степан Почанин в адресованном Петру Машерову сообщении в этой связи указывал на сентябрь 1941 года65. Современные исследователи попытались конкретизировать названные историком сроки. Ирина Воронкова с Владимиром Кузьменко66, а также Константин Доморад67 полагают, что группа вышла из города 11 сентября, Александр Плавинский68 и Давид Фабрикант69 называют еще более позднюю дату – 27 и 29 сентября соответственно. В материалах о признании подпольной группы Труса К. И. и Щербацевич (обращение ЦК ВЛКСМБ в ЦК КПБ от 30 мая 1968 года об увековечении памяти В. Щербацевича и М. Брускиной) датой выхода последней группы из города также значится 27 сентября70.

Сказанное как минимум влечет за собой следующий вопрос. Если арестованный на второй или третий день после выхода из города (то есть, не позднее самых первых чисел октября, даже если следовать предложенной Плавинским и Фабрикантом хронологии) Борис Рудзянко выдал своих товарищей и спасителей на первом же допросе (состоялся на третий день после его заключения в тюрьму на Володарской71), почему немецкие спецслужбы тянули с арестами? Ведь первые задержания в группе Ольги Щербацевич состоялись лишь в середине октября72. М.І.Эпалетаў в энциклопедии «Беларусь у Вялікай Айчыннай вайне» уточняет, что гитлеровцы арестовали членов группы Ольги Щербацевич 14.10.1941 года73.

Интересно, что та же Энциклопедия, противореча Эполетову, в другой, анонимной статье, посвященной Ольге Щербацевич, датирует ее арест сентябрем месяцем74. Изданная в 2003 году «Энцыклапедыя гісторыі Беларусі» вторит этому изданию, констатируя что аресты состоялись в сентябре 1941 года75 и, таким образом, вопрос о причинах несостоявшихся сразу после предательства Рудзянко арестах эти издания оставляют открытым.

Борис Рудзянко предлагает свой вариант датировки тех событий. Как это было показано выше, в показаниях 1950 года он утверждает, что произошедшее вместилось в один осенний месяц – октябрь: бегство из лазарета первой группы состоялось в начале этого месяца, его собственное бегство – две недели спустя, из города группы вышли через два дня, а еще через два продвижение групп на восток завершилось и, напомним, Рудзянко с Володей Щербацевичем были арестованы, Левит со спутниками расстреляны, а остальные (Ольга Щербацевич, Блажнов, Зорин, Истомин, Гребенников) вернулись в Минск. Первый допрос Рудзянко состоялся на третий день после его ареста.

Как это видно из сказанного, предложенная Борисом Рудзянко датировка не «вмещает» произошедшего в озвученные историками временные рамки: аресты в группе Ольги Щербацевич при таком раскладе не могли состояться в середине октября.

***

В своих показаниях (а, вероятно, и на допросах в МГБ) Борис Рудзянко пытается если и не оправдаться, то показать безысходность положения, в котором он оказался, и предлагает для этого часть своей вины переложить на Ольгу и Владлена Щербацевичей. В его изложении события развивались следующим образом.

Второй его допрос состоялся на следующий день после первого. Как это было показано выше, в преддопросной комнате Рудзянко увидел Володю и Ольгу Щербацевичей, а также ее сестру Надежду Янушкевич. Немецкого офицера и его переводчика фон Якоби интересовали те же вопросы, что и прошлый раз. Рудзянко стоял на своем, тогда в комнату ввели Владимира Щербацевича, у которого спросили, знаком ли тот с ним? К удивлению и против их договоренности юноша признал знакомство и рассказал, что он вместе с матерью выводил группу командиров Красной Армии (в их числе и Рудзянко) из города Минска – те шли за линию фронта, но не знали дороги.

Первоначально Рудзянко отрицал и их знакомство, и свою попытку выхода на советскую территорию. Он назвал себя местным, хорошо знающим дороги, и, следовательно, ему не требовался проводник даже в том случае, если бы он действительно выходил за линию фронта; к тому же, даже в случае надобности он не взял бы в проводники мальчишку. Кроме того, его задержали идущим на запад, а не на восток (в город, а не из города). Фон Якоби в ответ заявил, что им известно, чем занимался он и другие беглецы в Минске (подразумевалось, вероятно, их бегство из лазарета последовавшие вслед за тем события). После этого ему была устроена очная ставка с Ольгой Щербацевич, она подтвердила свое знакомство с Борисом Рудзянко и сказала ему, что все признала. Опасаясь очередного избиения, Рудзянко подтвердил показания Ольги и Владимира Щербацевичей и начал отвечать на вопросы фон Якоби76.

Итак, Борис Рудзянко не отрицал того факта, что Ольга Щербацевич была арестована после первого его допроса. Одновременно с этим, однако, он утверждает, что очная ставка проводилась для его собственного разоблачения, а не для разоблачения Ольги, что, вероятно, должно было свидетельствовать о его непричастности к аресту женщины.

Задержанный одновременно или чуть раньше Бориса Рудзянко, Владимир Щербацевич на допрос попал первым: в момент их встречи в комнате «ожидания» он был сильно избит. Рудзянко прямо не обвиняет юношу в предательстве, но предложенная им очередность допросов бросает тень и на юношу – опять-таки, только в том случае, если в своих показаниях Борис Рудзянко не солгал. Впрочем, для задержания его матери достаточно было установить личность Владлена и место его проживания.

В дополнение к сказанному сделаем осторожное предположение: Борис Рудзянко не мог выдать всех (Ольгу Щербацевич, ее родственников, соседей, знакомых) по той очевидной причине, что со многими подпольщиками он не был знаком и даже не подозревал существовании некоторых из них. Сломаться на допросах мог не только Борис Рудзянко.

Лишь косвенно причастный к событиям Василий Одинцов избежал ареста, но в ходе событий тех дней была схвачена его жена. В своем варианте воспоминаний Одинцов возлагает долю вины за ее арест на сестру Ольги Щербацевич Надежду (напомним, она была арестована одной из первых – Рудзянко встретил ее в преддопросной комнате на втором своем допросе): «Янушкевич Дина, будучи в тяжелом состоянии от гестаповских пыток, привела ко мне на квартиру гестапо и полицию77.»

Жена Одинцова, Анна Петровна несколько мягче поведала о произошедшем, но, тем не менее, подтвердила причастность Надежды Янушкевич к своему аресту: «В октябре месяце 1941 г. дом наш был окружен полицией и гестаповцами. Мужа не было дома. Сделали обыск, арестовали меня, вывели под руки и посадили в машину, где я увидела, едва узнала комсомолку Янушкевич Дину, измученную и избитую. Нас привезли в тюрьму и бросили в камеру78». От себя добавим, некоторым оправданием для Надежды может служить рассказанная ее сестрой история: в тюрьме у нее отняли грудного ребенка. Этот же факт может служить подтверждением рассказа Одинцовых – подобного рода шантаж вполне мог сломать женщину79. (Дальнейшая судьба ребенка неизвестна).

***

14 октября 1941 года в доме номер 48 по Коммунистической улице были арестованы Ольга Щербацевич, ее соседка Елена Островская (у нее скрывались Леонид Зорин и Иван Блажнов, а раньше – Левит), а также жившая этажом ниже Зоя Маркевич. В ходе устроенной в доме облавы Зорин сумел выскочить на улицу, но тотчас же был схвачен караулившими выход полицейскими. Бежавшего вслед за Зориным Ивана Блажнова на первом этаже перехватила Маркевич, она втолкнула его в свою квартиру и спрятала в темной кладовке, за дверью под вешалкой, где висели пальто и другая одежда80. Позже Блажнов расскажет, что слышал голоса ворвавшихся в квартиру полицейских, видел, как мимо него скользнул луч электрического фонаря, но проводившие обыск его не обнаружили. Он полагал, что уцелел чудом81.

ПРИМЕЧАНИЕ 3: Иван Блажнов причастными к его спасению соседками Щербацевичей ошибочно называет некую Заровскую-Петуховскую и Макейчик. Следует отметить, что женщины по фамилии Заровская-Петуховская вероятнее всего не существует; в инфекционной больнице, однако, работали и выполняли поручения Ольги Щербацевич А. В. Петуховская и М. А. Заровская. Евгения Макейчик жила далеко от Коммунистической в Типографском переулке (в районе современной улицы Антоновской)82; у нее после побега из госпиталя скрывались Истомин и Гребенников83, там же они, вероятно, прятались и после возвращения в город после неудавшейся попытки выхода за линию фронта.

Ольгу Щербацевич, Леонида Зорина, Зою Маркевич и Елену Островскую в ту же ночь увезли в тюрьму на Володарской улице, а в доме на Коммунистической оставили засаду. Как установили Воронкова и Кузьменко, жителей этого дома сутки не выпускали из квартир, задерживали всех, кто входил в подъезд. В результате, вероятно уже на следующий день, то есть 15 октября были арестованы и другие участники событий: брат Ольги Петр Янушкевич, ее сестра Надежда Янушкевич с грудным ребенком, муж Надежды Николай Кузнецов, а также Евгения Макейчик84.

Елену Островскую и Зою Маркевич вскоре отпустили – вероятно, не смогли доказать, что Зорин и Блажнов прятались у первой, а вторая спасла Блажнова. Впрочем, через день или два Островскую вновь арестовали85 (Рудзянко выдал? – поэтому и утвекрждал, что у нее прятали Блажнова). Не была арестована младшая сестра Ольги Евгения Янушкевич (в замужестве Михневич) – она жила в Уручье86 и тот, кто предал, вероятно, о ней не знал.

О Сергее Истомине и Николае Гребенникове современные исследователи если и упоминают – то весьма неопределенно. В частности, Алексей Литвин пишет: «Среди тех, кого выдал Рудзянко были Зорин, Истомин и Гребенников (судьба последних двух остается неизвестной)»87.

Зато сам Рудзянко заявляет, что на пятый или шестой день допросов все в той же преддопросной комнате он встретил Зорина, Истомина с Гребенниковым и (внимание!) Блажнова. «Последнего я в лицо не видел, но узнал по одежде», – сообщает он в своих показаниях. Как он определил по состоянию бывших своих товарищей, их тоже били, особенно, Зорина. По Истомину и Гребенникову это меньше было заметно, но они говорили ему о пытках88.

С Истоминым Борис Рудзянко связывает арест Кирилла Труса. В частности, он заявляет, что в ходе допросов немцы возили Истомина на завод Мясникова «…искать некоего Трусова – руководителя подпольной организации железнодорожников», но эта попытка была безуспешной: доставленные с завода три человека не были опознаны в качестве Трусова, Истомин обознался, и их отпустили89.

Рассказ об этих событиях от Евгения Снежкова по-другому интерпретирует события того дня. 15 октября в 12 часов дня эсэсовцы (так в тексте у Снежкова) с неким рыжеволосым Володей прибыли на завод разыскивать вовсе не Труса (он, был арестован днем ранее, 14 октября и, как сообщает его дочь, не на заводе, а дома90), а его, Снежкова. Немцы выстроили рабочих для его опознания, но Снежков к тому времени с помощью членов их с Трусом подпольной группы покинул территорию завода, верные люди вывезли его на дрезине через запасной неохраняемый выход. В результате были арестованы трое рабочих, слегка похожих на него, Снежкова. Их увезли на легковой машине, но через три часа отпустили, ибо рыжеволосый Володя в конечном итоге не опознал в них Снежкова91. От себя заметим, что Борис Рудзянко внешний облик Истомина описывал такими словами: «блондин, даже можно сказать рыжий»92, правда, Истомина, как это он неоднократно утверждает в своих показаниях, звали Сергеем. Исходя из сказанного, свидетельство Снежкова мы не станем рассматривать в качестве подтверждения причастности Сергея Истомина к аресту Кирилла Труса.

Не остался без обвинений в свой адрес и Иван Блажнов. В целом история его спасения в момент арестов в доме на Коммунистической выглядит малоубедительной и вызывает сомнения в возможности благоприятного исхода. Встреча Рудзянко с Блажновым у двери допросной комнаты, при условии, что она состоялась, вызывает следующий вопрос: если Иван Никитович Блажнов все-таки был арестован одновременно с Зориным – то почему не был повешен 26 октября вместе с другими участниками событий? Правда, обоснование подозрений в его адрес со стороны Рудзянко не выглядят убедительными: он приписывает Блажнову принадлежность к немецкой агентуре только на том основании, что таковыми оказались тесно связанные с ним Истомин и Гребенников93.

Рудзянко также утверждал, что и в партизанский отряд Блажнов ушел в качестве агента, правда сколько-нибудь весомых подтверждений этому он не приводит. О выходе Ивана Никитовича из города после октябрьских событий, между тем, имеются довольно неожиданные свидетельства, которые, не подтверждают высказанные Борисом Рудзянко в его адрес подозрения.

Семнадцатилетний юноша из еврейского гетто в Минске Федор Шедлецкий не только оказался причастным к его спасению, но и рассказал о некоторых деталях событий. В самом начале осени 1941 года Шедлецкий по поручению Исая Казинца установил контакты с действовавшем в Руденском районе партизанском отрядом Сергеева94 и стал его связным в Минске. В ноябре ему довелось участвовать в довольно сложной и опасной операции. У Сергеева Шедлецкому приказали вывезти из города раненого в ногу старшего лейтенанта Блажнова Ивана Никитовича. Тот скрывался в гетто на улице Ратомской в доме, расположенном ближе к Парковой магистрали (просп. П. М. Машерова, сейчас – просп. Победителей).

Внешне Шедлецкий не был похож на еврея и имел паспорт на имя белоруса Царева Федора Дмитриевича, поэтому мог относительно свободно перемещаться по городу. В отряде ему запрягли лошадь и он отправился в Минск. Утром одного из дней в начале ноября он проник на территорию гетто, забрал Блажнова и отвез его в не названную в его воспоминаниях деревню в Руденском районе – там у него была назначена встреча с партизанской разведкой.

Отряд Сергеева, однако, в это время немцы вытеснили из района его прежнего базирования. Узнав об этом, Шедлецкий ушел на его поиски, поиски были безуспешными. Вернувшись через три дня, он Блажнова в деревне уже не застал – того накануне ночью забрали с собой партизаны, но не Сергеева, а из отряда К. Калиновского95, вероятно, неизвестного Шедлецкому. В результате Иван Никитович Блажнов оказался в Логойском районе, с 6 декабря 1941 г. занимал должность политрука роты, а затем заместителя комиссара отряда «Мститель» из бригады «Дяди Васи» (Василия Воронянского). В сентябре 1942 года он перейдет в отряд «Беларусь» (Николай Покровский) бригады Старика (Василия Пыжикова)96.