Холодное пламя

Зато, когда глаза находят задницу Марка, которую подчеркивают выцветшие джинсы, мои щеки начинают пылать. Ради бога, сейчас лето, почему он не мог надеть какие-нибудь уродские пляжные шорты и сандали на носки?

Почему мне нужно иметь дело с сексуальной пятой точкой и мощными бедрами, упакованными в джинсу из рекламы Levi’s восьмидесятых годов?

 Я начинаю с большей агрессией вгрызаться в мармеладных мишек и отвожу взгляд.

Томас уступает мне место спереди, а сам располагается сзади, когда мы садимся в огромный старенький Шевроле Тахо, который выглядит очень хорошо, несмотря на свой возраст.

Я пытаюсь исчезнуть с планеты Земля, чтобы Марк не испепелил меня своим взглядом с водительского сиденья. Если бы знала, что это его машина, и он будет за рулем, то лучше бы до утра искала свой дом.

– Итак, Лили, нам очень интересно, как такую девушку, как ты, занесло в такой город, как Флэйминг? – заводит беседу Томас, подаваясь вперед и хватаясь за спинку моего сиденья.

– Мне неинтересно, – еле слышно ворчит Марк.

Да что, ради всего святого, с этим мужчиной не так? В прошлой жизни я зарезала его котёнка? Или украла новогодний подарок?

– Такая девушка, как я, это какая?

– Городская.

– Почему каждый раз вы все произносите это слово как оскорбление? Я что, не человек? – усмехаюсь, проводя кончиками пальцев по слегка выгоревшей мягкой коже сиденья. Марк бросает быстрый взгляд на мои руки, и слегка морщит нос, будто бы может почувствовать мои ненавистные прикосновения.

– Вы просто другие, – по-доброму отвечает Томас.

– Вам просто здесь не место, – лает Марк.

– Спасибо за гостеприимство. Ты со всеми такой приветливый, или мне одной досталось твое лучшее поведение мудака? – мило улыбаюсь я, нарочито сжимая в ладонях край сиденья. Темная кожа скрипит, а вместе с ней и зубы Марка.

– Марк, будь милым и веди машину молча. Ради всеобщей безопасности, – возмущается Томас. – Он не это имел в виду, Лили. Мы рады всем, кто перебирается в наш город. У нас действительно хорошо, несмотря на многие трудности и отсутствие комфорта, к которому привыкли городские.

– Думаю, я справлюсь, мне приходилось выживать в более отвратительных условиях.

– Сомневаюсь, – хмыкает Марк, осматривая мои ноги и останавливаясь на ярко-розовом педикюре.

– Расскажи о себе, – не обращая на него внимания, Томас продолжает вести со мной добродушную беседу. Он что, совсем не замечает молний, летающих перед его носом? – Откуда ты приехала? Почему Флэйминг? В нашем штате есть города более…

– Приветливые? – хмыкаю я.

Томас смеется.

– Нет. Скорее – развитые.

Постукивая пальцами по колену, обдумываю свой ответ. Нужно ли делиться чем-то с людьми, с которыми я попрощаюсь через пару месяцев? Они временные. Как и все. Люди никогда не задерживались рядом со мной. В какой-то момент я и вовсе перестала рассказывать о себе. Все знали, что я просто Лили.

– Лили Маршалл, двадцать семь лет, прожила всю жизнь в Лондоне, – на выдохе говорю я.

Томас присвистывает.

– Ты хочешь сказать, что переехала в наш Флэйминг из столицы Великобритании. Из той, где живет чертова королевская семья? Ты определённо сошла с ума…

– Теперь все ясно. – Вредный комментарий от мистера Июля.

Я чуть ли не подпрыгиваю от бешенства и сажусь вполоборота.

– И что же тебе ясно?

– Твоя речь. Она слишком… идеальная. Британский акцент.

– Это у вас, американцев, акцент. У меня это называется обыкновенным правильным произношением. – Клянусь, еще чуть-чуть, и у меня из ноздрей повалит дым. Этот мужчина доводит меня до наивысшей точки кипения.

– Так почему ты переехала, Лили? Вот так бросить свою привычную жизнь, семью, родных, друзей. Должна быть веская причина. – Томас мог бы работать в суде и допрашивать свидетелей.

– Мне нечего было бросать, потому что у меня ничего не было. – Отворачиваюсь к окну, не желая показывать идиоту на соседнем кресле свою уязвимость. –  Я здесь на пару месяцев. Мне нужен тренер по танцам. Лучший тренер по танцам. И по какой-то неведомой причине он живет в заднице мира, хотя мог бы блистать на всех турнирах Европы. Он не хотел нас брать до последнего, но я пообещала, что поработаю в его студии. Полагаю, нечасто призеры Европы проделывают путь до Флэйминга, чтобы стать тренерами бальных танцев. Он оттаял, согласился. Я приехала. – На мои глаза в сотый раз за день начинают наворачиваться слезы. – А теперь я понятия не имею, что мне делать, потому что мой партнер меня бросил.

– Ты призёр Европы по бальным танцам? Вау. Из нашего города никто не достигал таких высот, кроме Ричарда. Стой, так Ричард будет тебя тренировать? Конечно, больше некому. – Томас проговаривает вслух все свои мысли, пока его брат ощутимо опаляет взглядом мою щеку. – Мы слышали, что раньше Ричард был успешен. Но почему и зачем он вернулся во Флэйминг для всех загадка. Он основал здесь первую и единственную студию бальных танцев. Его ученики действительно талантливы и успешны, но… в маленьком городе почти нереально стать звездой Европы. Или хотя бы штата.

– Все переезжают в большие города, чтобы достичь успеха. Ты же сделала наоборот, – начинает неожиданно Марк.

– Не ищи подвоха там, где его нет, – встречаюсь с ним глазами, – у каждого из нас есть свои цели и мечты. Я бы поехала за своей даже на Аляску. Где, уверена, тоже нет долбаного миндального молока и зарядки для айфона.

 Вновь поворачиваюсь к окну. Несколько минут в машине стоит тишина, а затем перед тем, как мы подъезжаем к дому Саммерсов на третьей улице, Томас спрашивает:

– Старик Джим послал тебя? Он бывает вредным. Я могу узнать у сына Грега…

– Не надо, – прерываю его я, – Джим был очень мил. И сам договорился с Грегом и его сыном.

Томас закашливается, а Марк так резко тормозит, что я чуть не ударяюсь лбом о приборную панель.

– Джим? – в один голос спрашивают братья. – Наш Джим?

– Ну… если во Флэйминге один Джим, то да.

Томас восторженно усмехается, затем выходит из машины и подходит к моему открытому окну. Облокотившись на него, он смотрит на меня странным взглядом.

– Что б ты знала, Джим не самый милый человек в этом городе.

– По сравнению с твоим братом все остальные просто одуванчики.

 Томас постукивает по машине и усмехается.

– Джим выстрелил в меня солью из ружья, когда я прятался в его дворе во время игры в детстве.

Я открываю рот и широко распахиваю глаза.

– Точно, у тебя до сих пор шрам на заднице, – по-доброму усмехается мистер Июль. Этот незначительный грубый смешок проникает глубоко в меня и разрастается в груди, как лесной пожар.

– Спасибо за информацию, Марк, – ворчит Томас, а затем вновь смотрит на меня. Взяв меня за руку подносит ладонь к своим губам и вновь оставляет поцелуй. – Получается ты чародейка, раз перед тобой пал даже Джим.

Это тот момент, где у меня должно перехватить дыхание.

И его перехватывает.

Только по совершенно другой причине. Марк тянется к бардачку и задевает мозолистой ладонью мое колено.

Лили, твои дела очень-очень плохи. Нельзя давать целовать руку одному брату, а задыхаться от мимолетного прикосновения другого.

– Вот, ты забыл! – Марк швыряет в Томаса фонарик.

– Я его забыл там год назад, ты только сейчас решил вернуть? – Приподнимает брови Томас, потирая ушибленное фонарем предплечье. – Ладно, до скорого, Лили.  Иди в задницу, Марк.

После того, как Томас заходит в свой дом, мы трогаемся с места и едем в тягучей, гнетущей тишине. И нет, я не собираюсь ее романтизировать и говорить: «нам было приятно молчать». Это та тишина, от которой хочется выпрыгнуть в окно.

Я постукиваю указательным пальцем по коленке, а другой рукой закидываю в рот мармеладного мишку. Шелест упаковки в тишине салона звучит наравне со взрывом бомбы. Могу поспорить, можно услышать, как я жую.

– Почему не купить обычное молоко? – Вопрос Марка звучит, как выстрел из ружья. Резко и почему-то оглушительно, хотя он произносит его тихо.

Я дожевываю свой мармелад, а затем отвечаю, слегка повернув к нему голову:

– У меня аллергия на белок коровьего молока.

Марк кивает, начиная постукивать своими длинными пальцами по рулю. Я продолжаю на него смотреть и впитывать грубые, но такие притягательные черты лица. Прямой нос, волевая острая челюсть, заросшая грубой щетиной. Маленький шрам на брови, и тот большой шрам от уголка глаза до виска. Бронзовая от загара кожа, с мелкими морщинками от сухости. Этот мужчина выглядит… первобытно? Грубо привлекательно? Незаконно грязно-сексуально? Не знаю как сказать. В Лондоне я таких не встречала.

– Значит… тебе может подойти козье? – вновь спрашивает он, не глядя на меня.

– Не знаю, – пожимаю плечами я. – Я не пробовала. До восемнадцати лет у меня не было возможности пробовать и подбирать варианты. Потом, когда я…. Когда я стала взрослой, то просто пошла и купила себе первое попавшееся, где нет слова корова.

Вновь кивок, и вновь молчание.

– До восемнадцати лет ты пила обычное молоко? – спрашивает Марк, когда мы подъезжаем к нашему дому. Он паркуется на своей подъездной дорожке и глушит машину.

Почему его так интересует эта тема с молоком?

– Если меня заставляли, то да.

Он встречается со мной взглядом, пытаясь понять эту фразу.

– А аллергия?

– Следующую неделю я лечила дерматит и кишечник.

Мы смотрим друг другу в глаза, заставляя наши странные эмоции слиться в одну волну. Никто не произносит ни слова, но могу с уверенностью сказать: слышится какой-то гул. Вибрация. Можно ощутить, как нагревается воздух, словно в парной кто-то брызнул воду на камни.

Взгляд Марка опускается чуть ниже, задерживаясь на моих губах так мимолетно, но ощутимо, что по позвоночнику проходит дрожь.

Что. За. Чертовщина.

Мистер Июль вздрагивает, как от удара, и выходит из машины, прерывая наше странное магнетическое и абсолютно опасное притяжение. Он громко хлопает дверью, а затем направляется к своей двери.

Я выскальзываю из машины, все еще крепко сжимая упаковку с мармеладками в одной руке и пакет со сладостями в другой.

– Ты не закрываешь машину? – кричу ему в спину.

Он не оборачивается, но отвечает:

– Здесь все свои.

– Но я чужая.

Марк останавливается на первой ступеньке своего порога, смотря на меня через плечо.

– Рискни украсть мою машину и посмотри, что будет.

С этими словами он уходит, заставляя мой взгляд приклеится к его классной заднице и пробуждая во мне желание украсть его машину и узнать, что будет.

Глава 6

Лили

Знакомства никогда не были моей сильной стороной. Обычно они заканчивались тем, что от меня отказывались или говорили: «Мы подумаем». И не важно чего это касалось: приемной семьи или тренеров по танцам.

Мне давно не нужно смотреть на взрослых людей умоляющими глазами и мечтать о семье, которая живет в доме за белым забором. Семье, где пекут  яблочные пироги с корицей, наряжают елку и восторженно распаковывают подарки на Рождество, как в «Один дома».

Если бы в семь лет я была Кевином, то скорее выпила бы ненавистный стакан молока, чем загадала то же желание что и он. Как можно было быть таким глупым и отказаться от семьи? Мечтать, чтобы они исчезли.

В семь лет я мечтала о семье.

В двадцать семь – мечтаю достигнуть успеха в том, что стало моим лекарством от одиночества.

Кубок.

Он нужен мне.

Может быть тогда я перестану чувствовать эту пустоту там, где глухо бьется сердце. Мне просто нужно, чтобы меня наконец-то посчитали достойной.

Я давно не нуждаюсь в семье. Доме. И долбаном Рождестве.

Ври себе дальше, Лили.

Мне нужна победа и кубок, из которого я выпью свое любимое вино и скажу: «Лили Маршалл королева чертова бала». Выпускного бала у меня, кстати, тоже не было, так что за этой сучьей жизнью должок.

Я открываю стеклянную дверь, над которой мигает неоновая надпись «Дыхание. Танцуй, чтобы жить», и делаю решительный шаг.

– Добрый день, я…

– Лили? Так это вы… – Молодая девушка стоит за чем-то вроде ресепшена. Видно, что он сделан своими руками из гипсокартона и стеклянной мозаики, которой обклеены диско шары. Это выглядит немного старомодно, но очень атмосферно.

Как и все в этом городе.

– Я?

– Весь город говорит о вас уже несколько дней, – улыбается она, скользя по мне глазами и останавливаясь на моей спортивной сумке. – Вы решили ходить к нам на занятия? – Ее глаза загораются. – Думаю, вам будет очень хорошо в латине. Туда ходят все наши домохозяйки. У них там такая атмосфера… Ух! Они фанатеют по братьям Сальваторе, и Карлайлу Каллену, устраивают тематические вечеринки, от которых Ричард не всегда в восторге, но, скажу по секрету, недавно я видела, как он смотрел первую часть «Сумерек».

 Стоит ли упомянуть, что я тоже фанатка Дэймона, особенно того, что мой сосед. Тьфу, Лили, глупые мысли, глупые мысли. Хочется облиться святой водой, чтобы такие демоны больше не посещали меня.

– Не разглашай мои секреты, Лола, – приятный баритон доносится из-за моей спины.

Я оборачиваюсь, встречаясь лицом к лицу с мужчиной, который выглядит лет на тридцать. Но я знаю, что он намного старше. Сорок четыре, если уж говорить точно. Его волосы аккуратно уложены, стильная одежда идеально выглажена. Все, начиная с белого поло, бежевых брюк чинос и заканчивая идеальной осанкой, кричит о том, что этот мужчина отличается от остальных жителей этого города. Его выдает лишь загар и руки, на которых виднеются мозоли и царапины, как у большинства людей во Флэйминге. Тут каждый найдет себе занятие будь то ремонт забора или замена масла в автомобиле.

Я несколько дней наблюдала за местными жителями, и меня поразило, что большинство дел они делают сами. Не помню, когда в последний раз видела, чтобы кто-то, не прибегая к профессиональной помощи, устанавливал себе огромную телевизионную антенну на крышу. Как это делал тот самый сплетник Грег, а также мой сосед напротив, в шесть тридцать утра. В это время я вообще еще мертва для всего мира.

– Лили… Маршалл. – Я протягиваю руку. Мой голос так хрипит, будто последний час я кричала во все горло. Сухожилия на шее напрягаются и натягиваются от волнения, а к позвоночнику будто привязали палку, которая не позволяет хоть чуть-чуть расслабиться.

– Ричард. – Темно-синие глаза мужчины изучают меня пару минут. Я делаю тоже самое в ответ. – Мерсер.

– Британское имя. Вы родом оттуда? – спрашиваю я, хотя знаю ответ. И кажется, так будет с каждым вопросом, который мне придется задать. Кроме одного.

– Ваше тоже, – он сужает глаза, словно пытается меня разгадать, как головоломку. – Давно живете в Лондоне?

– Всю жизнь.

С того момента, как моя мать выбросила меня в грязную лондонскую канализацию, а затем служба опеки запихнула в самый дерьмовый приют на этой планете, к которому не приближалась ни одна нормальная семья.

– Все в порядке, Лили? Вы побледнели. – Ричард бросает свою сумку на диван при входе и подходит к ресепшену, чтобы налить стакан воды. – Эта жара очень выматывает. Когда я переехал сюда после пасмурного Лондона, то вовсе не мог выносить здешнее лето. Но ты привыкнешь.

Я вздрагиваю, когда он обращается ко мне на «ты» и протягивает воду. Мне казалось, все будет проще. Однако долгожданная встреча с человеком от которого зависит твое будущее и… уже давно не зависит прошлое, наносит удар наотмашь.

– Я в порядке, спасибо. – Беру стакан и делаю жадный глоток. Лола наблюдает за нашим разговором с таким интересом, словно смотрит новую серию сериала. Возможно, она даже записывает ход событий, чтобы потом верно все пересказать. – Последние дни были слегка… необычными.

Ричард улыбается, показывая слишком знакомую ямочку на щеке.

– Да, слышал. Пожарные?

Один конкретный пожарный, обнимающий голую меня. 

– Да, и это в том числе, – хмыкаю со смешком я.

– Пойдем, я покажу тебе студию, расскажу о работе, и мы обсудим оплату.

Я киваю, крепко сжимая ручки спортивной сумки. Мы идём по коридору, разделяющему два достаточно больших зала с качественным темным паркетом, натертым до блеска воском.

– Малый и большой залы. В одном – будничные тренировки, в другом – показательные выступления, если нам не удается выбить бальный зал в городе по соседству. Теперь, когда мы с тобой начнем работать в параллель, то оба будут задействованы для тренировок. Мне срочно нужно уделить, как можно больше внимания подростковой группе, поэтому я возьму большой. А ты малый. На тебе будут малыши и… взрослые, – Ричард останавливается возле раздевалки. – Не пугайся такого разрыва в возрасте. Со взрослыми все не так плохо. Они все еще деревянные, но очень горят танцем, поэтому с ними легко найти общий язык. Малышей не так много, потому что несмотря на то, что я не беру большую плату за занятия, наш спорт очень…

– Дорогой.

– Да, – кивает Ричард, вручая мне ключ. – Не каждый родитель в нашем городе может позволить оплачивать своему ребенку столь дорогое хобби, которое не факт, что станет профессиональным занятием.

– Но я видела, что многие твои ученики выступают в других штатах и даже странах. У вас есть спонсоры?

Ричард потирает висок, тяжело вздыхая.

– Да, есть немного.  – Он отходит от двери, пропуская меня в раздевалку. – Эта  комната только твоя. Ученики переодеваются в другом месте. Я подумал, что тебе будет неловко… ну знаешь, наши люди не привыкли держать язык за зубами, – усмехается он.

Я не могу удержаться от улыбки. Так уж вышло, что мой голый зад уже был продемонстрирован одному из жителей Флэйминга. Пройдя в небольшую комнату, переделанную в комфортную раздевалку с душем, шкафами и сушилками, начинаю доставать из сумки вещи.

– По поводу оплаты, – продолжает Ричард. – Ты сказала, что тебе не нужна зарплата. Лишь мои уроки и я в качестве тренера на чемпионате.

– Все верно. – Я сжимаю в руке туфлю, скользя пальцем по атласной ткани на каблуке и цепляя ногтем прозрачный накаблучник.

– Но это несколько месяцев твоей работы. Тяжелой работы. Я знаю, что согласился быть твоим тренером только при условии того, что ты поможешь мне… но кто отказывается от денег?

Тот, кто большую часть своей жизни прожил без пенни в кармане. Сейчас я не нуждаюсь в деньгах. Работая каждый божий день с восемнадцати лет, я заработала достаточно, чтобы пару лет назад инвестировать в то, что приносит прибыль. Возможно, это не золотые горы, но этого достаточно для комфортной жизни. Я всегда боялась оказаться на дне Лондона – ровно там, откуда меня достали новорожденной, – поэтому мои выигрыши и гонорары всегда отправлялись под процент в банк.

Помню, как еще в пять лет, после того, как девочку из моего приюта забрала обеспеченная семья и подарила ей огромный розовый дом для барби, я пообещала себе ни в чем никогда не нуждаться. Ни от кого никогда не зависеть. Первое, что я сделала, когда вышла из приюта – купила себе миндальное молоко и чертов дом для барби.

– Ричард, мне правда не нужны деньги. Просто… не отказывайся от меня. Мне важно… – чтобы именно ты от меня не отказался. – Выиграть.

– Будь готова через десять минут. У тебя две группы, – он постукивает по косяку и перед тем, как уйти добавляет: – а затем посмотрим насколько ты готова к Европе, чемпионка.

Пора начать вести список прозвищ, которыми меня наименовали во Флэйминге.

Чемпионка. Именно от Ричарда это слово звучит для меня по-особенному.

***

По моей голой спине и лбу градом стекает пот. Не думаю, что хоть раз за всю историю своих тренировок, которые иногда были убийственными, уставала так сильно.

– У тебя завал на завале, Лили! – рявкает Ричард. Он больше не тот уравновешенный интеллигентный мужчина. Теперь он рычит на меня при каждом неверном вздохе.

– Я не привыкла танцевать одна, – пыхчу я, останавливаясь.

– У тебя была травма? Ты плохо контролируешь вес на принимающую ногу. – Он отталкивается от станка и направляется ко мне. Звук от каблуков на его туфлях эхом разносится по залу. Стоит отметить, что этот человек действительно очень много вложил в студию. Тут великолепная акустика, пол и зеркала расположены так, что даже при вращении, я не теряю себя из вида.

– Два года назад у меня было смещение части позвонка. Я ходила на физиопроцедуры и последний сезон была на обезболивающих. – Ричард слушает меня и с каждым словом хмурится все сильнее. Я поднимаю руки, как бы защищаясь. – Я все вылечила и теперь все в порядке. Насколько это возможно. Просто когда я танцую одна, то…

– Тебе не на кого опереться.

Как универсально звучит эта фраза.

Всю жизнь я хотела на кого-то опереться. Знать, что меня поймают. Может именно поэтому я всегда танцевала в паре?

Я вздыхаю, ковыряя каблуком пол.

– Не порть мой паркет, – ворчит Ричард.

Он хватает меня за руку, дергает и задает направление для моего вращения.

– Ча-ча-ча на три.

– Но это же сальса.

– Я сказал, ча-ча-ча на три.

– Ладно, – фыркаю я, и следую за ним. По привычке мои ноги все равно придерживаются четвертого счета.

Ричард кричит:

– Ча-ча – два – три.  Просто подстрой дыхание и попробуй замедлиться.

Я делаю как он говорит, и постепенно у нас получается, что-то между классическим ча-ча-ча и сальсой. Безусловно, это больше импровизация, но она позволяет мне слегка разгрузить поясницу и не чувствовать себя такой незащищенной. Это подтверждается, когда Ричард отпускает меня, позволяя продолжить в одиночку.

– Нужно будет заменить наконечники на каблуках. На днях я буду делать заказ для подростковой группы и куплю тебе более широкие. Это повысит устойчивость.

Я киваю, делая шоссе3 в сторону и завершая танец вращением.

– Понятия не имею как мне это сделать. Я чувствую себя слишком незащищенной, когда танцую одна. Они посмотрят на меня и подумают, что я…

– Сейчас ты хорошо справлялась, – замечает Ричард. – Не думай, что тебе нужно кому-то доказать, что ты можешь это сделать. Просто танцуй даже если это третий счет, а не четвертый.

– Тебе прекрасно известно, что судьи не оценят мою импровизацию. Там это так не работает. Множество других танцоров всегда лучше и талантливее тебя. Они лучше считают. Ярче улыбаются и не поют песни, во время танца. Я постоянно не могу удержаться от того, чтобы не напевать себе под нос.

– Я тоже всегда подпеваю. Меня часто за это ругали. – Ричард улыбается, его ямочка на щеке посылает волну тепла в мою грудь.

– У тебя ямочка только на одной щеке… Это забавно, – непринужденно пожимаю плечами.

Мы направляемся к выходу из зала, выключая свет и колонки по пути.

– Да, в моей семье это отличительная черта. Передается от мужчин к… мужчинам. – Он хрипло посмеивается. – Может, конечно и женщинам, но в последние несколько десятилетий в роде Мерсер рождались только мужчины.

Не только.

Я киваю, обхватывая себя руками, потому что россыпь мурашек покрывает кожу.

Лола уже буквально спит на стойке ресепшена, но до последнего пытается что-то прочитать на страницах книги с изображением полуголого хоккеиста на обложке.

У меня есть такая же.

Его зовут Джексон. И он в моем гареме книжных мужчин.

Я ухожу в раздевалку, принимаю душ и переодеваюсь, с трудом натягивая шорты из-за боли в пояснице. Посмотрев на себя в зеркало, собираю мокрые волосы в пучок и решаю высушить их дома. Мне срочно нужно лечь, иначе скоро боль станет просто невыносимой. Возможно, я немного соврала Ричарду, когда сказала, что полностью вылечилась.

Лечение и правда окончено. Но вот эффекта от него не было. А может быть я просто уже слишком старая для этого спорта, и мой прошлый тренер была права.

«Никто не даст выиграть двадцатипятилетней старушке, когда рядом с тобой будет зажигать восемнадцатилетняя девчонка, которая светится», – сказала она, когда мы очередной раз вкалывали мне обезболивающее.

В тот момент я закатила глаза и подумала, что мое лицо не светилось и в восемнадцать лет. Вероятно оно никогда не светилось. Мой свет погас в Лондонской канализации, когда мне было несколько дней от рождения.

Когда я выхожу в вестибюль, Лола роется в маленьком холодильнике под стойкой ресепшена. И тут мой взгляд цепляет за это…

– Миндальное молоко? Где ты его взяла?

Лола подпрыгивает, прижимая руку к груди и смотря на меня испуганными глазами. Наверное, я слишком дико и резко задала эти вопросы.

– Это не мое, – осторожно отвечает Лола, словно остерегается того, что я брошусь на нее и потребую отдать мне это чертово молоко. – У Ричарда аллергия на обычное. Он где-то покупает только миндальное для кофемашины.

 Я киваю, прикусывая губу, чтобы не сказать ничего из того, что вертится у меня на языке.

– Его можно купить в соседнем городе. – Ричард выходит из своего кабинета, возле стойки ресепшена. – Там есть почти все, чего нет во Флэйминге. Ну или же туда можно заказать то, что в наш город не доставят никогда, – усмехается он.