Я видел волка

Артем Барпин

Я видел волка

Ночной выезд

В Подмосковье много поселений с особенностями. Их отмечают приезжие. Для Воскресенска − это заводы и мрачность природы: смешанные леса, городские деревья, пустоши и незасеянные поля с бурьяном рисуют картины, немногим оптимистичней «Чёрного квадрата». В центре раскинулся химический завод, его бело-красные трубы видны за пределами города, и дым − грязно-серый. В другом районе работает цементный завод, от него на километры разлетается каменная крошка. Зимой, подобно сегодняшней, она ложится сантиметровым слоем на землю и окрашивает снег в серый цвет. Район называется – Цемгигант. Воскресенцы любят разговаривать о мутациях, кислотных дождях, запахе серы и онкологии, ставшей для жителей города обычным делом, подобно простуде.

Московская область богата животным миром, в ней обитают бобры, кабаны, лоси, медведи, рыси и волки. Но не в Воскресенске. В нём только вороны и бродячие собаки. Лай и карканье разносятся над городом в любое время года.

В двух кварталах от химического завода располагается районная больница, за ней – микрорайон из частных домов. Дома различаются архитектурой, цветом фасадов и заборов, роскошью интерьера. Отличаются и домохозяева. Здесь встречаются полуразрушенные избы и роскошные особняки, гостеприимные люди и те, кто плюнет в спину незнакомцу. Между домами юлит асфальтированная дорога, на которой едва разъезжаются встречные автомобили. За районом простирается смешанный лес: у домов преобладают берёзы и подлесок. Днём деревья тянутся к крышам уродливыми ветками, а ночью превращаются в легион чёрных всадников, облачённых в рваные плащи и вооружённых длинными копьями.

Время подошло к полуночи. Полная луна проявляла на беззвёздном небе густые облака. Ночную тишину тревожил шум из кирпичного дома на краю района: это пёс скулил и звенел цепью, раздосадованный отсутствием хозяина.

Из дома вышла старуха в потёртом тулупе. Ветер взволновал седые волосы. Она подошла к конуре и погладила пса между ушами, испещрёнными болячками, как её руки.

– Тише ты. Чего неспокойный такой? – сказала старуха.

Кобель унялся, лёг на холодную землю. Его взяли как охотничью собаку, и напоминал он древнего меделяна, но его крепкие, широкие лапы не бывали в лесу, не бегали по мягкой почве, ноздри не внюхивались в запахи зверя, массивные челюсти не трепали тёплую шкуру, а висячие уши не вслушивались в звуки дикого леса. Он любил прогуляться с хозяином по улицам города и поиграть в мяч. Баскетбольный снаряд лежал у калитки. Пёс посмотрел на него и вновь заскулил.

– Я вызвала полицию, – продолжала спокойным голосом старуха, – сейчас приедут, разберутся. Ничего, засиделся у сестры, а телефон, телефон потерял где-нибудь. С кем не бывает? Давай я отпущу тебя.

Она отстегнула цепь от голубого ошейника. Его сделал муж десять лет назад, когда в доме появился щенок неизвестной породы. По истечении времени ремешок облез, уменьшился и теперь терялся на толстой шее. Пёс бросился к мячу, но остановился у него, словно столкнувшись с невидимым препятствием. Он вскинул морду, принюхался. Почуяв чужой запах, он опустил голову и, уставившись на калитку, зарычал.

Создалось ощущение чьего-то присутствия по ту сторону ограждения. «Кто там ещё?» – крикнула старуха. Никто не ответил. На неё разом нахлынул страх неизвестности. Она хотела открыть и убедиться, что за калиткой никого нет, но внутренний голос предостерегал её: «Не ходи. Зайди в дом и запрись на все замки».

Ветер усилился. Он ударил о металлические ворота, отчего створки с шумом затряслись. Старуха вышла из оцепенения, поёжилась и сдвинула руками полы тулупа. «Какие хлипкие ворота, – подумала она, − под ними так легко пролезть. И перелезть их никому не составит труда».

– Оденусь, пока полиция не приехала, − сказала она как можно громче, чтобы тот неизвестный, выжидающий за калиткой, наверняка услышал.

Звонок старухи повлёк за собой череду событий: выезд полицейского наряда, поиски, опросы жителей. От действия к действию волнение старухи усиливалось подобно метели, пронизывающей Воскресенск. В итоге зазвенел мобильник в доме молодого следователя, Ловитина Григория Владимировича. Он только пришёл домой с работы.

– Алло, – сказал следователь. Он зажал телефон плечом и потянулся к застёжке на зимних туфлях.

– Дежурная часть, капитан Бессонов, – раздался голос. – В частном секторе за больницей на улице Северной обнаружен труп. Вашему руководству доложил – сказали вам выезжать.

− Что за труп? – спросил Григорий Ловитин. – Есть повреждения?

− Труп мужчины семидесяти пяти лет. Личность установлена, его супруга сообщила в полицию после того, как он не пришёл домой от сестры. Повреждений вроде нет. Но, и без этого хватает странностей, – капитан запнулся. – Его одежда, так скажем, чудная, а на снегу обнаружены следы волочения. Полицейский, который его нашёл, сказал, что старика протащили по земле около десяти метров. А весит старик не меньше сотни. Да, и ещё полицейский нашёл какой-то нечёткий след, собачий толи ещё какого животного, но размером с ногу. Так он сказал.

− С ногу? – переспросил следователь.

− Не спрашивайте, Григорий Владимирович, − ответил дежурный. – Полицейский на выезде молодой совсем – возможно, что-нибудь напутал по неопытности.

− А с одеждой что?

− Я вам советую посмотреть самому.

− Хорошо, направляйте к месту криминалиста и судмедэксперта. Я через пятнадцать минут буду, − сказал Ловитин и вновь обулся.

За рулём легковушки, такой чёрной, что автомобиль растворялся в ночи, и такой заезженной, что все запчасти поменяны не один раз, следователь Ловитин думал о выезде, и его охватило необъяснимое волнение. «Если старика тащили, значит, вряд ли он умер сам, − думал следователь. − Какая должна быть собака с лапами, размером с ногу? А может – не собака?» Он разом вспомнил все ужастики, и фантазия нарисовала страшную картину смерти несчастного старика от костлявых лап кровожадного чудовища. По телу пробежала дрожь. Следователь включил магнитофон, надеясь выбросить плохие мысли. «Нет же, кто ещё, кроме собак, − подумал он. – Шумные, гадкие собаки!» Он не любил собак: соседская овчарка донимала его супругу, да и его самого в детстве кусали. Он не понимал, зачем люди заводят столь неприятных животных.

Мела пурга − поездка заняла вдвое больше обычного. Следователь на ощупь въехал на улицу Северную и через пятьсот метров остановился у полицейского внедорожника. Сигнальные огни пробивались сквозь снежную пелену красно-синим светом.

Ловитин вышел из автомобиля. Он завёл ключ за край пальто, чтобы оставить его во внутреннем кармане. Рука уцепилась за порванную подкладку. «Надо бы зашить». Но он не видел жену бодрствующей около недели. Он приходил близко к полуночи, а уходил едва проснувшись. Вечерами на столе, как по волшебству, появлялась еда, а в шкафу чистая и глаженая одежда. Ловитин громко вздохнул и проверил боковые карманы: тоже порваны. Он недовольно мотнул головой. Ключ, помещённый в боковой карман, сполз и спрятался за порванной подкладкой.

Рядом с полицейским автомобилем стоял фургон ритуальной службы. Коррозия облепила кузов и выступала пластами на дверях и порогах. Не считанные царапины, нанесённые во всех, что ни есть направлениях, словно автомобиль проехал сквозь разгневанную толпу из тысячи людей, наводили на раздумья о способе их образования. Номера висели криво. Цвет у фургона был неопределённый: что-то между белым и серым, одним словом − бледный. В лобовом стекле этого автомобиля, будто выехавшего из преисподней, выделялись на фоне чёрной одежды и чёрного салона такие же бледные лица двоих мужчин. Они сидели неподвижно и смотрели сквозь пургу на узкую улочку. Мужчины показались Ловитину напряжёнными, и он последовал глазами за их взглядом, но в пелене вьюги ничего не увидел, кроме домов и стройного ряда уличных фонарей.

Труп лежал недалеко от фургона в метре от леса. Следователь опешил. Перед ним лежал Дед Мороз: красная шуба, валенки, большущий живот и белая, длинная борода.

− Борода настоящая! – сойдя с подножки полицейского внедорожника, крикнул судмедэксперт − пожилой, худощавый мужчина. Он подошёл к Ловитину и с усмешкой добавил: − Видимо, Новый год отменяется!

Из-за ветра приходилось прикрикивать. Судмедэксперт с видимым усилием удерживал у шеи полы куртки от того, чтобы те не разошлись.

− Труп смотрели? Есть повреждения? – спросил следователь.

− Без тебя не начинал.

Судмедэксперт натянул перчатки. Снежные хлопья ударяли в лицо, словно еловые ветки, залезали за шиворот. Эксперт морщился, пытался всмотреться в следы на теле, но не смог разглядеть даже трупные пятна. Он лишь нащупал рваные дырки на рукавах; такие отверстия, как если проткнуть рукава отвёрткой с шероховатым стержнем.

− Ничего не видно, − сказал эксперт, − следов крови нет. Рукава порваны, возможно, следы от зубов, но лицо и шея чистые. Завтра вскрою и всё расскажу.

− А где криминалист и полицейский? – поинтересовался следователь.

− В машине сидят. Полицейский молодой, трясётся. Как приехали, он страшилок наговорил разных про следы звериные. А ещё сказал, что за ним следил кто-то.

Следователь подошёл к внедорожнику и открыл дверь. Он дал указание криминалисту сделать фотографии трупа и места происшествия, а когда тот принялся за работу, сел рядом с полицейским.

Худой парень с обветренным лицом сидел вплотную к двери. Выглядел он лет на шестнадцать. В форме он напоминал кадета или ученика военного училища, но не полицейского.

− Кто же следил за тобой? – спросил следователь.

− Не знаю. Но я точно видел мужчину вон там.

Полицейский показал на ту улицу, на которую так пристально смотрели труповозщики. Сейчас на ней никого.

− Допустим, но почему сразу следил?

− Он прятался, сначала из-за дома выглядывал, а когда я стал всматриваться – вышел и встал так… вызывающе.

− Вызывающе? – переспросил следователь. Со словами ветер ударил в дверь автомобиля и, просочившись в щели, со свистом проскользнул в салон.

− Как будто напасть собирался, − ответил полицейский. − Я не знаю, как по-другому сказать, но он точно на меня глазел. А след я видел возле трупа, но его уже замело.

− Чей след?

− Не знаю, я не видел таких.

Полицейский отвернулся к окну и скрестил руки на груди. «Похоже, он и правда напуган», − подумал Ловитин и оставил его. Какой толк от информации, если неизвестно главное – причина смерти.

Пурга нарастала, и следователь решил закругляться. Труп затащили в фургон. Ловитин со всеми попрощался, проводил глазами полицейский внедорожник и побрёл к своему автомобилю. «Глазел и хотел напасть, значит», − проговорил он и замер. Он уловил движение среди деревьев. Всмотрелся, но ничего не увидел, кроме веток и несущегося во все стороны снега.

Следователь прислушался. В доме через дорогу залаяла собака. За ней раздался лай в конце улицы. Подобно новогодней гирлянде лай поднялся по всему посёлку. Собаки не лают без причины. Ловитин прибавил шаг. Он остановился у автомобиля, сунул руку в карман, но ключ не нашёл. «Где же ты?» Ключ прощупывался, но вылезать из-за подкладки не хотел. Ловитин заворошил рукой.

Треснула ветка. Ловитин вновь посмотрел в сторону леса. Он никого не увидел, но что-то приближалось, и это что-то наблюдало за ним из темноты леса. Он почувствовал дрожь в теле. Порыв ветра ударил следователя хлопьями снега по лицу, но он не обратил на это внимание, он продолжал проходить лабиринты порванного кармана. Наконец, ключ оказался в руке. Фары моргнули − следователь сел в автомобиль.

Ловитин включил дальний свет фар, сдал назад и развернулся в сторону звуков. В свете фар блеснули два глаза. Среди деревьев показался тёмный силуэт, в то же мгновение слившийся с темнотой. «Если это и собака, то она гигантских размеров – подумал следователь. – Глаза блеснули не меньше чем в полутора метров от земли. Говоришь: звериный след с ногу? Возможно оно и так».

Ловитин включил магнитофон и двинул на себя рычаг передач.

Странный пациент

Ворона вспорхнула с каменной плиты и поднялась над заснеженным кладбищем. Поток ветра пронёс её над железной дорогой и погнал к дымящимся трубам. Птицы боялись этого дыма, пернатые, случайно попавшие в эти густые облака, исчезали и ворона, движимая инстинктом самосохранения, избегала чёрно-серую реку, бурлящую по небу. Она устремилась поперёк течению ветра к центральной улице.

Потеплело. У дороги лежали грязные сугробы. С крыш капала вода. Сырость мелкими каплями цеплялась за птичье оперенье.

Ворона пронеслась над торговым комплексом, облетела голые деревья городского парка и села на отлив окна многоэтажного кирпичного здания. Выкатив грудь, она прошла по металлической поверхности, посмотрела вниз. У здания лежал хлебный сухарь, а рядом с ним дворник чистил дорожку от снега. Деревянная лопата скользнула рядом с сухарём – птица рванула к цели, но в следующую секунду сухарь подпрыгнул и скрылся под снегом. Ворона взмыла и приземлилась на водоотлив этажом выше. За окном, на тумбе, она увидела хлебную булку и перевела внимание на неё.

В помещение на кровати сидел мужчина. Он оглядывался: смотрел на пласты краски, отслаивающиеся от стен, вчитывался в выцветшие плакаты об оказании медицинской помощи, всматривался в кривой потолок. Мужчина выглядел умалишённым, и на вокзале или у церкви прохожие бы проходили мимо, ускоряя шаг. Но вороне нет дела до людей, её дело − хлебные крохи. Она ударила клювом по стеклу. Мужчина встал. Он подошёл к окну, наклонился и посмотрел на птицу. Ворона в ответ повертела головой: никогда человек не вызывал у неё такого страха. Словно перед ней стоял не человек, а чудовище, опасное для всего живого. Тревога заставила её улететь. Мужчина же распахнул ставни, отломил от засохшей булки кусок и раскрошил его на отлив.

Ветер усилился. Прозрачные занавески вздулись. Влага поднялась с ели у здания и опустилась на небритое лицо. Мужчина поморщился. Он пригладил короткую, редкую бороду. Увлажнённую руку вытер о штаны. Заметил, что одежда маленькая: рукава заканчивались на предплечьях, а штанины обрывались посередине голеней.

И помещение маленькое: шагов в шесть длиной и шириной. Две металлические, расшатанные кровати с тумбами располагались у окна. Линолеум потерял строгий орнамент, обзаведясь пузырями да потёртостями в виде кругов и полос возле входа и кроватей.

Дверь заскрежетала − вошёл врач. Белый халат с расстёгнутыми полами воспарил за приземистой фигурой.

‒ Ого, поправляетесь! ‒ сказал он, остановившись перед мужчиной. ‒ Зачем вы открыли окно? Замёрзните.

Мужчина молчал и не двигался. Он напоминал уличный фонарь, склонившийся над одиноким прохожим. Врач опешил от рослости и худобы пациента. Скрывая удивление, он закрыл ставни и вернулся к мужчине.

‒ Как себя чувствуете? ‒ спросил врач. ‒ Что молчите?

Тишина.

Врач пожал плечами. Плечи у него удались на честь маленькому росту и коротким ногам. Раскосые глаза и смуглая кожа выдавали в нём степняка.

‒ Для точного диагноза ‒ сказал он, ‒ мне необходимо узнать, что с вами произошло. Вы прибыли с отравлением. Чем отравились?

Раздался стук от окна. Оба посмотрели в сторону шума: ворона клевала хлебные крошки.

– Суррогатом? ‒ продолжил врач. Мужчина нахмурился. ‒ Не обижайтесь, но нашли вас в подворотнях, от вас пахло алкоголем, и одеты вы были в грязные лохмотья. Я погрешил на спиртное. В больницу каждую неделю прибывают люди с подобными диагнозами, денег нет, купят настойки и после застолья на погост.

Мужчина молчал и смотрел, не моргая. Врач растерялся, не понимая своего смущения. История болезни увлажнилась в ладони. Скрывая волнение, врач посмотрел в медицинские записи. «Так, так», − бессмысленно пробурчал он. Взгляд пробежал поверх бумаг и упал на ступни мужчины. Огромные стопы с необычайно длинными и изломанными в разные стороны пальцами вызвали у врача брезгливость.

– Я потерял память, – наконец сказал мужчина. Голос прозвучал, как помехи в радио, выдавая многолетнее пристрастие к алкоголю и крепкому табаку.

– Как это потеряли память? – переспросил врач.

Мужчина без стеснения поковырял в ухе и с любопытством осмотрел кончик пальца. Исследование длилось так долго, что ввело доктора ещё в больший ступор. Разнообразие чувств от первой встречи с пациентом свелись к одному – отвращению. Внешность мужчины отталкивала, но врач не понимал причин неприязни. Может, дело в плешивой бороде или в веках без ресниц или чёрных, глубоко посаженных глазах, или в двух тонких линиях вместо губ? А может, тайна крылась в душе мужчины, мрачной и жестокой, как его облик? Врач вспомнил оборотней из старых чёрно-белых фильмов ужасов: тощих, с длинными лапами, облезлых и с плохим гримом.

Не дождавшись пояснений, врач сказал: «Некоторые препараты вызывают потерю памяти, но…» Он запнулся. Он не хотел проявить невежливость к чудовищу, стоявшему перед ним в безлюдной комнате. Он достал из кармана ручку, щёлкнул, будто хотел что-то написать, но сразу же щёлкнул ещё и положил ручку обратно.

– Что? – спросил мужчина.

– Если вы отравились не алкоголем и не страдаете алкоголизмом, чем думаете, вы отравились?

Теперь они замолчали оба.

Врач вспоминал историю, рассказанную про мужчину медсёстрами. Его нашли между старыми, металлическими гаражами. Мужчина в бессознательном состоянии опорожнился в штаны. Куртка пропиталась рвотой. Медсёстры и санитары тянули жребий на то, кто будет его раздевать и мыть. Проиграла новенькая медсестра Лиза. Её вырвало в процессе работы на лицо мужчины при санитарах и других медсёстрах, из-за чего слухи об инциденте быстро разбежались по больнице.

Воспоминания усилили отвращение.

– Проверим, – сказал в итоге доктор. – Врач, который принимал вас в отпуске. Меня зовут Гегард Павлович Мангуш. Я назначил ряд дополнительных анализов, они прояснят ситуацию. Отдыхайте.

Врач попытался сохранить внешнее спокойствие. Он развернулся, заложил руки за спину и пошёл к выходу с демонстративной медлительностью.

– Да, и ещё одно, – сказал он из дверного проёма. – Я сообщил о вас в полицию.

Убийство

Ева Ловитина спала на кровати в ореоле настольной лампы, на груди лежал разворот книги. Красный цветочный халат вместе со стройным телом, мягкими чертами лица и тёмно-русыми волосами, превращали её в азиатку. Восточный образ рассеется, когда она откроет широкие глаза с каре-жёлто-зелёными сферами.

Кровать скрипела от малейшего движения, поэтому привыкшие к шуму уши Евы, не сразу отреагировали на хлопок входной двери. «Неужели пришёл», − подумала она и посмотрела в сторону проёма. Он не входил.

На кухне зазвенела посуда.

«Почему он не заходит?» − возмутилась Ева. Она встала, выключила лампу и прошла на кухню.

Григорий Ловитин наливал кофе. Ева прислонилась к его широкой груди, и он почувствовал аромат шампуня. Благовоние, обозначенное на этикетке, как запах полевых цветов, но нисколько не похожее на волнующий аромат только что распустившегося соцветия, отозвалось острым желанием. Ловитин отмахнулся от него. «Если бы не работа», − подумал он. Ловитин медленно отошёл, сел за стол и задумался о предстоящем выезде и вчерашнем происшествии.

– Опять вызов? – спросила Ева, столкнувшись с холодностью мужа.

– Убийство.

Ева на вдохе зашипела. «Ты же вчера дежурил» – сказала она на выдохе.

– Соню нужно подменить: у неё какие-то проблемы, – ответил Ловитин и отпил кофе. Напиток немного взбодрил его.

− А кроме тебя некому выехать?

− Я не знаю. Руководитель поручил это мне. Нужно только выехать и осмотр провести, а дело завтра Соне передадут.

Ева скрестила руки на груди и опёрлась на кухонную столешницу.

− Ты себя видел: у тебя синяки под глазами. Я говорила, в тот раз не ехать, − сказала она голосом, готовым сорваться на крик. − Раз подменил, теперь будут на тебе ездить.

− Хвати тебе, − Ловитин попытался успокоить супругу. − Сегодня я помог – завтра мне.

Ева закусила губы, готовясь выплеснуть на мужа известные ей ругательства, но пересилила себя. Вместо слов, она фыркнула и скрылась в темноте комнаты. Как обычно.

− Нравится тебе быть крайним! − крикнула она из глубины зала.

Ловитин поужинал куриными крылышками и, чтобы не уснуть, посмотрел в окно на зимний ночной Воскресенск. С четырнадцатого этажа виднелись городские огни на многие километры: нечастые, не как в мегаполисах. Слева простиралась пустошь, очерченная у горизонта тёмным контуром лесополосы, прямо и справа мрели в лунном свете крыши девятиэтажек, над ними возвышались тёмные высотки из тринадцати и шестнадцати этажей с редкими огоньками.

Ловитин остановил взгляд на соседнем доме. Посмотрел на третий этаж: «Там в одной из квартир погибли двое квартиросъёмщиков в этом году, – вспоминал Ловитин. – Говорят: квартира проклята. Свет горит, неужели нашли новых жильцов?» Взглянул на подвальное окошко с металлическими прутьями: «Там убийство в прошлом году произошло. Бездомные не разобрались кому, сколько наливать. Тоже свет горит, а нет, костёр жгут. Ночь холодная».

Вот и автомобиль.

В полицейском внедорожнике Ловитин уступил переднее место молоденькой девушке криминалистке. Она утопала в форменной куртке, а пистолет Макарова на её поясе походил на крупнокалиберный револьвер. Следователь расположился рядом с пожилым экспертом судебной медицины, с которым встречался прошлой ночью.

− Здравствуйте. Не получилось до вас дозвониться, − сказал Ловитин. – По вчерашнему трупу проводили вскрытие?

− Ах да! Я сам хотел позвонить, но напряжённый денёк сегодня выдался. Трупов последнее время много. Причина смерти старика – инфаркт. Возможно, от испуга, но это ты сам разбирайся. А ещё к нам приходила его старуха и сказала, что он никогда не наряжался Дедом Морозом и что это не его одежда. Он уходил из дома в обычном пуховике и зимних ботинках. Ты поговорил бы с ней.

− Обязательно поговорю. Главное, что причина смерти некриминальная, − сказал Ловитин и утопил голову в поднятый воротник.

Внедорожник на ровной дороге трясло, как на ухабах, бросало в стороны, коробка передач кряхтела. Эксперт болтал, и девушка трещала, и водитель что-то поддакивал. Ловитин не слушал, он прикрыл голову поднятым воротником и дремал. Он не хотел ехать. Это третий вызов за последние два дня – слишком много для маленького Воскресенска.

На место Ловитин приехал разбитый. Глаза заплыли сонной пеленой, голова отяжелела. Группу встретил оперуполномоченный Дятлов. Он был лыс и чисто выбрит. Внешностью напоминал жабу: округлый живот, хлипкие руки, большой рот и хитрый прищур. Рядом с ним светила фарами серая отечественная легковушка. Дятлов курил.

− Привет. Что известно? – спросил Ловитин.

Группа окружила Дятлова, чтобы послушать доклад.

− Труп двадцатипятилетней Гертруды Галонской лежит в доме на кровати. Лицо в крови, на лбу вмятины, − начал Дятлов. Он затянулся и сплюнул, прежде чем продолжить. – В полицию обратилась её сестра Камила Галонская, так как погибшая не отвечала на звонки последние два дня. Обе детдомовские, – Дятлов прервался для затяжки. Лицо озарилось светом. – Что странно, − продолжил Дятлов, − входная дверь была заперта изнутри на навесной замок и щеколду. Ломали со службой МЧС. И все окна закрыты. Мансардный этаж не смотрел, но дверь на мансарду заперта изнутри на навесной замок. Ключ в замке. Как в дом проник преступник и куда он делся неясно. Да и вешать навесной замок на входную дверь с щеколдой по мне перебор. Я думаю: она чего-то боялась, иначе зачем столько замков?

Ловитин осмотрелся. Перед ним находился кирпичный забор, а за ним кирпичный дом. От него веяло холодом. Свет от уличных фонарей падал на фасад, но дом не становился светлее. Он тяготел над следователем чёрной глыбой.

На другой стороне улицы рос лес. Ловитин прислушался: в одном из соседних домов громыхала цепь, где-то журчала вода, вдалеке скудно шумели автомобили. Лес же хранил тишину. Корявая поросль и извилистые ветки голых деревьев пошатывались на фоне темноты.

– Что сделали? – спросил Ловитин, вернувшись к осмотру.

– Опросили сестру убитой, с ней ребята в отделе работают. И опросили работников МЧС – ответил Дятлов, протягивая исписанные бланки объяснений.

− Почему соседей не опросили?

− Спят же все! − возмутился Дятлов. − Утром опросим.

– Надо сейчас, – настоял Ловитин, – Завтра может быть поздно.

Дятлов отбросил бычок, сунул руки в карманы куртки.

− Понятые в машине, − сказал он. – Начнём?

Но Ловитин не спешил входить в дом.

− Ты отлучался? – спросил он.

− Нет, а что?

− Если нет выходов, возможно, преступник не уходил.

− По-твоему, убийца в доме?

− Я просто рассуждаю. Человек не может ходить сквозь стены. Или потерпевшая заперлась после нападения, или преступник вышел после того, как вскрыли дверь. У входа никто не дежурил?