Иночим великанов

– Глупый ты Тощий! Клайд же молвил – как только свет забрезжит. И давненько оно так? – указал тот на крохотное окно, вырезанное меж бревен у потолка и не струганных досок, разделенного двумя обработанными дегтем прямоугольных брусьев, на которых распустили силки раскормленные пауки, на совесть собирающие мошкару из щели.

– Рассвело, как два часа назад сир… – немного виновато объявил оруженосец, почесав мелкие налеты порыжелой щетины на подбородке, хмурив уста, и ища спасения взором на не предосудительном полу.

Побелевший Джоаль схватился за голову, впив в свисающие бурые пряди свои нежные пальцы, и ошалело вскочил, бросив кружку и несколько забытых в ней капель в свободный полет на пристанище простыни. Внезапно он с новым овладевшим испугом обнаружил, что на нем нанизана лишь камиза, и по голым голеням по колени прошелся игривый холодок, с низины, как и ночью не обогретых половиц. А Риба стоя и подпирая проем плечом, оценивающее осмотрела его утлые колени и, шмыгнув, добавила с неким пиететом, выпятив телесные губы на клыки.

– Да ты не робей, я и не такое видала.

Сконфуженный виконт повернулся к ней согбенной спиной и насуплено брезгливым жестом указал удивляющемуся его выкачивающему краску с впалых щек нервозу Гайту подать сложенную одежду на комоде.

Клайд брел по уже успевшей застыть за стылую ночь и подшучивающее утро почти терракотового оттенка земли, и жалел, что напился, на день раньше, и измазал и без того не новую, заскорузлую одежку, коя после разборчивой стирки, побуждала вымыться самому от режущего грязную кожу крахмала. Осенний внезапный прорезавшийся среди гуляющих облаков зной припекал ему слегка посвежевшие вившиеся волосы, и каждый шаг натягивал затвердевшую от высохшей грязи отлученную от мытья прореженную дырками куртку (она бы не пережила подобного), и осевшую одежку. А он погруженный в мысли тяжелой от ещё малость звеневшего похмелья головы, огибал упитанных дам, с гнетом коромысла и звонко плещущиеся водой в кадках, и просыпанным горохом пробегающих детей, которые при этом успевали канючить у него денег. Но познавши, что не ввек не получат от него желаемого, опускались до ядовитой брани, которую, Клайд пропускал мимо ушей, как и их притворные на лесть просьбы и всяк увещания.

Сквозь эпизодические растянутые отпавшие тени разношерстых домов и приосанившегося воронено-гранитного столпа, с призором сигнального огня, чья тень так же маревом виднелась на отвердевшей земле, прореженной колеями обозов, он выходил в сторону затмившей границу зубцов гор, ратуши. Как и ожидалось, у неё никого не обреталось, вне новых ещё не отогнанных кликуш на паперти, и он, бескорыстно выкрав себе время, отлучился в Квелый лист, в которой давеча не самым удачным способом оставил Сайму (или она его). Втискиваясь в полутьму и спертый дух, его ещё минуя липкий пол, гложило вчерашняя разнузданность ввиду хмеля. Хозяин встретил его не без язвительной улыбки поверх бороды, намекая на кое-где не оттёртую грязь, и с ходу корыстолюбиво заломив с него шесть монет за пропущенное по горлу вчера. Следопыт насуплено послушно опустошил карман, и заказал подобие завтрака.

Усевший в тени закоулка корчмы, он взахлеб опустошал плошку, освобождая её от раскаленной снеди, украдкой поворачивая набитый рот к крохотному витражу ромба-подобного окну, которое своим калейдоскопом выходило на фасад ратуши, и спуск ступенек к лобному месту ренокра. Согретое грудное молоко кентавриды, понемногу пробуждало его заморенное днем давеча тело, а миска желтоватой каши, обжигала небо, но он все так же пихал переваренную крупу в свой зев, успевая запить её чуть менее жгучей, но не более жидкой смеси.

В очередной поворот он задел деревянную кружку, что, покачнувшись, расплескала по промоинам высушенного временем накренённого на одну колченогую ногу стола густую сбегающую прочь жидкость, ручьями стремившуюся обрыву. Так как накрапывающие капли плаксиво лились на пол, он спустился, чтобы как-то смягчить урон для того, кто станет прибирать за ним. Уже на полу, и не щадя и без того грязный рукав видавшей виды куртки, он как губкой впитывал лужу белого хлюпающего состава, и с трудом отдирал ворсистую ткань от липко приставучего деревянного пола. Но не шибко увлекательный процесс, разбавил, заинтересовавший его слух, приглушенный на тона разговор за спиной, который не сразу, но заставил его ускориться в его тщание.

– Их пятеро. Один обряжен по пику моды из дворца, хотя я и смекаю, вам невдомек до таких тонкостей. Попросту зарубите на носу. Он в бордовом полосатом в желтую полоску кафтане, и нелепой куафе… то бишь шляпе такой с подогнутым краем. С ним: дохлый оруженосец; хрыч бывалый; дезертир и вор. Все до смехотворного допотопно. Необходимо обыграть это, под убийство нейкских лесных выродков. Как уяснили?

Говоривший очевидно был не из этих краев (все зубы были на месте, и в умеренной речи не прослеживалось гнусавости). Даже скорее из приближенных ко двору. Но простота речи, подчеркивала либо его спешку, либо необразованность. Когда Клайд неспешно поднимался, он, собрав лицо в кучу, да обострив слух, все же дождался ответа, тех, кто таился в тени, получая наказ.

– Мы вас поняли. Но не лишним сталось бы, уточнить гонорар, за-скажем… услугу, – низким контральто говорила женщина. Молодая? Старая? Ловивший слова как на удочку, следопыт, не понял, но голос определенно был сильным, как у заурядной жительницы севера познавший бремя сурового края. Ему представлялись по душе, девы с таким темпераментом.

– Верно. Могу разутешить, и не поскупиться. Шесть тысяч. За пятерых – это более чем приемлемо, и щедро… – не успел вымученными словами договорить неизвестный, как его перебил довольно высокий почти певчий тенор.

– Обожди-ка. Ты же токмо что втирал, какие они пустоголовые, и как им проводник кровь из носу надобен? Это разве не надбавляет ещё одного в копилку жертв?

Говоривший был явно либо юношей, или человеком с очень высоким голосом от природы, от чего даже упрек, ему приходилось пропевать. Клайд испытывал странную антипатию к таким мужским тембрам.

– Малой прав. Ты лепетал, они пожаловали семо за провожатым. Он кто? – заговорил глубокий, и по-своему грубый бас, судя по тучной интонации, не особо наделенного умом человека. Клайд был нейтрален к данным личностям.

Повисла нежданная тишина, за которую Безродный, успел запихнуть ещё пару стынущих ложек в рот, но жевать он старался раз в три секунды, дабы не пропустить ответ, отчего его щеки раздулись, как от укусов пчел, желваки работали как при конвульсии, а выпученные глаза налились слезами, от жгучей температуры. Иногда приходиться сносить форменные пытки с тем, чтобы избежать ещё больших напастей.

– Тут вы меня подловили, – как-то виновато и в тоже время прихотливо, полушутя отозвался наниматель, – я забыл о нем. Дело в том, что я не ведаю, кого они изберут, об этом мне лакеи не донесли. Но тысяча с носу, разве не предел мечтаний, для людей вашего склада? – попытался ретироваться он под конец, новой фривольной вольностью. Напрасно.

– Ты нас не знаешь, так что не кидайся догадками, – послышался куда более серьезный женский голос. Какой он был властный, сразу оценили мурашки на холодеющих закорках, и отнимающиеся поджилки.

Однако ж Клайд не стал дослушивать. Он с полу слова уловил суть. Его угораздило подрядиться к тем, судьбам коих уже ведут торги с наемниками. Но учитывая, что по глупости их вербуют, обольщая чеканкой в том, же месте, где они остановились, кто-то либо скрывает следы, либо действует от третьей стороны.

Уже расплачиваясь с корчмарём, он положил три лишние монеты, и выпросил услугу: рассмотреть тройку в тени, на которую сам не бросил острого ока, дабы не привлекать своего участия к неведомой тройке по души его вверенных.

– Они здесь штаны протирают со вчерашней ночи. Оружие, к слову, отдали. Ведут себя благонравно. Одним словом, на виду порядочные, хотя и кажутся бойкими. У верзилы красуется шрам на пол щеки, видно аж сквозь густейшую бороду по живот, а девица с крупным вырезом, все говорит за них. Последнего даже не разглядеть, тощий как игла, таится за ними, хотя ему давно впору бриться, – оценочно без пригляда, взвешенно отмочил тот.

– Видывал их раньше? – все так же, не отрываясь от стойки корчмаря, и не водя попросту глазами, напористо осведомлялся неутешный, похмуревший Клайд.

– Демиург не сводил. Они хоть и учтивы, но неблаговидны. Особливо их странная манера речи. Изъясняется за всех в основном женщина, – хмуро почесал залысину хозяин.

– Ты, как помню, говорил девица? – скривил брови хватавшийся за каждое слово тучного детины следопыт.

– Ну, таки, для меня-то она ещё молодка. А для тебя всецело женщина. Вот и объясняюсь и за себя и, чтобы тебе разжевать.

– Благодарствую. Что молвишь о четвертом? – продолжал тот, уже намечая палец в карман, если жадность хозяина возьмет вверх. Подвезло.

Кормчий, как бы почесываясь повернув головой, и украдкой пригляделся, и, после разведя руками, поджав губу с подобранной бородой, оговорился.

– Не-а, уволь, глаз он мне прежде не мозолил. Приспел спозаранок, стряпун молвил, прискакал на коне. Личный конь, – с завистью произнес хозяин лачуги, дернув прижатыми губами, – малой, то видно из знатной семьи. А так по себе, вполне обходителен, и запросил лишь, о том, может ли он отыскать тех, кто утрясает оказии всякие. Ну я в долгу за гульден не остался, поведал, что они часто забиваются по углам. Инда вот он кости этой троице и обмывает, а может, попусту воркует о своем. О чем талдычат, доподлинно не взыщи, растрясывать не стану.

– Премного благодарен. Задержи их наёмного, если в мочь, – бесцветно произнес Клайд, разворачиваясь, чтобы вновь вернуться к зною дожидающемся за затхлой корчмы.

– Обожди! – рассыпов позвал хозяин корчмы. – Отчего все эти доискивания, и одолжения? Коль прослышал, о чем, дай знать…

– Всенепременно, как удостоверюсь, – небрежно махнул ему Клайд, и покинул полумрачное спертое на дух заведение, вытравляя себя на обжигающий макушку и склеры свет.

Когда Джоаль, Риба, Калиб, Моз, да Коуб спускались с скрипучей лестницы под призором сонмища осклабляющихся голов на медальонах, их теперь уже за освещенной окнами стойкой приветствовала все та же долговязая кокетливая эльфийка, в темном корсаже под стать антрацитовым ниспадающим по плечи как на писанном холсте волосам. Она с почетом прощалась с каждым, строя им лавово агатовые широкие глаза, покуда очередь не дошла до Рибы. Пригвождённая улыбка тотчас сползла с её лица, и она промолчала вместо непреложного для её профессии притворства.

– Мы ещё не закончили, – в отместку бросила ей гоблинша перед тем, как выйти прочь, скосив бордовые брови. Девушка ответила ей лишь взаимным призрением, сочившимся исподлобья и метавшими молниями, дикими точно извергающими лавой агатовыми очами.

Уже скоро все выдворившиеся наружу, на стылый воздух, минуя скопившую затхлость трактир, и почти ослепли от вдарившего зноя, который теплым укусом устоялся на их муторных от неладного сна лицах. Особливо неладно стало Джоалю, не сроднившегося за минувшие лета, к яркому свету, от безвылазно оседлого на долгие лета в тенях простирающихся залов замка пребывания. Но кое-как переборов себя, он отправился с звеневшими кто чем эскортом по более приятной застывшей глине, при этом натянув козырёк кауфа поближе к глазам, отчего тень навеса, дошла до его утонченного носа, оставив на свету лишь темноватые усы, да выбивающиеся бурые пряди.

Они бодрой гурьбой наступали к ратуше по тверди глины, меж навалившейся тени сигнального столпа на оцепеневшей от пекущего света земле, как и обусловились, и там была довольно неожиданная картина. На крыльце закрытой террасы в качающемся кресле грузно сидел барон Нуйк. Его полнотелая осанистая жена под левую руку, не отрываясь, въедливо и спесиво надменно смотрела на свои владения, посреди грязевого колодца. Но как вопреки всем ожиданиям Клайда не обнаружилось. Джоаль поверх кауфа, повел головой, как и его верные лязгающие кольчугами ратники, но поблизости мимо домов с камышовой кровлей и ослиной мельницы с навесом черепицы, с редкими фланирующими горожанами, было глухо, и не похоже, что он отлучился на светскую беседу. Но все их удивление, было пылью, супротив облака паники, нарастающего на округлом лице малютки Рибы. Та, уронив уши, буквально сделалась обескровлено фисташковой, от бежавшей прочь под бичом подлинной тревоги краски. Меч в её руках сжался, настолько, что он передавила себе вены, отчего те, взбучились на её крепких четырехпалых ручонках темно синей краской, словно ручьи под настом надтреснувшего льда.

Покамест они, озираясь изыскивая следопыта, подходили, грузный барон поднялся, и, оправляя зеленоватый камзол поцеловав руку сменившее своё синее платье на более свободный блеклый наряд жене, вышел им на встречу, вступая на ступени, отгоняя у резных колонн безликую стражу. По мере того, как он спускался по ступеням, и его нахлобученная улыбка притворства только росла и росла, растягивая берега бороды. Джоаля это взбеленило куда пуще, нежели Рибу, которая даже если и помнила его переменчивость, метая округленные сапфиры, осунувшись тревожилось, только о судьбине запропавшего хозяина.

– Отрадно видеть отоспавших невзгоды достопочтенных гостей, а также их товарищей и спутников, – с наигранным добродушным хохотом отозвался ластящийся барон. Извечно хмурый как камень, подозрительный Калиб, который стоял за Джоалям, хотел было шепнуть ему, что-то, но его сбил с мысли новый вопрос Нуйда.

– Прощу прощения за назойливость, но где же… следопыт? – то и дело метал он малые голубоватые глаза за их, вздергивая реденькими бровями.

Все огляделись, но вместо ответа, поступила странная тишина с привкусом гомонящей по сторонам идиллии града.

– Понимаю… – смыслящие отозвался тот, и увлеченно кивнув, попробовал играть в учтивого хозяина и дальше. – Вы голодны? Быть статься, покуда у вас заминка, я бы наказал слугам, предоставить вам отменнейший … – но тут он, осекавшись, смолк, так как вдали меж перекошенных домов и испепеляющих лучей зноя, минуя мыкающихся сермяг показалась черная фигура.

Все остальные завлеченные его оцепенелой оторопью и упавшими брылами, меж резных брусьев, поддерживающих крышу и крыльцо, заарканено обернулись. Следопыт неспешно брел меж каменных домов, явно чувствуя дисбаланс, ввиду отсутствия меча и вещь мешка за спиной, отчего его поступь была несобранной. Он был подсвечен анемаей, как крохотной щелью в невзрачной пещере, но уже от этого заблистали его темно-русые очищенные от жира завихренные у концов пряди, куце состриженные по начало шеи, а куртку он точно одолжил извалявшейся в грязи свинье. Или, отнял у неё эту прерогативу сам. Тем не менее, все окончательно затихли, даже шелест кольчуги ратников, что напоминала о себе при каждом их неловком движении под зелёными котами. Мимо него проторила слезно трескучая телега, с косматым седовласым стариком на козлах, что прежде была под завязку набита товарами, а теперь там, как и ранее дремала лишь его дочь, или внучка, коя при свете была уже более живой от легкого румянца.

Клайд уже уловил, что все ждут его и скривил обветрено скуластое лицо. И первой к нему подоспела рачительная слуга. Она тут же с почтением протянула ему схороненный меч, и он без долгих праздных слов подвязал ножны под правое бедро, и одобрительно кивнул ей щетинистым подбородком, а затем все же показал смятение своё гурьбе. Только тогда Джоаль понял, что немного немало за ночь, уже попривык к горбу на спине, виде походного вьюка следопыта, который ему надоумил взять собственный нетерпеж.

Подошедший Безродный, без лишних слов принял, свою ношу лишив бремени нанимателя, и, обернувшись к ороговевшему барону, сделал нарочитый реверанс на его благоговейное ожидание, уже собирался уйти, когда проглотивший было язык Нуйд запротестовал.

– Прощу, повремените! Уделите мне минутку, поколе солдатам вернут оружие, и компенсацию, в виде отборной походной снеди, – все это он говорил не титулованному Виконту Майзы, а именно броско облаченному следопыту, которому по-хорошему было не до него, и тем более до оружия солдат. Но разумно рассудив, он, поскрипев зубами, вымученно кивнув, согласился.

В пору, как солдаты в черном и с синими плащами, растянуто медленно приносили группе дары, Безродный уделил барону ровным счетом две минуты отдалившись с ним на веранде, но тот будто засиял новыми красками с румянцем на круглых щеках. И казалось готов испустить поистине детский лепет, если бы Клайд, столковавшись, остался с ним на трапезу, продолжая расчехлять свои новые истории, многими искаженные в россказни.

Но как не растягивай они момент как клубок, он все же истощился, и вся амуниция вернулась вспять, а группа, подобрав поклажу и привнесенный провиант, начала исходить. Клайд откуда-то принес колчан и лук с небольшую пенулу, и немедля вручил все лучившейся с ямками на щеках Рибе. Та как привыкшая к подобному орудию, спокойно подобрала его, и, стянув перевязь ремня колчана на правое плечо, сделала ношей крест, приложив к противоположному плечу верхушку плеч лука, а натянутую струной тетиву пустила меж выпирающих грудей, как и перевязь, поверх маленького плаща хламиды со свободным откидным башлыком.

Группа была готова к отбытию, и они по напутствию освободившегося от толков с ностальгирующем по их разовому пересечению Гума, ведущего вышли из западного исхода ренкора, под чувственный провожающий взгляд благоговейного барона, немо млеть оставшегося в тени. Но не только он следил за ними. С угла одного каменного здания робко выглянул русый Дориль, который тотчас скрыл низко посаженные глаза, дабы его никто не заметил и не запомнил. А его подряженные наемники, тоже отправляли их в путь пристальными взорами, особенно стараясь приметить их ведущего, но он постоянно был к ним спиной с мешком, отчего интрига их встречи на поле брани только росла. Время покажет, что за плеяда попалась им на зуб, и кто их таинственный путеводный коновода.

                  Часть вторая: Лесной брод.

Обездоленные эльфы прокляли род людей после того, как те лишили их посконной земли. Но сим были лишь эфемерные, нечего не висевшие слова. Когда они отдали на заклания, свои души, дабы подпитать спящего Некроманта сделав его подлинно неуязвимым, этим сталось подлинное излияния их накопленных потуг к мести…

Дивелз. (Апокрифы полуэльфа)

Исход из ренкора, оторвал Джоаля не только от налета привычного уклада, но и цивилизации как таковой. Дальнейший путь был подобен тем строкам, в виршах, которые он пропускал мимо восприятия, но тут они были единственной фабулой, коей нельзя пренебречь, перейдя к более значимым элементам произведения. Данное бытие, не терпит слабости и лени, в пользу рутины и неотъёмной притомности.

Вдали под макушками бурно обступивших их с краев цедящих лучи деревьев встречно кучного бора были видны иглы простирающего горного хребта, чьи мглистые высоты закрывала, снежна поволока. Замок Антур, был едва приметен иглой верхушки его узловой башни, но, тем не менее, его синие вытянутые части рожков башен и уступы неприступных стен отчетливо виднелись сквозь марево пред отлогими растянувшимися редутом затмевавшими горизонт горами, в которых он, точно намечая насест нашел себе обиталище.

Их глиняная, вымощенная казалось для вида каменьями тропа, давно сменила свой небрежный вид, на втоптанный заурядный грунтовый тракт, с испещренный рытвинами, калий от колес и ухабов подков, редких лошадей, а может и кентавров исходя из ширины. Светивший выгоревшими волосами Клайд с поравнявшейся с ним семенящей шажками Рибой отданные на лучи уверено шли впереди, минуя дрязг кольчуг, и редко за битый час оборачивались, дабы взглянуть на состояния врученной на поруки когорты. Преобразившейся относительно осоловелого вида пьяни следопыт двигался широкими шагами, а за ним шустро двигая ножками, прыгала копна червлёных волос девушки гоблина, которая все ещё казалась непреклонно коситься на тех с острым недоверием, а виконту в вразрез на их сцепленную чету, и в частности на неё, как на какой-то несуразный элемент их досточтимого похода. Хотя, беря в расчёт себя, она была как ступица в колесе, ибо Джоаль обретался ближе к беспомощному письму, которое везли в телеге.

По бокам за границей кювета и аметистового вереска, путь им преграждали, высокие многолетние густо озонирующие смолой и хвоей ели – Этон, с пышно разлапистыми ветвями, и насупленными шишками на них, которыми при неосторожности, малахольно встав под веками росшими стволами можно было проломить себе голову. Так как каждая была размером с хороший валун, да ещё и с острыми чешуйками, способными при желании быть легкими наконечниками стрел на дичь, для тумерок.

Набегающий осеней ветер играл на шушукающем дерне, который порос по бокам канав, будто скрывая в своих недрах мелких зверьков, от хищников с плохим обонянием. Мерзко бренчащие в уши комары, быстро получали шлепок, и сдавленной вафлей, терялись на притоптанной мириадами ног земле. А в какой-то момент высокие хвойные стволы бора стали, слишком масштабными, и в конец закрыли назойливый просвет, отчего они оказались в охватившей сени, под погожей лазурью, в редких рваных клочках облаков. Покуда многие напаивались осенней свежестью, конгломерата запахов не лишенной росы муравы, боровой мятно смолистой хвоей, и окучивающим шмелей и прочую мошкару над вереском с редким клевером, Клайд что плутающие завел их в самое лоно извилистого пути внезапно застопорился на проселочную развилку пред стеной непролазного леса через кювет, и Риба, которая, не прекращая торить за ним, воспользовалась этим для передышки. А судя по прозрачному краю рубахе, лило с неё потом изрядно.

Бряцавший весь путь, обвешенный металлом Калиб с остальными ратниками, замер, в метре от ведущего, а Джоаль, аналогично гоблинше, переводил дух стираю испарину, и умиряя пожар закорок. То, как кауф Джоаля в одночасье стал опахалом, и говорить не приходилось. Безродный спустил свою котомку на взгретую глину, и, расторопно порывшись в ней нашел нечто напоминающее кожаную мошну, с золотым песком, которой пользовались в факториях или портах. Он сделал несколько размеренных шагов влево, затем вправо к иному пути, и стер за собой следы проведя, насыпав обычного песка из мешка на шнурке, под собой, втерев его в землю, боком измызганного застывшей грязью сапога.

Когда он оказался на противоположной стороне дороги, на жухлой траве подпаленного дерна, с фоном границ леса, и покатом скатом оврага, то тут же непримиримо почти гортанно отозвался вслух.

– Повторите ложные следы за мной и сотрите их за собой.

Первая свои усталые шаги лишённая вальяжности изобразила Риба, которая сделала, все как ей и велел хозяин, но когда, посыпав собой песком, она наклонилась чтобы стереть следы, то курьезно плюхнулась на карачки, отчего Моз и Коуб несдержанным выплеском посмеялись, над её неуклюжей скосившей усталостью. Она, отчего то оставила такой подначивающий момент вне едкого комментария, и, с натугой в коленях привстав, отряхнувши от пыли штаны, с наползшей фрустрацией на круглощекий лик, повинно посмотрела на хозяина. Клайд держался хладнокровно покойно, или старался таковым казаться.

– Не взыщите хозяин. Уморилась, – виновато отошла под его левую руку, а он, поведя серыми невозмутимыми очами, оговорился, играясь желваками.

– Как токмо проделаете, что я велю, соорудим привал.

– Где прощу на милость, вы его представляете? Не на обочье ли? – пылко объявил о себе прохрипевший, сдавленный в шлем колпак Калиб нахмуривший крупный нос, который начал сомневаться в избранном провожатом, когда он взял мешок песка. А по существу, ещё как только тот прилюдно искупался в грязи.

– Если прогалина не усладит ваши запросы, разрешу уродиться к заводи, и обождать там, – не без скрытой иронии небрежно ответил Клайд. Далась она ему с трудом.

– Разрешите? – вновь вспылил тот.

– Ты вестимо служишь своему хозяину, но веду вас я. Твоя безопасность тоже моя забота. Вы пренебрегли моим советом приобрести неприметную одежу, так что будем исходить окольными путями, путая хвост.

– Хвост? – не сдержавшись, пропищал Гайт, вытаращив на него очи, покуда волосы его встопорщились. То бишь чуть вострее обычного.

– Сей видать не такой как у меня, а молва, о тех, кто пятки подгрызает, – зачем-то сипло истолковала Риба, и все отчего-то смутились об оброненном факте, наличия у неё хвоста, которого доселе видно не было – может и к лучшему. Она уразумела свою ошибку, и, фантомно потрогав коротко остриженный затылок, выпучив губы на клыки, уронив взгляд оправдалась. – В смысле коса.

– Риба! – сверху вниз, гаркнул на неё следопыт, и та, как затушенная свеча замолкла.

Джоаль последним проделал обряд (форменного) пускания песка в глаза, и в обуздавшем замешательстве спросил для проформы у ведущего.