Звёздная пыль

Подчиняясь своему настроению, я всецело отдался застолью и полностью потерял контроль над собой. Очень скоро я вошёл в такое состояние, когда под действием алкоголя мозг полностью отключается, а тело превращается в аморфную массу.

Глава 10. Дождь

В пятницу наконец-то, пролил дождь. Для нас это оказалось полной неожиданностью. После полного прогона агитбригады мы со Светланой задержались в «музыкалке» – разучивали песню «Puttin' On The Ritz»28 из репертуара Эллы Фитцджеральд. Несмотря на кажущуюся простоту очень популярной в те времена темы, мы, буквально, запутались в английском тексте и никак не могли его совместить с довольно быстрым темпом мелодии. Света нервничала, отказывалась вообще петь эту песню, я пытался её уговорить, так как на неё у меня была хорошая аранжировка для биг-бэнда, и мне не хотелось терять возможность использовать её как концертный вариант. Мои уговоры плохо действовали, и дело дошло чуть ли не до ссоры, но в это время к нам прибежала вахтёрша тётя Зина и, задыхаясь, выпалила:

– Там гроза собирается, вы не успеете до дома добежать!

Мы быстро отключили аппаратуру и мигом вылетели на улицу. В это время полыхнула молния, и почти сразу же оглушительно громыхнул гром. Света вскрикнула «ой!» и схватила меня за руку. На асфальт упали первые капли дождя, редкие, но крупные, как сливы. Мы изо всех сил устремились домой, но успели добежать только до парка. С неба буквально упала лавина воды, сопровождаемая яркими вспышками молний и мощными раскатами грома. Нашим убежищем оказалась высокая круглая беседка, заплетённая повителью. Её бетонная крыша укрыла нас от потока воды, но от грозы, которой, как оказалось, Светлана панически боится, спрятаться там было невозможно. Она вся вжалась в меня, как будто это было её единственным спасением, вздрагивая при каждой вспышке и вскрикивая «ой!» при громовом раскате. Я обнял её за мокрые плечи, прижал к себе и, соревнуясь с раскатами грома, прокричал ей в самое ухо:

– Не бойся, Светлячок, я с тобой!

Водяная пыль достала нас и под крышей беседки, но спастись от неё оказалось практически невозможно. Я сел на скамейку и попытался закрыть Светлану своей расстегнутой рубашкой. Она тесно прижалась ко мне, спрятав своё лицо у меня на груди, а я окунулся в её волосы, и дышал, дышал их запахом, чувствуя, как горячая волна нежности наполняет моё сердце.

«Боже, как же мне хорошо с тобой! – думал я, – а мы ведь чуть не поссорились, хорошо, что гроза началась». Света словно прочитала мои мысли и, не отрываясь от моей груди, произнесла:

– Мне уже не страшно. С тобой я ничего не боюсь.

– Вот и хорошо. Ты на меня не обижаешься?

Она тряхнула головой.

– Нет. Только я твой джаз не люблю. Не понимаю я его.

– А что бы ты хотела петь?

– Не знаю. Я хотела бы как Юлька. Только другие песни. Которые бы мне нравились.

– Хорошо, что-нибудь придумаем.

Гроза кончилась так же внезапно, как и началась. Из-за туч выплыла огромная луна, отразившись в такой же огромной луже возле беседки.

– Смотри, две луны, – сказал я.

– А ты знаешь, о чём это говорит? – спросила Света.

– О чём?

– О том, что дождь уже кончился, – сказала она, вставая с моих колен.

– Жалко. Лучше бы он шёл до утра.

Света улыбнулась, блеснув отражением луны в своих глазах-озерках, и стала разуваться.

– Ты чего это? – спросил я её.

– Босиком пойду, – весело отозвалась она.

– Не выдумывай! Смотри сколько мусору в этой луже!

В луже возле беседки действительно плавали бумажные стаканчики от мороженого, шелуха от семечек, окурки и прочий мусор. Я подхватил Светлану на руки и смело шагнул в то место, где блестела вторая луна.

– Что ты делаешь, Сашка! – со смехом вскрикнула она и крепко обхватила руками мою шею.

Но я уже нёс её, шагая по тёплым, почти горячим лужам.

– Тебе, наверное, тяжело, Саша?

– Нет, что ты! Ты же лёгкая, как пушинка!

Я бережно держал на руках драгоценную ношу и был просто вне себя от счастья.

Скоро асфальт кончился, а с ним и лужи. Дорога покатилась вниз под горку и была почти сухая.

– Пусти, Саша, здесь уже сухо, – попросила Света.

Я опустил её на ноги.

– Всё хорошее всегда быстро кончается, – сказал я.

– Тебе понравилось меня нести?

– Очень. Я бы вот так и нёс тебя по жизни.

Света улыбнулась и поцеловала меня в щеку.

Возле калитки нас ждала мама – Валентина Ивановна.

– Не промокли? Я за вас так волновалась. Такая гроза была! А Светка ужас как боится её!

– Нет, всё хорошо, – ответил я.

– Мы в беседке грозу пережидали. И мне совсем не было страшно. Нисколечко! А потом меня Саша нёс через лужи на руках.

– Твой кавалер промок до нитки, – засмеялась Валентина Ивановна, – а вот ты почти сухая. Тебе есть во что переодеться, Саша?

– Конечно, – ответил я, – а это всё до утра высохнет.

– Ну, иди, переоденься, а потом будем чай пить.

– А можно будет потом нам посидеть ещё немного? – спросил я Валентину Ивановну, на что она, как обычно, ответила:

– Сидите хоть всю ночь, а я пойду спать, завтра утром на работу.

После чая мы устроились на скамейке, погрузившись в невообразимый аромат ночной фиалки. Отчаянно стрекотали цикады. Умытые дождём, блестели большие, синие звёзды. Я взял в руки Светину ладошку, а она положила голову мне на плечо.

– Как же пахнут твои волосы, Светлячок, – прошептал я ей, – от этого запаха у меня просто кружится голова.

Света коротко засмеялась.

– Это от мыла. «Русский лес» называется. Знаешь, зелёное такое?

– Нет, совсем не от этого. Это совсем другой, просто невообразимый запах… Запах степи, дождя и солнечного света…

– Солнечного света? – удивилась она. – Разве у солнечного света есть запах?

– Конечно, есть. Это ты....

Света улыбнулась и тесно прижалась ко мне.

Мы просидели так долго-долго, почти не разговаривая. Заметив посветлевшее на востоке небо, Света тихо произнесла:

– Уже светает. Мне рано вставать…

– Можно я тебя провожу? – шепнул я ей на ухо.

Света тихо засмеялась:

– До двери?

– Ну, да, до двери…

– Ну, тогда идём, провожатый!

Мы подошли к двери дома, она повернулась ко мне лицом и улыбнулась.

– Спасибо тебе.

– За что?

– За то, что проводил.

Я осторожно обнял её за плечи.

– Можно я тебя поцелую?

Света чуточку улыбнулась и приблизила ко мне своё лицо.

Я поцеловал её в раскрытые губы и тихонько прошептал ей на ухо:

– Спокойной ночи, Светлячок!

– Спокойной ночи, Санечка, – так же тихо ответила она мне.

Я опустил руки, освободив её от объятий, но она осталась стоять на месте, как видно, не стараясь уходить.

– Жаль, что такая короткая ночь, – прошептал я, зарывшись лицом в её волосы. – Мне так не хочется с тобой расставаться.

– Мне тоже, – ответила она тихо.

Я снова обнял ее, и мы стояли так ещё долго, пока стало совсем светло.

– Ну, я пошла…

– Спокойной ночи, Светлячок!

– Доброе утро, Санечка!

С этими словами она засмеялась и скрылась за дверью.

Глава 11. Кавказский пленник

Очнулся я от резкого толчка. С трудом разлепив глаза, я увидел брезентовый верх трясущегося на ухабах автомобиля, который в народе называют «бобиком». Я лежал на заднем сидении в невероятно скрюченном положении, руки и ноги затекли так, что я не мог ими даже пошевелить. В горле першило от пыли, пыль скрипела на зубах, пылью пропитан был воздух, она струилась из всех щелей старого «Уазика». Я попытался подняться, но мои конечности не подчинялись моему сознанию, единственно, что удалось мне – это перевернуться со спины на левый бок. Голова разламывалась от боли. Хотелось пить. Пытаясь понять всё происходящее со мной, я как мог напряг свою память, но ничего не мог выскрести из больной головы. Внезапно тряска прекратилась, автомобиль резко остановился. У моего изголовья открылась дверь и кто-то, как мне показалось, весело спросил:

– Живой?

Я попытался ответить, но голос мой пропал начисто, и я прохрипел что-то невнятное.

– Живой, – произнес тот же голос.

С трудом я поднялся и знаками попросил пить.

– Будет, будет тебе пить, дорогой, – прозвучал всё тот же голос, ломая слова кавказским акцентом, – и что бы ты хотел, вино, пиво, нарзан?

Я снова промычал что-то невнятное, но голос весело откликнулся:

– Пиво, так пиво. Сейчас подъедем к магазину и купим тебе пива.

Машина тронулась, но буквально через минуту остановилась. В окно я увидел выцветшую надпись на русском языке:

«Шатойский райпотребсоюз»

– Скажите, где мы, – с трудом проговаривая слова, спросил я у человека, сидящего за рулём.

– В Шатое.

– А это где?

– Чеченская республика, разве не знаешь?

– А зачем я здесь?

– Тебе видней. Зачем мне знать? Свадьбу играть будешь.

– Кому?

– Кому, кому. Откуда я знаю? Мне сказали привезти, я и привёз.

– А вот и пиво! – это был опять тот же весёлый голос, – свежайшее!

Теперь я увидел обладателя этого голоса – высокого, стройного горца с чёрными подвижными глазами. В руках у него были две бутылки пива, которые он ловко открыл одну об другую, сцепив их крышками. Я с жадностью пил прохладную, тягучую жидкость и чувствовал, как силы постепенно вливаются в меня.

– Ну, что, оклемался? – так же весело спросил он.

– Кажется, да. Тебя как зовут?

– Султан.

– Меня Саня. Скажи, где мы и зачем здесь?

– Ты что, не помнишь? Вчера вечером в ресторане ты дал согласие играть свадьбу у Омара Кунаева. Сегодня утром тебя привезли из Сочи.

– Кто привёз? Как привёз?

– Во, даёт! Сам Омар привёз тебя. На своём «мэрсе». А мне нужно отвезти тебя в Шарой. Туда «мэрс» не пройдёт.

– Шатой… Шарой… ни черта не понимаю.

– Скоро всё поймёшь.

В это время к машине подошёл ещё один человек – высокий, грузный, с небритым лицом и всклокоченной копной чёрных волос на голове. Он долго о чём-то разговаривал с водителем, изредка поглядывая в мою сторону. Иногда в разговор включался Султан. О чём они говорили – мне было не понятно, но разговор был резкий, кажется, они ругались. Иногда проскакивали русские слова ненормативной лексики, как видно в их языке не хватало крепких выражений. Потом водитель «бобика» с небритым дядькой куда-то ушли.

– Это теперь надолго, – произнёс Султан, открывая новую пачку сигарет «Winston». – Будешь? – спросил он меня, протягивая пачку.

– Я не курю.

– И правильно делаешь. Я бы тоже не курил, жизнь заставляет.

Я не стал интересоваться его жизнью, и почему она заставляет его курить, в этот момент и моя жизнь была для меня отвратительна.

Я допил пиво и сунул пустую бутылку под сиденье. Как раз вернулся водитель. Он вскочил на своё место и громко хлопнул дверцей, да так, что в моей голове что-то брякнуло. «Бобик» фыркнул, заурчал, дёрнулся и снова затрясся по пыльной просёлочной дороге. Я прислонился лбом к стеклу и с безразличием стал наблюдать проплывающий мимо унылый пейзаж. Мы ехали по берегу мутной реки, вверх по её течению. Дорога, повторяя изгибы реки, проходила мимо многочисленных селений, расположенных большей частью, на широких, каменистых террасах.

– Что за река? – спросил я у Султана. – Как называется?

– Аргун, – ответил он.

Мелькнул ржавый дорожный знак, на котором я успел прочитать название населённого пункта: «Итум-Кале». Въехав в село и покружив по его улицам, мы остановились у высокого каменного забора, за которым стоял большой дом из белого кирпича. Вышли из машины и направились к железной калитке. Султан нёс мой саксофон. Калитку открыл мальчишка лет четырнадцати, коротко остриженный, с большими карими глазами. Он жестом остановил нас, потом что-то сказал на своём языке и, как я понял, пошёл привязывать собаку. Войдя в калитку, мы увидели настоящего Цербера, ростом со взрослого льва, который, злобно рыча, грыз железную решётку своей закутки, куда его закрыл мальчишка.

От калитки к дому вела короткая аллея, увитая виноградом. В конце её стоял молодой, красивый горец, как видно, хозяин этого дома. Моих спутников он приветствовал щека к щеке, мне просто подал руку. Мы вошли в дом. Красивый и ухоженный снаружи, внутри он являл собой захламлённый склад. В проходе стояли мешки, очевидно с мукой, сверху на них было наброшено какое-то тряпьё, пахло овчиной, мышами и кошачьей мочой. Мы прошли дальше, в следующую комнату, оттуда вышли на просторную светлую веранду. «Странная архитектура, – подумал я, – сначала входишь в кладовку, затем в дом, а из него на веранду».

На веранде мы уселись за круглый стол в лёгкие плетёные кресла. Вошла девушка-горянка, необыкновенно красивая, высокая и стройная, в длинном чёрном платье, с тугой, толстой косой до пояса. В руках у неё был большой стеклянный кувшин с вином. Она поставила его на стол, слегка поклонилась и вопросительно посмотрела на хозяина – молодого горца. Тот ей что-то сказал, она вышла и через какое-то время принесла пышущую жаром, огромную сковороду с жареной бараниной. Хозяин взял из рук девушки сковороду и поставил её на круглую деревянную подставку, сделанную в виде солнца. Веранда наполнилась сытным запахом остро наперчённого мяса. И хотя я не любил баранину, рот мой наполнился слюной, а в животе от выделения желудочного сока засосало до коликов.

Таким же образом на столе появились стопка лавашей и глубокая миска с белым чесночным соусом. Следующей на очереди была тарелка с горкой крупно нарезанных, вспотевших помидоров. Последними оказались стаканы и вилки. Весь этот процесс явления снеди разогревал жесточайший аппетит и я, вооружившись вилкой, искоса наблюдал, когда кто-то первый подаст пример. Но никто из всех присутствующих с едой не спешил, казалось, что на неё вообще не обращали внимания. За столом вёлся неспешный разговор на непонятном мне языке, и я чувствовал себя здесь не просто лишним, а неким чужеродным образованием на теле этого небольшого общества.

По-видимому, мой жалкий вид с вилкой в руке возымел какое-то действие на присутствующих: один из них подвинул ко мне сковороду с бараниной и даже показал пример – наколол вилкой большой кусок мяса и, прежде чем отправить его в рот, искупал в миске с соусом. После этого зашевелились все, припав к еде. Хозяин разлил вино по стаканам, что-то сказал на своём, непонятном мне языке, все чокнулись и выпили. Выпил и я. Вино оказалось очень лёгким, чуть терпковатым, с кислинкой, с тонким, едва заметным привкусом муската.

После еды все сели играть в нарды, и я снова оказался не в удел. Мне показалось, что мы кого-то или чего-то ждём.

После полудня мы снова сели в старенький «бобик», только водителем на этот раз был тот, которого я посчитал хозяином этого дома. Сопровождали меня уже двое: Султан и ещё один чеченец, имени которого я не знал и до этого не видел.

Без остановки проехали несколько небольших селений, а потом, переехав речку по мосту, оторвались от неё и стали подниматься на лесистый хребет, неожиданно появившийся на нашем пути. По сторонам дороги росли низкорослые буковые деревья, цепляющиеся за брезентовую крышу автомобиля. В лесу было темно и сыро, «Уазик» постоянно «клевал носом», ныряя в глубокие лужи с грязной водой. Вскоре дорога круто пошла вверх. Лес постепенно редел, уступая место луговым склонам с невысоким травостоем. Несколько раз водитель останавливал машину и доливал в радиатор воду, которую набирал в ручье резиновым ведром, сделанным из автомобильной камеры. Последний раз остановились на самом верху хребта. Отсюда открывался великолепный вид на заснеженные горные вершины, расчленённые веером глубоких ущелий.

– Диклосмта, – показав на одну из них, произнёс Султан.

– Красивая, – ответил я.

Мне сразу, почему-то, вспомнилось выражение Остапа Бендера, который, проходя с Кисой Воробьяниновым Крестовый перевал, высказался по поводу красоты гор: «Слишком много шику. Никчёмная красота». Это немного подняло моё настроение и я, чтобы продолжить разговор с Султаном, спросил его:

– А что это за гора, которая чуть правее?

– Комита.

– А вон та, дальняя?

– Это Тебулосмта.

– Всё равно не запомню. Слишком уж мудрёные названия.

– Это грузинские названия. У нас называют их по-другому. Например, Диклосмта называется Дукълуо-Лам.

– Это ещё мудрёней. Тут и язык сломать можно.

Султан засмеялся.

Постояв немного, чтобы остудить мотор и, справив нужду, мы покатили вниз. Дорога выписывала немыслимые кренделя, падая в открывшееся впереди глубокое и узкое ущелье. Я с ужасом смотрел в окно, не переставая в душе восхищаться мастерством водителя, выделывающего немыслимые пируэты на этом стареньком, видавшем виды «Уазике».

Справа показалась наполовину разрушенная сторожевая башня, а за ней дома небольшого селения, раскинувшегося на широкой террасе крутого, обрывистого берега горной реки.

Подъехав к маленькому домику со старой черепичной крышей, мы остановились. Новый сопровождающий, который подсел к нам в Итум-Кале, бросил несколько коротких фраз на своём языке, вышел из машины и ненадолго скрылся в домике. Появился он с новым незнакомцем – бородатым мужчиной лет тридцати-тридцати пяти. За плечами у него висел карабин СКС (я не сильно разбираюсь в оружие, но тут я не ошибся). Незнакомец поздоровался со всеми за руку, включая и меня, затем снял карабин и сунул его нам под ноги. Усевшись на заднем сидении рядом с Султаном, он что-то сказал и все, кроме меня, засмеялись.

Мы выехали из селения и сразу же оказались на узкой, вырубленной в скалах дороге, над бурлящей внизу рекой. Я сидел на заднем сидении, с левой стороны, и вид из окна автомобиля являл мне жуткое зрелище. Казалось, что колёса висят над пропастью, и мы вот-вот улетим в бурлящий поток. Дорога крутым серпантином взбиралась на голый, открытый солнцу хребет, ввинчиваясь в поднебесье. Чтобы вписаться в поворот, водителю приходилось делать два, а то и три захода, сдавая назад. При этом задние колёса «Уазика» буквально зависали над пропастью, с шумом осыпая камни в глубокий каньон, на дне которого кипела белой пеной река. Несколько раз нам всем приходилось выходить из машины, чтобы убрать с дороги большие валуны, которые мы с грохотом спускали вниз. Честно говоря, этот путь я предпочёл бы проделать пешком, настолько страшно было ехать в машине; я просто не понимал настроения моих попутчиков, которые глядя на меня, отпускали в мою сторону весёлые шутки.

К счастью, этот ужас продолжался недолго. Вскоре долина расширилась, и дорога побежала меж покатых лугов, покрытых изумрудной зеленью травы.

Мы подъехали к пастушьему кошу с вагончиком и остановились. Дальше дороги не было. Встретили нас несколько собак, огромных, чуть ли не с телёнка ростом, скаля зубы и грозно рыча. Наш новый попутчик смело выпрыгнул из машины, прикрикнул на собак и те ретировались в сторону овечьего загона. Как видно, он здесь был не впервой и собаки его хорошо знали. Из вагончика вышел заспанный подросток лет пятнадцати и пошёл к нам навстречу. Наш новый сопровождающий что-то сказал ему, показывая на меня, тот кивнул и уставился на меня своими пронзительно-чёрными глазами. Ничего не понимая, я обратился за объяснениями к Султану, пологая, что он один знает русский язык.

– Султан, что всё это значит? Где мы? И зачем мы здесь?

Султан смутился, развёл руками и как-то невнятно произнёс:

– Я сам толком не пойму, зачем мы здесь. Наверно, так нужно.

В сопровождении парнишки-пастуха и нового знакомого, которого все почтительно звали Магомедом, я пошёл к вагончику. Султан шёл сзади и нёс мой саксофон. Оглянувшись, я увидел наш «Уазик», разворачивающийся в обратный путь. Смутная тревога заползала в мою душу. Я не знал, зачем я здесь и есть ли отсюда обратный путь для меня.

По крутой лесенке вместе со всеми я поднялся в вагончик, пропахший внутри креолином, овчиной и варёной бараниной. Случайно мой взгляд зацепился за небольшой осколок зеркала на стене, по-видимому, приспособленного для бритья. На меня глянуло одутловатое, небритое лицо с каким-то нездоровым блеском в глазах. Я даже сразу не узнал его, настолько оно показалось мне чужим и неприятным. На мне был мой ресторанный костюм – пиджак с лунными блёстками, покрытый толстым слоем дорожной пыли и ярко-красный галстук-бабочка на голубой, накрахмаленной рубашке, довольно несвежей и изрядно помятой. Наряд мой был, по меньшей мере, экзотичен и совершенно неуместен для этого случая, но другого у меня ничего не было. «Придётся щеголять в этом, – подумал я, стряхивая пыль с пиджака».

Изнутри вагончик представлял собой комнату, довольно внушительных размеров, как мне показалось, гораздо больших, нежели это казалось снаружи. Примерно половину его занимали спальные места – нары в два яруса, на которых могли бы свободно разместиться человек восемь. У входа, справой стороны, возле небольшого окна была расположена газовая плита, на которой стояла большая кастрюля, источающая тот самый запах варёной баранины. Посередине вагончика находился дощатый стол, возле которого стояли две длинных скамейки. «Интересно, как они его сюда затащили, – подумал я, разглядывая внутреннее содержание вагончика, – сюда и пешком-то страшно подниматься».

Магомед повесил свой карабин на гвоздь и жестом руки предложил всем сесть за стол. Пастушок (так я назвал подростка) поставил перед нами огромную кастрюлю, в которой был горячий шулюм29, достал из настенного шкафчика алюминиевые миски и ложки, нарезал большим ножом хлеб. Все, включая меня, молча принялись за еду. Горячий бульон стал медленно возвращать меня к жизни. Сознание моё прояснилось, даже настроение поднялось, и всё происходящее со мной не казалось уже таким мрачным.

После ужина вышли покурить. Большое оранжевое светило коснулось верхушек гор и окрасило всё вокруг в цвет пламени. Из ближайших вершин я узнал Диклосмту (почему-то только её название запомнилось мне), которая отсюда была похожа на бурку горца с высоко поднятыми плечиками. Она полыхала большим ярким костром в белоснежном хребте совсем близко от нас. Солнце опускалось всё ниже и ниже, прячась за дальний хребет, и всё вокруг менялось с удивительной быстротой: в красках гор стали преобладать фиолетовые тона и от них потянулись длинные тени, ущелья становились глубокими и тёмными, а всё вокруг приобретало вид далёкой, чужой планеты.

Вот и ещё один день вычеркнут из моей жизни. Сколько осталось их? Что ждёт меня впереди? Я никогда не был авантюристом, не искал приключений и не жаждал новых впечатлений. Мне достаточно было тех необходимых жизненных благ, которые делают человека покорным судьбе, привязанным к привычному для него образу жизни – семье, друзьям и тем, чему служишь всю жизнь. Какой-то злой рок вырвал меня из той, прежней жизни, бросил в водоворот событий, к которым я не имел и не хочу иметь никакого отношения.

Мной охватило смятение, отчаяние, безысходность.

Спать устроились на нарах. Я и молодой пастушок, с которым я уже успел познакомиться, взобрались наверх, Султан и Магомед расположились внизу. Моего соседа по «плацкарте» звали Рустам. На самом деле он был старше, чем я думал, в этом году он окончил школу и поступил в Грозненский университет. Со своим дядей Магомедом они пасли скот, принадлежащий его отцу и дяди. Здесь ему нравилось, и место это было скорее местом отдыха для него, чем местом работы. Ещё у него была мечта – купить «КамАЗ» и «калаш». На мой вопрос, зачем ему «калаш», он ответил просто:

– У нас почти во всех есть «калаши». Я бы тоже хотел себе иметь такой.

Пожалуй, это и всё, что я узнал от своего нового знакомого за короткий промежуток времени общения с ним.

После тяжёлого похмелья и длинного, перегруженного событиями дня, я быстро уснул, но сон мой оказался недолог: внизу, со стороны, где спал Магомед, раздался мощный храп, способный разбудить даже мёртвого. Это был даже не храп, а какой-то вой со вздохами и причмокиваниями. Я ворочался с боку на бок, но сон больше не шёл ко мне. Мои мысли переключились на дом, на семью. Вспомнилась Светлана.

После всего того, что произошло со мной, я стал остро чувствовать свою вину перед ней. Все те годы, которые мы прожили вместе, она отдала мне. Учёба, потом работа, бесконечные поездки на всевозможные конкурсы и фестивали, которые финансировались из скромного семейного бюджета, всё это доставалось мне. Ей же досталась доля, как это не банально звучит, «хранительницы семейного очага», и эту ношу она несла покорно и терпеливо.

Особенно трудным испытанием для нас всех явилась смерть Валентины Ивановны, – человека с большим и добрым сердцем. У меня и язык-то не поворачивался называть её тёщей – настолько она была дорога мне, абсолютно во всём заменяя мать. Всё случилось неожиданно и быстро. Для жены это был второй, самый жестокий удар судьбы. Как это получилось? Помню, Лёшка примчался ночью на мотоцикле и сообщил нам, что маму забрала "скорая" – у неё случился инфаркт. Как потом выяснилось, вовсе не инфаркт, а кровоизлияние в мозг, или, как нам объяснили, геморрагический инсульт. Произошло это два с половиной года назад, в дождливый и холодный ноябрь 1989 года. Я помню, как мы в ту же ночь помчались в Белую Калитву, в ту самую больницу, куда её увезли. Только живой мы её всё равно не застали, в ту же ночь она умерла, не приходя в сознание. После этого Светлана на целых полгода впала в депрессию и я просто не знал (а может быть, и не хотел знать) как помочь ей.