Прозрачное яблоко Авалона

– Вы должны сделать выбор, – ответила она. – Либо остаться здесь и ждать смерти, либо сражаться и пытаться уничтожить их.

– Сражаться? Но как? – спросил кто-то.

Там вы можете потерять себя. И потерять все, что вам дорого.– Вы можете использовать это, – Madame Alin показала на пульт перед собой. – Это мой проект, мое создание. Я назвала его "Проектом Феникс". С его помощью вы можете войти в мир Призрачных Манекенов и попытаться уничтожить их. Но будьте осторожны, мир их опасен и коварeн.

означают, но чувствовала, что они таят в себе огромную силу.Она включила с пульта экран, занимавший всю стену, и на нем появились различные изображения и символы. Я не понимала, что они

– Вы готовы? – спросила она.

– Да! – ответили мы в голос.

Она улыбнулась и сказала:

– Alors, en avant! (Итак, вперед!).

Мы шагнули в сторону экрана. и… прошли сквозь него.

***

Мир Призрачных Манекенов был похож на кошмарный сон. Все окружающее было искажено и перекручено, как в каком-то страшном фильме. Небо было темным, а земля – черной и влажной. Деревья были без листьев, а трава – высохшей и желтой.

Мы шли по этой неприветливой земле, окруженные страхом и сомнениями. Но мы были решительны. Мы не хотели умирать здесь, в этом проклятом бункере. Мы хотели вернуться домой, в свой мир.

Пульт, который нам дала женщина, был нашим оружием. Он испускал некое синее свечение, которое, казалось, отпугивало Призрачных Манекенов.

Но они не отставали. Они были везде. Они выскакивали из за деревьев, из-под земли, из темных ям. Ирида Семеновна, которая до этого времени бегала с криками, как воинственный индеец, внезапно остановилась. Она уставилась на одного из Призрачных Манекенов и прошептала:

– Слава богу, наконец-то я увидела своего врага!

Она вытащила из рюкзака меч, который я никогда раньше у нее не видела. Это был меч из реконструкции исторического похода какого-то римского легиона. Лезвие, словно выкованное из радужной стали, блестело в тусклом свете, отбрасывая причудливые тени на ее лицо.

– Я никогда не думала, что мне пригодится этот меч, – сказала она, ее голос звучал решительно, словно воин, готовый к битве. – Но теперь я знаю, что он необходим.

И она бросилась в атаку на Призрачного Манекена. Он издал жуткий скрежет, словно ржавый металл терся о камень, и в воздухе запахло гнилью, как от старой могилы. Но Ирида не отступала. Она махнула мечом, движения ее были точны и уверенны, словно она тренировалась всю свою жизнь. С резким свистом лезвие прошло сквозь туманную фигуру Призрачного Манекена, и его голова отделилась от тела, исчезнув в воздухе с легким шепотoм.

– Как же хорошо, что я увлекаюсь историческими реконструкциями! – воскликнула она, ее глаза искрились от победы. – Теперь я знаю, как сражаться с монстрами.

Я смотрела на нее с удивлением. Ирида всегда казалась мне странной женщиной, которая живет в своем мире исторических эпох. Но теперь я поняла, что ее увлечение может быть очень полезным. Она не просто собирала костюмы и оружие, она изучала тактики, стратегии, осваивала древние боевые искусства.

– Девочки, пора побеждать! – крикнула я, мой голос звучал твердо и решительно. Я внезапно снова ощутила позабытый привкус предвкушаемого азарта боя – Мы можем это сделать! Мы сильные и смелые. Мы справимся!

Мы использовали пульт как щит, отбиваясь от нападающих Призрачных Манекенов. Синее свечение пульты, казалось, временно оглушало монстров, давая нам время для атаки. Ирида Семеновна и Лана стали нашими бойцами. Лана, оказалось, была не только любительницей розовых зайчиков и игрушек для взрослых. В ее мире были и другие вещи: сварка и конструирование. Она из тех женщин, которые могут собрать и разобрать любой механизм в мире. И вот, когда мы подошли к центру мира Призрачных Манекенов, мы увидели их вождя.

Он был огромным, уродливым и ужасным. Его тело, казалось, было соткано из тени и костей. Его глаза, словно два раскаленных уголька, светились красным светом, а рот был раскрыт в безудержном крике. Из его пасти вырывался холодный дым, пронизывающий до костей.

– Я пришел за вашими душами! – заревел он, его голос гремел как гром.

– Не будет душ! – крикнула я, мой голос звучал твердо, словно звон стали.

– Мы сражаемся за свою свободу! Мы сражаемся за свою жизнь!

Мы бросились в атаку. Я пыталась отвлечь вождя пультом, отражая его удары синим свечением. Ирида Семеновна рубила его мечом, каждый ее удар был точен и мощен. Лана стреляла из какого-то самодельного оружия, которое она собрала из деталей бункерного оборудования.В конце концов, мы победили. Вождь Призрачных Манекенов был уничтожен. С раскатистым грохотом он рассыпался в прах. А оставшиеся монстры разбежались.Мы стояли в тишине и молчании. Мы были уставшими, израненными, но счастливыми. Мы живы.

– Теперь нам надо вернуться домой, – сказала я.

оказались в бункере.И мы вернулись. Мы прошли через ту же гидравлическую дверь и

Madame Alin ждала нас в той же комнате.

– Вы сделали это, – сказала она. – Вы победили.

– Но как же те, кто пропал? – спросила я.

мы сможем жить в нем до тех пор, пока не угроза не пройдет.– Я не могу их вернуть, – ответила она. – Но я могу уберечь вас. Я придумала новый план. Я создам новый бункер. Он будет более защищенным. И

– Но мы не хотим жить в бункере! – воскликнула Ирида Семеновна.

– Я знаю, – ответила женщина. – Но сейчас у нас нет другого выбора. Мы должны ждать.

битве. Мы будем сражаться за свою жизнь.– Хорошо, – сказала я. – Мы ждем. Но, если что, мы готовы к новoй

Эпилог

Mon cher journal!

Мы победили! Как жаль, что не вернуть ушедших, как прекрасно, что есть надежда на то, что мы выберемся отсюда. И я снова окажусь на берегу лазурного моря в окружении ярких цветов и ароматных прованских трав. Вдохну полной грудью свежий морской воздух, сброшу с плеч тяжесть бункера и с удовольствием отправлюсь в плавание на гребной лодке, чувствуя свободу и власть над волнами. А потом, ужин на террасе моей маленькой квартирки. Немного жареного мяса с капелькой вина (надеюсь я смогу победить свою фобию). А потом, спокойный сон в моей мягкой кровати под шум волн и шелест прованских ветров.

Ведьма (начало)

Заснеженный военный городок, затерянный в глубине сибирской тайги, казался маленькой Алёнке волшебным королевством. Дома, прижавшиеся друг к другу, словно напуганные медвежата, источали аромат ели и дыма из печных труб – запах, который навсегда въелся в её память. Зимой, когда солнце пряталось за заснеженными верхушками сосен, городок укутывался в тишину, нарушаемую лишь скрипом снега под валенками и отдаленным лаем сторожевых собак. Это был суровый мир, но для Алёнки, с её бурной фантазией, он был полон невидимого волшебства. Её заветная мечта – волшебная палочка – казалась ей единственным ключом к этому волшебству.

Волшебная палочка? Ха-ха! – отмахивался её отец, подполковник с усталыми глазами и заснеженными усами. – Девочка, волшебства не бывает! Есть только упорство, труд и немного удачи.

Алёнка слушала, но не верила. Она видела волшебство в замерзших узорах на окнах, в таинственном шепоте зимнего леса, в блеске снежинок, ложащихся на её ресницы.

Школьные спектакли были для неё полем битвы. Лизки и Анюты, с их фарфоровыми лицами и идеально уложенными косичками, всегда получали главные роли.

Алёнка, тебе идеально подойдёт роль Бабы-Яги! – с неизменной улыбкой объявляла учительница литературы, Анна Петровна, женщина с добрыми глазами и вечно растрепанными волосами.

Алёнка вздыхала, но соглашалась. Она превращала каждую роль в маленькое произведение искусства. Её Баба-Яга была не просто злодейкой, а мудрой старухой с ироничным взглядом, которая знала о жизни больше, чем все остальные. Однажды, после спектакля, Лизка, игравшая принцессу, шепнула ей:

– Ты была лучше всех. Даже страшнее, чем настоящая Баба-Яга.

– Спасибо, – ответила Алёнка, её глаза блеснули. – Это потому что я вкладываю в свою роль душу.

Танцы… Алёнка мечтала парить на сцене, лёгкая, как пушинка. Она часами смотрела на постер с Майей Плисецкой, воображая себя на её месте. Но жестокая болезнь, которая преследовала её с раннего детства, не оставляла ей шансов. Медики говорили:

– Забудь о спорте, о танцах. Тебе нужно беречь силы.

Но Алёнка не сдалась. Она делала зарядку, втайне от всех, по несколько часов, держась за старую кухонную табуретку. Её тело болело, но дух оставался непокорённым. И когда она наконец-то смогла встать на пуанты, то танцевала не просто грациозно, но и с невероятной силой и страстью, как будто выплёскивая всю накопившуюся боль и обиду.

Публичные выступления? Ужас! Её голос дрожал даже при мысли о том, чтобы что-то сказать громко. Она заикалась, краснела, пряталась за спинами одноклассников. Но дедушка, школьный сторож, научил её одному секрету:

– Алёнка, ты боишься не выступления, а того, что тебя не поймут. Говори о том, что тебе важно, и тебя услышат.

Он научил её красиво и честно выражать свои мысли, внушил уверенность, даже купил ей книжку стихов, которые можно было бы читать на публике. И она начала с маленьких шажков: чтение стихов перед классом, потом – на школьной линейке, затем – на городских конкурсах. А затем она начала создавать и продавать своими руками украшения, которые потом продавала сама со сцены, рассказывая историю каждой вещицы. Её голос, когда-то тихий и робкий, стал уверенным, звучным, полным силы и харизмы.

Путешествия… Это была самая несбыточная мечта. Семья военного – это вечный переезд из одного гарнизона в другой, но всегда в пределах страны. Мир оставался за пределами её жизни. Но Алёнка нашла свой путь. Закончив университет, она стала веб-дизайнером. Теперь её рабочий стол – это ноутбук, а её офис – любое место на земле, где есть интернет. Париж, Токио, Бали… Её волшебная палочка – это не магический инструмент, а её упорство, целеустремленность, умение видеть возможности там, где другие видят лишь трудности. Она научилась не просто строить свои путешествия, но и создавать вокруг себя комфортную среду. Её друзья – это люди, которые живут по всему миру, и которые всегда готовы встретить её с раскрытыми объятиями.

Иногда её охватывала тоска по заснеженному военному городку, по запаху ели и дыму из труб. Иногда она чувствовала усталость, разочарование. Но потом она вспоминала свои детские мечты, и понимала: волшебство существует. Только оно не в палочке, а в ней самой. В её силе воли, в её упорстве, в её умении видеть красоту в самых неприметных вещах. Её путешествие только началось, и она знала, что впереди её ждут новые вершины, новые победы, новые чудеса. И она встретит их с улыбкой, с уверенностью и с верой в себя.

***

Военный городок, затерянный в снегах далекого севера, казался Аленке сказочным королевством. За высоким забором, опутанным колючей проволокой, что, по мнению Аленки, лишь добавляло ему загадочности, шумел вековой лес. В нем, среди елей, укутанных снегом, как в белых шубах, и жила, по убеждению девочки, настоящая магия.

Аленка была мечтательницей. В ее мире серые многоэтажки превращались в замки, а заснеженные сопки – в горы, где жили драконы. Однажды, зимним морозным днем, перед самым Новым годом, бродя по опушке леса, она наткнулась на полянку, заметенную сугробами. В центре ее, на пеньке, сидела… девочка. Не старше самой Аленки, с глазами цвета весеннего неба и волосами, словно сотканными из лунного света. На ней были обычные серые валеночки, тулупчик, из-под которого выглядывал подол вязаного платьица.

– Привет, – робко сказала Аленка, ежась от мороза. Ее дыхание вырывалось изо рта белыми клубами, тут же таявшими в морозном воздухе.

– Здравствуй, Аленка, – ответила девочка с пня. Ее голос звенел, как хрустальный колокольчик, разгоняя тишину заснеженного леса. – Я тебя знаю. Знаю твои мечты, твои тайны, шепот твоей души.

Аленка замерла, не веря своим ушам. Внутри у нее все сжалось от какого-то непонятного, волнующего предчувствия. Она много раз представляла себе, как будет выглядеть настоящий Бог – мудрый старец с длинной белой бородой, восседающий на пушистом облаке, окруженный ангелами с золотыми крыльями. А тут… девочка. В простом вязаном платье и валенках, с щечками, разрумяненными морозом.

– Ты… Бог? – прошептала Аленка, чувствуя, как по спине пробегают мурашки.

Девочка рассмеялась. Смех ее был легким и звонким, как мелодия ледяных сосулек на ветвях деревьев.

– Можно и так сказать. Я – та, кто слушает шепот сердца. Я – та, кто воплощает мечты. Ты можешь загадать одно желание, Аленка, и оно исполнится. Но помни, – ее голос стал серьезным, а в лазурном взгляде промелькнула тень грусти, – иногда исполненные желания меняют нашу жизнь не так, как мы ожидаем. Пути судьбы извилисты и полны неожиданных поворотов. И узнать об истинной цене своего желания ты сможешь лишь спустя время.

Аленка задумалась, нахмурив брови. В голове проносились заманчивые картинки: кукла, которая умеет говорить голосом принцессы, волшебная палочка, способная превратить серые стены казарм в сверкающие дворцы, санки, летящие сами по себе, как в сказке… Но вдруг вспомнила о маме, вечно усталой и грустной, с тенями под глазами и тихой улыбкой, которая появлялась так редко. Мама часто рассказывала Аленке о своем детстве, о теплом южном море, о цветущих абрикосовых садах, о звонких песнях цикад. В этом военном городке, среди вечного снега и пронизывающего холода, мама словно увядала, как забытый на подоконнике цветок. И Аленкино сердце сжалось от щемящей жалости.

– Я хочу, чтобы мама была счастлива, – твердо сказала Аленка, глядя прямо в сияющие глаза девочки-Бога. В этот миг все куклы и волшебные палочки мира потеряли для нее всякий смысл.

Девочка-Бог улыбнулась. Улыбка ее была теплой и светлой, как луч солнца, пробивающийся сквозь густые облака.

– Доброе желание, Аленка. Самое лучшее из всех возможных. Оно обязательно исполнится. Но как и когда – ты узнаешь потом. Пути Господни неисповедимы, – добавила она с легкой иронией, словно подмигнув девочке.

И исчезла, словно растворилась в воздухе, оставив после себя лишь едва уловимый аромат цветущих яблонь и легкий серебристый блеск на старом пне. Аленка вернулась домой, чувствуя странную смесь радости и тревоги. В душе распускался нежный цветок надежды, но вместе с тем ее терзало смутное предчувствие каких-то неизбежных перемен. Перемен, которые могли быть и радостными, и печальными одновременно.

Прошли годы. Аленка выросла, стала взрослой и серьезной. В прошлом остался северный военный городок, заснеженные сопки, вековой лес, полный тайн и загадок. Жизнь разбросала их с родителями по разным уголкам мира. Однажды, разбирая старые фотографии, пожелтевшие от времени, Аленка наткнулась на снимок мамы, сделанный вскоре после той волшебной встречи в лесу. На мамином лице, обычно таком усталом и печальном, сияла улыбка. Такая светлая, беззаботная и настоящая, какой Аленка не видела уже много лет. И тут, словно сквозь пелену времени, Аленка вспомнила девочку с пня, ее лучистые глаза цвета весеннего неба и слова о том, что исполненные желания, подобно брошенному в воду камню, меняют течение жизни, создавая волны перемен.

В тот день, когда Аленка загадала свое детское, бескорыстное желание, папе неожиданно предложили перевод на юг. В солнечный, теплый город у моря, где цвели сады, воздух был напоен ароматом магнолий, а по ночам стрекотали цикады. Мама расцвела там, как экзотический цветок, освобожденный от ледяного плена северной зимы. Она стала счастлива. Аленка, глядя на фотографию улыбающейся мамы, поняла, что настоящая магия существует. Иногда она приходит в самом неожиданном обличье – в образе девочки с глазами цвета неба, сидящей на старом пне в заснеженном лесу, готовой исполнить самое важное желание – желание ребенка, который хочет счастья для своей мамы.

И эта магия, хоть и принесла с собой горьковатый привкус разлуки и ностальгии, была самой настоящей и самой доброй в мире. И немного трагичной, потому что детство, проведенное в заснеженном военном городке, с его особым очарованием и детскими тайнами, осталось лишь в памяти, как полузабытый, трогательный сон, сотканный из снежинок, шепота векового леса и теплоты маминых рук. Сон, который всегда будет жить в самом сокровенном уголке ее сердца.

***

После шестого класса, как раз когда Аленка научилась виртуозно плести фенечки из мулине, судьба, с присущей ей иронией, решила круто изменить её жизнь. Родители, военные врачи, вечно колесившие по гарнизонам, словно кочевники в поисках лучшего пастбища, наконец-то признали очевидное: нормальное образование в таких условиях Аленке не светит. Переезды, смена школ, новые лица – всё это мешало девочке раскрыть свой, несомненно, огромный потенциал (во всяком случае, так считала бабушка София).

И вот на семейном совете, после долгих дебатов и взвешивания всех «за» и «против» (мама драматично вздыхала, папа задумчиво грыз карандаш), было принято судьбоносное решение: отправить Аленку в Москву, к бабушке. Мама, конечно, рыдала, представляя, как её ненаглядное чадо будет прозябать в каменных джунглях мегаполиса. Папа, хоть и держался молодцом, украдкой смахивал слезу.

Сама Аленка, с одной стороны, предвкушала московские приключения, с другой – грустила, расставаясь с привычным миром, с друзьями, с воображаемыми духами. Но, как истинный философ в душе, она понимала: это необходимо для её будущего. Да и перспектива наконец-то получить высшее образование и стать, например, известным археологом грела душу.

Договорились созваниваться каждый день и видеться на каникулах, если, конечно, папу с мамой не отправят в очередную «горячую точку». И вот, с тяжелым сердцем, но с искрой надежды в глазах, Аленка отправилась покорять Москву. В кармане у неё лежала заветная фенечка, сплетённая на удачу, и в голове роились планы. Начало новой главы жизни, полной неизвестности и волшебства, было положено.

Бабушка София – дама с безупречной французской родословной (по крайней мере, так она утверждала), профессор филологии, полиглот (она знала три иностранных языка) и просто кладезь мудрости – встретила Аленку с распростертыми объятиями и тщательно скрываемым ужасом. Внучка, с загорелым носом, веснушками, растрепанными косичками и в платье, по мнению бабушки, сшитом из занавески , казалась ей «бедным, диким цветочком», за которым требовался тщательный уход и немедленная культурная пересадка. Бабушка София, вооруженная педагогическим талантом и неиссякаемым запасом латыни, с энтузиазмом взялась за «селекцию и культивацию» внучки, мечтая превратить ее в истинную леди.

Аленка, привыкшая к свободе гарнизонной жизни, с трудом вписывалась в строгий распорядок бабушкиного дома. Завтрак ровно в семь утра, уроки музыки, французский, этикет – все это казалось ей пыточной камерой для живого воображения. Однако, бабушка София, будучи мастером психологических манипуляций, умела превратить даже самое скучное занятие в увлекательную игру. Например, историю французских королей она рассказывала так, словно это был захватывающий сериал с интригами, предательствами и любовными драмами.

Именно от бабушки Софии Аленка впервые услышала про «Пирамиду Маслоу». Бабушка, размахивая серебряной ложечкой с монограммой, объясняла, как важно удовлетворять все человеческие потребности по порядку, иначе – катастрофа! Аленка, грызя подаренное бабушкой экзотическое манго, которое ей казалось подозрительно похожим на переспелую тыкв), слушала вполуха, в голове у нее в этот момент роились гораздо более важные мысли: как бы незаметно сбежать в парк и построить шалаш для белок. Пирамида Маслоу? Ну и пусть себе стоит, Аленке и без нее жилось прекрасно. Она ведь жила вне пирамиды, в своем собственном, волшебном мире, где правили балом фантазия и свобода. А все эти «потребности»… пусть бабушка с ними разбирается.

Аленка, слушая бабушкины рассуждения о самореализации и прочих премудростях «пирамиды», хитро щурилась. Она-то сразу поняла, что жила вне этой странной конструкции. И речь шла не о географическом положении – хотя их московская квартира в сталинке на пятом этаже с видом на заросший сквер, где по ночам, казалось, бродили призраки дворовых котов, действительно, находилась на своеобразной периферии бабушкиного упорядоченного мира. Нет, Аленка существовала вне самой «системы», вне навязанных правил и ограничений.

Пирамида Маслоу, с её иерархией потребностей, представлялась ей не грозной каменной стеной, а скорее забавной пирамидкой из разноцветных детских кубиков. Кубиков, которые можно было переставлять, менять местами, строить из них замки и башни, а потом с лёгким сердцем разрушать и создавать что-то новое. Зачем залезать в готовые рамки, когда можно создать свои собственные?

Она ела, когда хотелось, а не по расписанию, и с одинаковым аппетитом уплетала бабушкины изысканные круассаны и ворованные яблоки из заросшего сквера. Спала, когда уставала от приключений (реальных и вымышленных), а не по будильнику. И, кстати, никогда не опаздывала в школу. Чувство безопасности ей давали не толстые стены сталинки, а собственная смелость и вера в чудо. А любовь… Аленка щедро дарила её всем вокруг, от бабушки до бездомного кота Васьки, который облюбовал их балкон. И получала взамен столько же тепла и ласки, сколько отдавала. Самореализация? Аленка и так уже была собой, яркой, неповторимой личностью, которой не нужны были никакие пирамиды, чтобы понять свой путь. Ей было хорошо просто быть. И в этом была своя, особая магия, которую не объяснишь никакими научными теориями. Эта магия – магия детства, магия свободы, магия жизни вне системы. И именно эта магия, как тонкая, хрупкая нить, связывала Аленку с миром, делая её жизнь наполненной смыслом и светом. И немного грустной, ведь детство не вечно.

И вот однажды, гоняясь за редкой бабочкой-павлиноглазкой, Аленка, с присущей ей бесстрашностью, забралась на самую верхушку старой яблони в заросшем сквере. Ветвь предательски хрустнула, мир перевернулся, и Аленка, словно подстреленная птичка, рухнула вниз. Результат – сломанная нога и горькое осознание бренности бытия.

Больница, с её стерильными белыми стенами и одинаковыми, как под копирку, лицами пациентов, стала для Аленки настоящим испытанием. В этом обезличенном мире, пропахшем лекарствами и тоской, она впервые ощутила острую нехватку чего-то важного. И это была не еда, хотя больничная каша оставляла желать лучшего, не сон, прерываемый ночными стонами соседей по палате, и даже не любовь, бабушка, конечно, навещала, но её рассказы о спряжении французских глаголов казались здесь особенно неуместными. Аленке не хватало «смысла». Её чудеса, её волшебный мир – всё это здесь казалось ненужным, чужеродным. Бабочки, белки, воображаемые друзья – они остались по ту сторону больничного окна, в том, прежнем, живом мире.

Аленка вылечилась, но что-то в ней безвозвратно изменилось. Тонкая трещина прошла по её душе, оставив легкий, едва заметный след грусти. Она вернулась в свой мир, вне пирамиды, но теперь видела в нём новую, скрытую иронию. Иронию мира, где твои самые заветные чудеса могут быть никому не нужны, кроме тебя самого.

Она по-прежнему творила свои маленькие чудеса – расписывала камни, сочиняла стихи, разговаривала с птицами. Но теперь в её улыбке, помимо детской непосредственности, появилась мудрая взрослость. Она поняла: жизнь вне пирамиды – это тоже жизнь, со своими радостями, потерями и неизбежной болью. И эта жизнь, со всеми её парадоксами и противоречиями, была «её» жизнью. И только ей решать, как её прожить. А бабочка-павлиноглазка… ну что ж, пусть летает. Мир ведь не рухнул от того, что она улетела.

***

Аленкина бабушка София, женщина с элегантной сединой и взглядом, способным остановить танки, была воплощением интеллигентности и стальной хватки. МГУ, филологический факультет – вот её видение будущего внучки. Археология же, эта пыльная, грязная, полная комаров и жары мечта Аленки, казалась бабушке чистой блажью, несерьёзным занятием для "девочки из хорошей семьи", которая должна сиять на светских раутах, а не копаться в земле. София даже представила себе, как Аленка, вместо изящных коктейльных платьев, будет ходить в рваных джинсах и иметь испачканные глиной руки. Ужас!

Когда Аленка, с блеском в глазах, объявила о своем желании поступить на исторический факультет, специализация – археология, бабушка София почувствовала, как её тщательно культивируемое спокойствие начинает трещать по швам. Она попыталась сыграть на чувствах внучки, инсценировав инфаркт. Бабушка с художественным талантом изобразила внезапное ухудшение: бледность, хватание за сердце, театральный стон. На её лице появилось выражение такой мучительной боли, что даже домашний кот жалобно замяукала.

Аленка, закаленная суровой жизнью северного военного городка, где мороз кусал до костей, а непогода была обычным делом, не поддалась на эту инсценировку. Она спокойно, почти безмятежно, присела рядом с бабушкой, взяв её морщинистую руку в свои. Её пальцы нежно гладили кожу бабушки. В её взгляде не было ни страха, ни колебаний – только глубокая, тихая печаль.