Безвыходное пособие для демиурга

Острые, волчьи скулы, нависшие седые брови. А еще он был лысым. Абсолютно. И это поражало больше всего. У него была очень странная форма черепа: неестественно огромный лоб и такой же затылок. В полумраке он казался инопланетянином: именно таким, какими их и рисуют.

Я припал на правое колено. Ритуально склонил голову:

– Приветствую тебя, старший брат.

Павел Александрович усмехнулся. Мурашки пробежали у меня по спине. Так, наверное, улыбается сытый хищник.

– И тебе мир, воин правды.

Магистр всегда выполнял все предписания этикета и никогда самопроизвольно не менял принятые речевые штампы Ордена.

В свое время, лет в пятнадцать меня сильно раздражало, что Сталин просто позаимствовал у нас термин «Старший брат», обозначающий в нашей иерархии не просто вышестоящее лицо, но именно человека, входящего в Магистрат. Этот титул носили двенадцать магистров. Тринадцатым был гофмейстер.

Младшими братьями у нас именуют тех, кто рангом ниже дозорных: студентов, новообращенных адептов, боевиков. Остальные: просто братья. Кстати: воины правды – инквизиторы от седьмой до девятой ступени. Младшие инквизиторы – всего лишь – искатели правды.

Но зато вождей и отцов народа у нас не было. Это Сталин украл у других секретных организаций.

– Но посмотри, как сердце радо!

Заграждена снегами твердь.

Весны не будет, и не надо:

Крещеньем третьим будет – Смерть4. – голос магистра показался мне вороньим граем.

Что он этим хотел сказать? При чем здесь Блок? Убить меня могли десятки раз. Незачем было везти чуть ли не через весь город, чтобы потом напыщенно передо мной картавить.

Я молчал, не поднимался. Колено начинало затекать. В груди снова шевельнулось инородное тело. Мне даже показалось, что существо, сидевшее во мне, знает эти стихи.

Условный пароль? Серый кардинал догадывается о том, что произошло у меня в квартире? Или это все психологические шуточки?

– Встань, инквизитор. – Павел Александрович щелкнул пальцами. Это прозвучало как выстрел.

Я поднялся.

– Значит, выбрали тебя, ну-ну. Московская перелетная птичка.

Я молчал. Я был окончательно сбит с толку.

Будет трибунал или нет? Ведь свою невиновность мне уже не доказать! Неуставное зондирование мозга с моей стороны было. Никого не волнует, как именно это произошло. Есть сам факт нарушения. Причем, дважды: поверхностный – в машине, и детальный – на кухне.

А еще имеется труп. Даже если смогут воссоздать точную картину происшествия, то мне от этого будет только хуже. Тогда, точно, костра не избежать.

Чужеродный сгусток энергии, словно почувствовавший, что я о нем думаю, снова зашевелился в районе солнечного сплетения. Знает, где обосноваться, гаденыш! Оттуда его не достать: слишком близко душа и сердце.

– А объясни-ка мне, воин правды, почему твой устранитель не стер память Кости и даже просто не записал ее на любой магнитный носитель? И отчего это за три часа до происшествия из твоей личной базы данных исчезли все документы, связанные с неудачей твоего любимчика Игоря?

Вот значит как: подслушиваем и подглядываем. Доверяй, но проверяй. Наши ряды должны быть чисты! Что ж, я всегда это знал.

– Вы же знаете все ответы, Павел Александрович.

– Конечно. – магистр демонстративно крутанул в руках хрустальный шар. – И даже предвижу будущее, как цыгане. Поэтому мы здесь. Здесь, а не в Москве.

От нехорошего предчувствия у меня засосало под ложечкой:

– В стране переворот? Что-то с матерью, с Аллой?

– Инквизитор! – покачал головой магистр. – Где ваше горячее сердце и холодный разум?

Я потупился:

– Мне предъявлено обвинение в убийстве. Чего вы от меня добиваетесь? Отказной? Выхода на пенсию по состоянию здоровья? Чего?

– Не кипятитесь, инквизитор. Пока еще инквизитор. – Павел Александрович встал и прищурился. – Похоже, мы сделали правильный выбор.

В дверь постучали.

– Входи! – это прозвучало как зов палача.

Я расправил плечи: смерть – это не конец, это этап пути. Меня так просто не сломить и не запугать.

Но вошел вовсе не боевик, а уполномоченный гофмейстера по незаконному использованию и злоупотреблению эгрегориальной пси-энергии. Я поднял глаза и заворожено уставился на Даниила Ивановича. В руках у него был обычный магнитофон со встроенным радио и проигрывателем MP-3 дисков.

– Пришло время кушать рыбные блюда. – сказал уполномоченный гофмейстера и включил магнитофон в розетку.

– Не мечите икру рыбы Фугу перед серыми свиньями, старший брат. – магистр положил хрустальный шар на подставку, стоящую на письменном столе и развернулся к нам с Даниилом Ивановичем.

От неожиданности я щелкнул челюстью.

Старшим братом может быть только магистр! И число старших братьев нельзя изменить. Новый приходит только после гибели одного из магистров.

Значит…

Кажется, я начал понимать.

Радио затрещало, и начало сухо вещать:

– Только что получено экстренное сообщение: в Москве на сорок третьем году жизни от сердечного приступа скончался бизнесмен Морозов Никита Аркадьевич. Дворянское собрание скорбит по поводу утраты одного из своих ярких представителей. Никита Аркадьевич был одним из самых известных спонсоров многих культурных акций Москвы. Его вклад в развитие киноиндустрии нельзя переоценить. Удивительно, что в завещании Никита Аркадьевич передает все свои сбережения в Фонд поддержки молодых дарований России…

Даниил Иванович выдернул шнур из розетки.

Теперь магистр и уполномоченный гофмейстера смотрели на меня с нескрываемым любопытством. Чего они ждали? Разве трудно было записать всю эту чушь на пленку, скрытого в этой же комнате, магнитофона? По части розыгрышей и шуток – Орден впереди планеты всей!

Но, предположим, что это – правда. Итак: гофмейстер мертв. Значит, в Москве начались уже не кадровые перестановки, а полный передел власти. А я сижу в подземном бункере с двумя магистрами. И им что-то от меня нужно.

– Он еще сомневается. – усмехнулся Даниил Иванович. – Он нам не верит: думает – дурачим.

– С инквизицией всегда так. – в тон уполномоченному гофмейстера поддакнул Павел Александрович.

– Мир так переменчив. Кто знает: не окажетесь ли вы на дыбе раньше меня. – это сказал я, но вдруг не узнал собственного голоса. – Да и кто сказал, что призвавшие станут выше призванного?

Удивительно, но я больше не чувствовал страха перед тем, кто жил во мне, я совсем не ощущал чужого присутствия.

– Инквизитор? – лысая голова магистра хищно наклонилась, точно у летящего орла, высматривающего в поле суслика.

– Великий Инквизитор! – поправил я.

По всему моему телу от солнечного сплетения разлилось тепло.

И в тот же миг я почувствовал, как нити заклятий высшего уровня потянулись ко мне от обоих собеседников. Магистр и уполномоченный гофмейстера пытались прозондировать мою душу. И не просто так, а через сканер, подключенный к энергии эгрегора Ордена. Такой атаки не может выдержать никто. Если бы я оставался человеком, то, скорее всего, умер бы или сошел с ума. Но сейчас это казалось детской забавой. Я просто взмахнул рукой и обесточил сканер, а заодно и обоих этих умников.

Магистр и уполномоченный гофмейстера отлетели к стене, но не упали, удержались на ногах

– Дождались. – всхлипнул Даниил Иванович и рухнул предо мной на колени.

Магистр тоже склонил голову.

Значит, все-таки, ждали. Ходили за тем Костей по пятам. А ведь я знал, что дух Великого Инквизитора, вызванный из небытия, вселяется сначала в первого встречного, а потом ищет нас, служителей Ордена.

Но я всегда думал, что это – сказка, страшилка для первокурсников, такая же, как для первоклассников – байка о бегущих по стенке глазах, о черной руке или о Пиковой даме.

Да, я всю жизнь рвался к власти, но не думал, что получу ее такой ценой.

Странно, но, слившись с духом, я по-прежнему оставался самим собой. Я мог думать как человек, принимать решения. Меня никто не контролировал изнутри. Я понял, что сросся с той сущностью, которая проникла в меня. Теперь я не боялся костра.

Я понял, что я пришел навести порядок в нашем Ордене. Я – карающий меч распоясавшейся в наше время инквизиции. Мои личные цели оказались идентичными устремлениям Великого Инквизитора.

Через неделю все мы: и ребята, что последовали за мной в эту ссылку, и маги, которые призвали меня в мир, – все мы окажемся в Москве. Сначала на коллоквиуме, а потом и на Совете Магов. Я уже знал, что пост гофмейстера у меня в кармане. Но я знал и другое.

Я – Великий Инквизитор, и я пришел в мир не для того, чтобы вкусно есть и сладко спать. Я, действительно, – старший брат человечеству. Я не стану останавливать возросшие политические амбиции Америки. И не помогу Китаю. И тем более не сунусь во внутренние дела России. Грядущая война неизбежна.

Людей на земле всегда было семь миллиардов. Я имею в виду бессмертные человеческие души, которые постоянно перерождаются. Всего семь миллиардов. А цель инквизиции еще и в том, чтобы постоянно сдерживать численность населения. Ведь когда люди начинают плодиться как кролики, мы просто вынуждены принимать ответные действия. Мор, тиф, чума, ядерная бомба – мы не чураемся никаких форм массового уничтожения.

Еще три века назад цикл перерождения душ составлял 300 – 400 лет. Сейчас между смертью и рождением проходит 20 – 60 лет. Человечество на краю гибели. Но люди не догадываются, что с ними случится, если вдруг их народится более семи миллиардов.

На самом деле проблемы перенаселения нет, и никогда не будет. Семь миллиардов душ – это предел, за который человечеству не шагнуть. Часть из этих душ (около миллиарда) не может перевоплотиться: они привязаны к замкам, пирамидам, мавзолеям, к местам массовых побоищ.

Значит, если людей станет больше шести миллиардов, то начнут рождаться люди без души. Или – с душами иных: гоблинов, троллей, чертей. Всех тех, кого люди благополучно вытеснили с Земли.

Так что царство Зверя – это не метафора, это результат неправильной демографической политики. Любой клон не проживет больше года, потому что созданная учеными органика отторгает души. Клонирование – это попытка встать на место бога. Она обречена на провал, но только до тех пор, пока не удастся сгенерировать клон души. И это время близится.

Но во всех мирах: и в идеальном, и в нашем – количество душ ограничено. Оно постоянно. Семь тысяч – это предел. Но если на Земле все люди родятся одновременно, то жизнь остановится. Вот и все.

Я пришел, чтобы понять, зачем, вообще, нужно было являть человечеству обе стороны души Христа. Я пришел с новыми технологиями. Мои предшественники уже подарили миру Интернет, который оплел всю землю. В информационной войне победила Инквизиция.

Я не допущу прихода Зверя. Но я уничтожу и обоих посланцев: и Искусителя, и Искупителя. Я хочу посмотреть на мир, лишенный обеих половинок души Мессии.

Я – Великий инквизитор, человек по имени Лев.

Я пришел, чтобы посмотреть: насколько человек разумен и хватит ли у него сил остановиться на краю пропасти?

Если нет, – мир изменится. Глобально и навсегда.

Если да, то я сам обрушу на Землю катаклизмы. У меня нет выбора.

Скоро мы будем в Москве.

Правь. §2. С той стороны

Проснулся я от смутного ощущения тревоги. Тяжелый, удушающий сон про инквизитора все еще стоял перед глазами. Вернее даже не так, во сне инквизитором был я сам. Имя у меня там было другое, кажется, – Лев Григорьевич, однако, я смотрел на мир даже не его глазами, а своими, но из него, изнутри этого человека. Это как будто я тайно прокрался в чужие мозги и сидел там, в чужой голове, выглядывая в реальность через замочную скважину.

Понять, о чем думает другой человек, как из личных впечатлений, образов и представлений вдруг зарождается новое подлинное знание – это сродни открытию второго дыхания. Не слиться сознанием с другим человеком, остаться собой, пусть во сне, находясь в шкуре другого, – это ли не главное искусство, которым должен мастерски владеть настоящий писатель, мастер мистификаций?

Всегда, краем сознания, помнить, что ты сам и твои персонажи – не одно и то же, – это балансирование на канате, протянутом над пропастью безумия. Но именно эта дорога и завораживает!

Несколько секунд я вообще не мог понять, где нахожусь.

Я не был внутри подлого инквизитора, но и не дома, отнюдь.

Похоже, я уснул во сне.

Правильно, я же собирался написать гениальный мистический роман, вот мне и приснились страшилки. Ладно, никого хоть цепями не приковывали и на кострах не жгли – и на том спасибо. Еще легко отделался.

В общем, наверное, я не буду писать роман об инквизиторе: слишком это заезжено. Да и потом, ну их на фиг, эти высшие магические чины: они маму родную сожгут и не поморщатся. Я даже понимать не хочу, что за бардак в их головах!

Я, конечно, писатель, но если я стану так вживаться во все роли каждого своего персонажа, то, лет через десять, как я отличу себя настоящего от себя же выдуманного?

Ну, точно, это все мне приснилось здесь, в странной стране, куда я попал прямехонько из собственной кухни.

Побег из пещеры, где бродят призрачные монахи, где из облаков на тебя смотрят раскосыми глазами – все эти впечатления словно были вытеснены более сильными эмоциями из приснившейся жизни инквизитора Льва Григорьевича.

Сон был так ярок, что настоящая часть моей жизни словно бы выпала, превратилась в смутное припоминание. В этом был явный парадокс сознания.

Даже проснувшись, я все еще думал о сюжете романа, о том, как именно душа Великого Инквизитора вселяется в человеческие тела.

Мне казалось, что во всем этом есть какой-то обман. И, на самом деле, во сне совершено другая сущность выдает себя за душу Великого Инквизитора.

Я понимал, что мне привиделось такое, что никогда раньше не могло придти в мою голову.

Ордена, тайные Ложи и оккультные знания – все это интересно, но, положа руку на сердце, я знаю обо всем этом столько же, сколько любой обыватель. И как у меня все во сне это ловко срослось и сплелось в единый клубок – сам не понимаю.

Я уснул на пяточке горного утеса, похоже в тот самый момент, когда поднялось солнце. Сейчас камни были уже горячими. Собственно, солнцепек меня и разбудил. А я и не знал, что умею спать сидя! Слава богу, что во сне я не дернулся и не свалился вниз, иначе я бы, точно, сломал себе шею.

Сильно хотелось пить. В животе урчало от голода. Затекшие ноги покалывало, но встать на них я пока не решался.

Пришлось ждать, пока онемение отпустит.

Когда руки, шея и ноги начали нормально функционировать, я распластался на скале, точно ящерица. Несколько раз камни под ногами крошевом летели вниз, в зияющий мраком каньон. Я содрал себе до крови руки и ступни. От этого кожа стала скользкой.

Да, спускаться с отвесной скалы, не имея под рукой ни веревки, ни друга – удовольствие, надо сказать, ниже среднего. Мне казалось, что я непременно сорвусь вниз, и от этого сводило живот.

Но я уже загнал себя в такое положение, где можно было лишь спуститься или разбиться; и я отчаянно цеплялся за жизнь и за выступы скалы.

Камни были теплыми. Они еще не обжигали пальцы, и поэтому я спешил оказаться внизу до того, как спуск превратится в настоящую пытку.

В общем, скала оказалась не такой уж и великой. Часа через полтора я был внизу.

Но когда я спустился, оказалось, что петлять в подножии скал – тоже не увеселительная прогулка. Я то поднимался вверх, то сбегал в котлованы.

Солнце набирало силу и палило нещадно. А воздух словно застыл. Идти нужно было быстро, потому что пласты земли часто и внезапно разрывались горными породами, а камни буквально обжигали ступни. Ненавижу горы! Вернее, ходить по ним босыми ногами!

Вот за что меня вышвырнули сюда? Я еще понимаю, если бы кто-то сам хотел жениться на Лере, и таким вот образом избавился от соперника.

Конечно, у Леры были ухажеры, не без этого. Стаса я даже знаю лично, но какой из Стасика черный маг? Парень, как парень…

Все, скалы кончились. Внизу подо мной простиралась благословенная равнина. Просто степь. Не было здесь ни возделанных полей, ни реки, но зато не будет больше этой дурацкой дороги то вверх, то вниз.

Где-то вдалеке маячили деревья, стоявшие отдельно от всего мира одиноким колком, островком леса.

Вот туда я и направился. Где деревья, там, непременно, есть вода, пусть даже грунтовая. И тень. И, если повезет, – пригоршня ягод. Или можно просто разжевать листья – в них есть влага: горькая, отвратительная, но это лучше, чем ничего.

Я оглянулся, высматривая лучший спуск, как вдруг мой взгляд зацепился за некоторую неестественность пейзажа. Слева скала как-то странно обрывалась, точно именно здесь и был край земли.

Я помотал головой, но ничего не изменилось. Мне, по-прежнему, казалось, что скала отрезана гигантским ножом, точно кусок торта.

Все, хватит! Один раз я уже сползал к черному алтарю!

Но ведь меня отпустили живым. Может быть, высшим силам нужно, чтобы я все увидел своими глазами? Писать правду легче, чем выдумывать. Только потом не нужно замыкаться на своей правдивости, а в ответ на обвинения в фантастичности написанного лишь широко улыбаться всему миру, типа, вот такой я выдумщик!

Кто бы меня сюда не зашвырнул, он знал обо мне больше, чем я сам.

Нет, я не пойду туда. Ни за что! Там опять будут камни, обжигающие ступни. Там нет тени и ветра. Там нет воды. И, вообще, я там ничего не забыл! А впереди – деревья, блаженство. Может быть, даже птички поют.

Подумаешь, миражи! Что я научных статей не читал? Земля круглая, даже во сне она не может меняться. А все эти галлюцинации возникают от обезвоживания организма. Нужно просто идти и идти вперед. Когда-нибудь меня непременно найдут люди!

За этими мыслями я так и не заметил, как оказался у той самой таинственной скалы.

Странно устроен человек. Я ведь не собирался впутываться в очередную авантюру, но вот я здесь. Ерунда какая-то.

Я оглянулся на колок леса и только рукой махнул. Туда я еще сто раз вернусь, а здесь пахло тайнами и приключениями!

Я осмотрелся. Это было потрясающе: скала, и в самом деле, оказалась плоская, точно ее лазером разрезали, а вторую половину – утащили на строительство египетских пирамид. Я потрогал поверхность камня: холодная. Еще одна загадка. Не успела нагреться, потому что большая площадь? Все может быть.

С замиранием сердца я лег на живот, подполз к самому обрыву, и глянул в бездну.

Этого просто не могло быть. Ровный срез скалы терялся во мраке. Похоже, дна здесь не было. Меня замутило от ужаса. Я откатился в сторону, тяжело дыша.

Вот как, на самом деле, устроен мир, в который я провалился! Земля покоится на слонах. Слоны – на черепахе. Черепаха плавает в океане вселенной. Чушь какая-то! Средневековая.

На русский лад не лучше: ларец на дубе. Утка в ларце. Яйцо в утке. Игла в яйце.

Вытерев пот со лба, я сел. Все, приплыли! Напишу я теперь истинный мистический роман. Ага, для античных читателей, – те не только поверят, но еще и проникнутся.

Но, с другой стороны это не мой мир, а в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Вот как я здесь, вообще, оказался? Сходил покурить на кухню – и привет семье!

Может быть, я просто уменьшился?

А что? Это многое бы объяснило. Вот сейчас, например, я путешествую, скажем, по столу. И дошел до его края. Рельеф местности понятен. У меня вечно все везде валяется. Деревья – это цветы на подоконнике. Стол стоит вплотную с подоконником. Добраться до зелени вполне возможно.

А вижу я не реальный мир, а преломленный, искаженный, но понятный моему глазу, потому что у меня, скажем, шок от внезапного уменьшения. Или, здесь пролито наркотическое зелье. Или от включенного Лерой «ноута» идет излучение безобидное для больших людей и галлюциногенное для таких букашек, каким я стал.

Не плохо для рассказа, но не ново. Да и скучно. И совсем не страшно для читателя. А лично мне от этого: не жарко и не холодно.

Одно плохо: назад отсюда никогда не вернуться. Лучше бы меня отправил сюда какой-нибудь маг, нуждающийся в том, чтобы я написал нужный ему роман. У меня тогда был бы реальный шанс вернуться в нормальную жизнь.

И, потом, что это была за пещера с туманами и глазами? Какой-нибудь процессор или материнская плата?

Чушь полная. Ноутбук в комнате, а не на кухне.

Мне легче поверить, что в Тибетских пещерах в летаргическом сне пребывают все представители погибших цивилизаций на случай нового заселения земли после атомной войны. Эдакое резервное копирование для сбоев системы. И это им я понадобился, как самый выдающийся представитель хомо сапиенса. Или как самый статичный и заурядный… И я сейчас сплю в пещере, а это все мне снится. Звучит очень ободряюще!

Я снова бросил взгляд в сторону загадочной скалы.

Что-то влекло меня туда, но не в пропасть. Я хотел посмотреть на скалу с той стороны. Со стороны пропасти. Я понимал, что это сумасшествие, чистое самоубийство.

Но что здесь, в этом мире, вообще, нормальное?

Вопрос был только в том, как это сделать? Спустится вниз по веревке? Перескочить на ту сторону? Вот только как, если той стороны вообще не существовало?

Похоже, мой ночной кошмар слишком затянулся.

У пропасти всегда есть края. Любой разлом в земле можно обойти, при условии, конечно, что если его часть не затоплена водой.

Вот оно! Ну, конечно же, как же я сразу не догадался. Обрыв просто затоплен газом, вот почему я ничего не вижу!

Раз в этих скалах есть тайный алтарь, наверняка, должны быть и странные тропы, скрытые вуалью невидимости. И одна из них пролегает именно здесь. Именно по ней ушли монахи в наш реальный мир.

Я смотрел на пропасть, в которую обрывался мир и думал, что за последние столетия человек не просто разучился верить в чудеса, но и даже молиться, разговаривать с более духовными существами. Наверное, я бы не так сильно боялся, попади я сюда, кажем, из Франции XII века.

Я сосредоточился. Что ж, в моих логических выкладках могло таиться зерно истины. Я взял камень и бросил его в пропасть. Камень глухо стукнулся, отскочил и повис в воздухе над пропастью, точно лежал на земле.

Я покрылся холодной испариной: угадал! Здесь есть тропа, выводящая в реальный мир. Не понимаю, как ее сделали невидимой, но это уже и не важно. Возможно, из расщелины поднимается какой-то психотропный газ. Или еще что-нибудь, объяснимое с точки зрения физики, но непонятное пока для меня.

Нужно успокоиться. Все, что я делал здесь, полагаясь на интуицию, было правильным. Мои городские мозги оказались не только бесполезными, но и смертельно опасными. Послушал бы я голос рассудка, и где бы сейчас был? А так у меня забрезжил луч надежды.

Единственное, о чем думать совсем не хотелось: а вдруг эта тропа ведет обратно, к алтарю?

Чтобы пройти над бездной по невидимой тропе есть два варианта: искать дорогу ногами или посыпать бездну песком.

Но здесь были только камни. И я решил не торопиться. Я не пошел по невидимому мосту, я по нему пополз. Он обжигал грудь. Тогда я встал на четвереньки. Так даже удобнее было нащупывать края моста над пропастью.

Часа через три ползания на корячках туда и обратно за очередной группой камней, в воздухе, как сигнальные столбы по обоим краям моста лежали булыжники. Теперь можно было ходить, ничего не опасаясь, даже бегать.

Я не хотел признаваться самому себе, но сделал я все это не только для того, чтобы перебраться на ту сторону, но, чтобы, в случае необходимости, можно было быстро вернуться назад. Кто знает, что там, на другой стороне?

Когда я дошел до середины моста, я медленно развернулся. Нужно же было получше рассмотреть скалу. Ползая на коленках туда и обратно с камнями, я ничего толком не разглядел.

Ну, так и есть! В скале была спрятана глубокая ниша, а в ней сидела гигантская каменная статуя. Наверное, какой-нибудь Будда. Кто ж их разберет, этих богов: они все какие-то одинаковые.

Что ж, это многое проясняло. Я, точно, еще на Земле. Ни какие инопланетяне для своих зловещих опытов меня не похищали.

Я помахал статуе рукой.

Бог помахал мне в ответ.

Секундное оцепенение, и я рванул прочь, не разбирая дороги. Большего ужаса в своей жизни я еще не испытывал! Статуи живыми не бывают! И не могут быть, в каких бы скалах они не прятались!

Я бежал, ни о чем не думая, хватая ртом воздух. Внезапно выступившие слезы туманили зрение, я мчался, точно в тумане. Мост показался мне в два раза длиннее, нежели он был на самом деле.

Когда я оказался на той стороне, то остановился и оглянулся.

В скале не было ни ниши, ни бога.

Меня трясло. Я понимал, что это – скорее всего, галлюцинация.

А если нет?

Вернуться и проверить?

Нет, а вдруг там, и вправду статуя, которую видно лишь с середины моста? Шутка странных монахов?