Было и не было

– А разве обязательно видеть, чтобы знать? – Японец с самодовольством откинулся на спинку стула, гордый своей мудростью. Медаль! Несите скорее медаль! Герою нужна медаль! Срочно! – Я видел много слепых от рождения людей, и все они знали, что солнце яркое и круглое, а вода – прозрачная и красивая.

– Им просто об этом сказали, вот и все.

– Возможно. Но кто им объяснил, что значит «прозрачно» и «ярко»?

Так, ладно, первый раунд Японец выиграл, пускай порадуется. Впереди еще целых одиннадцать, так что бой предстоит долгий. Бдзинь!

– Но ведь вы не для того сюда пришли, чтобы рассказывать о слепых и о солнце, правильно? – нарочито вежливо спросил я. – Есть ведь и другая причина?

Японец прищурился и вдавил окурок в пепельницу, которой, ей-богу, раньше на столе не было.

– Можно сказать и так, – растянул он мультяшным котярой. – Люди ничего просто так не делают, ты, наверное, уже хорошо об этом знаешь.

Я промолчал.

– Но мои мотивы я бы не назвал «причиной», – продолжил со вздохом Японец немного погодя. – Скорее это потребность, необходимость.

– И вы хотите, чтобы я вашу потребность удовлетворил?

– Зачем так пошло? – рассмеялся он. – К тому же и потребность эта не моя, а твоя.

– То есть как моя?

– Ты звал меня, вот я и пришел.

Так, стоп. Что значит звал? Кричал во сне? Окликал по подворотням? Думал о нем? Ничего подобного, а если даже и думал, то не ему читать мои мысли. Хотя…

Хотя никаких хотя. Это очередная уловка, вроде: «Сделаю так, чтобы он оказался во всем виноват, и тогда моя взяла». Ага, ага, раскусил я тебя, хитрый Японец, раскусил.

– Ты зря, Альберт, полагаешь, – заговорил он, словно я высказал все свои мысли вслух, – что я хочу с тобой бороться или пытаюсь, как у вас говорят, припереть тебе к стене. К чему мне это? Я уже не такой молодой, чтобы растрачивать силы на пустое бодание. Мы не враги, Альберт.

– А кто мы? – вырвалось у меня. Чувствую, в тот миг я был похож на ребенка, в котором любопытство пересилило все обиды, и он вновь начал разговаривать с родителями.

– Я владелец бара, а ты – студент. Оба мы – обычные люди, мужчины, в какой-то мере даже симпатичные…

– Исчерпывающий ответ.

– А ты что хотел? Быть особенным мальчиком? Попасть в сказку и встретить за стаканчиком виски волшебного азиата?

– Нет, но…

– Если «но», то уже никаких «нет», – отрезал Японец и впервые за время наших «свиданий» полоснул меня раздраженным взглядом. – Думаешь, я со зла напоил тебя коктейлем, затем наслал на тебя сны и изменил тебе лицо? Думаешь, я…

Японец внезапно замолк, и я понял, что он взболтнул то, чего взбалтывать было совсем необязательно. Теперь моя очередь атаковать. Бдзинь!

– Что? То есть вы знали про чужое лицо и про сны?!

– Я не…

– Откуда же? Может, потому что вы их сами и создали?

– Альберт, да каким же образом?! – вскрикнул Японец и попытался закурить, но зажигалка выскочила из рук и со звонким клацаньем прыгнула под стол. – Я же не Бог и не Дьявол, чтобы такое вытворять!

– А кто вы?

– Обычный владелец бара!

– Тогда откуда вы знаете про сны и про лицо?

– Да потому что… потому что… ай! – Японец выплюнул сигарету, которую все еще держал в зубах, и поднялся. – Пойдем, Альберт, пойдем, я тебе покажу.

– Куда?

– На улицу! Куда же еще?

Японец просеменил до лестницы, и я кинулся вслед за ним. Шустрый, мать его, старикашка! А говорил: «Я не такой молодой, годы не те…» Ага-ага, что еще расскажите, мистер Чешу-по-ушам?

Мы быстро спустились на первый этаж, минуя гостиную, и остановились в парадной. Японец распахнул дверь и вытолкнул меня на крыльцо. Я замер.

– Ну, видишь?

Я не смог ответить. У меня не хватило сил, чтобы подавить охватившее меня смятение. Вокруг не было ни укатанной для машины дороги, ни поникших елей, ни сугробов, что я видел каких-то полчаса назад. Вместо них громоздились четырехэтажные дома, с барельефами и скульптурами, точь-в-точь как из позавчерашнего сна.

– Полезай, – бросил Японец и показал на лодку.

Лодка! У нижних ступеней покачивалась настоящая лодка! Нет, реки под ней не было, была лишь белая пелена, похожая на бурлящий, только-только выпавший и повисший над землей снег. О боже…

– Полезай, – повторил Японец и ткнул меня в спину.

Кое-как я оторвал ноги от крыльца и уселся на дальнюю от нас перекладину. Японец примостился сзади, отчего лодка приподнялась носом кверху. Мы отчалили. Не знаю, каким образом нас понесло вперед, но весел в уключинах я не заметил. Да и стоит ли удивляться? По-моему, запас удивления уже давно иссяк.

– Смотри внимательно, – прошептал Японец. – Может, что-нибудь и увидишь.

Я смотрел. Смотрел, но, как ни странно, ничего не видел. На этот раз окна были либо зашторены, либо окутаны дымкой, из-за которой не пробивался даже свет от зажженных ламп. За ней, за этой дымкой, свет походил лишь на бледную тень самого же себя.

Минут пять или семь (или сто двадцать семь) мы так и плыли, в тишине, в призрачном спокойствии, рассматривая дома. Ну и пускай, думал я, пускай ничего не увижу, зато останусь в блаженном неведении. Покатаемся на лодочке, а там уже и домой…

Но слишком рано я начал себя успокаивать.

В одном из окон все-таки горел свет. Причем такой яркий, такой насыщенный, словно разбрызганный кистью Ван Гога. Его сияние раздавалось настолько далеко, что и стены противоположных домов замазались, если можно так выразиться, разводами густой краски. Мы подплыли к дому почти вплотную и остановились. Окно было на первом этаже.

– Смотри, – кивнул Японец, и я прильнул к выступу в стене.

Сначала не было ничего необычного. Типичная квартира – несколько старомодная, с обилием красно-черных ковров и хрустальной посуды. У одной стены – диван, у другой – комод и телевизор. Все как у всех.

Затем в комнату вошел молодой мужчина. Старше меня года на три или на четыре, он выглядел так же старомодно, как и его квартира. Выцветшая рубашка в клеточку, кальсоны с оттянутыми коленями, и рыженькие усы. Этого мужчину я видел впервые, но что-то в его озабоченно рыщущем взгляде показалось мне очень даже знакомым, словно вырванный фрагмент из давно забытого сна. Рыженькие усы…

– Узнаешь? – шепнул на ухо Японец, заговаривая, словно продавец с восточного рынка.

Я покачал головой.

– Ну, это ненадолго.

Я вновь переключился на мужчину. Тот разворошил стопку бумажек на рабочем столе и вытащил учебник. Да, именно учебник. Хоть и невозможно было прочитать размытые буковки с форзаца, я все равно угадал в этой книге фетиш моей ненавидящей души. Уж что-что, а «научную книгу» учую, даже если буду валяться изъеденный червями в могильной канаве. Услышу, как хрустят страницы многотомной пытки и…

Господи! О, господи! Я отшатнулся от стены. Лодка качнулась вбок, и доски предательски резко скрипнули. Услышав их, мужчина бросил книгу и тут же подбежал к окну. Я быстро свалился на дно, чтобы он нас не заметил. Пронесло. Пронесло, но… О, господи! Теперь я все понял! Усы, учебники… Ай да Японец, ай да сукин сын! Куда же ты меня приволок, зараза такая, а? Расквасить бы тебя мордой…

Но не время, не время убивать подлого старикашку, пусть еще помочится на старости лет в штаны. Надо продолжать смотреть!

Я вскочил на ноги и вновь припал к окну. На звуки моей борьбы с эмоциями и осторожностью, прибежала женщина, нет, девушка, нет…

– Коля! – вскрикнула она. Ее затравленные глаза испепеляли материнской злобой всякий шаркающий уголок. – Коля! Ты мне ребенка разбудил! Не мог бы потише листать свои учебники?!

– Но я же… я же…

– Я же! Я же! Хуяже! Сейчас сам пойдешь укладывать, раз такой умный!

– Ань, стой… – попытался мужчина, которого звали Колей (ага, а я и не знал), но писк младенца заставил девушку урвать в другую комнату быстрее звука. Вновь наступила спасительная для мужчины тишина.

Взявшись за учебник, Коля решил отвлечься делами, но не смог. Мысли и только что перенесенное потрясение не дали ему сосредоточиться. Он откинул книгу на стол и глубоко вздохнул. На его щеке я заметил маленькую-маленькую слезинку, что мышкой скользнула по подбородку и скрылась в вороте рубахи. Коля плакал.

– Как ты? – спросил Японец.

Я повернулся. На этот раз морщинистые складки на лбу и у рта если не сочувствовали, то хотя бы не горели злорадством. Впрочем, Японец и раньше не выглядел демоном, сующим доброму человеку палки в колеса, мне просто требовалось обвинить кого-нибудь в той ерунде, что со мной происходит. Не все ли люди так делают? Не табуретку ли мы ругаем, когда спотыкаемся? Не море ли мы наказываем, когда попадаем в шторм? По-моему, ответ очевиден. Да, на самом деле Японец не был злодеем, злой крысой из мультика, жаждущей захватить мир, – проблема в том, что он просто был. Был, когда лучше было не быть. Как табуретка, будто бы на заказ принимающая человеческие пальцы в ночной темноте.

– Нормально, – скрипнул я и откашлялся, чтобы больше не скрипеть.

Японец положил руку на мое плечо и, следка надавив, усадил обратно в лодку. Я уставился на него, мол, куда же теперь, папаша, двинем? Он лишь пожал плечами. Какая, в общем-то, разница? Все, что нужно, я уже увидел. Смотреть больше нечего. Везите меня хоть на лекции, мне плевать.

Из рыхлого снега неожиданно вынырнули весла. Японец схватился за них и погреб в сторону Микиного дома, откуда мы и приплыли. Мои глаза начали потихоньку закрываться, и вскоре меня окутал легкий, беззаботный, весенний сон…

***

– Ну что, Альберт Николаевич, снова изволили вздремнуть?

Я открыл глаза. Надо мной навис Мика. За его спиной ухмылялись Ил и Крот, довольные своим превосходством бодрствующих над спящим. Я отлип от пропитанного потом дивана и попытался сообразить, сколько сейчас времени. Не получилось.

– А что вы тут делаете? – логично осведомился я.

– Как что? – удивился Мика. – Мы так-то уезжать сегодня собираемся, или ты уже передумал?

Я медленно покачал головой и протер глаза. Мика тем временем уселся на стул и закурил. Крот вымолил у него сигарету и тоже вступил в ряды самоубийц.

– А разве ты здесь куришь?

– А с чего ты взял, что нет? – Мика стряхнул кончик «Мальборо» над пепельницей, которая стояла на столе.

– Я раньше не видел.

– А разве обязательно видеть, чтобы знать? – Мика с самодовольством откинулся на спинку стула, гордый своей мудростью. – Я видел много слепых…

– Заткнись! – крикнул я. – Мика, заткнись!

– Альберт, я…

– Мика, пожалуйста, помолчи! Дай мне подумать.

Я сжал виски ладонями и на полную мощность завел катушку мыслей. Что бы это могло значить? Очередное дежавю? Или странное совпадение? Но бывают ли совпадения настолько точными? Мика произнес ту же фразу, что и Японец. «А разве обязательно видеть…» Более того, он даже сделал то же самое, то же самое, понимаете? Вы это понимаете? Если да, то объясните, пожалуйста, мне. Вот лично я…

– Господи, его сейчас вырвет! – взмолился Крот, и меня действительно вырвало. Все, что я съел вчера и сегодня непосильным трудом, расплылось по ламинату смердящей лужицей. Ил вскочил со стула, чтобы мне помочь, Крот побежал вниз, чтобы его самого не вырвало, а Мика продолжал курить то ли глубоко ошарашенный, то ли просто равнодушный.

– Я сейчас принесу тряпку, – наконец-то нашелся он.

Вскоре лужица на полу превратилась в неприятное воспоминание. Тряпку, сгребшую переваренную пиццу, йогурты и даже пиво выкинули в помойку. Крота, хоть он и пытался сопротивляться, вернули за стол. Настроение у всех заметно подпортилось.

– Альберт, ты это… в следующий раз предупреждай заранее, если что, ладно? – попросил Мика. – Все-таки убирать не очень приятно.

– Ладно, – согласился я, совершенно не понимая, как можно предупреждать заранее о неконтролируемом процессе. Это же не рвота от переедания, которая чувствуется за километр. Это нечто особенное: страх, волнение, отвращение в конце концов. Только вот чего? И к чему? Непонятно.

– И все-таки куда мы поедем? – подал голос Крот.

– Куда захотим, туда и поедем, – ответил Мика.

– Я бы в Испанию скатался…

– А чем тебе Италия не угодила? Там, говорят, такие девушки… Сами на тебя прыгают.

– Можно и в Италию, раз на то пошло, – мечтательно произнес Крот. К сарказму он обращался по имени и отчеству.

– А если серьезно, – сказал Мика, – я уже подобрал домик в Брянской деревушке. Двухэтажный, три спальни, огород, все дела.

– Это что, как в Простоквашино, что ли? – скуксился Крот.

– Если тебе так проще, то да, пусть будет, как в Простоквашино.

– Тогда, чур, я человек, а не собака или кот.

– Это по определению невозможно, – заметил Ил.

– Почему?

– Ну-у… спускаешься на второй этаж, поворачиваешь направо, идешь до конца коридора. Там будет дверка с круглой ручкой, поворачиваешь ее, заходишь. Делаешь оборот левым плечом на девяносто градусов и смотришь. В отражении все и увидишь.

– Да ну тебя на хрен! В книжечках свои шутки пиши, а меня не трогай.

– Так, все, – скомандовал Мика. – Собираемся и выходим. Альберт, ты готов?

– Да, все нормально.

– Тогда складываем вещи и грузим в машину. Пора выезжать.

– А мы что, на твоем катафалке поедем? – спросил Ил.

– Ну да. Есть другие предложения?

– Просто это немного странно, что четверо подростков приедут на огромном «Мерседесе» в какую-то задрипанную деревушку. Нас там все сразу возненавидят, как буржуев.

– Ил, ты что, ни разу в деревне не был? – улыбнулся Мика.

– Был. В детстве.

– Поверь, когда у тебя такая машина, тебе в глаза без восторга и смотреть не станут.

– Это в глаза, а за спиной?

– А за спиной тебя и без машины заплюют, так что ты ничего не теряешь. Ладно, реально уже пора выходить, ехать еще целые сутки. Собирайте вещи.

По приказу Мики мы встали и побрели укладывать дорожные чемоданы в виде портфелей со сменными трусами и футболками. К счастью, я не забыл прихватить с собой телефон и зарядку к нему. Пусть останется хоть что-то из прошлой жизни, если вконец осточертеет ярмо пахаря или копателя огорода. Все-таки универ мне больше не видать, как не видать и Японца, и бар, и коктейль… Впрочем, без них ведь тоже можно неплохо прожить, правда?

Через четверть часа мы были готовы к отъезду. Сумки погрузили в машину, машину выгнали на дорожку, дорожку оставили как есть. Я посмотрел на дом в последний раз. Пробежал взглядом по величественному крыльцу, обласкал зажмуренные окна второго этажа и остановился на мансарде. Солнце ушло за тучу, поэтому панорамные стекла, разделенные носом-перегородкой, приоткрывали запрятанное внутри убранство. Милые часики на стене, стол с бамбуковыми салфетками, книжная разноцветная полка…

Я помахал им на прощание рукой. В ответ, словно отдуваясь за полюбившиеся мне предметы, растянулась до боли знакомая заманчиво-вежливая улыбка.

Японец…

Часть вторая

Игнатьевское

Глава 1

Слышите? Чап-чап-чап. Это талый снег капает на просевшие сугробы, лужи и мясистую землю, обнажившую свою черную мякоть. Чап-чап-чап. Весна! Как долго я ее ждал! Но давайте по порядку.

Месяц назад Мика, Ил, Крот и я переехали в Брянскую область. Наша деревушка, а точнее село, село Игнатьевское, состоит из тридцати дворов, крыльями растянувшихся от главной достопримечательности – продуктового магазина. В левую сторону уходят дома местных, постоянных жителей, то есть исторической части села, в правую же – дачников или, как их еще называют, колонистов. Мы относимся к последним.

Не сказать, что наш дом похож на Петербургский особняк Мики, но по сравнению с соседними хибарками выглядит он и вправду внушительно. Отделанный декоративным камнем первый этаж, второй – из красного кирпича, и огромный гараж, где покоится уже сотню раз упомянутый катафалк. Внутри домишко отдает утраченной навсегда стариной. Лакированные комоды, пыльные жесткие диваны, надутые телевизоры, колючие одеяла… Не каждый житель Игнатьевского может похвастаться подобным богатством, а если и может, то не хвастается, потому что Мика в любом случае его уделывает. Таков характер бородача-транжиры: быстрее, выше, богаче…

Впрочем, живем мы без особых изысков. Красного вина не пьем, вареных раков не едим, перепелов не стреляем. Напротив, маленький червячок аскетизма закрался в наше существование. Хоть Мика и одаривает нас еженедельными пайками на «мелкие» расходы, мы стараемся откладывать эти пайки или возвращать их обратно. Во-первых, тратить деньги не на что (в охотничьем магазине прикупили резиновые сапоги, уплотненные штаны и водонепроницаемые куртки, и припасли консервов месяца на три-четыре, если питаться по пять раз на дню и по кастрюле на брата), а во-вторых, чужое брать совсем не хочется: стыдно, даже противно, особенно от своих друзей. Поэтому мы и живем спокойно, как будто и не парясь о вездесущих бумажках. Утопия, не иначе.

Но так видится лишь поверхностно, без острого взгляда в глубину. На самом же деле первые дни в Игнатьевском запомнились нам как самые тоскливые из всех тоскливых на планете Тоска. Скучно? Да. Одиноко? Да. Готов забрать вещи и уехать обратно? Еще как! Причем готов был не только я.

– Мика, – пискнул Крот за рюмкой коньяка. Это был третий день после нашего переезда. – Тебе не кажется, что мы все это зря затеяли?

– Кажется, – ответил Мика, тоже приложившийся к коньяку. – Но сам понимаешь, от таких мыслей не убежишь. Рано или поздно все равно начнешь сомневаться, думать, правильно поступил или нет, терзать себя…

– Я согласен, – кивнул Крот. – Но…

Но.

«Но» было нашим любимым словом на первых порах привыкания к деревенской жизни. «Здесь очень тихо и хорошо, но…» «Природа, воздух, лес, но…» «Я понимаю, что универ мне не нравится, но…»

И так без конца. Огромное множество «но», после которых фраза обламывается, остается без смысла, подвешенной в воздухе, но…

Но все мы знаем, что следует за каждым многоточием. Сомнения. Не просто сомнения, а целая груда вопросов, комок тревожных мыслей, перекатывающийся в голове, будто движимый порывами ветра шарик для пинг-понга. От одной стенки мозга к другой, с противным шуршанием, постукиванием пластика по дереву. Почему? Зачем? Как? Для чего? Как же родители? Семья? Учеба? Что будет дальше? Оно тебе нужно? Альберт?

– Альберт?

Я встрепенулся.

Мы сидели на кухне. За окном густела сумеречная синева, под потолком мерцал ярко-бледный светильник, на столе скучала пустая бутылка коньяка. Был четвертый день после нашего переезда.

– Альберт? – вновь прогундосил Ил и подергал меня за плечо. – Ты пойдешь?

– Куда?

– Прогуляться.

– Ладно, пойдемте.

Мы накинули те самые уплотненные штаны, сапоги, водонепроницаемые куртки и прихватили фонарики. Гармоничнее всех смотрелся Мика: его щетина выглядела еще более мужественно на фоне охотничьего костюма. Ил был похож на школьного учителя географии, Крот – на раздутый армейский мячик, а я…

– Альберт, а ты вылитый студент на турслете.

А я был вылитый студент на турслете. Что ж, видимо, это моя судьба так или иначе относиться к Высшему (Высочайшему!) образованию, находясь в тысяче километрах от универа и могилы отца-профессора. Ирония жизни или божественный юмор, не иначе.

Мы пересекли наш замечательный дворик (пока еще пустой, покрытый плавленым снегом) и свернули в сторону леса. Каждый из нас заметно покачивался и безнадежно пытался скрыть кривую походку. Получалось, в общем-то, слабовато – на троечку с минусом.

– И какого, блин, на хрен хрена, – подал голос Крот, – мы поперлись в этот дремучий (изменено) лес?

– Чтобы проветриться, – ответил Мика и закурил. – Воздухом подышать, птичек послушать…

– Мне до твоих птичек, как…

Сравнение Крот не придумал, зато смачно рыгнул и матернулся.

– Свинья, – лаконично прокомментировал Ил.

– Я хотя бы книжки не пишу, – ответил Крот так, будто писательство приравнивается к растлению малолетних.

– Я тебе… – Ил впервые в жизни напал на человека, точнее сделал неуверенный выпад, но Мика тут же его отпихнул.

– Вы совсем озверели, что ли?! – прикрикнул он. – А ну-ка успокоились оба!

Они тут же успокоились.

С проселочной дороги мы свернули на тропинку, что вела через поле прямиком в лес. Честно сказать, гулять мне совсем не хотелось, но оставаться в доме не хотелось вдвойне. А вдруг призраки с кладбища придут меня навестить? Мол, кто это такой к нам пожаловал из города, а? Или глаз нечаянно наткнется на бутылочку настойки? И что тогда? Снова напиваться, а потом лить слезы по потерянным годам? Ну уж нет. Лучше дойти до леса и со спокойной душой вернуться обратно. Так хотя бы можно поболтать, проветриться немного.