Дятел у меня в голове. Жизнь с мигренью

Зачем болит твоя голова?

Однако, недостаток денег на самое необходимое, это сильный стимул для выживания. Через день мы с сыном ходили на площадь «к бочке» – разливное молоко было дешевле, и, считалось, что оно более натуральное. У нас была пластиковая канистра на полтора литра. У бочки всегда стояла длинная очередь из бабушек, в хорошую погоду это было развлечением – старушки умилялись Даней, он уже начал разговаривать и охотно вступал с ними в беседу. Продавщица всегда угощала конфеткой. В холод и дождь покупка молока превращалась в добывание пищи, очень горестное и унизительное. Никто не знал, что я не могу себе позволить зайти в магазин и купить это молоко без очереди. А так же творог, сметану, только что появившиеся в продаже йогурты и десерты – в их сторону я посматривала с завистью. Это все было нам не по карману, я экономила каждую копейку. Неизменной оставалась маленькая шоколадка, как мое тайное излишество, и, как я поняла позже, лекарство от депрессии. Никто не знал, что полтора литра молока из бочки дома разбавлялись водой, чтобы хватило на кашу на два дня.

Саша страдал оттого, что не может обеспечить семью, меня мотало от сочувствия до упреков. Иногда я говорила: «Ничего, прорвемся» и сочиняла очередные обеды из скудных припасов, ушивала старые платья, вязала и шила для сына. Иногда билась в истерике и кричала: «Ну, сделай хоть что-нибудь, так же жить невозможно!». Мудрость, которая настигла меня позже: от человека нельзя получить то, чего в нем нет. Предположим, у кого-то нет слуха, он никогда не станет музыкантом, а кто-то (как я) физически слаб, он не сможет копать огород или работать на стройке. У моего мужа были золотые руки, он соображал во всех поломках, хорошо выполнял поставленную задачу. Но он не был предприимчив, и этому никогда так и не научился. Зато у меня ответ на вопрос «Как заработать денег?» был всегда. И не один. К тому же, капитализм в самом диком его проявлении, уже бушевал в нашей стране. И однажды, когда Даня спал, я заготовила десяток рукописных объявлений «Подготовлю вашего ребенка к школе», и на прогулке развесила на всех ближайших столбах. К вечеру у меня было 3 ученика – две девочки-соседки, мамы которых имели возможность сидеть с ними дома и пользоваться подобными услугами, и мальчик с серьезными проблемами здоровья, его мама вела битву за то, чтобы ее ребенок пошел в «нормальную» школу, а не специализированную, как им пророчили врачи. И я опять написала объявления и опять побежала на вечерней прогулке к знакомым столбам – «Ищу няню для мальчика полутора лет», и тут же раздался звонок. Няней оказалась чудная женщина преклонных лет Вера Николаевна, неимоверная болтушка, и внешне, и по голосу похожая на Рину Зеленую, чем сразу расположила меня к себе. Даня тоже увидел в ней родственную душу, ему очень нужна была собеседница, я уже не выдерживала постоянной болтовни, а ей это было в радость. Позже, на тренингах, я буду произносить фразу «Если чего-то захотеть по-настоящему, Вселенная пойдет тебе навстречу», и это для меня не просто красивые слова, это правда моей жизни.

В моей предпринимательской деятельности не было большого рационального смысла. Иногда, если вдруг кто-то из учеников заболевал или уезжал, я отдавала няне почти все, что заработала. Но мне нужно было уходить из дома, попадать в другую обстановку, играть другую роль, это была потребность на уровне выживания. И у меня появились «живые» деньги, я могла, возвращаясь домой, зайти в магазин и купить творог. Или зефир. Или апельсины. То, что долгое время было в нашем доме недоступным. У меня стало меньше претензий к Саше. Я почувствовала свою самостоятельность, все силы, которые тратились на обвинения и упреки, использовались в другом русле – я готовилась к урокам, делала пособия, читала книги по детской психологии. Но еще одна мудрость догнала меня позже: вина – это то чувство, с которым невыносимо долго жить, человек сделает все, чтобы избавиться от него. Даже если для этого надо уйти от тех, кого ты любишь.

Я вышла на работу, Даня пошел в ясли, жизнь налаживалась. Здоровье не налаживалось, приступы не переставали поражать своим постоянством. Даже спустя полтора года я не могла смириться с тем, что «во вторник и субботу у меня болит голова, ничего планировать нельзя». Ну, или в среду и воскресенье. Я не собиралась ей подчиняться! Научилась скрывать приступ на людях. Работала я преподавателем, 3 дня в неделю, но это были дни «под завязку», по 4 пары в день. И студенты не догадывались, что их бойкая и требовательная училка в перерывах «закидывается» таблетками и плещет себе в лицо ледяной водой (потом восстанавливая макияж). Друзья по несчастью могут сказать, что, видимо, приступы были не такие уж и серьезные. Я уверена, что серьезность приступа регулируется нами – если есть возможность свалиться, мы валимся, если нет, то боль подчиняется. Как только заканчивались лекции и я доезжала до дома, превращалась даже не в больное тело, а в тень, свернувшуюся комком. У меня не было ауры, рвоты, измененного состояния сознания, но у меня были приступы дважды в неделю, которые я уже тогда, без подсказок врачей, определяла по 10-бальной шкале.

Отношения с коллективом у меня не сложились. Я зарекомендовала себя, как отличный преподаватель, несмотря на свою молодость, ко мне очень благосклонно относилась директор, но ненавидели и откровенно подставляли старшие тетки-преподаватели, чем-то я их раздражала. Но были два человека, близких и приятных мне – Вера Павловна, моя бывшая заведующая, которая перетащила меня из детского сада в колледж, и моя ровесница, Вика, с ней мы делили общую лаборантскую. И вот, мои коллеги-подружки, стали рассказывать мне про «тренинг» – тогда я впервые услышала это слово. Мне было интересно все, что о психологии, но меня пугало их состояние какой-то непривычной восторженности, открытости. В стране как грибы после дождя появлялись всякие секты, и люди, попадающие в них, вели себя, по моим представлениям, именно так. Во мне боролось любопытство и опасение. Тренинг стоил денег и немалых, где-то треть моей зарплаты за два с половиной дня. Сначала они мне предлагали настойчиво, но, видя мое сопротивление, отстали. Их разговоры меня раздражали, но я не могла не признать, что в чем-то они правы. Ну, например, что все проблемы мы создаем себе сами. И если ты меняешься, то меняется и мир вокруг. И мы сами ответственны за свою жизнь… Сейчас это кажется таким банальным и очевидным, но в 90-е такие мысли были еще крамолой.

– Выходит, что я сама виновата в том, что болит моя голова? – пыталась спорить я.

– А зачем болит твоя голова? – вопросом на вопрос отвечала Вика.

И меня это бесило еще больше. Но вопрос засел, как заноза. И однажды я залезла в свою заначку (мечтала о новой куртке) и передала через Вику деньги «на тренинг».

Мигрень как компас

Это была важная развилка в моей жизни! Как-то тяжело представить себе, что было бы… Почему-то я мечтала поступать в медицинский. Была навязчивая идея, я болела ею года два после рождения ребенка. Помимо семейных проблем, обострилась еще и профессиональная: на работу я ходила только потому, что там платили деньги. Еще наш колледж был областным, и нас подкармливали с местной птицефабрики. Кто жил в 90-е, тот поймет, что значит куры и яйца дважды в месяц. Еще желающим давали землю (мы не желали), и преподаватели дружно после лекций отправлялись с тяпками и лопатами на поля – люди выживали, кто как мог. А я пыталась выжать из своей работы хоть каплю интереса, но удавалось это с трудом. План был такой: я готовлюсь к поступлению в институт (год), потом поступаю, учусь 6 лет, потом ординатура… ну, короче лет в 36—37 я буду молодым специалистом. Так себе план… На фига мне нужен был медицинский? Если честно, то нравились мне люди в белых халатах! И еще к ним сидели очереди. Очень мне хотелось, чтобы ко мне сидела очередь. Как я потом поняла – это чувство своей значимости. Но свой план я не осуществила, так как попала на тренинг.

Тренинг мне не понравился: очень много незнакомых мне людей, многие не понятны и неприятны, с каждым очень долго и подробно разговаривают, потом делают странные задания, которые называются упражнениями. На тренинге принято быть откровенным и рассказывать все о себе и своей жизни. Тренер спросила меня: «Ты улыбаешься все время, тебе очень радостно?» Я не замечала, что я улыбаюсь, и радостно мне не было, скорее, наоборот – меня многое раздражало, пугало, и мне хотелось побыстрее отсюда смыться. Тренер назвала мою улыбку лицемерием. Я оскорбилась, но задумалась. Два с половиной дня продолжалось это безумие. Люди плакали, смеялись, погружались в печаль или безудержное веселье. Именно за эти дни я научилась различать эмоции. Казалось бы, я все знаю, но знать и чувствовать – это разное. На тренинге звучало много такого, с чем я была категорически не согласна. Про то, что чувства мы выбираем сами, и мы сами решаем, обидеться нам или нет (А если нас обижают???), про ответственность за свою жизнь, мол, все, что в твоей жизни происходит – это твой выбор (Значит, и мои мучения на работе выбраны мною???), и все испытания и невзгоды – для чего-то… Вот, с этого места поподробнее, пожалуйста… Я заявила это на первом шеринге (ох, сколько слов я вынесла с этого тренинга не подозревая, что они станут моими профессиональными): у меня болит голова, и я подозреваю, что в этом есть психологическая проблема. Меня поддержали, но проблем вылезло так много, что я так и не поняла, какая из них – причина.

Я была разочарована, мне было жалко денег, а еще я была как-то взбудоражена. Так много услышала и увидела за эти дни, так много прозвучало историй, и вместе со всеми я выполняла упражнения, не понимая их смысл, но, как позже узнала, сила психотерапии именно в том, что и без понимания в тебе начинает что-то сдвигаться. И я заболела. С высокой температурой, ломотой во всем теле, бредовыми снами. На несколько дней я осталась одна. Саша отводил сына в ясли и забирал вечером, меня изолировали, чтобы я их не заразила. Лежа в постели все эти дни я спорила с тренерами. Пока, через неделю не признала их полную правоту. И тогда я стала обдумывать основное, то, зачем ходила на тренинг: в чем выгода моей головной боли. Я уже знала, что психологи это называют «вторичная выгода». И суть работы заключается в том, чтобы признать это, и научиться получать все другим способом. Сразу скажу, у меня не сработало, голова болеть не перестала, но личностный рост пошел в рост…

Когда я выздоровела, меня накрыло еще одно осознавание: за три дня можно изменить человека. Даже против его воли, как это произошло со мной, оказывается, даже такие упрямые и твердолобые меняются. Не за год, не за месяц, а всего за три дня! И этот инструмент называется тренингом. И, блин, чего уж скрывать от самой себя – я хочу этим заниматься. И очень внезапно мой план поменялся: я не буду поступать в медицинский ВУЗ, я пойду на психфак. В этот раз я уже думала не только о людях, которым хочу помогать (это был скорее исследовательский интерес, чем желание помогать), сколько о себе. Я хочу понять себя, разобраться, как я скатилась в эту яму, ну, и почему (зачем) болит моя голова, конечно. Наличие ямы я признала на тренинге, просто перестала отрицать очевидное: отношения с мужем разладились, семья рушится, ребенок от этого страдает, я болею с какой-то целью… И я чувствую себя очень ущербной, зависимой, испуганной. А еще очень некрасивой, жалкой, одинокой (здравствуйте, комплексы 14 лет, я уж думала, что вас нет…). И у меня появился план….

Иду на страх

Что произойдет самого страшного? Этот вопрос я до сих пор использую, как рабочий. Люди реагируют на него озадаченно: страх есть, но чего боишься, не знаешь. Или знаешь, но настолько боишься, что страшно сказать. Я боялась потерь. Сын был еще маленьким, он постоянно находился рядом, я даже устроилась работать в его детский сад, но любая разлука, или любая угроза его здоровью, вызывала во мне панику. Я сказала себе: это твоя проблема – решай ее. И стала замечать, что мне помогает. Становилось легче, когда я чем-то увлекалась. Например, когда я занималась с чужим ребенком, искренне пытаясь его чему-то научить, про сына я не вспоминала. Или, когда я придумывала, как унылую лекцию превратить во что-то интересное. То есть, когда я выходила из роли Матери, становилась вполне нормальным человеком. А ролей у меня было не много, мне срочно надо было их возродить, чтобы не вырастить сына невротиком.

Я ходила на тренинг уже ассистентом, смотрела на все происходящее уже с профессиональной позиции. По образованию я методист, а это универсальный навык, умею видеть методику в любом процессе. Я училась быть тренером, наблюдая работу тренеров, но не запоминая, чтобы скопировать, а понимая, что они делают и к чему это приводит. Позже я закончу институт и пройду кучу обучающих программ, но это будет лишь малое добавление тому, чему я научилась на тренингах. Я стала растить своего Профессионала. Тема сексуальности была, пожалуй, самой популярной проблемой, которую заявляли на тренингах. И я кричала про себя: да, да, я тоже давно забыла, что я Женщина! Объясняла тем, что на красивую одежду, косметику, украшения, у меня нет денег, а еще нет времени… и желания. Я не люблю своего отражения в зеркале, мою самооценку несколько лет поддерживал муж, а теперь я лишилась этой поддержки. Еще я вспомнила, что раньше у меня были подруги. С рождением ребенка они все «рассосались», образовался новый круг общения, но близости с людьми я не допускала. И я стала реанимировать свою роль Подруги.

Что произойдет самого страшного? Страшно остаться без мужа. Я так боялась за его жизнь, что совсем не думала о другой опасности. Позже вспоминала, как много поступало информации, как часто звенели звоночки, но вот она – сила иллюзии! Я стала провоцировать откровенные разговоры, он их избегал. Я научилась говорить о своих чувствах, хотела вернуть в нашу жизнь искренность и любовь, которую еще помнила. Однажды, я повесила на стену три конверта. Объяснила сыночку, что в конверты мы можем писать друг другу записочки, ну, а тому, кто еще не очень хорошо пишет, можно рисовать. Даня сразу же стал рисовать сердечки для папы и для мамы. Я написала печатными буквами, как я его люблю и положила в конверт. И мужу тоже написала. Несколько дней я с тревогой заглядывала в свой конверт, но кроме рисунков сына там ничего не было. Мой порыв остался не поддержанным.

И вот, однажды, муж пришел домой рано, у сына как раз был дневной сон, и сказал: нам надо поговорить. «Вот оно, сработало» – подумала я радостно. Мы сидели на кухне, он говорил мне, что, конечно, он меня по-прежнему, любит, и сына очень любит, но у него есть другая женщина… и он ее любит… больше. Я сползла со стула на пол, и мне показалось, что пол тоже меня не держит, он качается. Поняла, что означает «земля ушла из-под ног», я не плакала, я умирала. Но не умерла, в комнате захныкал Даня. Через минуту я держала его, теплого после сна, прижимая к себе, и беззаботно щебетала, что мы сейчас поедем к бабушке…

Картинки этого дня впечатались в мою память: муж везет нас на машине к моей маме, я пытаюсь играть с сыном, читаю ему книжку на заднем сидении, он сосет Чупа-чупс, я не хочу его пугать, но он чувствует, что что-то не то. Больше всего мне тогда хотелось уползти в нору, свернуться калачиком и выть. Не плакать – выть. В тот день я поняла, что истинная боль не терпит свидетелей. Да, мне нужна будет поддержка, но позже, сейчас – оставьте меня, уйдите….Во время очень сильных приступов я всегда хочу спрятаться. Это еще одна мудрость, которой меня научила Мигрень….

Мама сказала просто: «Не ты первая, не ты последняя». Её философия – быть сильной, ни на кого не надеяться, в очередной раз подтвердилась жизнью. Побыть одной я тоже не смогла, кроме меня о моем ребенке позаботиться было некому.

Я ничего не ела несколько дней, с трудом заставляла себя пить. Почти не спала. Было забытье, когда я погружалась в другую реальность, но не переставала собой руководить. Я видела свои внутренние органы – оболочки, пульсирующие сосуды, движение лимфы. Это было удивительно, и я ни на миг не усомнилась в реальности видения. Что происходит с нашей психикой в моменты потрясений? Уже тогда мое сознание разделилось на две части: моя душа болела, а другая моя часть наблюдала за болеющей душой. Включился Наблюдатель, взрослая, беспристрастная часть психики. Она позволяла мне горевать, но не давала потерять контроль над происходящим.

Саша приехал через три дня. Сказал, что без нас не может. Я простила. Потому, что поняла, что я тоже не могу. Или не хочу?

Поглощение меньшего большим

В моей жизни было несколько потрясений. Про одно из них я уже написала. Была смерть собаки – ее отравили. Она умирала мучительно целую неделю. А потом, на протяжении нескольких месяцев, я просыпалась среди ночи и пыталась найти способы, которыми ее можно было бы спасти.

Был пожар в доме. Мы спасались из горящего дома, вскочив с постели и накинув первое попавшееся на плечи. Саша спасал животных, а я сидела в машине и смотрела, как горит дом, который мы строили 7 лет.

Благодарю Бога, что испытания были по-силам. И после каждого я становилась другой, во мне появлялось новое качество, новое отношение к жизни. И во время всех потрясений Мигрень отступала, она давала мне передышку, чтобы я решила главное. А потом возвращалась, входила в обычный ритм.

После измены Саши я стала подозрительной, меня пугало все – телефонные звонки, его опоздания, его внимание и невнимание. Я себя изводила, пытаясь понять – что я сделала такого, чтобы это произошло. Вопрос очень правильный, но искать ответ можно лишь когда улягутся эмоции. Демонстрация состояния «у меня все хорошо» сменилось искренностью. Нет, не всегда и не всем, но я стала открываться людям. Раз в месяц уходила на тренинг, это была моя отдушина, возможность получить поддержку. Получала ли я ее от мужа? Да, наши отношения поменялись, но мой страх и его вина не позволяли нам опять стать теми, которыми мы были раньше, когда жизнь друг без друга была немыслима, когда объятия и поцелуи, нежные записочки, сюрпризы, все дела вместе. В этой созависимости была опасность, которую мы не понимали. И получили то, что получили. А что такое любовь – с достоинством, взаимоуважением, возможностью развития, мы еще не поняли.

На тренинге были другие люди, другое общение, другие взаимоотношения. Можно было просто плакать «для себя» и почувствовать, что кто-то положил тебе руки на плечи – ничего особенного, но это жест «Я вижу, что тебе больно». Можно было ржать, захваченной общим весельем. Можно было сопереживать чужому горю. Можно было говорить о разном. Почему всего этого я не получала в жизни? Там фокус восприятия сдвинут на внешний мир, на заботы и быт, слишком сильное информационное поле, которому я не могла еще противостоять. Позже я пойму опасность этого явления, я узнаю, что такое «тренинговая игла» и научусь, как тренер, не заменять тренингом жизнь участников, а помогать им в жизни создавать то, что они получают от тренинга. И это прежде всего потребность быть собой.

Саша не препятствовал, но мои состояния его пугали, он был не готов к этому. Однажды меня с тренинга подвозил на машине один из участников, взрослый, серьезный мужчина. И с ним состоялся разговор о том, почему случаются измены. Он рассказал мне, что чувствуют мужчины, как они воспринимают и интерпретируют. И именно после разговора с ним я поняла, что если любишь, то счастлив счастью того, кого любишь. А проще: пусть Саша будет счастлив, даже если он будет с другой женщиной. Я поняла, что не смогу его ненавидеть, не буду добиваться и мстить. Очень ясно поняла, и мне это понимание пригодилось.

Через несколько месяцев я опять почувствовала уходящий из под ног пол. Но я припечатала ступни и сказала сама себе: «Стоять!». Другая женщина никуда не делась, и страсть побеждала семейное постоянство. В это время мы собирались везти Даню на море, все выяснилось буквально за пару дней до отъезда. Ехали мы «дикарями», я понимала, что одной мне не справиться, да и сына нужно как-то постепенно приучать к отсутствию папы рядом. И мы решили – съездим, и он уйдет. Теперь уже безвозвратно, как муж. Я не собиралась как-то ограничивать общение с Даней.

Сказать, что я действовала хладнокровно, это ни сказать ничего. Рана, которую расковыряли, страхи, которые воплотились, опять невозможность есть и спать. Но у меня есть цель: ребенку нужно море, мне нужно свыкнуться с мыслью и приучиться жить без мужа. На все это месяц, через месяц я должна быть готова к новой жизни.

Помню, что на вокзале перед отъездом я купила книгу «Депрессия», и прочла ее залпом. Определила свой тип депрессии, выявила симптомы, наметила план выхода из болезни. О том, что я страдаю депрессией уже несколько лет, поняла тоже тогда. И «срослось» все, и внезапные слезы, и страсть к шоколадкам, и обиды, и Мигрень, как симптом. Я приняла решение быть здоровой и счастливой. Позже, наблюдала это у своих клиентов – решимость менять ситуацию. Даже не ситуацию, а себя, своё восприятие жизни. Я отложила книгу и взяла в руки журнал «Cosmopolitan», женский красивый глянец, который я позволила себе купить на вокзальном прилавке. И неожиданно зачиталась, увлеклась историей выпечки кекса, хихикнула над рассказом о похудении (мне бы ваши проблемы!), внимательно рассмотрела «что сейчас носят». И отметила про себя – помогает, надо пользоваться. В работе с депрессией все средства хороши, надо использовать все, что помогает! И, как правило, помогает всем разное. Я стала очень внимательно относиться к своему состоянию, отмечать ухудшения настроения, навернувшиеся слезы, приступы злости, спокойствие, намеки на радость. Кого-то не надо учить рефлексии, но таких, как я – рассудочных и умных, необходимо переключать на чувства, ощущения, учить замечать поведение, видеть ответную реакцию жизни. И учит этому жизнь особенно хорошо в периоды потрясений.

Во время отпуска я делала то, что собиралась сделать – приучала себя к жизни без Саши. Он был рядом, он заботился и был внимателен, но я тренировала отчуждение, чтобы не рвать по-живому. Я сказала Дане: «После того, как мы вернемся, папа уйдет, он не будет жить с нами». Сынок испуганно спросил: «Почему?» А я ответила: «Он полюбил другую тетю». И Данечка заплакал. Я поняла, что это была ошибка. Готовить можно себя, я взрослая женщина, а трехлетнего ребенка подготовить невозможно. Я его успокаивала, говорила, что папа будет часто приходить, играть с ним. И он, вроде бы, успокоился, и даже забыл, но когда мы приехали в гости к моей тете, Даня сразу сообщил: «Когда мы вернемся домой, папа уйдет к другой тете».

Никаких скандалов и выяснений отношений у нас с мужем не было. Мы оба делали все возможное, чтобы сынок отдохнул и набрался сил. Целый год у него тек нос, дорогое и интенсивное лечение не приносило больших результатов. Позже, когда я стала детским психологом, наблюдала, как маленькие дети реагируют на разлад в семье – они начинают болеть. И для этого родителям не обязательно ругаться, ребенок все чувствует. Иногда я уходила, вроде бы на рынок или в магазин, но на самом деле бродила по городу, пыталась почувствовать себя самостоятельной, взрослой женщиной, пыталась разглядеть мужчин, со мной даже кто-то знакомился. При всей внешней уверенности и умения справляться с трудностями, я чувствовала себя маленьким брошенным ребенком. Не всегда, но иногда накатывала такая беспомощность, что я с трудом удерживалась, чтобы не устроить истерику: «Не бросай меня…»

Однажды, я вышла на берег моря, это было на закате, дул очень сильный и теплый ветер. Прямо горячий! Я стояла на камне, подставив всю себя этому ветру, и вдруг почувствовала, как эта сила наполняет меня. И в этот момент я поклялась. И сказала вслух: «Я сделаю все возможное, чтобы никогда и ни от кого не зависеть. Какой бы мужчина ни был рядом со мной». Позже я часто вспоминала эти слова. В тот момент я стала взрослой. Вернее, взрослое состояние во мне перевесило детское. Вернулась с моря я другой. Спокойной. Как бы не сложилась жизнь, с моей любовью никто ничего не сделает. Да, я люблю этого мужчину. И я готова его отпустить, если это сделает его счастливым. С этого момента начался какой-то перелом в отношениях. Как будто я долго пыталась удержать птицу в руке, а она вырывалась, а когда я раскрыла ладонь, птица не захотела улетать.

Мы вернулись домой. Я сразу же уложила Даню спать, и освободила от вещей чемодан. Пришла на кухню, где сидел Саша, и сказала: «Уходи сейчас, пока он спит». Он вышел в комнату и стал закладывать в чемодан игрушки – мы использовали его для хранения игрушек. Потом подошел, обнял и сказал: «Я хочу быть с вами. Если можешь – прими меня обратно».

В наши проблемы была посвящена только моя подруга. Помню, она казала: «Разбитую вазу не склеишь…» Мы склеили. Долго и мучительно вылезали из ямы недоверия, обид, вины. Мне помогло то, что я оградила себя от любой информации о той женщине – просто вся сосредоточилась на себе. Знаю, что любые подробности приносили бы боль. И до сих пор, спустя 30 лет ничего о ней не знаю.