Бунт. Исторический роман. Книга II

– Не могу выпустить я их на волю, Степан Тимофеевич, хоть режь меня на куски. Велено мне доставить их для розыску в Москву, на то есть повеление государя нашего Алексея Ми – хайловича!

Разин побагровел, закричал:

– Да я государя твоего знаешь где видел… – и, обратившись к есаулам, коротко приказал: – Посадить его в воду!

Разинцы мигом заломили руки полуголове, его сотнику и полусотникам. Простые же стрельцы стояли в стороне, даже не пытаясь защищать своих начальников.

– Стойте! Стойте! Степан Тимофеевич! Что же ты делаешь?! Побойся Бога и государя нашего! Мало тебе вольностей, которые ты натворил! – кричал Леонтий Плохой, подбегая к атаману.

Пока шли переговоры со стрелецким начальством, казаки уже выпустили колодников на берег реки. От всей этой серой, оборванной толпы с горящими, голодными глазами шел нехо – роший дух. Ослабевшие люди, гремя цепями, подошли к атаману.

– Ладно, полуголова, не буду я тебя в воду сажать и губить твоих начальных стрельцов, за то скажи спасибо вон ему, – и Разин указал пальцем на Леонтия Плохого. – Уважаю я его за доброту к людям и справедливость!

Степан отвернулся от полуголовы, пошел навстречу колодникам, отыскивая взглядом знакомые лица. Хоть и изменились до неузнаваемости его бывшие товарищи, все-таки среди них отыскал атаман Андрея Басыгина, обнял его, крепко расцеловал крест-накрест по русскому обычаю:

– Все же выжил! Выжил!

Ничего не мог сказать Андрей, в горле его что-то булькало, по грязным щекам текли слезы. Тут же подошли и другие колодники: Карпушка Тихий, Евсей Блохин, Андрей Чупыхин. Сo всеми Степан расцеловался, приговаривая:

– Вот где нам довелось встретиться, ребята! Мы еще отомстим им за все, – и атаман погрозил пудовым кулаком в сторону Царицына.

Ослабевшие колодники долго стоять не могли, тут же садились наземь. Видя это, атаман обратился к ближним есаулам:

– Надобно колодников одеть, обуть, накормить вволю да определить по стругам. Пусть несколько дней отъедаются да вино пьют.

Не ждали разинцы распоряжения атамана. Они уже потчевали бывших колодников снедью и вином. Сбивали с них цепи.

13

1 октября 1669 года разинцы подошли к Царицыну и в сопровождении Леонтия Плохого беспрепятственно вошли в город, расположившись по подворьям на отдых. Намахались казаки веслами против течения так, что у многих болели руки, а на ладонях вздулись кровавые мозоли. Не спешили они разгуляться по городу, поторговать товаром, а отлеживались, отдыхали, готовясь к дальней дороге на Дон.

                                             * * *

Как только Ефросинья Русакова узнала, что разинцы вошли в город, решила разыскать атамана и узнать о своем возлюбленном. Заболело, заныло сердце у вдовы, не находила она себе места: «А вдруг знает атаман, где мой любимый?! Если бы был с казаками, как говорил Унковский, давно бы пришел ко мне! А его все нет и нет. Знать, судьба моего Петеньку далеко забросила, а может, и совсем сгинул?»

В один из осенних дней принарядилась Ефросинья и пошла разыскивать Разина. День выдался ясный, солнечный. С реки дул теплый ветер, принося запах рыбы. В городе царило оживление. То тут, то там шел оживленный торг, казаки сбывали привезенное из-за моря добро. Не скупясь, почти за бесценок, меняли дорогие вещи на снедь и вино.

Вот стоит могучий казак, чернобородый, в неописуемых, широченных, шитых из заморской ткани шароварах, с кривой саблей на боку. Подкручивая усы и подмигивая женщинам, зазывает покупателей:

– Кому заморскую камку?! Кому заморский ковер?! Подхо – дите, женки и купцы, – отдаю почти за так! – казак делает жест в сторону товаров, лежащих на пожелтевшей траве. Здесь пе – реливчатая парча, пестрые восточные ткани, несколько рытных ковров, дорогая посуда.

Ефросиньюшку одолело любопытство, ей захотелось взгля – нуть на все это богатство поближе. Она несмело подошла к казаку, с интересом стала разглядывать товар.

Заметив красивую женщину, казак лихо подкрутил усы, подмигнул Ефросинье:

– А тебе, красавица, за так отдам, коли в гости пригласишь!

Женщина засмущалась, попятилась от казака и быстро зашагала вдоль улицы. Кругом суетился народ. Крамарки, лавоч – ники с вином и разными товарами зазывали казаков, зная, что можно у них поживиться, так как разинцы расплачивались щедро, не торгуясь.

У покосившихся ворот одного из подворьев стоят двое: один – казак, а другой – ярыга. Между ними происходит такой раз – говор:

– Видно, казачки, немало барахла притащили вы из-за моря, раз так богатством раскидываетесь, – с завистью говорил яры – га – худой, с всклокоченными волосами, оборванный.

– Немало, – коротко подтвердил казак, тяготясь расспро – сами.

– А еще атаман ваш не собирается в поход за море? Может, и меня возьмет? Я хоть саблей владеть не умею, но зато ду – бинкой или палкой какой дерусь славно.

Уже немолодой казак, с глубоким шрамом на щеке, измерив мужика глазами с ног до головы, ответил:

– Если хочешь с нами казаковать, сходи к Степану Тимо – феевичу и попросись, может, и возьмет.

Ярыга радостно заулыбался:

– А можно сейчас?

– Можно!

– А где же атаман ваш? На каком подворье стоит?

Казак еще раз внимательно оглядел ярыгу, стал расска – зывать, где живет Разин.

– Пойдешь по этой улице и, как она кончится, там подворье Естифея Федина. У него-то и остановился наш атаман.

– Тогда я пойду, может, атаман примет меня в казаки, – заспешил ярыга.

Ефросиньюшка, слышавшая этот разговор, пошла за ярыгой следом: действительно, в конце улицы в одном из подворий вертелось множество казаков и горожан – сразу было видно, что здесь живет атаман.

Не заходя во двор, Ефросинья Русакова остановилась и стала внимательно рассматривать людей. Но как определить, кто из них атаман, она не знала. Многие казаки были одеты богато, ходили по двору не спеша, важно, придерживая рукой кривую саблю. Тогда женщина решила спросить у проходящего казака:

– Скажи, где же здесь атаман?

Казак с интересом посмотрел на Ефросинью:

– Тут его сейчас нет, но видишь – есаулы его ждут, должно, скоро выйдет на крыльцо. – Потом поинтересовался: – А на что тебе атаман-то?

– Надо, – коротко ответила женщина.

Казак подмигнул Ефросинье, улыбнулся:

– Красивых бабенок Степан Тимофеевич любит, да и сам он красив.

Тут отворилась дверь, и на крыльцо вышел казак – крепкий, ладный, с выразительными черными глазами.

– Вишь, вот и атаман наш пожаловал, – с любовью сказал казак.

Ефросинья во все глаза смотрела на Разина и хотела уже подойти к нему, как во двор вбежали донские казаки, поклонились в пояс атаману, заговорили возбужденно.

Степан нахмурился:

– Да не говорите вы враз, а то ничего не пойму!

– Приехали мы, батько, с Черкасска за солью, а воевода велел с нас брать по алтыну: сроду такого не бывало. Стали мы ему высказывать, что совести у него нет, а он над нами стал насильничать, у одного казака отнял две лошади и хомут, у другого – пищаль. Защити нас, Степан Тимофеевич, накажи супостата! – стали просить казаки атамана.

Помрачнел лицом Разин, грозно сошлись в переносье брови, выхватил из ножен саблю и побежал на воеводский двор, который был рядом. Едва успевали за ним казаки.

Вбежал атаман в княжеские хоромы, схватил за грудки воеводу Унковского. Как ни смел был воевода, но побледнел лицом.

– Ты что это обижаешь казаков? А ну, вертай им деньги!

Воевода струсил не на шутку, трясущимися руками вынул из кармана деньги и отдал Разину.

– То-то, – сказал Степан и наказал воеводе: – Если ты еще будешь обижать казаков и простой народ – пеняй на себя.

Унковский молчал, боясь перечить атаману. А Разин раз – вернулся и, больше не говоря ни слова, пошел на подворье. Уже подходя к воротам своего дома, заметил одиноко стоящую женщину. Вглядевшись в ее лицо, непроизвольно остановился. Что-то знакомое было в облике этой одинокой фигуры. По – дойдя вплотную к Ефросинье Русаковой, атаман стал прис – матриваться к женщине. Ему казалось, что он ее уже видел, и от этого в душе его что-то заныло. И вот, на какое-то мгно – вение, в памяти всплыл образ Любавы. Степан понял, что стоящая перед ним женщина очень похожа на нее. Ефросинья смутилась, опустила глаза, даже прикрыла лицо платком.

Атаман спросил:

– Как же зовут тебя, красавица?

От этих слов женщина еще более застеснялась, лицо ее зар – делось. Она подняла красивые глаза на Разина:

– Зовут меня, батюшка, Ефросиньей Русаковой, – и поклонилась ему в пояс.

– Что ты, Ефросинья?! Кланяешься мне, словно я боярин, – запротестовал атаман. – Говори, зачем пожаловала?

Женщина некоторое время молчала, затем в волнении спросила:

– Не слыхал ли ты, атаман, про Петра Лазарева? Сказывали люди, будто был он у тебя в войске.

– Так вот оно что! – воскликнул Разин, затем печально добавил: – Нет в живых твоего любимого, погиб, спасая меня от пули, а когда кончался, велел тебя разыскать и сказать, что люба ты ему была.

Голова у женщины поникла, из глаз по щекам покатились слезы, она закрыла лицо руками, резко повернулась и быстро пошла с атаманова подворья, закусив до крови нижнюю губу.

– Еремка! – крикнул Разин, подзывая молодого казака.

– Что, батько?

– Поди вон за той бабой, доведи ее до дому и спроси ее, может, в помощи какой нуждается или деньги нужны.

Казак помчался выполнять волю атамана.

Не успел атаман зайти в свое подворье, как снова прибежали казаки;

– Степан Тимофеевич, опять воевода Унковский нас заби – жает!

От этих слов желваки заходили у атамана на скулах, потемнели глаза, схватился Степан за рукоять сабли:

– Что еще надумал воевода?

– Велел Унковский вино и снедь казакам продавать по двойной цене. Мол, у них богатство, пусть его тратят.

– Что ж, ребята, айда опять на воеводский двор, – крикнул Степан, и казаки ринулись к избе Унковского.

Но двери в княжеские палаты на этот раз были заперты.

– Тащите бревно, – распорядился Степан.

Разинцы приволокли бревно, разбежались с ним и ударили в дубовые двери. Сорвали их с петель и ворвались в дом, но воеводы нигде не было. Все обыскали, но так и не нашли: сгинул князь, словно провалился сквозь землю.

Тут кто-то из казаков крикнул:

– Айда, ребята, к тюрьме! Освободим сидельцев!

– Освободим! – закричала уже собравшаяся в воеводском подворье огромная толпа. Она все росла и росла, так как по го – роду пошел слух, что расправляется Разин со всеми обидчи – ками простых людей.

– К тюрьме! К тюрьме!

– Свободу сидельцам! – кричал народ.

Бросились казаки и простой народ к царицынской тюрьме, сбили замки. С радостным криком выбегали сидельцы:

– Воля! Воля! – обнимали, благодарили своих спасителей.

Стали в тот день казаки хозяевами Царицына, а бывшие хозяева и насильники простого народа попрятались, чтобы избежать лиха.

                                             * * *

Как только князь-воевода Унковский узнал, что Разин опять кинулся на его двор, он переоделся простым стрельцом и ушел через потайную дверь. Первая его мысль была – спрятаться в церкви, но отец Михаил запротестовал:

– А коли найдут тебя в церкви супостаты, что тогда со мною сделают? Иди-ка, князь, да спрячься в другом месте и не появ – ляйся до ухода казаков.

Не зная, куда деться, боясь быть узнанным, глухими переул – ками добрался воевода до дома Ефросиньи, требовательно постучал в ворота. Вскоре они отворились. Увидев Унковского в простом платье стрельца, женщина от удивления даже приоткрыла рот, а затем, чуть улыбнувшись, спросила:

– Что, воевода, и твой час пришел?

Унковский с мольбой в голосе стал просить:

– Укрой меня, Ефросиньюшка, где-нибудь. Или грех на душу возьмешь, выдав меня казакам?..

Первым желанием женщины было захлопнуть ворота перед этим ненавистным ей человеком, но, вглядевшись в расте – рянное, жалкое лицо некогда грозного воеводы города, пожа – лела его.

– Ладно, князь, не буду я греха брать на душу: иди, прячься в сарай, а сегодня же ночью чтобы убрался.

14

5 октября Степан Разин со своим войском уходил на Дон из Царицына. День выдался ясный, солнечный, но прохладный. Длинная вереница подвод далеко растянулась от стен города в степь. Леонтий Плохой и Федор Алексеев с сотней стрельцов сопровождали войско Разина. Казаки весело посмеивались над стрельцами:

– Эй, служаки, может, меня до самого куреня проводите? – насмешливо крикнул Леско Черкашин, улыбаясь во весь рот.

– А меня доведите ажно до моей женки! – хохоча, поддержал Леску Фрол Минаев.

– Ладно вам ржать-то, казаки, раз велено государем вас проводить до Дону, значит, исполним, – примирительно отве – тил Леонтий Плохой.

Царицынская голытьба и простой народ вышли провожать казаков. Просил бедный люд еще остаться в городе: уж больно понравилось быть хозяевами, когда воеводы нет, а начальство и богатенькие молчат или прячутся.

– Эх, жаль, что казачки уходят из города. Пожили бы маленько, да порядку бы поучили воеводу и его помощников, – с сожалением говорил седовласый, сухощавый, высокий старик сыновьям, стоящим с ним рядом.

– Видно, торопится домой атаман, – ответил один из сы – новей.

– Тут заторопишься. Чай, более двух годков казачки не бы – вали дома, – опять проговорил старик.

– Пусти, батя, нас с казаками, – робко попросил сын Гаврила – такой же высокий, как отец, со здоровым румянцем на ще – ках.

– Так они же домой идут, а вы что там делать будете?

– Не, батя, слышали мы от верного человека, что атаман собирается в поход.

– Куда-й-то он опять? – с удивлением спросил отец.

– Куда – не говорят, но собирается.

– Никаких походов! – нахмурившись, отрезал старик, – на кого кузню оставите? На меня, старика, чтобы я с сумой по ми – ру пошел?

Сыновья примолкли, с завистью поглядывая на уходящих казаков.

Невдалеке, на пригорке, прислонившись к белой березе, стояла Ефросинья. Не хотела она идти провожать казаков, да и некого было провожать. Но ноги сами несли ее к воротам. Даже себе в душе не признавалась Ефросинья, что шла затем, чтобы еще раз взглянуть на атамана. После того как она впервые повстречала Степана Разина, ей хотелось снова увидеть его. Неведомая сила тянула ее к этому необыкновенному человеку.

Казацкий обоз все тянулся из города, а Разина Ефросинья нигде не видела. Но вот из царицынских ворот выехал атаман на сером в яблоках коне, в лихо заломленной папахе с красным верхом. На плечи его был небрежно наброшен алый коц, на боку – кривая сабля, за поясом – два пистолета. Разин был в хорошем настроении, улыбался, да и радоваться было чему: он шел из похода с победой и добычей. Все грехи были ему про – щены царем, и домой он идет не как вор и изменник, а как удачливый атаман. Сейчас на Дону его очень ждет голытьба, особенно в верховых городках, ждет жена Алена, ждут дети, по которым он скучал.

Увидев Разина, Ефросинья встрепенулась, стала глядеть на атамана во все глаза, как будто старалась запомнить его на всю жизнь.

Ее непреодолимо тянуло к этому человеку, хотелось быть рядом с ним, но она понимала, что это невозможно. Она не могла разобраться в себе, зачем он ей, да и память о Петре у нее еще не угасла. Хоть и выплакала глаза женщина, и слез уже не было, но образ любимого жил в ее душе.

В окружении есаулов, горяча коня, Степан Разин остано – вился у ворот и хотел уже пустить своего жеребца вскачь, но с большого шляха к атаману подъехала группа всадников. Один из них – высокий, худощавый, с надменным лицом – полковник Видорос. Его голубые, навыкате глаза злобно вперились в лицо атамана. С перекошенным от гнева лицом полковник срываю – щимся голосом начал кричать на Разина:

– Когда, атаман, прекратишь свои самовольства? Смотри, чтобы не пришлось тебе отвечать перед государем за старые и новые грехи! Сейчас же распусти прибранных по дороге людей! Воевода Прозоровский гневается на тебя за твое непо – слушание и новое лихо, которое ты творишь по пути, обирая богатых людей и принимая голытьбу в свое войско. Отпишет он обо всем Алексею Михайловичу, батюшке, государю наше – му!

Вспыхнул Разин, гневно сверкнули его темные глаза, рванул атаман саблю из ножен, но схватил сильной рукой Иван Черноярец за рукоять сабли, не дал выдернуть оружие. Тут подоспели и другие есаулы: Фрол Минаев, Федор Сукнин. Стали уговаривать Разина.

– Ах ты… – матюгнулся в ярости Степан. – Да как ты смел говорить мне такие речи! Да я сейчас велю тебя посадить в воду! А воеводе своему передай, что не больно-то его я боюсь! Когда время придет, рассчитаюсь с ним!

Хотел было еще Видорос что-то ответить Разину, но подоспевший сотник Леонтий Плохой предупредил полковника:

– Уходи отсюда, пока цел! Уходи и не зли атамана, а то дождешься, что посадят тебя в воду или саблей порубают: ведь защитить тебя некому будет, вишь, сила у меня какая, – и Леонтий показал на свою поредевшую полусотню.

Видорос понял свою ошибку и, вздыбив коня, поскакал в ворота Царицына – по всей видимости, звать на подмогу воеводу Унковского. Разин рванулся было за ним, но крепкая рука Черноярца надежно держала лошадь атамана под уздцы.

– Да бес с ним, Степан Тимофеевич, пошел он!… – успо – каивал Иван Степана. Разин, еще не совсем отойдя от гнева, продолжил путь вдоль обоза со своими есаулами, ругаясь и грозя в сторону Царицына.

Долго смотрела Ефросинья на фигуру атамана в окружении казаков, потом, оглядевшись по сторонам, перекрестила рукой удаляющихся всадников, что-то шепча: то ли молитву, то ли слова, которые были неожиданными для недавно потерявшей любимого женщины.

                                             * * *

Как только подошли разинцы к Пятиизбенному городку, Степан велел позвать к себе Леонтия Плохого.

Сотник явился быстро, с любопытством поинтересовался:

– Зачем кличешь, атаман?

– Пришла пора нам, Леонтий, прощаться. Спасибо, что проводил нас, – и атаман, улыбаясь, поклонился в пояс Плохому.

– Так мне же велено тебя до места проводить!

– А мы уже пришли до места. В Черкасск не пойдем, а пока остановимся здесь.

Леонтий недоверчиво поглядел на атамана, затем сказал:

– Тогда пушки мне все отдай.

– Какие пушки? – с удивлением спросил Разин. – В царской грамоте сказано о прощении грехов, а о пушках – ничего.

Леонтий затоптался на месте, не зная, что делать и что ска – зать, затем в растерянности выдавил из себя:

– Так ведь Прозоровский с меня голову снимет, если пушки у тебя не заберу.

– Ничего, обойдется твой Прозоровский без моих пушек, а воеводе скажешь, что я не отдал. Спасибо тебе за все, сотник, можешь возвращаться в Астрахань. А может, служить ко мне пойдешь?

От такого предложения у Леонтия округлились глаза, он в волнении произнес:

– Да ты что, батюшка? Я государю нашему Алексею Михайловичу в верности клялся! Не могу я нарушить крестное целование!

– Так и мы тоже государю служим, – серьезно ответил Разин.

– Знаю я, как вы ему служите!

– Это как же мы служим? – уже улыбаясь, спросил атаман.

Леонтий Плохой отвел глаза от его напористого, жгучего взгляда и ничего не ответил.

– Тогда, сотник, прощай. А воеводе Прозоровскому передай, что, как выйдет случай, нагрянем к нему в гости, – Разин стегнул плетью своего жеребца и помчался вперед, не оглядываясь, как не оглядывается целеустремленный человек, упорно идущий к своей цели, зная, что цель его где-то там, впереди, и нужно стремиться к ней.

Казацкое войско двинулось вслед за атаманом, оставив сзади Леонтия Плохого с его поредевшей полусотней, так как часть его людей присоединилась к Разину.

Давно уже прошел обоз разинского войска, только рыжая пыль клубом стелилась вдоль дороги, а Леонтий все еще стоял и думал о Разине: «Эх, и лихой атаман Стенька, куда ты идешь, что тебя ждет впереди: великая слава или, скорее всего, топор и плаха. Неужто и вправду двинет он на Русь? Вон как казаки-то рвутся туда. Только не совладать ему с такой огромной силой – государевым войском. Ох, не совладать!»

                                             * * *

В Паншин-городок, в вольницу верховых городков, Разин входил вечером, когда на темнеющем небе уже взошла полная луна с большим радужным ореолом и кое-где зажглись боль – шие яркие звезды.

Иван Черноярец, поглядев на красивый ореол вокруг луны, сказал, указывая на нее Разину:

– Хорошее предзнаменование, атаман.

Тот, поглядев на небо, ответил:

– Должно, сам Бог велел дать нам везение!

Поскрипывая колесами, казацкий обоз постепенно втяги – вался в городок. А вокруг уже сбегался народ. На улицу выва – лили встречать легендарного атамана и стар и млад.

Еще не успели разинцы разместиться по подворьям, рас – прячь лошадей, уставших от дальнего пути, а народ, окруживший пришедших из похода, уже не давал проходу, приставал с расспросами, удивляясь огромному богатству, ко – торое привезли казаки.

Атаман городка, Григорий Уваров, большеголовый, с седыми пышными усами, коренастый, очень подвижный казак с хитрым прищуром небольших голубых глаз, давно уже дожидавшийся разинцев, кое-как пробился к Степану, а подой – дя вплотную, расцеловался с ним крест-накрест.

– Здравствуй, здравствуй, атаман Степан Тимофеевич, давненько тебя поджидаем! Надолго ли у нас остановишься, а может, совсем тут останешься?

– Нет, Григорий, завтра двинемся дальше, а сегодня гуляем у вас.

– Ну что ж, вольному – воля, – с сожалением сказал Уваров, но дальше им поговорить не дали. Толпа местных казаков под – хватила Разина на руки и понесла к телеге, поставила его на возвышенное место:

– Слава Степану Тимофеевичу!

– Слава атаману!

– Скажи слово, атаман!

Разин поворачивался во все стороны, низко кланялся народу, улыбался. Потом, лихо заломив папаху на затылок, крикнул:

– Ребята! Вот и закончился наш поход за море. А начинался он отсюда. Кое-кто из вас тогда мне не верил. Говорили всякое: и что, мол, у Разина ничего не выйдет, что не те времена, и за зипунами идти некуда! Правда, нашли мы, куда идти, но по пути маленько нагрешили, – и, улыбнувшись белозубой улыб – кой, крикнул громогласно в толпу: – Только простил нам все наши грехи наш государь Алексей Михайлович! – и, запустив руку за пазуху, вытащил оттуда царскую грамоту, потряс ею в воздухе, сказав с усмешкой: – Грех воровать, да нельзя мино – вать!

Огромная толпа покатилась со смеху, а когда все успоко – ились, Степан продолжил:

– Только вот что скажу я вам, ребята! Не воровали мы, а брали свое у богатеньких, кровососов бояр, воевод да купцов! Когда мы все по одному, они нас грабят и насильничают, как хотят, а вот когда мы собрались скопом, большой силой, тогда они у нас в ногах валяются, пощады просят. Тогда-то мы хозяева!

Толпа загудела, забурлила, послышались выкрики:

– Правда ли, батько, бают, что ты снова задумал идти в по – ход?!

Степан повернулся туда, откуда послышался вопрос, и от – ветил:

– Айда с нами, там и узнаешь.

– Мы идем с тобой, атаман! – слышались крики с разных сторон.

Степан прислушался к голосам, затем выдохнул низким голосом в толпу:

– Кто надумает идти со мной, завтра утром пусть собирается в путь.

                                             * * *

Не остановился Разин в Кагальницком городке, пошел дальше вниз, по Дону, и на одном из пустынных островов заложил новый лагерь. Укрепили разинцы свой стан, и тогда кое-кого стал атаман отпускать домой, на семью поглядеть, поторговать товарами или закупить оружия и снеди, рассчитаться с посыльщиками. Но не просто так он отпускал людей из своего лагеря, а заручался крепкими поруками, что уходящий вернется. Сам же Разин из своего стана никуда не отлучался, дуван свой раздал простым людям, нищим да убогим. В то время разинское войско насчитывало тысячу пятьсот человек, но оно с каждым днем все росло и росло.

Дивились этому несведущие люди, говорили: «Да с таким богатством, как у вернувшихся с похода казаков, можно пожи – ть широко да погулять всласть!»

А Разин и его казаки в Черкасск, в войско Донское, не торопились, рыли землянки, укрепляли свой стан, будто надолго там обосновывались.

15

Поздняя осень уходила, и наступала зима. После затяжных, моросящих дождей вдруг установилась ясная погода. Ударил морозец и заковал в крепкий лед лужи и тихие заводи на Дону. На быстрине реки льда еще не было, и темная вода вяло и нехотя текла по узкому ледяному проходу.

Глядя на морозное голубое небо, березовую рощу, покрытую пушистым инеем, отчего лесок стал еще более пышным и воз – душным, Степан радовался хорошей погоде и предстоящей встрече с женой Аленой.