Красный сектор

3

Марк старательно записывал лекцию за преподавателем, который с неподдельным интересом рассказывал о единой теории поля. В аудитории было просторно, но вместе с тем довольно душно. Университет отстроили одним из первых, так как он чудом уцелел во время войны. В основном благодаря тому, что здесь развернули госпиталь для раненых солдат. Поначалу умерших отвозили за город и хоронили там, но потом их стало так много, что тела закапывали поглубже прямо на территории университета, так что теперь студенты шагают по нему и делают вид, что игнорируют этот факт, но зачастую оборачиваются, посмотреть, нет ли у них за спиной призрака, которому своим шарканьем они помешали спать.

Рядом с Марком сидел Макс. Он был высоким и худощавым парнем, с копной темных вьющихся волос, которые, казалось, перепутались между собой так же тесно, как порой и его противоречивые мысли. Глаза Макса, серо-голубые, как мутная вода, отражали одновременно смирение и бунтарство. В нем словно сосуществовало несколько личностей: одна знала, что нужно делать, хотя это было не всегда правильно, а другая знала, что правильно, но делала абсолютно безрассудные вещи. Он рисовал на прозрачном листе пластиковой тетради высокие морские волны, между которыми при бледном свете луны пытается лавировать маленький кораблик с широким парусом на матче.

– Если это шторм, то паруса лучше отпустить, чтобы сбавить скорость, иначе корабль унесет по направлению ветра, и он может сбиться с пути, – шепнул Марк.

Макс задумался и посмотрел на свой рисунок так, словно впервые его видит.

– В последнее время я ощущаю себя на месте этого корабля.

– Ты о чем?

– Завтра мы представляем наш проект по озеленению земли, и я чувствую, что мы с ним пойдем на дно.

– Что за бред ты несешь? Ну-ка, соберись. Наша идея сработает, я все просчитал и изложил ее в цифрах, схемах и графиках. Я лишь техническая часть проекта, а ты… ты его душа.

– Согласен, нас обоих захлестнула идея сделать мир лучше, Марк, это отлично, правда. Только вот идем мы с ней не к тем людям.

– А к кому нам еще обратиться за финансированием, как не к синему сектору?!

– Не знаю, но…

– Молодые люди, – прервал их профессор, читающий материал по теоретической физике. Он повредил ногу во время осады родного города, поэтому при ходьбе опирался на трость. Высокий, худой, абсолютно седой мужчина, выйдя из-за стола, обратился к студентам с вопросом, желая уличить их в невнимательности:

– Не напомните, на чем я остановился?

– Вы сказали: «Может ли единая теория поля и расширенная стандартная модель, включающая гравитон как новый фундаментальный бозон, объяснить, наконец, эту главную загадку естествознания?» – процитировал профессора Марк.

– Верно, ну и что? Какие мысли на этот счет вас посетили?

– Я не вижу существенного продвижения к разгадке, так как направление объяснения слишком уж традиционное.

– Интересно, но как же нам приблизиться к решению, ведь многие ученые бились над ней десятками лет, но так и не нашли ответа?

– Я не знаю. У меня для поиска целая жизнь.

– Захватывающе звучит, не правда ли?

– А что вы, профессор, думаете на этот счет? – спросил кто-то с первого ряда.

– На мой взгляд, выход только один. Создать единую теорию поля, обосновав ее фундаментальными свойствами реальной криволинейной, а не «плоской». Если подобное возможно, то мы совершим революционный прорыв вперед. Спросите, почему? А я вам отвечу.

Во-первых, есть некоторое глобальное поле, существующее во всем пространстве и всем времени; во-вторых, локальные и глобальные свойства этого поля, одинаковые во всем пространстве и неизменные во всем времени, полностью определяют все физические свойства всех иных полей, а также полный набор и все свойства соответствующих элементарных частиц и иных фундаментальных объектов, то есть определяют все законы физики; в-третьих, вышеперечисленного достаточно для объяснения одинаковости в пространстве и неизменности во времени всех законов физики.

Можете взять мои мысли за основу исследований, если захотите найти ответы на главные вопросы естествознания, но помните, у вас на это всего лишь жизнь и счастье ученого не в самом ответе, а в его поиске.

В этот момент внимание аудитории привлекла к себе девушка, сидящая на третьем ряду. Она была не похожа ни на кого, наверное, поэтому ее правая рука, поднятая вверх, означала, что сейчас с ее губ сойдет что-то важное. Коротенькие волосы девушки были слегка завиты, а глаза, которые сияли умом и любопытством, несмотря на все переживания и утраты, оживленно смотрели на сокурсников.

– Я задумалась вот о чем: нужна ли современному миру единая теория поля? Нужен ли хоть кому-то ключ к самой великой загадке в теоретической физике?

Профессор подошел к моноблокам учебных парт и, немного подумав, произнес:

– Истина, сокрытая во тьме, имеет силу освобождать. Никто не сможет навсегда заглушить пламя знания.

В аудитории воцарилась тишина. Некоторые склонили головы, боясь даже вникнуть в то, что услышали. Покой нарушил жужжащий звук системы оповещения, означающий конец учебного дня.

Максим и Марк вышли из университета. Солнце пекло с самого утра, и к вечеру земля казалась раскаленной сковородкой.

– Может, у Бога на месте нашего города кухня?! – усмехнулся Марк.

– Может. Пожал плечами Макс.

– Ты в синий как будешь добираться?

– Пришлось пообещать три бутылки воды, чтобы водитель автобуса с железорудного карьера сделал крюк и высадил меня перед КПП синего сектора.

– Отлично. Кстати, пропускные у тебя?

– Да, и карту не забудь.

– Тогда в 10:00 у КПП. С миром оставайся.

– С миром остаюсь, брат.

Они пожали друг другу руки и, приблизившись, похлопали друг друга по плечу.

Тяжелая подошва грубых ботинок крошила серые комки земли, помогая путнику преодолевать свой путь. У Марка пересохло в горле, и он зашел в ближайший на его пути супермаркет, в надежде поскорее утолить жажду. Он немного постоял у входа, наслаждаясь искусственной прохладой кондиционера. От двери вдоль всех стен магазина протянулись две желтые линии – одна широкая и ниже другая, тоненькая, – знак желтого сектора. Из бокового кармана рюкзака молодой человек достал карту. Небольшой черный пластиковый прямоугольник служил своеобразным паспортом в стране без свободы и равенства. Марк встряхнул ее, и на поверхности карты желтыми точками высветились его фамилия, перечень продуктов и количество штук, которые можно было приобрести до следующего пополнения, что уже вот-вот, через неделю. Воды в доступе оставалось двенадцать бутылок. Ряды полок с металлическими коробками разной формы и величины выстроились лучами к центру магазина, где находился кассовый аппарат. Рядом с ним, во весь рост, стоял пластиковый представитель синего сектора, курирующий желтый. Марк взял бутылку воды и пошел прямо к аппарату. Намереваясь вставить карту, он с удивлением обнаружил, что прорезь для карт уже занята. Молодой человек вытащил чужую карту, на которой желтыми буквами значилось: «Маркаран А. Е.»

Внезапно кто-то с силой толкнул Марка в спину. От неожиданности он резко обернулся, махнув рукой в сторону нападавшего. Это была девушка. Она упала на пол от столкновения с рукой Марка. Ее длинные светлые волосы блестели под светом полуденного солнца, словно белое золото, подчеркивая ее невероятную красоту. Голубые глаза, испуганно смотревшие на Марка снизу вверх, с каждой секундой все сильнее притягивали взгляд. Правильные черты лица, аккуратный нос и пухлые губы отпечатывались на сердце. В ней все было идеально – и фигура, и руки, и умное выражение лица, и плавные, грациозные движения. Невозможно было не почувствовать волну чарующего воздуха, окружающего ее, и не желать погрузиться в ее историю, проникнуть в ее мир, который таил в себе столько загадок и секретов.

Парень почти сразу протянул девушке руку, та приняла помощь и, поднимаясь, отряхнула свою серую юбку.

– Прости, я не заметил тебя. Ты как? Сильно болит?

– Нет. Отдай мне карту. Мне пора идти.

– Зачем ты меня толкнула?

– Нечего чужое брать!

– Ах, ты про это…

Марк повертел в воздухе пластиковой картой.

– Она принадлежит тебе?

– Да.

– Получается, твое имя Александра? Алина? Анастасия? Как тебя зовут?

– Не важно.

– Скажи, пожалуйста, я хочу знать. Я не дурак, понимаю, что карта не твоя.

– Тебе лучше оставить меня в покое, я притягиваю неприятности.

Девушка подпрыгнула и выхватила из рук парня карту, с трудом подняла свои сумки и поспешила покинуть супермаркет.

Марк вернулся к своим делам, расплатился за воду, вытащил карту. Количество бутылок воды уменьшилось, их осталось одиннадцать. Выйдя на улицу, он с радостью отметил, что солнце садится и стало немного прохладнее.

Направляясь к дому, Марк вдруг снова увидел новую знакомую и произнес про себя: «Да быть того не может, нам еще и по пути!» Догоняя девушку, он отметил про себя, что впервые видит кого-то с такой необычной внешностью. Ему вдруг захотелось владеть этой красотой, как исключительным драгоценным камнем или редким артефактом.

– Опять ты?! Да что тебе нужно?! – девушка нервно дернула руками.

– Ничего. Ты просто не сказала, как твое имя.

– Тебе зачем? Ты из патруля стражей правопорядка, да?

– Нет. Тебе не о чем переживать. Я просто студент. Так как тебя зовут?

– Допустим, Саша.

– А фамилия есть?

– Стрельцова… Тебе-то что?

– Давай помогу донести покупки, Допустимсаша.

– Ты что, нас патрульные увезут на допрос.

– Если у них там прохладно, то я не против.

– Пожалуйста, оставь меня в покое, мне без тебя хватает проблем.

– В такое время на улице никого нет. Я возьму пакеты и пойду сзади тебя, на расстоянии, чтобы помочь и убедиться, что ты спокойно добралась до дома.

– Ты ведь не отвяжешься, верно?

– Красивая, да еще и умная. Мой идеал.

Вопреки желанию быть сдержанной, на ее лице появилась робкая улыбка. Девушка молча последовала домой. Зайдя в квартиру, освободив свои руки от сумок, она слегка откинула штору и посмотрела в окно. Марк, находясь неподалеку, заметил ее, его рука на мгновение застыла в теплом воздухе вечера и вернулась на лямку рюкзака, затем он ушел, запомнив, казалось, на всю жизнь, небольшое окно на первом этаже, третье от входной двери в первый подъезд многоэтажки.

Вечер распускал повсюду темноту, становился мутным, как вода в стакане от акварельных красок. Все ниже опускалось солнце, образ которого растекался в горячем воздухе. Кроваво-красные неоновые вывески монотонно гудели. Серый дым фабричных труб поднимался в небо, нарушая гармонию мрачной панорамы. Активный шум технологического прогресса сотрясал металлические артерии города, стремительно сокращая пространство для живых существ. Завеса ночи стягивалась все плотнее, отделяя местность от последних лучей дневного света. Среди этой мрачной картины унылых улиц, ветхих домов, строений, будок для бездомных, Марк впервые отыскал лирическую красоту и желал ее кому-то описать. Как никогда в его сердце горел огонь непоколебимой воли.

Он шел вдоль железной ограды с острыми, как стрелы, наконечниками. Холодный бетонный город, впившийся темными иглами небоскребов в небесный купол, не был готов приютить тех, кого выталкивали за непокорность дрожащие руки системы. Одним из таких людей был Макарыч, неотъемлемая часть района, где жил Марк. Неподалеку виднелась его большая пластиковая коробка, а за ней сидел и он сам. Бородатое лицо бездомного, изрезанное морщинами жизненных тягот, украшали глаза цвета выгоревшего неба. Седая грива волос, которая, когда – то, вероятно, была насыщенного каштанового цвета, ныне превращалась в серебряное облако, в котором долгая и суровая жизнь оставила свои метки. Увидев Марка, он вышел из – за коробки и радостно помахал парню рукой. Его одежда, несмотря на потрепанные края и многочисленные заплатки, была аккуратно приведена в порядок. Кроссовки, ставшие почти бесформенными от постоянных странствий, еще крепились под множеством самодельных стежков. Отметив, что молодой человек не ответил на его приветствие, Макарыч поспешил за ним, умоляя остановиться.

– Марк, Марк, погоди, ты знаешь, что эти сволочи устроили прошлой ночью? Это было в районе третьего часа, я теперь умею определять время по небу. Раздался вой служебной машины, а я спал на другой улице, откинул верх коробки и выглянул, они вышли из своего пикапа, все одетые в черное, с черными балаклавами на головах, один пошел прямо ко мне и помочился на мою коробку, а те, остальные, то ли по крысе, то ли по кошке начали стрелять, попали и заржали, как кони. Вот кто нас охраняет-то!

– Макарыч, мне некогда, мама ждет.

– Понятно, понятно, посмотри, что я сделал.

Он поднял выше скрепленную белым шпагатом алюминиевую пирамидку, сантиметров пятнадцать в ширину и примерно столько же в высоту.

– Что это?

– Скворечник! Я так птиц зазываю! Слушай, помоги скворечник-то повесить!

– Куда?

– Вон на тот столб.

Он достал из кармана семена в кулаке, несколько из них просочилось сквозь пальцы и выпало на тротуар. Макарыч присел, стал их искать и складывать назад, словно золото на прииске.

– Искусственно выведенные ведь, но ничего, пусть слушают, как бьются семена об дно скворечника, пусть знают, что мы их ждем.

– Откуда они у тебя?

Макарыч пожал плечами.

Марк улыбнулся и, к своему удивлению, вместо того чтобы послать бездомного, повесил его птичий домик с семенами на криво вбитый гвоздь.

– Макарыч, шел бы ты на завод и жил бы как человек, в квартире, пропадешь ты на улице!

– Не могу я на них работать, просто душу продам, если пойду, а так-то я талантливый! В прежние времена отбоя от заказов не было, все меня ценили, я мог любую запчасть выточить, даже самую крохотную. Присядь-ка сюда. Тут тебя не увидят. Знал бы ты, как часто я вижу такие покровительственные взгляды, как у тебя сейчас, особенно когда начинает вечереть, но я не ищу вашего одобрения или сострадания. Я просто делаю, что хочу.

– Да отправят тебя в красный сектор, если узнают, что ты безработный бездомный. У нас ведь только работающие могут жить в коробках или будках.

– И пусть. Моя жизнь бездомного учит меня многому. Я видел, как люди, которые имеют все, могут быть одинокими и несчастными. Я научился ценить простые радости жизни и быть благодарным за каждый кусочек пищи, каждый теплый разговор. Я хочу служить людям и благодарить людей, а не синий сектор. Я могу быть самым бедным по материальным меркам, но у меня есть неоценимое сокровище – способность быть добрым и делиться этой добротой с другими. В этом я нахожу свое призвание и считаю его важнее всех профессий, и, если ты однажды встретишь бездомного, не бойся поделиться с ним своей улыбкой или протянуть руку помощи. Пусть любовь и сострадание превратят этот мир в более доброе, милосердное и справедливое место для каждого из нас.

– Ох, всё, мне пора. С миром оставайся.

Макарыч кричал в спину уходящему парню:

– А весна будет, обязательно будет, и дождь прольется, и наступит всеми любимый май, и возродится почва, пропуская зелень, и птицы прилетят на этот столб, в мой скворечник! Будьте в этом уверены!

Макарыч развел в сторону руки и направился на проезжую часть, говоря при этом: «Пусть грянет гром и прольется дождь, пусть алчность земли утолится влагой».

Марк зашел домой и с порога почувствовал неладное. Тишина в доме была напряженной, словно натянутая струна, готовая прорваться в любой момент. Серый свет, проникавший сквозь окна, придавал квартирке призрачный, зловещий оттенок. В углах скапливались тени, из которых, казалось, вот – вот могли возникнуть фигуры неясного происхождения. Шторы дрожали под легким порывом ветра, создавая впечатление, что стены сами по себе шепчутся о чем – то тревожном и печальном. Лена стояла около стола, обхватив руками крест-накрест плечи.

– Что происходит?

Марк от неожиданности даже зажег свет в самом тусклом режиме.

– Сынок, кажется, я сегодня допустила ошибку.

– Какую?

– Я сегодня встретила ее в прачечной. Так вот, она так страдает, у нее забрали ребенка, девочку лет семи. Представь иронию, она и сейчас живет с нами по соседству, угловая квартира.

– О ком ты говоришь?

– О моей подруге детства, Лизе.

– Мне очень жаль, но ничего не поделаешь, таковы правила.

– Да, я знаю, но мне так захотелось ей помочь!

– И что ты сделала?

– Я выяснила у консьержки, где она живет, и стучала к ней, пока та не открыла.

– Ты серьезно? Допрос? Накануне защиты нашего проекта? Да ты хоть понимаешь, что нас могут завернуть, даже не выслушав!

– По сути, я просила разрешение на посещение, но даже не переступила порог ее дома. Прости, я совсем не подумала… Скорее всего, все обойдется.

– Да, не подумала обо мне и о том, как это скажется на моей жизни!

– Марк, я… Я не знаю, что сказать. Я так виновата.

– Вечно ты пытаешься кого-то спасти, все контролировать, может, дашь людям самостоятельно проживать свою жизнь? Ты же сама твердишь, что у нас нет выбора, а есть лишь то, что послал нам Бог.

– Я просто хотела поступить по-человечески.

– Почему не ко мне, а к другим?

– Марк, остановись… Неужели тебе так важно одобрение «синих», разве нельзя по-другому реализоваться в жизни?

– Как? Ходить на завод, как ты, давиться заваренными порошками и делать вид, что все хорошо? Это не по мне. Я хочу другого. Я хочу достойной жизни, со всеми ее красками и радостями, я хочу что-то создать, то, что поменяет жизнь всех нас к лучшему, а мне принесет уважение, прежде всего к себе.

Марк сполз по стене на пол. Власть. Это слово звучало в разуме Марка как барабанная дробь изо дня в день, из ночи в ночь, но сейчас как никогда сильно. Она не была у него в руках, но он жаждал ее с той же страстью, как художник жаждет мольберта. Марк чувствовал в себе силу преобразований, уготованных для нового порядка, о котором все мечтали, но никто не осмеливался даже подумать об этом всерьёз. Посмотрев на их жилище и суетящуюся в нем мать, Марк окончательно осознал, что только через власть он сможет выбраться из этого безликого ада и доказать всем свою значимость.

– Я ухожу – сказал он, резко поднялся с места и открыл входную дверь.

– Куда ты, сынок? – чуть не плача, спросила мать.

– Подальше отсюда!

«Он остынет и вернется, вот тогда мы поговорим. Он всегда так, сначала вспылит, а потом думает», – успокаивала себя Лена, вытирая с лица слезы.

Раздражение застилало глаза Марка. Он шел мимо людей, с наступлением прохлады вышедших на улицу подышать, и проталкивался среди них, раздраженно бросая на ходу слова, словно ядовитые стрелы. Его темные волосы бунтовали, словно огонь, подчиненный только его нетерпению и гневу. Напряженные мышцы агрессивно выступали на его лице, подчеркивая силу его духа и готовность сразиться с любыми преградами, которые стоят на его пути. Макарыча не было видно, видимо, наученный горьким опытом прошлой ночи, он, как рак, с раковиной на спине в виде пластмассовой коробки, поплелся искать себе более спокойное место для сна. Марк шел, не выбирая направление, пока не увидел мигающую вывеску небольшого грязного бара. Дымные завесы, словно паутина, обволакивали вход. Хлипкие стулья, облезлая обивка, потертые столы – все это являлось частью общего шарма. Усталые лица, вызубренные годами жизни и десятилетиями ошибок, вместе со спиртным, получали свое успокоение в том, что здесь они никому не нужны, никому не должны, и погружались в атмосферу небрежности и свободы. Здесь они забывали о своих проблемах, терялись в обратной стороне действительности. Осторожно оглядываясь на стоящий у барной стойки патруль, они потягивали темную вязкую жижу, называемую коньяком.

Стараясь не привлекать внимания, Марк уселся за барной стойкой.

– Тебе чего, малец?

– То же, что и всем, – не растерялся Марк.

Патрульный указал парню на терминал и тетрапакеты с различным алкоголем.

Марк оглядел помещение.

В дальнем углу, за одиночным столиком, сидел длинноволосый седой старик, его волосы были грязными и уже сбивались в колтуны, куртка, протертая на локтях почти до дыр, была ему сильно велика. Он смотрел то ли с любопытством, то ли с ненавистью.

Патрульный наблюдал за тем, как Марк покупает спиртное. Заметив количество доступного алкоголя, он произнес:

– Ого. Ведешь трезвую жизнь, малец. Похвально. Любой сидящий здесь может и убить тебя за эту карту. Он слегка потряс ею в воздухе и вернул владельцу.

Справа от Марка послышалось тяжелое, вонючее дыхание. Марку захотелось закрыть рукавом нос, но он сдержался.

Старик из наблюдателя решил превратиться в собеседника:

– Можно присесть рядом слабому старику?

– Да, тем более я уже уходить собирался.

– Жаль, тут, как видишь, редко встретишь человека, с которым можно поговорить. Сейчас даже барменов нет, что за чертова жизнь, некому рассказать, что на сердце лежит, нет сочувствия.

– С миром оставайся.

Вдруг незнакомец схватил его за рукав.

– Твоя фамилия, случаем, не Дангал?

Марк отрицательно кивнул.

– Знал я одного человека, вылитый ты в молодости. Мать Леной зовут?

По телу Марка пробежали мурашки. Парень оставил пакет на барной стойке и начал слезать со стула, но безумец его не отпускал, он обнажил тело, указал на гниющее пятно в районе живота и замер. Глаза старика бегали из стороны в сторону, и наконец, сквозь скрежет и смрад гнилых зубов, он произнес:

– Передай своему отцу, что он заплатит за все, что сделал со мной.

– Не могу. Он погиб на войне.

– Твой отец живее всех живых, малец.

В зале воцарилась тишина. Патрульные стражи правопорядка покидали бар.

Марк отдернул руку и, освободившись, направился к выходу.

Он был в замешательстве от произошедшего. Если отец жив, почему не ищет нас? Нет, должно быть, этот старый пьяница спятил, но как он узнал имя его матери? Загадка. На улице слышался звук шагов, погружающихся в погребальное эхо безжизненной атмосферы, но, если прислушаться внимательнее, можно было различить далекий шепот десятков нейтральных разговоров, которые засоряли пространство словами, лишенными смысла и эмоций. Дорога простиралась перед глазами. Широкий асфальтированный ковер, остывший от солнечной жары, яростно отражал свет футуристических рекламных вывесок, расположенных на стенах многоэтажек. Вместо радостных, дружелюбных посланий, сообщения на рекламных щитах напоминали отчаянные крики запуганных душ: «Покупай!», «Конформируйся!», «Следуй правилам синего сектора!». Серые лица редких прохожих были лишены счастья, а на их горбатых плечах висела тяжесть самоубийственной рутины. Марку захотелось человеческого тепла и общения, а вместе с тем предсказуемости и спокойствия. Ноги сами вели его в уже знакомый двор. Углы заброшенных зданий хранили темные тайны прошлого. Обглоданные временем и войной стены многоэтажек указывали Марку путь. Улица за улицей оставались за его спиной. Постепенно движение замирало и, находясь в спальном, тихом районе, где не было ни прохожих, ни неона, Марк свернул в небольшой переулок, подобрал с дороги камешек и бросил в окно. Спящее здание отчасти ожило. В одном окне на секунду появился свет. Видимо, она забыла, что в такое время нельзя его включать. Саша появилась в окне, улыбнулась и исчезла. Парень хотел уже уходить, как вдруг дверь подъезда отворилась, и он увидел ее. Она выбежала в дневной тунике и штанах, взъерошенная и полусонная.

– Ты сумасшедший, тут вокруг камеры, и нас увидит патруль!

– Мне все равно. Я хотел тебя увидеть.

Она улыбнулась.

– Я знаю одно место, пошли.

В глубине заброшенных гаражей, среди обломков старых автомобилей и пыльных инструментов, была укрыта обломком внешней части крыла самолета небольшая дверь. Саша отодвинула его и открыла дверь ключом. В шалаше было тесно и темно.

– Это гараж моего деда. Он собирал всякий хлам. Когда-то здесь кипела работа. Дед занимался ремонтом машин. Я с детства помню запах масла и звук моторов. Сейчас это место для меня наполнено другим смыслом. Смотри.

В абсолютной темноте раздался щелчок кнопки, и посреди каморки возник свет. Горел светильник в виде камина. Он был небольшой, высотой сантиметров тридцать, а шириной вполовину меньше. Внутри решеткой были расположены пластмассовые дрова, как бы горящие в огнях светодиодов. Саша положила моток завалявшейся ткани, и они устроились рядом с камином.

– Я прихожу сюда, смотрю на огонь, и, на мгновение, мне кажется, что не существует никого и ничего на свете. Ни зла, ни добра, ни серых костлявых лиц людей, ни секторов, ни разделений. Есть только я.

В минуты отчаяния я смотрю не по сторонам, не цепляюсь за людей. Я смотрю вглубь себя.

– И что ты там находишь?