Карта убийцы

Боди наблюдал за этим с крыльца; его детское лицо скривилось от возмущения этой несправедливостью.

– Спасибо, – поблагодарила Джекоба Блю и, отправив конфету в рот, обернулась к брату.

Ее язык почувствовал сладкий вкус сахара, в ноздри ударил аромат перечной мяты, но тут в горле у нее застряло терпкое зловоние тухлого мяса. Раздираясь между отвращением и стремлением быть вежливой, Блю застыла, зажимая конфету зубами, стараясь удержать ее подальше от языка и борясь с тошнотворным позывом. Боди злорадно ухмыльнулся.

Положив руку Блю на голову, Джекоб взъерошил ей волосы кончиками пальцев. Ужас, вызванный коварным поступком Боди, разочарование по поводу обманутых ожиданий насчет конфеты, и это прикосновение, прикосновение к голове, оказались чересчур сильным потрясением.

Резко отпрянув назад, Блю ударилась затылком о столешницу. Конфета выпала у нее изо рта, и она не стала ее поднимать. Она принялась растирать ушибленное место, и тут прибежала мать.

Бедняга старик извинился и спросил у Блю, сильно ли она ударилась, а та вынуждена была ответить:

– Все в порядке, просто я вздрогнула от неожиданности, только и всего.

Мать решила, что она здорово ударилась головой, однако Блю растирала затылок не из-за ушиба, а из-за прикосновения.

Такое происходило не со всеми. Мать неизменно действовала на нее только так, ее чувства были настолько сильными, что Блю не могла заглянуть сквозь них и увидеть исходную причину. А вот когда к ней прикасались во время игры в салки дети на улице, Блю ощущала лишь их восторженное возбуждение, словно адреналин игры был заразителен.

Лишь однажды это явилось для нее шоком, и это случилось с Розанной, пухленькой светловолосой девочкой, живущей напротив. Ее мать работала в вечернюю смену в супермаркете в городе, а отец постоянно был в домашнем халате, с приклеенной к руке банкой выпивки, и почти не выходил из дома.

– Что это у тебя с лицом? – как-то спросила у нее Блю. Розанна два дня не ходила в школу, и сейчас щеки у нее были покрыты красными точками.

– Это сыпь, – объяснила Розанна. – Она заразная, так что тебе лучше ко мне не прикасаться.

Подбодренная ее искренностью, Блю сказала:

– А что это за следы у тебя на ногах?

– Папин ремень, – сказала Розанна. – За щеки.

– Это тоже заразно? – спросила Блю.

– Папа говорит, я подцепила сыпь от мамы.

Блю не нужно было прикасаться к Розанне, чтобы это почувствовать. Девочки сидели бок о бок на низкой кирпичной ограде. Тревога Розанны перетекала в Блю, заражая ее необходимостью соблюдать осторожность, молчать, вместе с уверенностью в том, что, если она просто будет вести себя хорошо, все будет в порядке. Перевернутая Шестерка Кубков, во всей своей красе. И когда Розанна вдруг хлопнула Блю по руке и воскликнула: «Теперь ты водишь!», ей потребовалось какое-то мгновение, чтобы стряхнуть с себя ужас и броситься за ней.

Однако прикосновение Джекоба не было похоже на все то, с чем Блю сталкивалась прежде.

Оно погрузилось ей в желудок и вцепилось в сердце. Уголки ее губ опустились вниз, спина сгорбилась, признавая поражение. Но это была не просто грусть, не просто одиночество; чувство оказалось таким многослойным, что Блю не смогла в нем разобраться.

Старик проследовал за Девлином через кухню в комнату, обитую бархатом. В таких случаях Блю обычно шла к своей матери, однако тут она села у двери и стала слушать.

Мягко шелестели тасуемые карты, Блю чувствовала сочный аромат благовоний, проникающий под фанерной дверью.

– Очистите свой рассудок, – медленно произнес Девлин. Более выразительно, чем он говорил в повседневной жизни. – Отпустите все свои страхи, свои надежды, свои заботы; очистите свое сердце и позвольте всем своим чувствам перетечь в карты.

Блю сидела, обхватив колени руками, склонив ухо к двери, а мать наблюдала за ней с кухни и радовалась, поскольку ей казалось, будто дочь учится.

– А, Пятерка Мечей[25], – пробормотал Девлин, и Блю подалась вперед, мысленно представляя себе, как Джекоб также подался вперед.

– Вы готовы сразиться с прошлым и двинуться вперед к самоисцелению… О да, только взгляните: Тройка Кубков[26]; ваше сердце открыто. На протяжении длительного времени оно оставалось закрытым, но вы открыли его, подобно тому как раскрывается навстречу солнцу цветок, и прошлое – это нектар вашей души, готовый насытить настоящее.

А Блю подумала, что все совсем не так. Джекоб бежит от своего прошлого, хочет расстаться с ним, отказаться от него, и вовсе не собирается с ним сражаться.

– О, пять-пять! – визгливо ахнул Девлин. – Воистину, вот уж чудесное сочетание! Верховный жрец[27], пятая карта из Старших арканов, вместе с Пятеркой Мечей. В них мудрость и великая духовность. Вы покончили с прежней жизнью и можете двигаться вперед, с ясностью и мудростью; вы вольны двигаться вперед и – да, совершенно верно… прошу прощения, сэр, я так понимаю, вы разведены?

– Нет, не разведен…

– Но вы были женаты?

– Да, я…

– Ваша жена умерла? – Голос Девлина смягчился, и Блю представила себе, как он сочувственно кивает, тряся своим двойным подбородком. – Она тоже была очень духовной. Полагаю, она ходила в церковь, но также… Да, ваша жена ходила консультироваться с тарологами, не так ли? Вы не знали? Значит, она делала это втайне от вас. Посмотрите – Жрица[28]. Да, ваша жена действительно была очень духовной, и вы чувствуете себя потерянным без ее руководства; ваша душа дрейфует по воле волн. Ага! Да, вот оно что, теперь я вижу… Есть другая женщина, ваша любовь к жене натыкается на противодействие, а ваше влечение к этому другому человеку является одновременно препятствием и страстью. Взгляните, Звезда[29]…

Дверь в комнату оставалась закрыта еще двадцать минут, а когда она наконец открылась и Джекоб вышел, у него на щеках блестели слезы и он дрожал. Остановившись на пороге, Джекоб долго тряс Девлину руку, горячо благодаря его, и Блю, растроганная, смущенная всей той ложью, которую ему пришлось проглотить, бросилась к нему.

– Мистер Джекоб, пожалуйста, – воскликнула она, пытаясь сделать то, что до того никогда не делала. – Спасибо за конфеты! – Схватив Джекоба за руку, Блю пожала ее.

– Ты уже оправилась от удара? – Старик крепко сжал ее руку.

Это продолжалось всего одно мгновение: чувство вины, смешанное с горечью отчаяния, перетекло от старика ребенку. Силуэт Джекоба стал нечетким, воздух застыл, его рука стала липкой от пота, но Блю ее не выпускала. Чувство вины пустило у нее внутри корни, которые вторглись ей в вены, перекрывая их, и у нее закружилась голова.

– Вы не сразились со своим прошлым! – Блю чувствовала правду своих слов, но сознавала, что это еще не все. – Есть кое-что еще; это как болезнь, и она убивает вас изнутри!

Арла сидела в ногах у матери, Боди стоял рядом, и Блю не могла сказать, то ли все было вызвано ее дерзким шагом, то ли она все еще испытывала раздражение из-за его проделки с конфетой. Но вдруг все переменилось. Брат посмотрел на нее, приоткрыл рот и приготовил язык. Он беззвучно зашевелил губами, а Блю, читая по ним, повторила его слова вслух. Или на самом деле это Боди беззвучно повторял за ней? Все было настолько тонко, настолько переплетено между собой, что Блю не могла сказать.

– Ваша жена умирала, вы были не в силах этого вынести и нашли другую женщину, даже несмотря на то что вы любили свою жену и ее кончина причинила вам боль. Вы нашли утешение в другой женщине, но никому не сказали об этом, даже своим детям, и это вас гложет. Вы считаете, что это делает вас плохим, но это не так; вы просто человек, только и всего.

Казалось, старик испугался.

Высвободив руку, он тряхнул головой, вытер слезы, неловко схватил фуражку и палочку и поспешно выскочил в дверь, даже не попрощавшись.

– Извините! – воскликнула Блю, озадаченная тем, что это ведь была правда, а разве правда не лучше лжи? – Я не хотела вас огорчать, я не… Я имела в виду совсем другое, простите меня!

Подбежав к дочери, Бриджет Форд крепко прижала ее к себе, однако лучше девочке не стало. Боди, стоящий за ее спиной, улыбался так, словно только что выиграл в лотерею.

Девлин закрыл входную дверь, и Блю стало холодно и страшно.

Девлин шумно вздохнул.

Блю подумала про красные рубцы на ногах у Розанны, про ремень, который носил ее отчим, про то, что сейчас убежал клиент, плативший деньги.

Блю всегда изо всех сил старалась быть примерной девочкой, подстраивая свое поведение под настроение матери, поэтому ее никогда не били и редко ругали; она была примерной девочкой. Однако сейчас она чувствовала у себя за спиной тело Девлина, окруженное тяжестью отвращения Джекоба, ощущала во рту вкус затхлой гнили от конфеты. Блю внутренне приготовилась к тому, что ее полоснут ремнем по ноге, потянут за ухо, дернут за волосы, отвесят ей подзатыльник.

Ей на спину опустилась рука.

Нежное прикосновение к пояснице. Поцелуй в макушку.

– Никогда не извиняйся за это, девочка моя! – Запнувшись от волнения, Девлин снова поцеловал Блю в макушку. – Я горжусь тобой, очень горжусь. Нам просто нужно отточить твой дар, только и всего.

Дьявол[30]

Молли стоит на коленях перед очагом и мешает кочергой угли. Она сделает так, чтобы гостям было тепло. Оставшимся гостям. Молли не хочет думать о Джего.

Джошуа и девочки вернутся к обеду; Молли хочет, чтобы в «Болоте надежды» было уютно, чтобы они чувствовали себя здесь как дома. У нее за спиной Милтон, в кресле-каталке, с фуражкой на коленях. Он не жаловался на холод. Пока что. Но Милтон ни на что не жалуется и почти не вступает в разговоры. Джошуа находит, что с ним очень трудно, однако Молли так не считает. Она не задумывается над тем, зачем Милтон приезжает сюда, если он не участвует в совместных занятиях, не посещает психотерапевтические сеансы и не разговаривает с другими гостями; она знает, почему он так поступает. Одиночество, подобно раковой опухоли, разъедает его изнутри.

Молли говорит Милтону, что скоро станет теплее, и тот кивает своей фуражке. Она предлагает принести ему плед, чтобы укрыть колени, но получает в ответ такой взгляд, что становится ясно: лучше к нему не приставать.

В камине потрескивает огонь, в окна стучит дождь, ветер шуршит листьями и пучками длинной травы. Молли делает вдох, делает выдох, чувствует, как у нее замедляется пульс. Кажется, будто того, что произошло рано утром, на самом деле не было, будто ей не пришлось убирать нечестивую грязь, быть свидетельницей мерзкого поступка и наблюдать за тем, как ее бедный муж выходит на улицу через дубовую дверь.

Джошуа отсутствовал сорок минут. Молли стало спокойнее, когда она увидела, что он возвращается. Сейчас ей тоже спокойно от сознания того, что он рядом, у ручья, вместе с двумя девушками, а тем временем она, Молли, присматривает за Милтоном дома. Все так, как и должно быть. Все хорошо.

Входная дверь открывается.

Первой появляется Сабина. С куртки и резиновых сапог на деревянный пол и зеленую ковровую дорожку на лестнице стекает грязная вода. Сабина стремительно взбегает наверх. Молли окликает ее, спрашивая, в чем дело, что случилось, и уже собирается последовать за ней, но тут заходят Джошуа и Блю.

Милтон не встает. Он лишь поворачивает голову в сторону входной двери и склоняет ухо.

Увидев человека перед камином, Блю бледнеет. Она говорит, что в комнате Сабины кто-то есть, и Молли смеется, поскольку ей это кажется неудачной шуткой. Она говорит, что в доме больше никого нет, напоминает, что Джего уехал. Блю сглатывает комок в горле; она дрожит, словно потерявшийся кролик, и Молли хочется крепко ее обнять, но тут сверху доносится пропитанный болью крик, и обе женщины спешат на него.

Сабина стоит в коридоре, спиной к открытой двери в свою комнату, прижимаясь лбом к оклеенной обоями стене.

– Дверь была открыта, дверь снова была открыта, – повторяет она. Дыхание у нее сдавленное, зрачки расширены.

Молли прекрасно известно, что дверь была заперта на замок, однако она не говорит это вслух. Она опять убеждает Сабину в том, что дверь, должно быть, была не заперта и ее распахнул сквозняк, но Сабина гневно топает ногой и твердит, указывая на дверь, что она ее заперла, заперла, заперла!

Она говорит, что Блю видела кого-то в окне.

– Когда это случилось? – спрашивает Молли. Кровь бешено стучит у нее в висках.

– Только что! – буквально выкрикивает Сабина и снова топает ногой, словно ответ был очевиден.

Молли вынуждена была уточнить. Если «только что», значит, Блю не могла видеть в окне ее.

Блю смотрит на Сабину, смотрит на Молли, смотрит на распахнутую дверь в комнату, но не приближается к ней. Лицо у нее такое бледное, что Молли опасается, как бы она не свалилась в обморок. Блю спрашивает, не поднимался ли Милтон наверх, человек в окне был светловолосым…

– Разумеется, не поднимался, – заверяет Молли и подходит к двери, заглядывает в комнату и кивком приглашает девушек убедиться самим. – Здесь никого нет.

Сабина проходит в комнату следом за ней

– Но дверь ведь была открыта. Блю видела кого-то в окне. Если это были не вы, значит, это был он: Блю точно кого-то видела.

– У вас что-нибудь пропало? – спрашивает Молли.

Кровать не заправлена. Одежда, в которой Сабина была вчера, навалена кучей на стуле у окна, на полу раскрытый чемодан. Из бордовой косметички на туалетный столик выплескиваются бутылочки и баночки. Молли чувствует резкий запах спиртного. Роясь сегодня утром в вещах Сабины, она нашла в чемодане наполовину пустую бутылку виски, спрятанную под серой спальной футболкой, но это было час назад, когда девочки и Джошуа прочищали водостоки. Так что увидеть ее они не могли.

Молли говорит Сабине, что это, наверное, была игра света или отражение облака в окне. Она с удовлетворением отмечает, что та хмурится, обдумывая услышанное. Однако оставшаяся в коридоре Блю говорит:

– Нет, я точно видела кого-то.

– Убедись сама, – говорит ей Сабина, – сейчас здесь никого нет. Должно быть, этот человек сбежал, оставив дверь открытой.

– Это наверняка был Милтон, – говорит Блю, до сих пор так и не зашедшая в комнату.

Молли стоит в дверях и говорит, что это невозможно: Милтон все время находился внизу, и кроме того, ему это не по силам. Он не сможет подняться даже на три первых ступеньки, не говоря про весь лестничный пролет.

Молочно-белая кожа Блю становится серой. Она спрашивает, а как в таком случае Милтон поднимается к себе в комнату.

Молли объясняет, что комната Милтона внизу, в конце коридора. «Доступная комната», как она ее называет.

Блю качает головой.

– Здесь никого нет, и все на своем месте, – доносится из комнаты голос Сабины.

Блю наконец-то заглядывает внутрь. Молли внимательно наблюдает за ней. Взгляд девушки останавливается на чем-то посреди комнаты.

Молли заглядывает ей через плечо. Ничего.

Блю качает головой и пятится назад.

Сабина смотрит в середину комнаты, в ту точку, на которой сосредоточено внимание Блю.

– В чем дело, – спрашивает она, – что случилось?

– Ничего, – шепотом отвечает Блю и резко отводит взгляд, смотрит на пол, на стену – похоже, куда угодно, только не в середину комнаты. У нее трясутся руки.

Пятерка Жезлов[31]

Больше она на это не пойдет.

Блю пятилась назад, шаря в заднем кармане в поисках ключа от своей комнаты.

– В чем дело? – спросила Сабина, глядя на нее как на сумасшедшую.

– Что случилось? – подхватила миссис Парк, оценивая Блю пытливым взглядом.

– Ничего, – прошептала Блю – в первую очередь стараясь успокоить саму себя, а не двух женщин. – Ничего. Ничего.

Она хотела сказать, что там ничего нет, что этого не существует, что увиденного ею на самом деле нет. Но она заперла все эти слова у себя в голове.

– Блю, дорогая, вам лучше…

– Мне нужно принять душ, – сказала Блю и, отперев замок, проскользнула к себе в комнату, закрыла за собой дверь и заперла ее на задвижку. Закрыв глаза, постаралась прогнать чувство того, что мир вокруг разрушился, что это чересчур, что жить с такой тяжкой ношей невозможно. Однако рассудок снова показал этот образ. Это существо. Этого при…

– Их не существует.

Блю слышала в коридоре голоса женщин. Сабина сказала, что присмотрит за ней. Миссис Парк заявила, что идет готовить обед, так как домашняя еда будет полезна всем. А заодно проверит, как дела у ее мужа и у Милтона.

По состоянию здоровья старик не может подняться по лестнице, однако Блю видела его, она была уверена, что видела его… Она не хотела об этом думать.

Душ отчасти прояснил ее мысли. Девушка стояла под горячими струями, прижавшись лбом к кафельной плитке на стене, полностью сосредоточившись на покалывании воды, стекающей по спине.

Несомненно, она уже видела это лицо, и, подобно мухе в янтаре, оно застряло у нее в памяти, а сегодня поднялось на поверхность, подсознательно отвлекая ее мысли от годовщины смерти матери. Это оправдание для побега из пансионата, полного незнакомых людей, незнакомых образов и звуков, странных видений и странных снов. Бежать – бежать прочь. Теперь у нее есть отговорка: здесь небезопасно.

Но она не побежит. Она одержит победу. Она останется и заставит себя присоединиться к танцам, урокам искусства и психотерапии. Она поговорит с Милтоном и убедится в том, что это безобидный старик с плохим здоровьем, а то, что она видела вчера ночью, ей просто приснилось.

И того, что она видела в комнате Сабины, на самом деле тоже не было.

Закончив душ, Блю стала одеваться. Она забыла включить вытяжку; окна и зеркала запотели, покрывшись серой пленкой. Все вещи по-прежнему оставались аккуратно сложенными в чемодане. Она не переложила одежду в ящики комода, не расставила бутылочки и баночки на туалетном столике, как это сделала Сабина. Было бы так просто взять чемодан и уйти…

Подавить инстинкт было нелегко. Неприятное предчувствие подсказывало, что ей не следовало сюда приезжать. Зеркало начало отпотевать, и Блю подумала о том, как старательно она искала смысл в жизни на протяжении трех последних лет и как поездка в «Болото надежды» стала его частью, поставив перед ней краткосрочную цель.

Закрыв глаза, Блю сделала вдох и выдох. Убеждая себя в том, что бояться бесполезно. Что страх преграждает путь прогрессу.

Однако страх держал ее крепко.

Ей было страшно открыть глаза.

Блю не сомневалась, что если сделает это, то увидит в зеркале чужое лицо. Волосы будут не черными, а очень светлыми. Глаза будут не бирюзовыми с золотистыми завитками, а… Это было невыносимо. Блю отвернулась от столика к шкафу.

Она забыла, что там тоже есть зеркало.

Стекло отпотело.

Ужас сдавил Блю грудь, зазвенев в ушах подобно колоколу.

Из зеркала на нее смотрело ее собственное осунувшееся лицо в обрамлении влажных, черных, спутавшихся волос. Блю поднесла ко рту трясущиеся руки, заглушая рвущийся наружу крик.

Тяжело опустившись на кровать, она схватила подушку и крепко прижала ее к лицу, чтобы никто ее не услышал. Она проклинала видение в комнате Сабины, проклинала все видения, которые ей являлись, посылала их в преисподнюю за все те страдания, которые они ей принесли. Блю проклинала свою мать, проклинала Девлина, проклинала себя саму за то, что ей не хватило мужества пойти против них раньше.

Сабина находилась в соседней комнате, и Блю страстно хотелось пойти к ней, признаться в том, какой потерянной она себя чувствует, хотелось, чтобы ее обняли и утешили.

Невозможно.

Как только Сабина к ней прикоснется, Блю окажется переполнена чувствами. Достаточно было уже того мимолетного мгновения на лестнице: она лишь скользнула Сабине по руке, и этого хватило, чтобы она рассыпалась на части.

– Блю! – Сабина постучала в дверь, словно Блю своими мыслями привела в движение ее руку. – У тебя все в порядке?

Блю приказала себе успокоиться.

– Я только что вышла из душа, – ответила она, изо всех сил стараясь звучать спокойно. – Дай мне секундочку, чтобы одеться.

– Дашь мне знать, когда будешь готова, спустимся вместе.

Блю высморкалась, вытерла глаза, заставила себя посмотреться в зеркало. Переоделась, привела в порядок волосы. Чувство голода грызло ей желудок. После того как она поест и выпьет кружку крепкого чая, ей станет лучше.

«Все будет хорошо», – заверила себя Блю.

Она знала, что делать.

От одиннадцати до двенадцати лет

Девлин учил Блю тактичности, но получилось не сразу.

Это Бриджет пришла в голову мысль сделать ставку на жестокую откровенность, и когда Блю исполнилось одиннадцать, она начала читать по картам вместе с Девлином. Девочка занималась этим два раза в неделю, и в таких случаях Бриджет брала с клиентов вдвое дороже. Они с Девлином принимали только наличные, предпочитая передаваемые от одного человека другому отзывы любой рекламе. Когда одна из клиенток, японка с короткими розовыми волосами, поинтересовалась, получает ли Блю какую-то часть заработанных денег, Бриджет изобразила возмущение и сказала, что это само собой разумеется, она откладывает их дочери на будущее. Однако на самом деле в доме лишь появлялось больше хрустальных шаров, больше орнаментов и больше благовоний, все более дорогих.

Правда редко приносила утешение, и Блю обнаружила, что тех людей, кому гадал по картам Девлин, привыкших к успокаивающей душу доброте его откровенной лжи, еще больше влекло самоистязание искренностью. В то время как Девлин говорил молодой женщине, переживающей из-за разрыва отношений, наложившегося на малое количество друзей и потерю работы, что у нее прекрасная душа, которая только и ждет возможности расправить крылья, взлететь ввысь подобно бабочке, стремящейся к цветку подсолнечника, Блю заявляла:

– Вы отравлены чувством вины; вы постоянно указываете на других, поскольку боитесь взглянуть на свои собственные действия и ленитесь заняться своими собственными проблемами. Вы ждете принца, который приедет на белом коне и решит их за вас, но сделать это должны вы сами.

Клиенты, которые плакали, выслушав пророчества Девлина, слушали Блю с раскрытым ртом, слишком потрясенные, чтобы плакать, сраженные правотой ее слов и не имеющие сил с нею спорить. Однако они всегда приходили снова. Блю этого не понимала: если бы кто-то попробовал так с ней говорить, она постаралась бы обходить этого человека стороной и больше никогда с ним не встречаться.

Иногда ей достаточно было прикоснуться к человеку, чтобы рассказать его историю; в других случаях ей требовалось разложить изрядно потрепанные карты. Арла держалась подальше от комнаты приемов, однако Боди постоянно прятался за складками бархатных штор, то ли потому, что хотел подслушать какой-то непристойный рассказ, то ли из чувства глубокой ненависти к самому себе. Блю все чаще гадала: то ли он хочет выслушать историю очередного клиента, то ли жаждет насладиться смущением сестры.

Удовольствия ей это никогда не доставляло. Каждый расклад на картах отнимал все силы, оставляя ее опустошенной, расстроенной, но в то же время приносил чувство победы. Блю это чувство не нравилось, но ей было приятно выслушивать благодарности клиентов. Ей было приятно видеть, как они улыбались, когда все заканчивалось, слушать, как они говорили, что она особенная… Ей казалось, что это хорошо.

Так продолжалось до тех пор, пока ей не исполнилось двенадцать лет. Тогда она изменила свое мнение на этот счет.

* * *

Бриджет Форд ввела дочь в комнату в глубине дома. Девлин уже сидел за круглым столом из розового дерева с вырезанной посредине магической пентаграммой. Бриджет сшила ему длинный черный кафтан с расшитым жемчугом воротом, и ткань обтягивала его солидное брюшко. При виде вошедших в комнату жены и падчерицы лицо мужчины растянулось в улыбке, широкой и искренней. Ему предстояло лишь наблюдать: Блю должна была консультировать одна, и Девлин готов был лопнуть от гордости.

В комнате находились еще двое. Обыкновенно, если люди приходили вместе, их обслуживали по очереди – один пил чай на кухне вместе с Бриджет, в то время как другим занимались Блю и Девлин. Как говорил Девлин, Таро – это глубоко личное.

Однако в данном случае было не так.

Перед витриной с целительными камнями стояли мужчина и женщина. Женщина была средних лет, с редкими седыми волосами; казалось, она специально вымыла их по такому случаю, Блю определила, что обыкновенно она с этим не заморачивалась. И также не стирала свою одежду, если только того не требовали обстоятельства. Обернувшись к Блю, женщина улыбнулась. Взглянув на ее косметику, неумело наложенную трясущейся от волнения рукой, Блю поняла, что без нее женщина выглядела бы гораздо привлекательнее. Перехватив ее взгляд, мужчина также обернулся.

Он был усталый и сморщенный, словно древняя черепаха, с горбом на спине вместо панциря. На шее висели складки пожелтевшей кожи, выпученные глаза слезились. Блю ощутила исходящий от него кислый запах болезни, наполнивший воздух. Это был отец женщины.