Карта убийцы

– Вы уже слышали насчет Джего?

– Я все объяснил, – сказал мистер Парк.

– Его бедная ма…

– Молли! – покраснев, резко оборвал жену мистер Парк. – Это конфиденциально, мы не имеем права ничего говорить.

– Да-да, конечно, извини, просто это такое потрясение. Я забылась.

Она встала рядом с мужем, и тот обнял ее за талию, сообщив, что гости согласились остаться, а женщины еще и помогут ему прочистить водосток.

– Это очень любезно с вашей стороны, и, пожалуй, так оно будет к лучшему. – Положив руку Сабине на плечо, миссис Парк поморщилась. – Я очень сомневаюсь, что сегодня дороги расчистят. Звонил наш ближайший сосед – их дом находится в паре миль, но наши поля граничат друг с другом. Он сказал, что приедет пожарная машина откачивать воду, но только к вечеру. Здесь в окрестностях несколько мест, по которым сильно ударила непогода.

– Если дождь утихнет, все будет хорошо, – сказал мистер Парк, и все в молчаливом согласии повернулись к окну, где вода с небес мягко барабанила в стекло.

– Рано или поздно он закончится, – заметил Милтон. – Так бывает всегда.

– Итак, на этой неделе вас будет трое, – сказала миссис Парк. – Некоторое отличие от обычного курса, но зато будет больше времени на индивидуальные занятия. Во всем нужно искать положительные стороны.

Она убрала со стола и легкой походкой отнесла тарелки в раковину, поглядывая на дождь так, будто это было солнце.

– Что ж, нужно жить настоящим. – Допив чай, Джошуа Парк промокнул губы салфеткой и повернулся к Блю и Сабине. – У меня есть непромокаемые брюки и дождевики, я их вам одолжу. Берите свои сапоги и спускайтесь вниз, встречаемся в прихожей через десять минут.

Женщины направились следом за ним по коридору в зал, чувствуя, как с каждым шагом становится холоднее.

Огонь в камине не горел.

– Чертов сквозняк! – пробормотал мистер Парк. – Ну да ладно, если мы будем на улице, огонь не нужен.

Погода и правда разбушевалась не на шутку. Повернувшись к Блю, Сабина подняла бровь и прошептала:

– Надо было уезжать вместе с Джего.

Мистер Парк отправился за непромокаемыми штанами и дождевиками. Блю стала подниматься по лестнице следом за Сабиной, когда та вдруг застыла как вкопанная. Блю врезалась нее сзади.

Она проследила за взглядом Сабины.

Дверь в ее комнату была распахнута настежь.

Отшельник (перевернутый)[19]

– Это все ветер, – сказала Блю, однако Сабина покачала головой. – Наверное, с дверью что-то не так. Мистер Парк только что вышел на улицу, вот сквозняк и открыл дверь.

– Я не думаю, что дело в ветре, – прошептала Сабина так тихо, что Блю не поняла, хотела ли она, чтобы ее услышали.

Скудные лучи низкого солнца проникали сквозь мансардное окно, белые и холодные, высвечивая уши Сабины, ее лоб, кончики ресниц. Утром Сабина вошла на кухню последней. Блю не сомневалась в том, что или она не закрыла дверь за собой, или дверь распахнулась от сквозняка. Никакого другого рационального объяснения не было.

– Разумеется, это сквозняк, – убежденно заявила Блю, издав краткий пустой смешок, потому что Сабина обладала аналитическим складом ума, была образованной и начитанной – не из тех, кто верит в привидения. Должно быть, эта убежденность проявилась у нее на лице, потому что Сабина также рассмеялась; ее смех был таким же кратким и пустым, как и смех самой Блю.

– Извини, я говорю глупости. Разумеется, это сделал ветер – что еще это могло быть? Встретимся внизу. Спасибо. – Она легонько пожала Блю руку.

Та оказалась застигнута врасплох. Исходящий от руки Сабины жар не шел ни в какое сравнение с той сумбурной, мучительной, бесконечно глубокой печалью, которая разлилась по всему телу Блю от этого прикосновения. Вздрогнув, девушка отдернула руку так резко, что едва не скатилась вниз по лестнице.

Сабина бросилась к ней, предлагая помощь; Блю ухватилась за перила, отвергая предложение.

– Господи, что с тобой? Ты едва не упа…

– Все в порядке. Просто оступилась.

Блю почувствовала, что залилась краской, и отвела взгляд, не в силах смотреть Сабине в глаза. У нее внутри прочно засело что-то гораздо более существенное, чем боль, но Блю не могла это разглядеть. Не хотела.

«Это все только у меня в голове».

– Ты оступилась, потому что я к тебе прикоснулась? – Сабина по-прежнему протягивала к ней свою смуглую руку. – Извини, я просто… не знаю, наверное, хотела тебя поблагодарить? За то, что ты так добра… Почему ты так отреагировала? – Сабина посмотрела на свою руку, на Блю, и та ощутила всю тяжесть ее предположения.

– Все в порядке, и ты тут ни при чем. – Выпрямившись, Блю прошла вперед, так, чтобы Сабина не видела выражение ее лица. – У меня нарушение сенсорной интеграции, – это объяснение она отыскала в интернете пару лет назад, и оно подходило идеально. – Когда кто-нибудь ко мне прикасается, я буквально схожу с ума, особенно если это происходит неожиданно.

– Извини. – В голосе Сабины прозвучало искреннее сочувствие, но в нем присутствовало также и любопытство. Блю стало не по себе.

– Ничего страшного.

– Я слышала про НСИ. Еще с чем-нибудь у тебя есть проблемы? Звуки, цвета?

«А с чем у меня нет проблем?» – подумала Блю, однако вслух сказала:

– Хуже всего прикосновения.

Ее захлестнула тошнота, словно чувства Сабины силой запихивали ей в глотку. Печаль, горе, смятение, чувство вины.

Откуда чувство вины?

«Изъяны есть у всех, – сказала себе Блю. – Ну а дверь распахнул сквозняк».

* * *

Мистер Парк повел женщин через поле. По дороге он объяснил, что под мостом проходят два водостока, и в плохую погоду там нередко застревают ветки, после чего образуется затор из разного мусора, который перекрывает воде путь, и та выходит из берегов. Обыкновенно такое случается раз в год, однако этой зимой такое происходит уже в третий раз, и ничего нельзя с этим поделать, поскольку мост представляет собой историческую ценность и охраняется; в перечне объектов исторического наследия он значится даже выше, чем сам дом.

Промокшая насквозь земля чавкала под ногами, при каждом шаге из пожухлой травы пузырилась вода. Деревья стояли как часовые по обоим берегам ручья. Лишенные листьев, с зарождающимися почками, они выглядели в точности так же, как и во сне Блю. Более высокие были увенчаны вороньими гнездами, на кронах висела спутанная паутина омелы. Растопыренными скрюченными пальцами во все стороны торчали призывно манящие ветки.

С противоположного берега донесся собачий лай, громкий, перекрывающий гул ветра, но Блю не желала вспоминать тот кошмарный сон, царапанье когтей в дверь и полуночное путешествие Милтона. Она никому не рассказала про то, что видела: центральное место заняли отъезд Джего и непогода.

– Кому могло прийти в голову выгуливать собаку в такую погоду? – спросила Блю, и Сабина как-то странно посмотрела на нее. А мистер Парк, похоже, ничего не услышал.

Небо оставалось серым, моросил дождь, но воздух стал свежим, а ветер принес прохладу. От этого работа лопатами и вилами казалась не такой утомительной, и Блю перестала обращать внимания на дождь, ибо кто может быть недоволен чем-то таким чистым? Она даже заставила себя не обращать внимания на деревья, ибо они ведь всего-навсего деревья, так?

Безобидные деревья.

Оставшуюся часть пути они преодолели молча. Мистер Парк не отрывал взгляда от ручья, чтобы избежать самых глубоких мест. Несколько раз Блю оглядывалась назад. Она видела в окне миссис Парк, наблюдающую за ними. Видна была только самая старая часть дома. Восемь блестяще-черных окон казались глазами паука.

Потребовалось пять минут на то, чтобы добраться до кромки воды. Дыра в живой изгороди вокруг поля позволила увидеть несущийся поток.

– Господи, вы только посмотрите на дорогу! – воскликнула Сабина. – Она полностью под водой!

– Она в низине, – объяснил мистер Парк, чье внимание по-прежнему оставалось приковано к размытым берегам ручья, – поэтому ее заливает в первую очередь. Я бы не тревожился – до дома вода не дойдет, поскольку он расположен на полметра выше.

Сабина и Блю непроизвольно обернулись. Поле блестело, дорожку покрывали пятна луж, и было очевидно, что дом построен на возвышении. Блю хотелось надеяться, что мистер Парк прав и вода до них не доберется.

Следуя распоряжениям Джошуа Парка, все принялись за работу. Он взял на себя дальний водосток, оставив ближний Сабине и Блю. Работа оказалась сложной; женщины не ожидали, что напор воды будет таким сильным. Но дождь шумел мягко, низкий тембр голоса мистера Парка соответствовал тональности ветра, и в целом получалась убаюкивающая колыбельная.

– Для души нет ничего лучше физического труда, – заметила Сабина.

– Это ничуть не хуже любой психотерапии, – подхватил мистер Парк. – Я так и говорю своей Молли.

– И она соглашается?

– Нет, обычно она устраивает мне взбучку. – Рассмеявшись, Джошуа Парк выпрямился, потянулся и оценил сделанную работу. – Мы давным-давно поняли, что всем вам необходимо стимулирование как тела, так и рассудка. Однако убеждать людей непросто. Кто-то предпочитает физический труд разговорам о своем горе, хотя Молли знает, как подойти к человеку.

«Только не к Милтону», – подумала Блю. Ей захотелось понять, почему он продолжает приезжать сюда, если не принимает участия в общих сеансах? И чем он занимается, когда в доме никого нет?

– Когда я приехала, ваша жена меня обняла, – сказала Сабина, – и мне показалось, что меня обнимает родная бабушка.

– Если будете говорить это Молли, вместо «бабушки» скажите «мама». Да, в ней есть это от природы. Любовь ее буквально переполняет, так, что порой вырывается наружу. Молли была создана для того, чтобы заботиться о других. – С новой силой набросившись на водосток, Мистер Парк подцепил вилами кучу веток. – Лучшего человека вы не найдете.

– Это очень мило с вашей стороны, – сказала Сабина.

Мистер Парк смущенно пробормотал, что обыкновенно он не говорит такой сентиментальной ерунды; это просто непогода превратила его душу в картофельное пюре.

– Сказать по правде, Молли могла бы добиться большего, выбрать любого мужика. Но она выбрала меня, – сказал Джошуа Парк, обращаясь к воде, к своим вилам. – Мы с ней вместе уже много лет. Это была ее идея – устроить здесь приют. Я сперва над ней смеялся, но она оказалась права. Я рад, что Молли оказалась права.

Сабина уставилась на свою лопату.

– Я потеряла сестру, – сказала она.

Мистер Парк кивнул, словно ждал этого и был готов слушать, словно все его замечания про жену, про личную жизнь были лишь приманкой к западне исповеди. Он снова принялся за работу, размеренно расчищая засор в водостоке.

– Летом прошлого года, – сказала Блю.

– Откуда ты знаешь, что это случилось в прошлом году? – Прикрыв глаза козырьком руки от пробивающегося сквозь тучи солнца, Сабина скрыла выражение своего лица, а мистер Парк с опаской покосился на нее.

Блю мысленно выругала себя, опасаясь, что ее сочтут странной, придурочной, сумасшедшей, тогда как ей, наоборот, хотелось, чтобы ее считали обыкновенной.

– Даже не знаю, просто я так подумала. Может быть, ты обмолвилась вчера вечером или… – Блю почувствовала, что Сабина ей не верит, а мистер Парк оторвался от работы.

– Я не говорила вчера ни про свою сестру, ни про… Я ничего не говорила. Откуда тебе это известно?

– Я просто предположила. Извини, я не хотела…

– По-моему, Блю не хотела никого обидеть, – вмешался мистер Парк. – Полагаю, она просто старалась поддержать разговор.

– Откуда ты узнала? Ты искала меня в интернете? Ты что-то раскопала…

– Я не могу объяснить. – Блю могла бы напомнить, что без телефона у нее не было доступа к поисковым сервисам, но посчитала это бесполезным. Вырытая самой себе яма оказалась весьма глубокой. – У меня иногда возникают предчувствия… Люди говорят что-то, а я слышу это, а также кое-что еще, словно их слова – камень, брошенный в водную гладь: я слышу падение камня, но также слышу расходящуюся от него рябь. Понимаешь? Знаю, наверное, это кажется полной бессмыслицей, кажется чем-то непонятным и странным…

– Вроде шестого чувства? – Голос Сабины потерял острые шипы; она успокоилась. И хотя Блю радовалась тому, что Сабина остыла, меньше всего на свете ей хотелось, чтобы про нее думали такое.

– Нет, не совсем. Я просто читаю язык жестов и интонации. Самую малость, и не всегда. Ничего особенного.

– Вроде НЛП[20]? Деррен Браун[21] и тому подобное?

– Да нет, ничего такого. – Взяв вилы, Блю вонзила их в воду и почувствовала, как зубцы проткнули слой почвы. – Нейролингвистическое программирование заставляет людей поверить в то, что ты им говоришь, или помогает манипулировать их действиями. А это, скорее, наоборот: я читаю в людях больше того, что они говорят словами, можно сказать, читаю между строк. – Это Блю также нашла в интернете – рациональное объяснение того, что мать называла «третьим глазом». Все это можно объяснить с научной точки зрения: она восприимчива к чувствам других людей, а те лица и фигуры, которые она видит, являются галлюцинациями. Это не призраки.

Блю научила себя не верить в призраков.

– Такое у вас бывает со всеми? – спросил мистер Парк. Голос его был скептическим, и Блю предположила, что это попытка разрядить напряженность.

– Нет. Одни люди закрыты; у других сердце выложено на ладони.

– Значит, вы не пробовали работать психологом? – продолжал мистер Парк. – С такими глазами из вас получился бы…

– Я работаю в хосписе, – твердо заявила Блю.

– Именно это говорит про меня моя мать – что мое сердце открыто для всех. – Сабина схватила торчащий из воды кончик ветки и вытащила ее из водостока; туда тотчас же устремилась вода. Мост был практически полностью очищен.

Блю проводила взглядом, как она отбросила ветку на берег, и подумала: «Теперь ты стала совсем другой».

Сабина шумно вздохнула.

– Значит, ты знаешь про мою сестру?

У нее по бедру стекала струйка грязной воды. Блю поняла: Сабина хочет, чтобы она сказала: «нет».

– Только то, что тебе ее очень не хватает.

– Извини, что я взорвалась, – пробормотала Сабина, и Блю, кивнув, заверила, что все в порядке.

– Кажется, подцепил! – Мистер Парк возился с вилами; он воткнул их прямо в водосток, покачал черенок из стороны в сторону и попытался их вытащить. – Но, по-моему, это не ветка.

У Блю мелькнул образ дохлой собаки. Она следила за тем, как мистер Парк орудует вилами, уверенная в том, что сейчас появятся кости, черная шерсть, зубы и длинный кроваво-красный язык. В лесу кто-то залаял.

Сделав еще одно усилие, мистер Парк наконец освободил водосток. На зубья его вил было насажено скрюченное, исколотое тело бледно-бурого кролика, разбухшее от воды. Воздух наполнился запахом газов гниения, высвободившихся из пронзенных внутренностей зверька. Ахнув, Сабина прикрыла нос локтем.

Блю отвернулась.

– Как он оказался под мостом?

– А бог его знает – может, его загнала в воду лиса. Пусть его примут деревья. – Мистер Парк забросил мертвого кролика в лес. Его вилы были запачканы кровью. В воздухе оставался смрадный запах. – Такое случается.

Освобожденный водосток втянул в себя поток подобно пересохшему горлу; уровень воды у ног Блю быстро понизился на пару дюймов. Они извлекли из-под моста оставшийся мусор и сложили его на противоположном берегу – еще один подарок лесу. Блю попыталась отыскать взглядом дохлого кролика, чтобы убедить себя в том, что это не собака, не видение, что кролик был настоящий и мистер Парк с ним разобрался. Деревца поменьше прятались за высокими деревьями, словно средневековые сгорбленные сплетники, спешащие поделиться своими слухами с ветром, петляющим среди ветвей.

«Отруби ему лапы, Блю, и повесь на шею, чтобы они принесли удачу».

Когда они развернулись, собираясь уходить, голоса деревьев стали громче.

Сабина шла рядом с мистером Парком, вежливо беседуя о выполненной работе.

Блю поймала себя на том, что у нее возникла уверенность в том, что деревья следуют за ними, что они уже совсем близко и вот-вот набросятся на нее сзади. Она мысленно отругала себя за подобную глупость.

Дождь ослаб, но не утих полностью, и швы на куртке Блю начали протекать. Работа ее изнурила; ей приходилось делать большие усилия, чтобы передвигать ноги по грязи, и она вынуждена была оставаться полностью сосредоточенной, чтобы сохранять равновесие. В то же время Блю прислушивалась, ожидая услышать собачий лай, однако вместо этого слышала другие звуки – стук дождя по сырой земле, тяжелые шаги, бредущие по воде, шумное дыхание с присвистом, вспарывающее тишину.

Шедшие впереди ничего этого не замечали. Они говорили о йоге и терапевтических танцах, устраиваемых миссис Парк, а у Блю звенело в ушах и ныли все мышцы. Затем она подумала о кабинете психотерапии с его затемненными стеклами в окнах и мягкими креслами, расставленными кру́гом. Мысль о том, что через считаные часы ей, вероятно, придется говорить обо всем этом – о матери, Боди и Арле, – подкосила ее мужество подобно тому, как раскисшая земля засасывала ее ноги.

«Именно ради этого я здесь, – напомнила себе Блю, – для того чтобы наконец взглянуть правде в глаза». Хитроумные игры рассудка не имели никакого значения.

Жирная капля дождя ударила Блю в щеку, и девушка вытерла ее рукой, почувствовав, как испачкала кожу мокрой грязью реки. У нее под ногтями застрял этот запах – затхлая вода, терпкий перегной. Ей неудержимо захотелось сбросить с себя промокшую одежду, принять горячий душ и завалиться в чистую белую кровать.

Еще не поздно – если она захочет, то сможет уехать, вернуться к своей никчемной жизни, дерьмовой работе, своему дому, в прошлом муниципальному, доставшемуся ей в наследство, в котором она живет одна.

Ближе к дому лужи стали глубже, и пришлось обходить их. Добравшись до дорожки, они подошли к «Болоту надежды» с фасада. Дорога по-прежнему оставалась затопленной. Достаточно ли понизился уровень воды, чтобы можно было проехать?

Мистер Парк и Сабина прошли дальше. Блю остановилась, глядя на дорогу. Оглянулась на дом.

Застыла как вкопанная.

– Сабина, – пробормотала она, – у тебя в комнате кто-то есть.

От пяти до девяти лет

Через неделю после приема у Девлина Чародея матери позвонили на черный бакелитовый телефон.

Это был тот мужчина из Блэкпула, собственной персоной.

Схватив спиральный телефонный шнур, Арла принялась его крутить.

Когда Бриджет услышала в трубке мужской голос, ее лицо озарилось, и в течение всего разговора его выражение менялось от радости до смущения, точно так же, как было и тогда, когда Девлин говорил ей, что у Блю, вероятно, все-таки есть дар.

Были заданы два вопроса. Во-первых, не будет ли Бриджет возражать, если Девлин даст Блю наставление по картам Таро? Во-вторых, не поужинает ли она вместе с ним в ближайшую субботу? Бриджет ответила утвердительно на первый вопрос и отрицательно на второй: ни о каком ужине не может быть и речи, поскольку няням нельзя доверять, но вот обед – это было бы замечательно, чудесно, фантастично, если только Блю также сможет прийти.

Чуть больше чем через месяц они всей семьей перебрались к Девлину, а концу года Девлин и Бриджет поженились. Девлин попросил руки Бриджет в присутствии Блю, разыграл целое представление, изобразив, будто хочет жить вместе с девочкой так же сильно, как хочет жить с ее матерью, и Бриджет ответила сдавленным от избытка чувств голосом:

– Я так долго жила одна!..

«У тебя были мы», – подумала Блю.

Теперь ее красавица мать делила ложе с жирным лысеющим мужчиной с круглыми, словно полная луна, очками, а Блю впервые в жизни приходилось спать отдельно от нее – но не одной.

(«Я так долго жила одна!» – ну как такое было возможно?)

Арла редко пугала Блю, а Боди – практически никогда; их постоянное присутствие рядом ослабило ее восприимчивость к их существованию. И все-таки Блю рассчитывала на то, что они останутся в Престоне. Арла могла бы сидеть в пустой ванне. Боди можно было бы оставить в коридоре. Но, увы, они также перебрались в новый дом и теперь ночью делили с Блю ее тесную комнатушку, в то время как мама и новый отчим уютно устроились соседней спальне.

Арла корчила рожицы, ползала по полу и все хватала, и не обращать на нее внимания было легко. Боди, как обычно, был чем-то недоволен – по крайней мере, так казалось. Он понуро смотрел на мать так, словно та не имела права на новое счастье, не заслуживала его, словно он ревновал ее, и это так туго стискивало Блю грудь, что она не могла определить, какие чувства принадлежат ей самой, какие принадлежат Боди, а какие – если такие есть – их матери.

Других детей в ее жизни было мало. Блюбелл Гайя Форд не ходила в школу и не имела школьных друзей. Бриджет заявляла, что девочка обучается на дому, что так поступают многие родители, которые таким образом освобождают своих детей от оков государственных образовательных учреждений. Блю смотрела по телевизору детские программы «Улица Сезам» и «Играем вместе». В доме были книги по гаданию на хрустальном шаре, изготовлению фигурных свечей, хиромантии, и именно по ним Бриджет учила дочь читать; основы арифметики постигались с помощью рунических камней, разложенных на круглом кухонном столе. Девлин обучал Блю картам Таро в комнате с бархатными шторами, и девочка начала связывать аромат кофе, тостов и горячего молока с алфавитом, а ударяющие в голову запахи сандалового дерева и жасмина – с фокусами.

Сначала Блю внимательно присматривалась к Девлину, точно так же как прежде следила за настроениями своей матери, но она не стремилась отслеживать изменения психического состояния мистика; она пыталась узнать какие-нибудь страшные тайны о человеке, который украл у нее мать. Блю пыталась найти дыры в этих новых отношениях, какие-либо скверные черты в характере Девлина, причины, по которым Бриджет нужно будет немедленно уйти от него и возвратиться вместе с Блю в убогую, грязную квартиру в центре Престона.

Но ничего не находила. Даже когда она прикасалась к колоде Таро вслед за своим отчимом, ей удавалось уловить лишь теплое чувство удовлетворения, приправленное корицей, и пару-тройку раз, когда она правильно называла значение какой-то карты или ее место в арканах[22], гордость. Блю не знала, как ей относиться к этим чувствам.

Хуже того, что теперь ей приходилось делить свою мать с Девлином, было то, что тот делал Бриджет счастливой так, как это никогда не удавалось Блю, как бы она ни старалась, со всеми своими дарами и способностями. Блю ощущала счастье матери в каждом прикосновении и поцелуе на ночь, ощущала радость, крепко привязанную к другому человеку.

Девлин не был злым человеком, однако Блю жаждала этого, и вызванное этим желанием чувство вины терзало и мучило ее. Всякий раз, когда Девлин целовал Бриджет, Боди хмурился еще больше, а когда он занимался с Блю в своей комнате, Арла сидела в углу и плакала.

Блю пробовала играть с детьми, живущими по соседству, к чему ее подталкивал скорее Девлин, чем мать. В хорошую погоду, когда Блю заканчивала заниматься, дети как раз возвращались домой из школы, и ее буквально выпихивали на улицу. Блю стояла в стороне, глядя на то, как дети играют в классики или бегают по глубоким лощинам, разрезающим склон между стоящими на террасах домами. Боди и Арла не присоединялись к ней, что, пожалуй, было лучшим во всей этой ситуации. Блю никогда не приглашали на чай, а детям, которых звала к себе ее мать, никогда не разрешалось заходить в дом (родители запрещали им проходить дальше калитки), но по крайней мере в хорошую погоду она могла наблюдать за их играми со стороны.

В плохую погоду, когда дождь загонял всех по домам или лед превращал беготню в опасное занятие, Блю садилась у окна, тасовала колоду и гадала, какую карту выберет какой ребенок. Паж Жезлов (перевернутый)[23] – для Леви, который украдкой щипал свою младшую сестру, когда, как ему казалось, никто не смотрит, а если та заливалась слезами, сваливал все на собаку. Невинная, немыслимо безнадежная Шестерка Кубков[24], перевернутая, для Розанны. Когда игры надоедали ей, она заводила разговоры с клиентами Девлина.

Когда Блю было девять лет, пришел мужчина в годах; что было очень странно, поскольку к Девлину обращались преимущественно женщины. Мужчина был худой и высокий, с копной седых вьющихся волос и темной кожей, покрытой белыми пятнами. Он ходил, опираясь на палочку, и говорил с акцентом, в котором чувствовался запах клевера, выделанной кожи и табака.

– Меня зовут Джекоб, – представился мужчина и, достав из кармана бумажный пакет, протянул его Блю. – По телефону мистер Чародей сказал, что у него есть дочь.

В пакете обитали конфеты, в черную и белую полоску, в прозрачной обертке, с сильным запахом мяты, и когда Джекоб предложил Блю взять несколько штук, та так и сделала.