Большая игра – 39. Предвоенная схватка

Вольтат заявил, что если Румыния прекратит развитие своей индустрии и через согласованный с немцами срок закроет часть ныне действующих промышленных предприятий, если, сверх того, Румыния согласится все 100 процентов своего экспорта направлять в Германию, то последняя готова гарантировать румынские границы.

Румынское правительство отвергло ультиматум Вольтата, однако через несколько дней он вновь предъявил тот же ультиматум, но в еще более жесткой форме, да и требования были значительно расширены.

В связи с этим румынское правительство направило своему послу в Великобритании Тилеа срочное указание немедленно информировать британское правительство о создавшемся положении и выяснить, на какую поддержку со стороны Англии оно может рассчитывать.

 В тот же день Тилеа встретился с главой МИДа Великобритании лордом Галифаксом, его заместителем Александром Кадоганом и главным дипломатическим советником британского правительства Робертом Ванситтартом. Галифакс обещал доложить вопрос правительству и через 2—3 дня дать ответ. В сложившейся ситуации Великобритании было важно знать о позиции других держав в этом вопросе, и в первую очередь, Советского Союза.

 Поэтому уже на следующий день, 18 марта утром английский посол в Москве Уильям Сиидс явился к наркому иностранных дел Mаксиму Mаксимовичу Литвинову и по поручению своего правительства задал ему вопрос: что предпримет СССР в случае нападения Гитлера на Румынию?

В этот же день вечером Литвинов по поручению Советского правительства ответил Сидсу, что наилучшим способом борьбы против нависшей над Румынией опасности был бы немедленный созыв конференции из представителей Англии, Франции, СССР, Турции, Польши и Румынии, добавив, что такую конференцию лучше всего провести в Бухаресте, однако Советское правительство готово  согласиться на любой другой пункт, который будет признан удобным всеми участниками совещания.

Так начались тройственные переговоры 1939 г. между СССР, Англией и Францией, которые при положительном результате – подписании соответствующего договора и военной конвенции, – могли помешать гитлеровской Германии реализовать свои агрессивные планы.

Глава 2. Конфликт позиций

19 марта утром советский посол в Великобритании И. М. Майский получил из Москвы телеграмму, извещавшую о визите английского посла Сидса в Народный комиссариат иностранных дел (НКИД), состоявшейся беседе с руководителем ведомства М.М.Литвиновым по поводу немецкого ультиматума Румынии и об ответном предложении Советского Союза провести конференцию с участием шести государств – Англии, Франции, СССР, Турции, Польши и Румынии.

Внимательно прочитав телеграмму, Майский встал из-за стола, степенно, обдумывая на ходу свои дальнейшие действия, подошел к окну, за которым в дымке серого тумана виднелись размытые очертания деревьев посольского сада.

«Итак, первый шаг сделан, если удастся провести эту конференцию, что будет демонстрацией единства позиций этих стран, то Гитлер трижды подумает, прежде чем предпринимать какие-то агрессивные действия против Румынии», – размышлял Майский, всматриваясь в расплывчатые силуэты деревьев.

И вдруг он вспомнил 1933 год, англо-советский конфликт из-за компании «Метро-Виккерс», когда были арестованы 6 английских инженеров. Тогда британский посол сэр Эсмонд Овий посылал в Лондон весьма неточные отчеты о своих разговорах с главой НКИД СССР Литвиновым, редактируя текст с таким расчетом, чтобы изобразить свою роль в как можно более выгодном свете, а в разъяснения M.M.Литвинова внести негативный оттенок.

Тогда пришлось пойти на хитрость, Литвинов стал присылать ему свои записи бесед с британским послом заказным письмом простой почтой. Поскольку вся такая почта, конечно же, перлюстрировалась секретными службами Англии, записи бесед с Овием, сделанные M.M.Литвиновым, должны были этим путем доходить до руководства Форин офиса и давать более точную картину бесед между британским послом и советским наркомом.

Сейчас послом Великобритании в Москве был Уильям Сидс, подозревать его в подобных маневрах он пока повода не давал, но подстраховаться следовало. Поэтому  Майский решил параллельно с английским послом сообщить Галифаксу о предложении советского руководства провести конференцию, да и в дальнейшем информировать о содержании начавшихся англо-советских консультаций

Взяв телефонную трубку, Майский набрал номер секретариата Форин офиса и попросил встречи с Министром иностранных дел Великобритании лордом Галифаксом. Приятный мужской, почти дикторский, голос на том конце провода ответил, что сообщит министру, и если он найдет время для встречи, об этом немедленно сообщат. Буквально через полчаса Майскому перезвонили и этот же бархатный голос предельно дипломатичным тоном сообщил о времени визита.

Подъехал Майский к величественному трёхэтажному зданию Форин офиса, построенному в итальянском стиле в 19 веке и расположенному на улице Короля Чарльза, за 10 минут до назначенного времени. Курьер Форин офиса провел советского посла по помпезной лестнице на второй этаж и оставил в «приемной послов». Это была небольшая комната с высокими потолками и окнами, выходящими на площадь перед Адмиралтейством. На стенах висели портреты коронованных особ и известных государственных деятелей прошлых времен.

Буквально через 2-3 минуты секретарь пригласил Майского в кабинет министра. Лорд Галифакс сидел за старинным письменным столом спиной к традиционному английскому камину с пылающими в нём поленьями.

Высокий, худощавый, медлительный, с черной перчаткой на поврежденной левой руке, увидев советского посла, он сразу поднялся и, поприветствовав с располагающей улыбкой на лице, пригласил сесть на изящный стул с изогнутыми ножками, стоявший рядом с письменным столом. В непринужденной беседе советский посол рассказал главе Форин офиса о предложении Советского Союза провести конференцию шести стран.

Галифакс поблагодарил за сообщение и тут же заявил, что британское правительство утром 19 марта уже обсуждало советское предложение о немедленном созыве конференции и пришло к выводу о нецелесообразности проведения такого мероприятия. Удивленный таким неожиданным ответом, Майский недоумённо спросил:

– Почему вы так считаете?

Выдержав небольшую паузу, чтобы обдумать, как бы дипломатичнее преподнести своё маловразумительный ответ, Лорд Галифакс ровным, невозмутимым голосом разъяснил:

– Во-первых, английское правительство не сможет сейчас найти достаточно ответственного человека для посылки на такую важную конференцию; во-вторых, рискованно созывать конференцию, не зная, чем она закончится.

Майскому эти аргументы показались крайне неубедительными и он высказал мнение, что если СССР, Англия и Франция будут единодушны, то конференция не может закончиться неудачно. Однако Галифакс упорно продолжил отстаивать озвученную им позицию своего правительства.

«Видимо, они не хотят выработки согласованной резолюции на конференции с участием СССР, предполагающей меры коллективной безопасности, – размышлял Майский, слушая надуманные доводы главы Форин офиса, – слишком разные позиции у предполагаемых стран-участниц, мы – за отпор, они – за сговор». Словно угадав мысли советского посла, в заключение своей тирады Галифакс многозначительно добавил:

– Тем не менее, вполне сознавая необходимость срочно действовать,  британское и французское правительства сейчас обсуждают другую меру, которая может заменить советское предложение.

На вопрос Майского, какая именно мера имеется ввиду, он туманными формулировками дипломатично уклонился от более точного ответа.

Два дня спустя, 21 марта, все прояснилось. Англичане и французы выдвинули проект декларации, который предусматривал бы в случае нового акта агрессии со стороны Германии проведение консультаций для обсуждения тех мер, которые необходимо принять в этой связи. Декларацию должны были подписать четыре державы  – Англия, Франция, СССР и Польша.

Фактически этот документ лишь обозначал общую позицию, но не предусматривал никаких конкретных действий, кроме консультаций, поэтому говорить о том, что этим шагом можно предотвратить возможную агрессию, не приходилось.

И тем не менее, уже на следующий день, 22 марта глава НКИД М. Литвинов сообщил английскому послу У.Сидсу, что, хотя правительство СССР находит данную меру недостаточно эффективной, тем не менее, он готов подписать предложенную декларацию, как только её подпишут Франция и Польша.

 Майский, в свою очередь, передал ответ Советского Союза заместителю министра иностранных дел Великобритании Александру Кадогану в наиболее точной формулировке, чтобы предупредить неточности в переданной послом Сидсом информации.

Глава 3. Переговорные перипетии

Эпизод первый

События в те дни разворачивались невероятно быстро, сплетаясь в клубок противоречивых эпизодов. Каждая страна пыталась в сложившемся раскладе противостоящих сил найти своё место, которое сулило бы наибольшие выгоды. Мозаика позиций малых европейских государств менялась как картинка в калейдоскопе при каждом повороте трубы.

Подобный противоречивый эпизод был связан с Румынией, именно она, получив ультиматум от Германии, обратилась к Великобритании за поддержкой, а та начала зондировать позиции в этом вопросе других государств, в том числе СССР.

 Советский союз предложил срочно провести международную конференцию в защиту Румынии, но Бухарест буквально через два дня после своего обращения к Англии вдруг попросил Лондон «приостановить акцию», а на следующий день румынский посол сообщил НКИД СССР, что его правительство опровергает слухи о германском ультиматуме и заявляет, что переговоры с германскими представителями не выходили за рамки обычных экономических переговоров.

Было ясно, что Румыния уступила давлению Германии и приняла условия, при выполнении которых Берлин гарантирует сохранение добрых взаимоотношений между двумя странами. А условия были такие:  Румыния получала 250 млн рейхсмарок торговых кредитов, включая кредиты на военные поставки; все ограничения на поставки нефти и нефтепродуктов в Германию отменялись;

Румыния предоставляла Берлину эксклюзивное право иметь в румынских портах особые «зоны» для строительства германских складов, нефтехранилищ и других объектов; Германия получала право строить на территории Румынии железные и шоссейные дороги по своему усмотрению, а также могла закупать всю румынскую сельскохозяйственную продукцию, а вдобавок получала монополию на лесозаготовки.

 Было ясно, что при выполнении этих требований экономика Румынии попадёт в полную зависимость от Германии. И, тем не менее, условия были приняты, базовое Германо-румынское экономическое соглашение было подписано 23 марта 1939 года, впоследствии оно дополнялось новыми договорами по отдельным направлениям.

Узнав об этом, советское руководство решает получить разъяснения румынской стороны, как получилось, что вначале Румыния просит защитить её от беспрецедентного давления Берлина, через день вдруг дезавуирует своё обращение, а 23 марта заключает договор с Германией. (К слову сказать, Лондон также не был полностью удовлетворен объяснением румынского правительства и требовал дополнительных разъяснений Бухареста).

Чтобы прояснить ситуацию, 26 марта первый замнаркома НКИД Владимир Потемкин вызывает для беседы румынского посла Николае Диану. Разъяснения были дежурными, со ссылками на то обстоятельство, что Германия является крупнейшим клиентом Румынии, приобретающим львиную долю ее экспорта, а с другой стороны, Румыния сама производит в Германии весьма значительные закупки, и при таких условиях вполне естественно, что обе стороны заинтересованы в расширении базы их экономического сотрудничества.

Из записи беседы народного комиссара иностранных дел СССР М. М. Литвинова с посланником Румынии в СССР Н. Диану2

29 марта 1939 г.

Я вызвал Диану и заявил ему, что нас не удовлетворяют те скудные сведения, которые мы получили от него о германо-румынском соглашении. Он должен понимать, что мы не можем не интересоваться взаимоотношениями Румынии с агрессивной Германией. Мы не могли бы относиться равнодушно к получению агрессивной страной господства в Румынии или к возможности получения опорных пунктов вблизи нашей границы или в черноморских портах.

Литвинов

Эпизод второй

Параллельно этому противоречивому эпизоду также противоречиво развивался и другой эпизод, связанный с инициативой Лондона подписать четырёхстороннюю декларацию. Проект декларации Великобритании, СССР, Франции и Польши был вручен 21 марта послом Великобритании в СССР У. Сидсом народному комиссару иностранных дел СССР М. М. Литвинову. Текст декларации гласил:

«Мы, нижеподписавшиеся, надлежащим образом на то уполномоченные, настоящим заявляем, что, поскольку мир и безопасность в Европе являются делом общих интересов и забот и поскольку европейский мир и безопасность могут быть задеты любыми действиями, составляющими угрозу политической независимости любого европейского государства, наши соответственные правительства настоящим обязуются немедленно совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления таким действиям».

Буквально на следующий день, 22 марта в 20 часов народный комиссар иностранных дел СССР М. М. Литвинов принял посла Великобритании Сидса и в короткой беседе с ним заявил: «Мы солидаризируемся с позицией британского правительства и принимаем формулировку его проекта декларации. Представители Советского правительства незамедлительно подпишут декларацию, как только и Франция и Польша примут британское предложение и пообещают поставить свои подписи. Для придания акту особой торжественности и обязательности предлагаем подписать премьер-министрам и министрам иностранных дел всех четырех государств».

Также Литвинов высказал пожелание, чтобы было предложено присоединиться к декларации четырех государств не только Балканским странам, о которых говорил Галифакс, но также соседним с Советским Союзом Финляндии и Балтийским, а также Скандинавским государствам.

В самом конце беседы нарком предупредил Сидса, что на следующий день ответ Советского правительства будет передан в печать, добавив на прощание, что Декларация может быть подписана отдельно во всех четырех столицах и вручена там английским послам.

Буквально через день, 24 марта, министр иностранных дел Польши Юзеф Бек отклонил британский проект «Декларации четырех стран». Из-за позиции Польши Великобритания попала в неловкое положение, инициатива Лондона была провалена собственным союзником, поэтому Форин офис не спешил информировать Москву о решении поляков.

Лишь спустя пять дней, 29 марта советскому послу в Лондоне Майскому позвонил постоянный заместитель министра иностранных дел Великобритании Александр Кадоган и сообщил что, по данным британского отчета, четырехсторонняя декларация не прошла, переговоры с Польшей и Румынией зашли в тупик из-за несогласия этих стран.

По его словам, поляки совершенно категорически, румыны в менее решительной форме заявили, что они не примкнут ни к какой комбинации (в форме ли декларации или какой-либо иной), если участником её будет также СССР. Кроме того, они дали ясно понять, что «консультация» их никак не устраивает, и что они могут войти в мирный блок только при условии твердых военных обязательств со стороны Англии и Франции.

Невнятные разъяснения

2 апреля 1939 года нарком Литвинов пригласил польского посла Вацлава Гжибовского для беседы, надеясь немного прояснить позицию Польши по вопросу Декларации четырёх стран. Разговор, состоявшийся между ними и похожий на диалог из талантливо написанной пьесы на тему международных отношений, проясняет позицию польского правительства.

Гжибовский. Бек (министр иностранных дел Польши) поручил мне сказать Вам, что в разговорах с западными державами Польша всегда заявляет, что она удовлетворена положительным развитием отношений с СССР. Однако Польша сохраняет отрицательное отношение к многосторонним комбинациям, направленным против Германии. Это должно быть понятно советской стороне, ибо она знает, что Польша отказывается также вступать в комбинации, направленные против СССР, как, например, антикоминтерновский пакт. Мне совершенно ясно, что Польша не могла давать англичанам ту формулировку, которая Вам сообщена сэром Кадоганом. Несомненно, Польша говорила с Англией в том духе, в каком составлено сегодняшнее сообщение, поэтому ответа на вчерашний запрос Вам ожидать не нужно.

Литвинов. Я не согласен с вами, мы не можем руководствоваться умозаключениями, предположениями и гаданиями, а должны исходить из точных фактов. Англичане изложили нам ответ Польши, который абсолютно не совпадает с сообщением, которое Вы мне сделали сегодня. В самом деле, Вы говорите о нежелании Польши участвовать вообще в многосторонних комбинациях, направленных против Германии, независимо от состава участников таких комбинаций. Если так, то английское изложение польского ответа совершенно переврано, ибо там говорится о нежелании Польши участвовать в комбинациях с СССР, и не говорится о комбинациях, направленных против Германии.

Гжибовский (покраснев и прочитав опять инструкцию Бека). Да, здесь тоже говорится о комбинациях «совместно с Советским Союзом».

Литвинов. Всё же еще имеется расхождение в формулировках. Одно дело – не участвовать в комбинациях с СССР против Германии, другое дело – вообще во всяких комбинациях с СССР, как это изложено англичанами. Совершенно очевидно, что дело требует разъяснения.

Гжибовский. Это, видимо, английская интрига!

Литвинов. Тем более необходимо эту интригу разоблачить. Если мне будет заявлено официально, что англичане неверно передали польский ответ на декларацию, то мы от них потребуем объяснений.

Гжибовский. Я не сомневаюсь, что англичанам дали такой же ответ, какой я вам сегодня сообщил, поэтому незачем вновь запрашивать Лондон.

Литвинов. Я, однако, настаиваю на том, что не могу принимать в качестве ответа высказываемые Вами предположения. Польское правительство может отказаться ответить на наш запрос, и мы сделаем свои выводы, но я настаиваю на официальном ответе. Конечно, если бы нам Польша предлагала какую-нибудь комбинацию против Германии, против ее интересов, против германского народа, то мы тоже отклонили бы. Речь, однако, идет не об этом, а о комбинации для борьбы с агрессией Германии, и это совсем другое дело. Вчера Вы объясняли мне нежелание участвовать в комбинациях опасением напряжения в отношениях с Германией и ее гневом, сегодня же выходит, что Польша все же готова участвовать далее в комбинациях, направленных против Германии, не опасаясь ее гнева, если только не будет СССР. Этот момент тоже требует объяснений. Ответьте мне прямо, дала ли Польша согласие на подписание английской декларации без СССР и продолжается ли еще германский нажим на Польшу?

Гжибовский. Насколько я знаю, Польша вообще отвергает декларацию, а переговоры с Германией прерваны. Конечно, в случае получения ответа на ваш вчерашний запрос я не незамедлительно сообщу вам. Однако, я думаю, что ввиду завтрашнего отъезда Бека в Лондон ответ может задержаться.

После того, как Гжибовский ушёл, Литвинов записал в официальном сообщении о беседе свои выводы; «Из вчерашней, так и особенно из сегодняшней беседы мне совершенно ясно, что Гжибовский не хочет дать нам официальный ответ на запрос, зная, что поляки говорили с англичанами именно в том духе, как нам сообщил Майский. Он при этом сегодня сжульничал, опустив из сообщения Бека неприятную для нас фразу»3

Таким образом, две инициативы, которые должны были продемонстрировать единство позиций в вопросе предотвращения любой агрессии – международная конференция и декларация – не прошли по вине Польши и Румынии, которые не захотели участвовать в любых комбинациях вместе с Советским Союзом, надеясь всё-таки договориться с Германией.

Глава 4. Лондон делает свой ход.

Гарантии Польше

После провала затеи с декларацией четырёх стран Великобритания взяла короткий тайм-аут на обдумывание своих следующих шагов. 31 марта премьер-министр Великобритании Н.Чемберлен неожиданно пригласил советского посла Майского к себе в резиденцию к 12 часам дня.

Как обычно, Майский подъехал к черному трехэтажному зданию на Даунинг-стрит немного раньше назначенного времени. Войдя через черную дубовую дверь с белого цвета цифрой «10», он поднялся в сопровождении секретаря по главной лестнице, вдоль которой висели портреты всех премьер-министров Соединённого Королевства от Уолпола до Кэмерона, на третий этаж и, пройдя по длинному коридору, оказался в кабинете премьер-министра.

После обычных для такой встречи взаимных приветствий Чемберлен пригласил советского посла сесть на старинный, с причудливо изогнутыми ножками, стул, стоявший рядом со с столом из черного дерева и строгих форм в стиле «ампир», примыкающий к массивному столу самого премьер-министра, и вручив ему лист бумаги, сказал:

– Прошу вас ознакомиться с этим документом.

Это было официальное заявление британского правительства о том, что впредь до окончания ведущихся сейчас переговоров с другими державами (имелись в виду переговоры с Францией и СССР), британское правительство придет на помощь Польше всеми имеющимися в его распоряжении средствами, если тем временем произойдет «какая-либо акция, которая явно угрожает польской независимости и которую польское правительство считает настолько важной, что окажет ей сопротивление своими национальными силами». Это были односторонние гарантии, никакой взаимности от Польши Англия не требовала.

– Я оглашу это заявление сегодня в два часа дня в палате общин, – сообщил Чемберлен, когда Майский закончил читать документ. – Надеюсь, содержание его не вызывает с вашей стороны возражений. Ведь руководители вашей страны на партийном съезде также обещали поддержку Советского Союза всякой стране, которая станет жертвой агрессии и будет сопротивляться агрессору… Могу я сегодня в парламенте сказать, что наша гарантия Польше находит одобрение со стороны Советского Союза?

– Мне непонятна ваша просьба, без всякой предварительной консультации с Советским правительством, совершенно самостоятельно британское правительство решило дать гарантию Польше, об этом решении я узнаю только сейчас, за два часа до его оглашения в палате общин, – спокойным, ровным тоном, сдерживая охватившее его негодование, принялся излагать свою позицию Майский. – У меня нет физической возможности за столь короткий срок снестись с моим правительством и узнать его мнение о вашей декларации; как же я могу дать вам разрешение заявить, что Советское правительство одобряет декларацию?

Чемберлен смутился, картинно развёл руками и немного сконфуженно произнес:

– Да, пожалуй, вы правы, но все получилось так из-за поляков, а не из-за того, что британское правительство не хотело советоваться с Москвой; поляки противятся любому участию СССР в серьезных договоренностях с участием Польши.

– Это обстоятельство ничего не меняет, каково бы ни было содержание декларации, я не могу дать вам под свою ответственность такого разрешения, – отрезал Майский.

Чемберлен повертел в руках остро заточенный карандаш, пожал плечами, посетовал на несговорчивых поляков и с разочарованным видом произнёс обычную в таких ситуациях фразу:

– Искренне сожалею по поводу вашего несогласия озвучить в палате общин слова поддержки вашей страной моей инициативы.

Поговорив ещё немного о международном положении и высказав озабоченность по поводу возникшей в Европе напряженной ситуации, Чемберлен демонстративно встал, тем самым давая понять, что визит закончен, и сухо попрощавшись, проводил Майского до самой двери кабинета.

В тот же день Чемберлен довел до сведения парламента решение правительства дать Польше односторонние гарантии. Палата общин одобрила это решение.. Одновременно такие же гарантии Польше дала Франция.

А через три дня в Лондон на переговоры приехал польский министр иностранных дел Юзеф Бек. Итогом этих переговоров, продлившихся три дня, стало превращение односторонних английский гарантий Польше в двусторонние, таким образом, Варшава брала на себя обязательства в случае, если «какая-либо акция» будет угрожать британской независимости, прийти Англии на помощь.

Взаимные обязательства не были подкреплены военными переговорами между генеральными штабами обеих стран и заключением военной конвенции, предполагающей конкретные согласованные действия вооруженных сил обеих стран в случае агрессии, поэтому носили скорее декларативный характер.

Из секретной шифртелеграммы полномочного представителя 4СССР в Великобритании И. М. Майского в Народный комиссариат иностранных дел СССР