Три мушкетера

– Вы сказали: клянусь честью Бонасье! Простите, что прерываю вас, но это имя кажется мне знакомым.

– Очень возможно, сударь: я – ваш хозяин.

– А, – сказал д’Артаньян, привстав и кланяясь. – Вы – мой хозяин?

– Да, сударь, да. А так как в течение трёх месяцев, что вы у меня живёте, вы, вероятно, были заняты столь важными делами, что забыли заплатить мне за квартиру, и я не беспокоил вас ни разу, то я надеялся, что, отдавая должное моей деликатности…

– Помилуйте, любезный господин Бонасье, – продолжал д’Артаньян, – поверьте, что я исполнен признательности за такое отношение и, как я сказал, если могу вам быть в чём-либо полезен…

– Верю вам, сударь, верю и, как я уже сказал, клянусь честью Бонасье, я полагаюсь на вас.

– Так закончите наконец то, что вы начали говорить.

Гость вынул из кармана лист бумаги и отдал его д’Артаньяну.

– Письмо! – вскричал молодой человек.

– Полученное мной сегодня утром.

Д’Артаньян раскрыл его и, так как день клонился к вечеру, подошёл к окну. Бонасье последовал за ним.

«Не ищите вашей жены, – читал д’Артаньян, – она вам будет возвращена, когда не будет более нужна. Если вы сделаете хотя бы малейшую попытку отыскать её, вы погибли».

– Это серьёзное предупреждение, – продолжал д’Артаньян. – И всё же это только угроза.

– Да, но эта угроза возымела действие! Я – человек не военный и боюсь Бастилии.

– Гм! Да и я люблю Бастилию не больше вашего. Если бы дело ограничивалось ударом шпаги, тогда я к вашим услугам!

– Однако же, сударь, я на вас рассчитывал.

– Вот как?

– Видя вас всегда окружённым великолепными мушкетёрами и признав их за мушкетёров господина де Тревиля и, следовательно, за врагов кардинала, я полагал, что вы и ваши друзья, желая защитить нашу бедную королеву, будете рады сыграть в то же время шутку с его высокопреосвященством.

– Разумеется, будем рады…

– Кроме того, я думал, что, поскольку вы должны мне за три месяца, о чём я вам ни разу не напоминал…

– Да, да, вы уже упоминали об этом обстоятельстве, и я нахожу его весьма убедительным.

– К тому же всё то время, пока вы окажете мне честь жить в моём доме, я не стану беспокоить вас насчёт платы…

– Отлично, друг мой!

– И наконец, собираясь предложить вам, в случае надобности, пистолей пятьдесят, если вы вдруг сейчас находитесь в стеснённых обстоятельствах…

– Прекрасно! Так вы, значит, богаты, любезный господин Бонасье?

– Не беден, сударь, вот и всё. Торговля галантереей приносит тысячи две-три экю годового дохода, к тому же я не без выгоды для себя вложил некоторую сумму в последнее путешествие знаменитого мореплавателя Жана Моке, так что… вы понимаете… Что это?.. – вдруг вскричал Бонасье.

– Что? – спросил д’Артаньян.

– Что я вижу?

– Где?

– На улице, против ваших окон, у той двери! Человек в плаще!

– Это он! – вскричали разом д’Артаньян и Бонасье, узнав своего общего врага.

– А, на этот раз, – воскликнул д’Артаньян, хватая свою шпагу, – на этот раз он не уйдёт от меня!

И он бросился вон из комнаты. На лестнице он столнулся с Атосом и Портосом, шедшими к нему. Они дали ему дорогу, и д’Артаньян пролетел между ними как стрела.

– Куда это ты так летишь? – успели крикнуть вслед ему оба мушкетёра.

– Человек из Мёна! – ответил д’Артаньян и исчез.

Д’Артаньян неоднократно рассказывал приятелям о своей встрече с неизвестным и о появлении прекрасной путешественницы, которой этот человек дал какое-то важное поручение.

Атос, выслушав рассказ друга, считал тем не менее, что д’Артаньян потерял своё письмо в стычке. Дворянин, как полагал Атос, – а по описанию д’Артаньяна, этот человек, несомненно, был дворянином, – не мог унизиться до того, чтоб украсть письмо.

Портос во всей этой истории видел только одно – любовное свидание, назначенное дамой кавалеру или кавалером даме, которому помешало присутствие д’Артаньяна и его жёлтой лошади.

Арамис же сказал, что дело это настолько загадочное, что лучше в него не углубляться.

Итак, из брошенных д’Артаньяном слов они сразу поняли, в чём дело, и, решив, что, догнав незнакомца или потеряв его из виду, д’Артаньян в любом случае возвратится домой, они продолжили подниматься по лестнице.

Войдя в комнату д’Артаньяна, они никого в ней не застали. Хозяин, опасаясь последствий встречи молодого человека с незнакомцем и ввиду указанных им же самим особенностей своего характера, счёл благоразумным удалиться.

Глава IX

Характер д’Артаньяна проявляется

Как и предвидели Атос и Портос, спустя полчаса д’Артаньян вернулся. И на этот раз он упустил своего незнакомца: тот исчез, как по волшебству. Д’Артаньян бегал со шпагой в руках по всем окрестным улицам, но не встретил никого похожего на человека, которого искал. Завершил он свои поиски тем, с чего следовало бы начать: постучался в дверь, у которой незнакомец стоял. Но он напрасно раз десять или двенадцать колотил молотком – никто не отвечал. На порогах своих домов и у окон показались привлечённые шумом соседи и сказали ему, что этот дом, у которого все окна и двери были наглухо закрыты, необитаем уже полгода.

Пока д’Артаньян бегал по улицам и колотил в дверь, Арамис присоединился к своим товарищам, так что, вернувшись к себе, д’Артаньян нашёл всю компанию в сборе.

– Ну что? – спросили в один голос три мушкетёра д’Артаньяна, вернувшегося в поту и с лицом, искажённым от гнева.

– Что! – вскричал тот, бросая шпагу на постель. – Человек этот, должно быть, сам чёрт! Он исчез, как привидение, как призрак, как тень.

– Вы верите в привидения? – спросил Атос у Портоса.

– Я верю всегда только тому, что вижу, а привидений я никогда не видал и потому в них не верю.

– Библия, – сказал Арамис, – предписывает нам верить в них: тень Самуила являлась Саулу, и сомнение в этом догмате веры было бы мне очень неприятно, Портос.

– Во всяком случае, человек или чёрт, тело или тень, видение или реальность, человек этот рождён на мою погибель, потому что своим бегством он расстроил великолепное дело, господа, дело, на котором можно было бы заработать сто пистолей, если не больше.

– Каким это образом? – спросили вместе Портос и Арамис.

Атос же, верный своему молчаливому характеру, ограничился вопросительным взором.

– Планше, – сказал д’Артаньян своему слуге, который как раз просовывал голову в приоткрытую дверь в надежде подслушать хоть несколько слов из разговора, – сходите к моему хозяину, господину Бонасье, и скажите ему, чтобы он прислал нам полдюжины бутылок «Божанси». Я предпочитаю это вино другим.

– Вот так так! Да разве у вас открытый кредит у хозяина? – спросил Портос.

– Да, – отвечал д’Артаньян, – начиная с сегодняшнего дня, и будьте спокойны: если вино будет плохо, мы пошлём к нему за другим.

– Можно пользоваться, но не следует злоупотреблять, – сказал назидательным тоном Арамис.

– Я всегда говорил, что д’Артаньян самый сообразительный из нас, – сказал Атос и, высказав это мнение, на которое д’Артаньян отвечал благодарным поклоном, снова впал в обычное своё молчание.

– Но, наконец, в чём же дело? – спросил Портос.

– Да, – сказал Арамис, – скажите нам, дорогой друг; конечно, если с этим не сопряжена честь какой-либо дамы. В этом случае вам надлежит оставить тайну при себе.

– Будьте покойны, ничья честь не пострадает от того, что я вам скажу.

И он пересказал от слова до слова своим друзьям разговор между ним и его хозяином и каким образом человек, похитивший жену этого достойного домовладельца, оказался тем самым незнакомцем, с которым у него вышло недоразумение в «Вольном мельнике».

– Дело это недурно, – сказал Атос, попробовав вино как знаток и давая понять кивком головы, что он находит его хорошим, – с этого доброго человека можно будет сорвать пятьдесят или шестьдесят пистолей; теперь остаётся рассудить, стоят ли пятьдесят или шестьдесят пистолей того, чтобы из-за них рисковать четырьмя головами?

– Но заметьте, – горячо вскричал д’Артаньян, – что в этом деле замешана женщина, женщина, которую похитили, женщина, которой, наверное, угрожают, которую мучают, быть может, и всё это потому, что она верна своей повелительнице!

– Берегитесь, д’Артаньян, берегитесь, – сказал Арамис, – вы, по-моему, слишком горячитесь насчёт госпожи Бонасье. Женщина создана на нашу гибель, и от неё происходят все наши несчастья.

При этом изречении Арамиса Атос нахмурил брови и закусил губу.

– Я беспокоюсь не о мадам Бонасье, – вскричал д’Артаньян, – но о королеве, которую король покинул, кардинал преследует и которая видит, как падают, одна за другою, головы всех её друзей!

– А зачем она любит тех, кого мы больше всего ненавидим, – испанцев и англичан?

– Испания – её отечество, – отвечал д’Артаньян, – и вполне естественно, что она любит испанцев, детей своей родины. Что же касается второго вашего упрека, то, насколько я слышал, она любит не англичан, а англичанина.

– Право, следует признать, – добавил Атос, – что этот англичанин заслуживает любви. Я никогда не видел внешности благороднее.

– Не говоря уже о том, – вступил Портос, – что он одевается, как никто. Я был в Лувре в тот день, как он рассыпал жемчуг, и, признаться, сам поднял две жемчужины, которые продал по десять пистолей за каждую. А ты, Арамис, знаешь его?

– Столько же, сколько и вы, господа. Я был в числе тех, кто задержал его в Амьенском саду, куда повёл меня господин де Пютанж, конюший королевы. Я был в то время в семинарии, и та история показалась мне оскорбительной для нашего короля.

– Это не помешало бы мне, – сказал д’Артаньян, – если бы я только знал, где сейчас герцог Бекингем, взять его за руку и привести к королеве, хотя бы только для того, чтобы взбесить господина кардинала, потому что настоящий, единственный, вечный враг наш, господа, это кардинал, и если можно найти возможность сыграть с ним какую-нибудь жестокую шутку, признаюсь, я рискну головою.

– И ваш хозяин говорил, д’Артаньян, – сказал Атос, – что королева полагает, будто Бекингема вызвали сюда подложным письмом?

– Она опасается этого.

– Погодите, – задумчиво произнёс Арамис.

– В чём дело? – спросил Портос.

– Продолжайте, я стараюсь припомнить некоторые обстоятельства.

– И теперь я убеждён, – сказал д’Артаньян, – что похищение этой женщины связано с событиями, о которых мы говорим, а может быть, и с присутствием в Париже герцога Бекингема.

– Этот гасконец изобилует идеями, – восхищённо произнёс Портос.

– Я люблю его слушать, – сказал Атос, – его произношение меня забавляет.

– Господа, – вмешался Арамис, – послушайте, что я вам скажу.

– Послушаем Арамиса, – сказали друзья.

– Вчера я был у некоего учёного доктора, с которым иногда советуюсь по богословским вопросам…

Атос улыбнулся.

– Он живёт в отдалённом квартале, – продолжал Арамис, – его вкусы и занятия того требуют. И вот, в ту минуту, когда я от него выходил…

Тут Арамис замолк.

– Ну, что ж? – спросили слушатели. – В ту минуту, когда вы от него выходили…

Арамис, казалось, сделал усилие, как человек, который, начав лгать складно, вдруг останавливается перед непредвиденным препятствием. Но глаза его товарищей были устремлены на него, все ждали продолжения рассказа, и отступать было поздно.

– У этого доктора есть племянница, – продолжил Арамис.

– А, у него есть племянница! – воскликнул Портос.

– Дама весьма почтенная, – уточнил Арамис.

Приятели рассмеялись.

– Если вы будете смеяться или сомневаться, – сказал Арамис, – то не узнаете ничего.

– Мы верим, как магометане, и немы, как катафалки, – сказал Атос.

– Я продолжаю, – сказал Арамис. – Эта племянница иногда навещает дядю. Вчера она случайно оказалась там в то же время, что и я, и мне пришлось проводить её до кареты.

– А, так у племянницы доктора есть карета? – прервал Портос, одним из недостатков которого была крайняя невоздержанность на язык. – Славное знакомство, мой друг.

– Портос, – возразил Арамис, – я уже замечал вам неоднократно, что вы весьма нескромны и это вредит вам у дам.

– Господа, господа! – вскричал д’Артаньян, который догадывался о сути дела. – Вопрос серьёзный, постараемся не шутить, если возможно. Продолжайте, Арамис, продолжайте!

– Вдруг человек, высокий, смуглый, с манерами дворянина, именно вроде вашего, д’Артаньян…

– Тот самый, может быть, – сказал д’Артаньян.

– Это возможно, – продолжал Арамис, – подошёл ко мне в сопровождении пяти или шести человек, следовавших за ним в десяти шагах, и самым вежливым образом произнёс: «Господин герцог», а затем обратился к даме: «И вы, сударыня»…

– К племяннице доктора?

– Уймитесь, Портос, – сказал Атос, – вы несносны!

– «Благоволите сесть в эту карету, и, пожалуйста, без малейшего сопротивления, без малейшего шума», – сказал он мне и даме, которую я вёл под руку.

– Он принял вас за Бекингема! – вскричал д’Артаньян.

– Полагаю, что так, – отвечал Арамис.

– Но эта дама? – спросил Портос.

– Он принял её за королеву! – воскликнул д’Артаньян.

– Именно так, – отвечал Арамис.

– Чёртов гасконец! – вскричал Атос. – Ничто от него не укроется!

– В самом деле, – сказал Портос, – Арамис одного роста с прекрасным герцогом и чем-то его напоминает. Однако мне кажется, что мушкетёрский мундир…

– На мне был просторный плащ, – сказал Арамис.

– В июле месяце? Чёрт возьми! – сказал Портос. – Разве твой доктор опасается, что тебя могут узнать?

– Я ещё готов допустить, – заметил Атос, – что шпион мог ошибиться относительно фигуры, но лицо…

– На мне была широкополая шляпа, – объяснил Арамис.

– О боже мой, – воскликнул Портос, – сколько предосторожностей ради занятий богословием!

– Господа, господа, – вскричал д’Артаньян, – не будем тратить времени на шутки. Лучше разойдёмся и начнём поиски жены нашего галантерейщика. Это ключ ко всей интриге.

– Женщина столь низкого звания! – сказал Портос, надув презрительно губы.

– Она крестница Ла Порта, доверенного камердинера королевы. Разве я вам этого не сказал, господа? Впрочем, это, может быть, был расчёт её величества искать на этот раз опоры у особы низкого звания. Высокие головы видны издалека, а у кардинала зрение отличное.

– В таком случае, – сказал Портос, – условьтесь с галантерейщиком о хорошей цене.

– В этом нет нужды, – ответил д’Артаньян, – если он нам не заплатит, то нам заплатят в другом месте.

В эту минуту послышались быстрые шаги на лестнице.

Дверь с шумом распахнулась, и несчастный Бонасье ворвался в комнату, где совещались приятели.

– Ах, господа! – вскричал он. – Спасите меня, ради бога, спасите меня! Пришли четверо солдат, они хотят арестовать меня. Спасите меня, спасите!

Портос и Арамис поспешно поднялись.

– Постойте, – вскричал д’Артаньян, сделав им знак вложить в ножны шпаги, уже полуобнажённые, – постойте! Здесь нужна не храбрость, а осторожность.

– Однако, – вскричал Портос, – мы не дадим…

– Предоставьте действовать д’Артаньяну, – сказал Атос. – Повторяю, он умнее нас всех. Я, со своей стороны, заявляю, что подчиняюсь ему. Делай, что считаешь нужным, д’Артаньян.

В эту минуту четыре солдата возникли у дверей передней, но, увидев четырёх мушкетёров при шпагах, не решались двинуться дальше.

– Войдите, господа, войдите! – крикнул им д’Артаньян. – Вы здесь у меня, и все мы здесь верные слуги короля и господина кардинала.

– В таком случае, господа, вы не станете противиться исполнению полученных нами приказаний? – спросил тот, кто был, по-видимому, начальником отряда.

– Напротив, и если вам нужно будет, мы вам поможем.

– Что он говорит? – пробормотал Портос.

– Ты глупец, – бросил ему Атос. – Молчи!

– Но вы мне обещали… – сказал еле слышно бедный галантерейщик.

– Мы можем вас спасти, только если останемся на свободе, – отвечал быстрым шёпотом д’Артаньян. – Если мы станем защищать вас, то нас арестуют вместе с вами.

– Но мне кажется, однако…

– Пожалуйста, господа, пожалуйста, – сказал громко д’Артаньян, – у меня нет причин защищать этого господина. Я его вижу сегодня в первый раз, а по какому случаю – он сам вам скажет: чтобы потребовать с меня деньги за квартиру. Правда ли это, господин Бонасье? Отвечайте!

– Это истинная правда, – вскричал галантерейщик, – но этот господин вам не говорит…

– Ни слова обо мне, ни слова о моих друзьях, ни слова в особенности о королеве, или погубите всех, а себя не спасёте, – прошептал д’Артаньян, склонившись к Бонасье. – Ну, господа, уведите этого человека!

И д’Артаньян толкнул обезумевшего от страха галантерейщика в руки солдат, приговаривая громким голосом:

– Вы, голубчик мой, негодяй! Вы являетесь требовать с меня деньги! С меня, мушкетёра! В тюрьму его, господа, говорю вам, в тюрьму, и держите его под замком как можно дольше; тогда, возможно, я успею собрать деньги и рассчитаться с ним.

Блюстители порядка не знали, как благодарить его, и повели свою жертву.

В ту минуту, когда они начали спускаться по лестнице, д’Артаньян хлопнул начальника их по плечу.

– Не выпить ли нам за здоровье друг друга? – сказал он, наполняя два стакана вином, полученным от щедрот Бонасье.

– Честь для меня, – ответил тот, – принимаю с признательностью.

– Итак, ваше здоровье, господин… как бишь вас зовут?

– Буаренар.

– Господин Буаренар!

– Ваше здоровье, господин дворянин! А вас, разрешите спросить, как зовут?

– Д’Артаньян.

– Ваше здоровье, господин д’Артаньян!

– И прежде всего, – вскричал д’Артаньян, как бы в порыве восторга, – здоровье короля и кардинала!

Начальник стражи, быть может, усомнился бы в искренности д’Артаньяна, если бы вино было плохое. Но оно было отличное, и он поверил.

– Но что это вы сделали за низость? – спросил Портос, когда главный алгвазил последовал за своими товарищами и четверо друзей остались одни. – Четверо мушкетёров позволяют арестовать в своём присутствии несчастного, умолявшего о помощи! Дворянин пьёт с сыщиком!

– Портос, – сказал Арамис, – Атос уже сказал тебе, что ты глуп, и я разделяю его мнение. Д’Артаньян, ты – великий человек, и когда ты займёшь место господина де Тревиля, я буду просить о твоём покровительстве, чтобы получить аббатство.

– Ничего не понимаю, – сказал Портос. – Вы одобряете поступок д’Артаньяна?

– Ещё бы, – сказал Атос, – не только одобряю, но поздравляю его с этим поступком.

– А теперь, господа, – сказал д’Артаньян, не давая себе труда объяснить свой поступок Портосу, – все за одного, один за всех! Вот наш девиз, не так ли?

– Однако… – сказал Портос.

– Подними руку и клянись! – вскричали вместе Атос и Арамис.

Побеждённый примером и ругаясь про себя, Портос поднял руку, и четверо друзей повторили в один голос клятву, предложенную д’Артаньяном:

– Все за одного, один за всех!

– Превосходно! А теперь ступайте по домам, – сказал д’Артаньян, как будто всю жизнь только и делал, что командовал, – и запомните: с этой минуты мы объявляем войну кардиналу.

Глава X

Мышеловка в семнадцатом веке

Мышеловка – изобретение не нашего времени; как только общество, сформировавшись, изобрело полицию, полиция изобрела мышеловку.

А так как, может быть, читатели наши не знакомы ещё с языком Иерусалимской улицы[18] и за то время, что мы пишем, – а пишем мы лет пятнадцать, – впервые употребляем это слово в этом значении, то объясним, что такое мышеловка.

Когда в каком-либо доме арестуют человека, подозреваемого в преступлении, то это держат в тайне. В доме же оставляют четыре или пять человек в засаде, обычно в первой комнате. В дом впускают всех, кто постучится, захлопывают за пришедшими дверь и арестовывают их. Таким образом за два-три дня удаётся схватить всех постоянных посетителей этого дома.

Вот это и есть мышеловка.

Из квартиры Бонасье сделали такую мышеловку, и всякий, кто попадал в неё, оказывался в руках людей кардинала. Во второй этаж, где обитал д’Артаньян, вела отдельная лестница, поэтому приходивших к нему не задерживали.

Впрочем, к нему обычно заходили только трое мушкетёров. Они после случившихся событий отправились на розыски, но ничего не нашли. Атос даже расспрашивал де Тревиля, что, ввиду обычной сдержанности мушкетёра, весьма удивило его капитана. Но де Тревиль ничего не знал, кроме того, что в последний раз, когда он видел кардинала, короля и королеву, кардинал имел весьма озабоченный вид, король был встревожен, а покрасневшие глаза королевы дали понять, что она либо не спала, либо плакала. Но это обстоятельство не удивило де Тревиля, потому что за время своего замужества королева не спала и плакала весьма часто.

Де Тревиль ещё раз попросил Атоса быть усердным в службе королю и в особенности королеве, прося передать это и его товарищам.

Д’Артаньян же не выходил из дому ни на шаг. Свою комнату он превратил в наблюдательный пункт. Из окон он видел всех, кто приходил и попадался в ловушку. Кроме того, сняв несколько плиток паркета и будучи отделён от нижней комнаты, где снимались допросы, лишь потолком, он хорошо слышал всё, что происходило между сыщиками и подозреваемыми.

Задержанных сначала тщательно обыскивали, а самый допрос чаще всего заключался в следующем:

– Не передавала ли вам мадам Бонасье что-либо для своего мужа или для кого-нибудь другого?

– Не передавал ли вам господин Бонасье что-либо для своей жены или для другого лица?

– Не поручали ли они вам что-либо на словах?

«Если бы им было что-нибудь известно, они не стали бы задавать эти вопросы, – размышлял д’Артаньян. – Но что же они хотят узнать? Нет ли герцога Бекингема в Париже и не имел ли он или не должен ли был иметь свидания с королевою?»

Д’Артаньян остановился на этой мысли, которая, судя по всему слышанному им, была довольно вероятна.

Между тем мышеловка действовала непрерывно, но и внимание д’Артаньяна было неусыпным.

Впрочем, на другой день после ареста бедняги Бонасье, едва Атос ушёл от д’Артаньяна, чтоб отправиться к де Тревилю, только пробило девять часов и Планше, не застлавший ещё постели своему господину, начал заниматься этим, послышался стук в дверь, ведущую на улицу. Дверь тотчас отворилась и опять захлопнулась: кто-то снова попал в мышеловку. Д’Артаньян бросился к месту, где снят был паркет, лёг на пол и стал прислушиваться.

Вскоре он услышал крик, а потом стоны, которые старались заглушить. На допрос это было мало похоже.

– Чёрт возьми, – проговорил д’Артаньян, – кажется, это женщина! Её обыскивают, она сопротивляется, её вынуждают силой. Негодяи!

И д’Артаньян, несмотря на свою осторожность, с трудом удерживался от того, чтобы не принять участия в сцене, происходившей внизу.

– Да я вам говорю, господа, что я хозяйка дома, я вам говорю, что я госпожа Бонасье, я вам говорю, что я служу у королевы! – кричала несчастная женщина.

– Госпожа Бонасье! – прошептал д’Артаньян. – Неужели мне повезло найти то, что ищут все?

– Вас-то мы и ожидали, – был ответ.

Голоса становились всё глуше и глуше, послышался шум какой-то возни. Жертва противилась, насколько может женщина противиться четырём мужчинам.

– Сжальтесь, господа, сжаль… – был слышен слабый голос, который становился всё тише и тише.

– Они завязывают ей рот! Они уводят eё! – воскликнул д’Артаньян, подскочив, как на пружине. – Шпагу! Ах, вот она, при мне! Планше!

– Что прикажете?

– Беги за Атосом, Портосом и Арамисом. Кто-нибудь из них, наверно, дома, а может быть, и все трое. Пусть возьмут оружие, пусть идут, пусть бегут, пусть мчатся сюда. Ах, я вспомнил! Атос сейчас у господина де Тревиля.

– А вы-то куда идёте, сударь? Куда вы идёте?

– Я выскочу из окна, – вскричал д’Артаньян, – чтобы успеть скорее. А ты быстро положи на место плитки паркета, подмети пол, выйди в дверь и беги, куда я велел.

– Ой, сударь, сударь, вы убьётесь! – вскричал Планше.

– Молчи, дурак, – сказал д’Артаньян.

И, схватившись рукою за выступ окна, он спрыгнул со второго этажа, который, по счастью, был невысок, безо всяких неприятных последствий.

Потом тотчас постучался в дверь, прошептав:

– Сейчас я сам попадусь в мышеловку, и горе кошкам, которые схватятся с такою мышью!