Последний Хранитель Многомирья. Книга третья. Возвращение

Яркость и красота так быстро утрачивают свой вес в морочные времена. Они вместе с наивностью и легкостью исчезают. Тают прямо на глазах. И вместо них приходят шрамы, тяжесть, взрослость и мудрость.

Так бы и сокрушалась Лапочка о пережитом. Так бы и молчал Хомиш, а Афи вместо него поддакивала или урезонивала муфлишку, но вдруг лапы ведмедя увязли у глубокой проталины. Зверь дёрнулся, чуть не скинув свою наездницу. Лапочка вжалась в темный мех Шэма.

– Это не может быть правдой. Но отныне и не понять, что кто говорит. К чему теперь любезности, Хомиш, – продолжала она, понимающим тоном. – Я хоть и бесцветная. Хоть и подранок, но не глупышец. Чтож не чует мой нос, что за страшильная стала. Но, правду говоришь, разве это важно? Нет! Я всё-таки глупышец. Овеллушки с нами нет. Афи осталась без крылышек, я с больной ножкой, ты с разбитым сердцем и все мы без нашего доброго славного прежнего Многомирья. Теперь мы все сгинем.

Хомиш продолжал молчаливо идти рядом с ведмедем.

Лапочка не унималась. Она склонилась ещё ниже и попыталась говорить как можно тише.

– Хомиш, а ты уверен, что оборотень нас не сожрёт? Мы все такие голодные, что я бы на его месте нас точно сожрала. Да, да, – покосилась Лапочка на ведмедя, но тому дела не было до досужих разговоров слишком болтливой муфлишки. Она болтала и капризничала непозволительно много даже для больной муфлишки. Её стенания раздавались в ушах путников из-за голода, из-за холода, из-за жары и дороги, от боли и от того, что боль прошла.

Хомиш наконец отвлёкся от своих мыслей. Он посмотрел на измученного зверя, а потом перевёл взгляд на муфлишку.

– Вспомни законы муфлей, – с заметной укоризной произнёс Хомиш. – Со всеми важно быть любезными. Он везёт нас столько долгих дней и ночей, что мы и считать сбились, а ты всё одно заладила: сожрёт, да сожрёт; сожрёт, да сожрёт. Шэм всё слышит и ему обидно.

– Обидно? – призадумалась на мгновенье Лапочка и присмотрелась к Шэму. – Откуда знаешь?

– Он мне сказал.

– И когда ты собирался рассказать мне об этом, – всполошилась муфлишка и погладила Шэма по загривку, как бы давая ему понять, что вовсе не хотела обидеть.

– Глупая муфлиш-ш-шка, и память коротка, – пропищало из-за шиворота у Хомиша. – Я же говорила ей, сколько раз говорила, что ведмеди могут говорить со своим хозяином, – норна показалась и глянув на муфлишку продолжила. – Не знала, что скаж-ж-жу это. Но порой ведмеди сообразительнее иных муфлиш-ш-ш-шек. Шэм знал, кого выбирать новым хозяином. Шэм, выбрал Хомиша хозяином.

– В таких случаях я слышу то, что мне хотелось бы услышать и не слышу того, о чём слышать мне ни к чему,– надменным голосом парировала Лапочка. – Поэтому скажи-ка мне Афи, с чего ты взяла, что Шэм выбрал хозяином Хомиша? А? Я безусловно не против, и Хомиш уже не юный муфель, – при этом Лапочка смерила шедшего рядом муфля глазами и посмотрела на норну, что выбралась наконец из-за куфтана и сидела на плече хозяина. Покачивающаяся в такт ходьбы муфля норна представляла собой жалкое зрелище, впрочем, как и все в этой компании путников. Помятое шерстистое тело Афи было грязным. Поломанные крылья свисали вниз, но глаза её были полны решимости.

– Хомиш-ш-шик не юный, – громко вещала с плеча муфля Афи. – Хомиш-ш-ш-шик самый отважный из всех муфлей, кого видела Афи, а Афи, уж поверь, Лапочка, видела всех муфлей всего Многомирья. Если бы видели твои маленькие глазки как он замахивался на великантеров…

– О, прошу побереги мои уши, – взмолилась Лапочка перебила Афи и демонстративно зажала оба уха лапками. – Я наслышана как отважно Хомиш бился с великантерами. Да, да, Хомиш, – муфлишка уже отвела лапы от головы и вновь включилась в диалог с Хомишем. – И это не усмешка. Вовсе не усмешка. Ты, и верно, стал другим. Совсем взрослым чтоли. Если б была у меня шляпка, я бы сняла её перед тобой. Судя по тому, что я вижу на твоей щеке и по тому, что нарассказывала Афи, ты стал смельчаком. Хоть и бесцветным. Но, не удумай. Это тоже не усмешка. Быть бесцветным тебе даже идёт и даже шрам вот этот, – Лапочка несмело указала пальчиком на левую щеку муфля. На ней краснела выпуклая отметина от великантерского копья. – Хотя я глупость сказала, да? – она прикусила пальчик. – Конечно глупость! Как может идти бесцветность муфлю? Может ты стал бесцветным от того, что осмелел. Опять глупость сказала. И вовсе я не о том. А о том, с чего зверю выбирать хозяина? Звери любят свободу.

Ведмедь замотал огромной головой, давая понять, что ему надоело и уже не по нраву когда о нём говорят так, словно сам Шэм где-то не с ними в походе и не везет их домой.

– С того, что вспомни, – успела вставить словцо Афи. – Говорила, ведь, бескрайллион раз говорила. Когда ведмедь оборачивается и становится лыдышеподобным он может говорить и все его всенепременно понимают. Но стоит ему вернуться в своё истинное обличье зверя, он лишь рычит, но зато мысленно соединяется со своим хозяином, но лишь с тем, кого сам таким выбрал. Ураземеешь?

Снежные горные кряжи, то тут, то там словно б вспуганные и кровоточащие красными стволами исполинских деревьев ципорусов, наконец изменились.

Кровавые ципорусы заменили незнакомые Хомишу редкие кусты и деревья. В отличие от пугающе красной коры ципорусов, стволы и ветви новой растительности были обычного цвета.

Появилась живность. Изредка вспархивали мелкие пичуги из-под тонкого слоя снега. Но они не пугали. Ровно наоборот, они были признаками другой жизни и другого мира. Души путников на короткое время успокоились. Там, где цветут цветы и живут птицы вроде и зла быть не может. Но зло уже начало пожирать Многомирье, как скусный пирог, сразу со всех сторон.

Путники чуяли это и уши их постоянно стригли воздух. Новые звуки и ароматы заставили их уши насторожиться, а носы щупать воздух. И Хомиш, и Лапочка, и Шэм вытянули шеи и крутили головами по сторонам. От такого изменения Шэм даже немного приободрился и ускорился.изменения А Хомиш принялся прислушиваться к деревьям и разглядывал местность.

– Хо-о-омиш, не отставай? – оглянулась на него Лапочка. Хомиш встретился с ней глазами. Муфлишка смутилась и улыбнулась.

Ты уже понял наверняка мой дорогой читатель, нужно ли говорить? Но это была улыбка совсем другой Лапочки.

От ее прошлой беззаботности и красоты остались огромные пронзительные глаза, ресницы-опахала, волосы, падающие милыми завитками на впалые щечки, очаровательной формы голова и пухлые губки, всё ещё кривливые и пухленькие.

Еe милого очарования не смогли испортить ни болезненная ножка, ни время, проведённое в страшнейшем месте Многомирья, ни голод, ни холод уходящего белоземья.

Она смотрела на муфля. Хомиш перестал вертеть головой, вернул своё внимание ей и улыбнулся в ответ, словно уверяя, что милейшая прелесть муфлишки ещё при ней.

Щечки Лапочки вспыхнули и вдруг она на мгновение преобразилась и стала совершенно здоровой и невредимой, наивной и нежной. В это мгновение Хомишу показалось, что и его любимый мир тоже здоров и невредим и всё ему снится и стоит только взмахнуть лапкой, как чёрно-красные бабочки жуткого сна разлетятся и все хорошее вернётся.

Он машинально махнул лапкой у своего носа, но всё осталось, как и прежде. Никто из спутников не рассмеялся. Все поняли. И норна Афи, и ведмедь Шэм, и муфлишка Лапочка, каждый из них понял этот жест. Каждый бы желал сейчас отмахнуть тот страшный сон, что снится всему Многомирью.

– Если б крылышки не поломались и Афи б махнула ими у своего носа, но это не поможет. Нет. Да и крылышки мои… – Афи захныкала и юркнула Хомишу под одежду.

Муфель мягко похлопал по шебаршащемуся взгорку на кафтане и ничего не нашёл, чем можно было бы успокоить крошку.

Чем тут успокоишь? Ты же уже знаешь, мой дорогой читатель, кто такие норны и что значит норне остаться без крылышек. Если ещё не знаешь, то представь, что ты оказался одновременно и без рук, и без ног, и без души. Ибо крылышки норн крохотны, но благодаря их структуре и особому волшебному хитину, подёрнутому переливчатой пудрой норны, летают по всем мирам, где собирают радость и приносят её на поля радостецветов.

Теперь ты понимаешь, что значит для норны остаться без крыльев. Это может быть необыкновенной бедой для всех. Ибо если у норн нет крыл, то не опыляются радостецветы, а уж если не опыляются радостецветы и радости не видать ни одному из миров.

– Темнеет уже, – оглянулась Лапочка и шебаршение под кафтаном у Хомиша стихло. – Хоть бы куст непечалиуса встретился. Его замерзшие ягоды так сладко хрустят и тают во рту. О, Хомиш! Мне от них всегда становилось спокойнее и слаще.

Хомиш не ответил.

– Так нет же кустов ягодных. Голо-о-о-одно. Холодно-о-о-о, – снова подала голос муфлишка. – Хомиш чего ты ни словечка не проронишь? Совсем скучливо и страшенно. Когда говоришь не так совсем. Когда говоришь, словно и не страшно. Надо заговаривать страх.

– Когда молчишь легче идти.

– Сядь на Шэма, – предложила Лапочка и указала на спину ведмедя, позади себя. – Так легче.

– Ему тяжело и без того. Пусть передохнёт, – отрезал Хомиш. – Вот, если б крылышки Афи были целы. Слетала б в деревню и прислали за нами большого глифа.

– Кто бы прислал? – с горечью в голосе переспросила Лапочка. – О, Хомиш. Огорчаться не время сейчас, но и надеяться глуповато. Разве не помнишь, что стряслось? Стояли б наши деревни это б было бы счастье так счастье.

– Не болтай, муфлиш-ш-шка что попало на язык, – вдруг снова показалась норна. – Куда бы делись деревни? Подумаешь, Черный Хобот! Деревни точно стоят.

– На том и закончим разговор, – сравнялся с Шэмом Хомиш. – Не думал, что скажу вот так, но скажу. Я согласен с Афи. Лучше думать, что Черный Хобот пожалел деревни. Что все целы, живёхоньки и ждут нас не дождутся. А того гляди и глифа за нами пошлют. Все устали, – Хомиш бережно погладил бок ведмедя. – И Шэм устал. Скоро привал надо делать. Всем отдохнуть не мешало б. А потом снова двинемся и до дома доберёмся. А там моя мамуша Фло. Уж она заварит самый лучший чай и к Шэму силы возвернутся и подлечит крылышки Афи и твою лапку подлатаем. Всем мамуша поможет. Домой только дойти.

– Овеллу только не спасёт, – всхлипнула Лапочка.

Шэм взревел и остановился, ему последовал Хомиш. Лапы всех налились непосильной тяжестью. Идти было уже невмоготу.

Глава 4. Привал

Далее любая попытка продвинуться в пути казалась безнадежной и глупой затеей. Путники огляделись в поиске подходящего для ночлега укрытия. Горный карниз хорошо и далеко просматривался. Слева от Шэма кусты были низкими и жидкими. При приближении незнакомцев из них выпорхнули вспуганно две пичуги и растворились в ясно синем небе. Справа от Хомиша покачивалось корявое, дряхлое дерево. Лишь порыв ветра усиливался, дерево недовольно скрипело и трещало. Под ним и решили устроить привал.

Пока ведмедь по-хозяйски обнюхивал снег и землю, и худой ствол, Хомиш исследовал рваные пятна на стволе, оголившие белёсую древесную кожу, а затем тихо спросил дерево разрешения заночевать под ломкими его ветвями. Дерево скрипнуло и что-то в глубине его ухнуло.

– Дерево не против. Здесь ночуем, – скомандовал муфель и начал раскапывать снег в поисках мягкой подснежной травы.

– Жутчее не придумать, что с нами стряслось, – разглагольствовала Лапочка, сползая с ведмедя. – Я не сплю? Лучше б сказали, что сплю. Я, самая красивая муфлишка езжу на ведмеде. Общаюсь с самой вредной норной. И вся пахну как… – муфлишка осеклась встретив взгляд Хомиша, прикусила язык и продолжила, сменив голос и тон. – Но как же я радёхонька, что я езжу на грязном ведмеде. Слышала Афи? И тебе я рада.

– НЕ могу тебе ответить тем же, – буркнула АФи, по-прежнему сидя на плече у Хомиша.

– Афи, ну вот хоть сейчас скажи что-то не дурное, – фыркнула Лапочка и стала разгребать здоровой ножкой мокрый снег.

– У Афи крылышки не летают. А когда у норны нет крылышек, что норна может доброго сказать?

– Но ты же не крылышками говоришь?

– Не крылышками. Но не хочется говорить совсем. Хочется В свою норку на крыше жилища Фло и Фло Габинсов. Говорить совсем не хочется.

Хомиш отвлекся от своего занятия и теперь попытался приструнить и норну, и муфлишку. Те смолкли сразу и согласились и помочь утоптать траву для ночлега и разойтись в поисках хоть какой-то еды. Путники уговорились не упускать друг друга из виду и не отходить далеко.

Когда все вновь собрались под скрипучим укрытием для ночлега, солнце клонилось за ближайшую, пологую гору на западе распада.

– Я нашла орехи, – радостно вытянула вперед раскрытые лапки муфлишка.

– Можно развести огонь, и я их пожарю, – в ответ зевнул Хомиш и выложил из сумки несколько сморщенных, почерневших гугурцов.

– Это несъедобно, – сморщила носик муфлишка глядя на находки Хомиша. – А вот орехи вкуснятина. Хотя, сырые они так себе. А когда пожаришь, лапки оближешь. Гляди и Шэм что-то принёс.

Лапочка положила добрые две жмени крупных орехов рядом с находками муфля.

Изо рта подошедшего зверя вывалились несколько сморщенных, серо-зелёных плодов, продолговатой формы.

– Солодрянка. – одновременно возгласили все, включая и Афи, что выглянула из кармана.

Удивительным образом, плоды не высохли за белоземье под снегом и не превратились в пустые оболочки. Внутри прощупывалась мякоть и когда Хомиш поднёс овощ под нос он глубоко втянул аромат. Плод был не испорчен и запах показался путникам даже приятным.

Муфель умеючи развёл огонь сухими ветками, что так удачно упали с дерева. Ветер стих и довольно скоро сухая кора поддалась трению камня, вывалила сноп искр и тихо треща позволила огню себя проявить во всю силу.

– Чудом не закисли и не испортились. В такое-то время даже дикая солодрянка вкусна, как и орехи, – причмокивала Лапочка, Афи угукала и соглашалась.

– Я и не знал, что она такая вкусная, – щурился согласно и Хомиш.

– Угу, угу, – кивала муфлишка и облизывала пальцы в соке дикого плода.

– Солодрянку эту, в прошлой той жизни и на зубок бы не попробовала.

– А помнишь, как на праздник большой радости семейство Кежич всегда приносили пироги с рисом и солодрянки? Помнишь? – мечтательно произнёс Хомиш и закрыл глаза от нахлынувших воспоминаний. – Я б поел сейчас такого пирога. А мамуша пекла пышмы. Помнишь? Её пышмы первыми уходили со стола.

– Да пышмы были знатные, – подхватила разговор Афи, чей крохотный рот был до того занят заглатываем крошек от горячих корешков, остатков солодрянки и орешков. – Как и наши праздники.

– Лихорадочно я танцевала и красиво, – подняла глаза к небу Лапочка. – Теперь не потанцуем. Но спеть можем.

И муфлишка затянула.

Турандой, турандой,

Развели костер большой.

Радости летит огонь!

Турандонь, турандонь.

Ко второму куплету Лапочка не сдержалась и встала. Она как изящный кустарник гнулась и танцевала лапками. Голос её стал громким, ярким и к ней присоединился и голос Хомиша и тонкий писк норны. Теперь они пели втроём.

Турандей, турандей,

Муфель, вкусно ешь и пей,

Муфелька, танцуй и пой!

Турандой, турандой.

Турынды, турынды,

Праздник вьется до луны,

Мы танцуем кафуфлю!

Турандю, турандю.

Шэм лёжа наблюдал, как Лапочка остановилась в своём дивном танце и упала под его правый бок. Рядом улегся Хомиш. Муфли тесно прижались спинами друг к другу и ведмедь, что тёплые шершавые руки свернулся вокруг. Он спрятал свою новую семью и согревал тяжёлым, сиплым, но горячим дыханием.

– Афи, ты хныкаешь, или ты Лапочка, – зевнул и решил уточнить Хомиш. – Или мне чудится?

– Хорошо ж вам, – раздался тихий голосок норны. – У вас есть ноги, а у тех, у кого есть ноги, всегда могут потанцевать и дойти до цели. А у Афи нет больше крылышек.

– А если великантеры решат на догнать? – вдруг подняла голову Лапочка и прислушалась. Спускающаяся темнота ночи наполнялась новыми звуками.

– Чего им нас догонять? – ответил Хомиш. – У нас только ноги, лапки, зубы. И ничего больше.

– У вас есть ноги, лапки и зубы, – раздался писклявый и сонный голос из шкуры Шэма. – А у Афи были крылья. А отныне их нет.

– Ну вот, смотрите, – решил растолковать Хомиш и по-прежнему не поднимая головы зевнул и продолжил. – У нас с Лапочкой есть ноги. У тебя Афи есть лапки, у Шэма есть когти и зубы. Точно прорвёмся.

– Овелла мне пока я лежала подранком приходила и делала мудру сна. Шэм, может владеет таким умением? Как думаешь? – спросила намеренно невпопад Лапочка. Ей совсем не хотелось засыпать с нытьём Афи. А спать хотелось очень. Приятная тяжесть в животе и веках смаривала, и звала в сон. Муфлишка зарылась носом в мокрую, теплую шерсть ведмедя.

– Мудры могла лишь Овелла делать и Хранитель, – лениво ответил Хомиш.

– И мне бы мудра сна не повредила, – встряла вновь в разговора Афи. – И мудра сытости, и мудра спокойствия, но всего нужнее мудра по выздоровлению крылыш-ш-ш-шек и мудра не раздражаться, когда слиш-ш-ш-шком языкастые муфлишки беспричинно ноют.

– Хватит и Афи и Лапочка. – возмутился Хомиш и привстал на локтях. – За всю дорогу уши мои устали больше, чем мои ноги. И без вашего трекотания душно, гадко и страшно. Даже не уразумею что страшнее, вспоминать откуда мы сбежали или думать о том, куда мы возвращаемся.

– Я видно поглупела. Ужасно не изысканно, – вдруг покорно согласилась Лапочка и захныкала.

Хомиш молчал. Ночь спустилась и слабый костер засыпал вместе с путниками.

– Если бы я предложил любоцвет тебе, Лапочка, ты бы согласилась? – вкрадчиво спросил Хомиш, не поворачиваясь. Он замер в ожидании ответа, и Лапочка почувствовала, как его спина напряглась. – Спишь? – задал другой вопрос муфель.

– Ты мне так говоришь из жалости, – раздался тихий ее голосок. – В прежние времена, когда я ходила в самой красивой шляпке ты и не предлагал мне любоцвет. С чего теперь, когда я воняю, как великантер, грязная, как великантер и ещё и заикаюсь, и ещё и хромоножка.

– Ты мне завсегда нравилась, а теперь так и больше, чем раньше, – спина Хомиша напряглась еще сильнее, и Лапочка чувствовала, как сложно было муфлю задать этот вопрос. Но в морочные времена страхи рассеиваются и когда как не в такие моменты задавать самые важные вопросы.

– Как хорошо, что ушки у норм крохотные и не слышат все эти приторные глупости, – проснулась норна и снова подала голос из шерсти спящего зверя.

– А что за рокот? – напряглась встревоженно Лапочка. Да и тему она решила сменить моментально, если уж норна не спит и их подслушивает, к чему ей знать то, что муфли скрывали даже от самих себя.

– Река. Впереди далеко где-то шумит река, – ответил Хомиш и вздохнул. -Скоро дойдём до реки.

– Река, – зевнула Лапочка. –Днём и не слышно было. Значит она где-то непостижимо далеко. Откуда тебе знать?

– Шэм сказал, – ответил Хомиш. – У тебя точно только ножка поранена? – уточнил он и Лапочка хмыкнула. – Ты заново позабыла, Шэм переходил эту реку, когда вез Хранителя. Я вроде говорил об том? Или нет?

– Такое, что с нами случилось помнить не хочется. И не будь злобным глупышцем, не вынуждай меня запоминать, – возмутилась искренне Лапочка и Хомиш поторопился отвлечь ее.

– Река – это хорошо!

– Это хорошо, – согласилась муфлишка и зевнула мечтательно. – Может умоюсь и там можно будет отдохнуть денёк. Ну, пусть к нам прилетят розовые и алые бабочки снов. Розовые и алые мои любимые.

И после недолгой паузы добавила с глубоким вздохом. – Были. Пока не исчезли… О, Хомиш! Пусть тогда ночь будет спокойной.

– Только самая глупая муфлишка могла пожелать нам спокойной ночи, – фыркнула норна и шерсть, что зашебуршилась, наконец выдала место, куда она запряталась. – Спокойной ночи без бабочек сна не можно и представить.

Глубокая ночь накрыла горный карниз. Звуки становился все звонче, явственней и гуще. Но их не слышали спящие путники, а Шэм слишком устал и изголодался и даже его острый слух не уловил далёкие, далёкие вопли и крики.

Муфли спали крепко. Ведмедь же стриг во сне ушами. Ему казалось, что кто-то на него смотрит пристально, злобно. Он поднял голову и вспомнил мрачного идола, что глаз с него не спускал. От каменного Корхрута у ведмедя кровь тогда стыла в жилах. Будто он был где-то рядом. И вновь следил за путниками.

Наконец оборотень вздрогнул всем телом. Глаза в ночи ему мерещились или были страшной явью. Шэм вскочил, широко расставив передние лапы и оскалился. Афи выпала и шерстяное тельце ей закатилось между спинами по-прежнему спящих Хомиша и Лапочки.

«Корхрут, Корхрут, Корхрут» скатывалось с едва подсвеченных восходящим солнцем гор, но было ещё далеко. И неслышимое для путников, оно приближалось.

Ведмедь издал негромкое рычание и Хомиш проснулся. Он неохотно присел, протер глаза и встал рядом со зверем. Вгляделся. На его плечо забралась проснувшаяся следом Афи. Лапочка самой последней из четвёрки учуяла недоброе.

– Мне чудится или что-то там мелькает? – наконец промолвила муфлишка, всё ещё сидя на укрытой верхней одёжей холодной земле.

Ведмедь рыкнул. Уши его стригли воздух, а ноздри широко раздувались, выдавая клубы пара. Он медленно водил по сторонам огромной головой. Хомиш смотрел вдаль и на оборотня. Вдаль и на оборотня. И вот они углядели, как вдали двигались огни. Крохотные, но пугающие в своём упорядоченном движении.

Грудь всех четверых заходила часто и дыхание и без того тяжёлое стало тревожней.

– Что ж там мелькает, это не ночные огоньки. Не они вроде. А если не они, то ктож? – обняла себя Лапочка. – Собственно, что-то должно меня успокаивать. Я решила. Меня будет успокаивать то, что у нас есть ведмедь. Самый свирепый зверь Многомирья. Он всех защитит. Да зверь?

Лапочка привстала, опершись о Шэма и мягко и осторожно похлопала по загривку оборотня.

– Шэм его имя, – мягко поправил её Хомиш, не отпуская тревожного взгляда с ведмедя. Шэм продолжал вглядываться в сторону, откуда на них надвигались огни.

– Ах, да, чтож я за глупышец. Конечно Шэм, – поправила сама себя Лапочка и заодно заправила за ушки растрепанные волосы.

– Шэм чует воду. И чует недоброе.

– Это он тебе сказал? – поинтересовалась Лапочка. Теперь и она остро почуяла, что воздух колышется не от раскатов реки, не от ветра, а от чего-то иного.

– Шэм сказал, – подтвердил Хомиш, не поворачивая на неё голову. Всё его внимание было на ведмеде и на огнях, что становились всё ярче и крупнее. Хомиш слышал, что говорил ему ведмедь и слышал, как сердце его бьётся о стенки изнурённого и худого тела.

Он услышал то, чего слышать не хотел.

Но, мой дорогой читатель, если, бы это был тот Хомиш, с которым ты впервые познакомился, того Хомиша, что только поднял повзрослевшую голову от подушки с цветами любоцвета. Но это был совсем другой Хомиш. Он изменился, как и весь мир, который его окружал.

И этот Хомиш не испугался. Он смело задал немой вопрос ведмедю и ведмедь также смело ответил.

– Погоня?

– Погоня!

– Шэм, на этот раз нам никто не поможет. Твоё племя далеко, а ты слаб и голоден, – мысленно продолжил разговор с оборотнем Хомиш и сам удивился своей смелости, и даже вздрогнул от неожиданности.

– У Шэма нет страха, – ответил безгласно оборотень. Так же уверенно, как говорил это своему первому хозяину. – Шэм до последнего вздоха будет охранять и защищать муфля.

– Привал окончен. Бежим! – крикнул и шагнул вперёд муфель. Он подхватил муфлишку, подсадил ее на зверя и следом вспрыгнул сам. Ведмедь помчался.

А если ты не знаешь, мой дорогой читатель, то я тебе напомню, что ведмеди не только воплощение силы, но и воплощение смелости. И по быстроте бега с ними могут сравниться только, что лалани.

Глава 5. Погоня

Впереди уже виднелась нового вида растительность. Не те деревья, с хищно-красной древесиной, что произрастают во владениях великантеров. Вид этих деревьев и раскидистых кустарников не ужасал и не заставлял вжимать голову.

Силы ли вернулись к Шэму или это было желание сохранить свою новую стаю, а может всё же страх. Он летел скорее ветра, бежал со всех лап, и шкура его становилась влажной от капель, что наполняли воздух вместе с нарастающим рокотом.

Муфли, прижавшиеся к спине оборотня, вздрагивали на каждой кочке и подскакивали вместе со всем телом бегущего зверя. Теперь, когда они спустились сюда, где снега остался тонкий пласт, а где-то уже обнажились проплешины бурой каменистой земли, лапы не вязли и оборотень бежал шибче.

Лапочка постанывала от страха. Хомиш же накрыл собой муфлишку и беспрестанно воротил головой, чтобы разглядеть, что там, позади.

Муфлишка чувствовала приближение погони, но боялась задавать вопросы. Шэм же и Хомиш вели слышным лишь им двоим диалог.

– Огни всё ближе. Это по-го-ня, как есть погоня, – твердил Хомиш ведмедю, стараясь подогнать его в беге.

– Шэм бежит со всех лап. Шэма не догонят, – пытался успокоить своего маленького хозяина зверь.