Смотритель

– Ты что молчишь, язык проглотил или разговаривать не умеешь? – спросил Сталин.

– Я умею только слушать и делать, – говорю ему.

– Маладец, – после некоторого раздумья сказал Сталин, – тогда молчи и слушай. Это знаем только ты и я. Если хоть слово проронишь любому начальнику или под пытками, то считай, что тебя на этом свете уже нет.

В знак согласия я кивнул головой.

– Тебе будет выдан документ о том, что все, что ты делаешь, ты делаешь в интересах СССР и по личному приказу товарища Сталина. Все органы, организации и командиры всех степеней должны оказывать тебе всемерную помощь. Справка именная, с твоей фотографией, государственной печатью и моей подписью. Твоя задача – сдаться в плен к немцам и добиться личной встречи с Гитлером. Передайте ему, что я предлагаю провести личную неофициальную встречу в районе Орши с обеспечением безопасности представителям двух сторон, для чего отправить вместе с тобой полномочного представителя для решения организационных вопросов. Задача ясна?

Я кивнул головой.

– Ступай. От тебя очень много зависит.

Сталин повернулся и вышел. Вышел и я. Генерал НКВД снова провел меня во флигель, где уже ждал фотограф. Магниевая вспышка. Чай с бутербродами. Через полчаса фотограф принес мою фотографию. Довольно приятная внешность. Здесь же генерал приклеил мою фотографию в отпечатанную на машинке справку и почти бегом убежал с ней в усадебный дом. Вернулся спокойно. Передал мне справку и ушел.

Справка на двух языках – русском и немецком. Получается, что с этой минуты я предоставлен сам себе. У меня нет начальников, кроме товарища Сталина. А впереди ждет неизвестность, а, может, и смерть, если немцы мне не поверят. Просто шлепнут как авантюриста и «никто не узнает, где могилка моя».

Маршал, командующий Западным направлением, без разговоров и расспросов дал мне порученца, с которым я выехал в расположение передовых частей, ведущих оборонительные бои на направлении Орши. По распоряжению порученца одна из оборонявшихся рот покинула свои позиции и отошла вглубь обороны стрелкового батальона метров на пятьсот. Артиллерия была готова сосредоточить весь огонь в случае атаки немцев на покинутые позиции. Но атаки не последовало. Немцы почувствовали какой-то подвох и ждали наши действия.

Где-то в полдень я вышел из окопа с поднятыми руками, белым флагом и направился в сторону немецких позиций.

Немцы были ошарашены. Так же был ошарашен порученец командующего Западным направлением, которому я сказал, что от длины его языка будет зависеть продолжительность его жизни.

Немецкому офицеру я показал немецкую часть моего удостоверения и сказал, что должен быть немедленно доставлен к командующему группой армий «Центр».

Васильковые петлицы и золотая змейка на синем поле щита на рукаве моей гимнастерки действовала на них завораживающе. При мне немецкому капитану доложили, что рота русских вновь заняла свои позиции, о чем он немедленно доложил по телефону командиру полка.

Ходами сообщения меня доставили в штаб батальона, где уже были офицеры гестапо.

Один из них, показав на мою эмблему на рукаве, спросил, что это такое. Я показал на его руны на петлицах и сказал, что это эмблемы русского гестапо.

Когда мы ехали в штаб группировки, один из гестаповских офицеров спросил, что у меня в кобуре. Я ответил, что там пистолет, Тульский Токарева.

– Как пистолет? – удивился старший из гестаповцев с петлицами оберштурмбанфюрера (две серебряные полоски и четыре квадратных звездочки, штерна). Сидевший рядом со мной офицер открыл кобуру и достал мой пистолет.

– У вас есть еще оружие? – спросил старший.

– Нет, – ответил я.

Обыскивать меня не стали, учитывая то, что я должен сообщить что-то важное командующему группой армий.

Вместо командующего я был доставлен к руководителю «фельдгестапо», то есть службы безопасности по группе армий, группенфюреру СС. Ему я сказал, что буду говорить только с командующим наедине. И промедление будет негативно воспринято высшим руководством рейха.

Не знаю почему, но я держался очень спокойно, можно сказать, даже нагло, совершенно не заботясь о том, что будет со мной. Я выполнял важное поручение в интересах обеих воюющих сторон, что понимали и мои конвоиры.

В Рейхе, как и в СССР, существовали, да и сейчас существует многоканальная система поступления информации наверх. Это – органы безопасности, партийные органы, органы исполнительной власти и просто стукачи, имеющиеся в каждой конторе и которые по своей инициативе или по указанию оперработника бегут к своему начальнику, чтобы проинформировать о любом событии или происшествии.

Я не был военнопленным в прямом понимании этого термина. Скорее я был парламентером в период ожесточенных боев на советско-германском фронте. Моя свобода в пределах отведенного мне помещения не ограничивалась. Обращение со мной было уважительное и питание, можно сказать, по высшему разряду.

Командующий, генерал-фельдмаршал встречался со мной в присутствии группенфюрера СС, как уполномоченного Гиммлера.

– Я слушаю вас, – сказал генерал-фельдмаршал.

– Я личный посланник руководителя СССР товарища Сталина к рейхсканцлеру Германии Гитлеру, – сказал я. – Я уполномочен только ему устно передать личное послание товарища Сталина.

– Насколько мы можем доверять вашим словам? – спросил фельдмаршал.

– Настолько, насколько это сказано в моем удостоверении, – ответил я.

– А если мы вас расстреляем как шпиона? – спросил фельдмаршал.

– Расстреливайте, – как-то спокойно сказал я, – только потом вам нужно будет сообщить рейхсканцлеру, что же ему хотел сообщить личный посланник Сталина.

Фельдмаршал поднял трубку и попросил соединить с Берлином, с рейхсканцелярией. Чрез три минуты соединение было произведено.

– Майн фюрер, у меня находится офицер советского НКВД с удостоверением Сталина и с его личным устным посланием…

Придерживая трубку, фельдмаршал спросил меня:

– У телефона фюрер и он спрашивает, что я должен передать ему.

– Попросите засекретить факт моего пребывания здесь и передайте, что послание товарища Сталина я должен передать рейхсканцлеру лично без ознакомления с ним других должностных лиц, – пояснил я.

Фельдмаршал передал все слово в слово, как я и просил. В разговоре образовалась пауза. Затем фельдмаршал сказал: – Яволь, майн фюрер, – положил трубку и сказал мне:

– Вы полетите в Берлин на моем личном самолете.

На этом аудиенция у командующего была закончена.

Меня переодели в гражданскую одежду и вместе с группенфюрером мы вылетели в Берлин. Летели на небольшой высоте в сопровождении двух истребителей. Небольшая высота не опасна над территорией Западной Европы, где сопротивление выражалось в подпольном охаивании оккупационных властей. С немцами дрались только англичане и русские.

Берлин выглядел чистеньким городом, хотя следы английских бомбежек были видны. Как я и думал, мы приехали на Принц-Альберт-штрассе в главное управление имперской безопасности.

Еще был жив Рейнгард Гейдрих. Практически он был первой фигурой в СС, а не Генрих Гиммлер, который стал рейхсфюрером после покушения на Гейдриха. Но даже и сейчас в современной истории Гейдриху не уделяют достойного места.

Это был один из тех молодых руководителей, о котором не говорят, что это была кадровая ошибка. Излишняя самостоятельность Гейдриха и карьерные устремления привели к назначению его наместником Чехии и Моравии. Фактически его подставили под пули английских диверсантов чешского происхождения. Это так, отступление.

Меня принял Гейдрих. Разговор пошел о том, что я должен сообщить Гитлеру. Но немцы, как и их русские, вернее, советские коллеги ужасно боятся ответственности за что угодно, поэтому я не стал говорить Гейдриху о цели моего появления в Берлине.

Встреча с Гитлером была назначена на послезавтра из-за крайней занятости рейхсканцлера. Естественно, немцам нужно было добыть обо мне дополнительные данные, чтобы узнать, с чем я приехал. Вероятно, я обладал каким-то государственным иммунитетом, потому что отношение ко мне было достаточно уважительное.

Всех разведчиков губит вино, женщины и деньги. Мои немецкие коллеги устроили мне поход «по всем тяжким». Вино и водка лились рекой, от яств ломились столы, красивейшие женщины сидели на моих коленях и шептали, что мне дадут огромные деньги за любой мой секрет и скроют меня от мести усатого Сталина.

Проснулся я в объятиях двух голых женщин. На мне не было ничего, даже наручных часов. Что-то смутное и приятное крутилось в голове. Думаю, что я не уронил чести советских органов государственной безопасности.

За завтраком сопровождавший меня группенфюрер бросил на стол пачку фотографий. Боже, что же я вытворял с моими пассиями в широкой постели. Не знаю, остались ли в гестаповских архивах эти фотографии, но я бы и сейчас не отказался на них посмотреть. На одной фотографии я увидел Диану. Хотя я и был сильно пьян, но мне все время казалось, что одна из женщин была знакома мне не только лицом, но и телом.

– Господин Головачев, мы предлагаем вам сотрудничество с имперским управлением безопасности, иначе эти фотографии лягут на стол вашего руководства, – сказал группенфюрер.

– Господин группенфюрер, сейчас меня ничего не сможет скомпрометировать, даже та фотография, где мы с вами сидим в обнимку, а вы называете своего фюрера долбаным ефрейтором, – засмеялся я.

– Я этого не говорил, я выполнял задание, это вы ругали нашего фюрера и за это должны быть направлены в концлагерь, – пытался оправдаться группенфюрер.

– Лучше скажите, какое сегодня число и сколько сейчас времени, – попросил я.

Когда мне сказали дату и время, я чуть было не упал – почти двое суток загула и в такой компании, о которой можно помечтать. Завтра утром встреча с Гитлером. Нужно привести себя в порядок и вообще выглядеть огурчиком.

Рейхсканцелярия поражала своими размерами. Да что там говорить, сейчас любой любитель сериалов и документального кино опишет кабинет Гитлера более подробно, чем я. Передо мной ему не нужно было корчить властелина вселенной. Ему нужно было узнать, с чем я прибыл.

Когда я напомнил о конфиденциальности разговора, Гитлер махнул рукой, и охрана отошла на такое расстояние, чтобы не слышать нашего разговора, но быть в готовности защитить своего вождя.

– Итак, что вы хотите мне сообщить (если переводить дословно, то это будет звучать как «что вы имеете мне сообщить», как будто Гитлер был не австрийцем, а одесситом)? – спросил Гитлер.

– Генеральный секретарь ВКП большевиков Иосиф Сталин предлагает провести неофициальную личную встречу на нейтральной территории в зоне боевых действий со стопроцентной гарантией безопасности с обеих сторон. Место и время встречи, мероприятия по безопасности будут подготовлены двухсторонней рабочей группой. Мы гарантируем безопасность вашего представителя, который приедет со мной для обсуждения условий встречи. Просим этот вопрос сохранить в тайне.

– Хорошо, мы обдумаем предложение господина Сталина и сообщим свое решение, – сказал Гитлер.

Аудиенция была закончена.

Ожидание было зловещим. Я как будто ждал приговора суда. Скажи Гитлер, что это предложение – вздор, и меня бы расстреляли после пыток и выведывания известной мне информации. И никто не скажет, что был такой Головачев Василий Васильевич, который перешел с белым флагом к противнику и стал предателем со всеми вытекающими последствиями для моих родственников. Хорошо, что у меня родственников почти и не было. Только двоюродные дядьки, а семьей я не успел обзавестись.

Через два дня меня снова вызвали к Гитлеру.

– Я принимаю предложение Сталина. С вами поедет гауптштурмфюрер Дитц. Он имеет полномочия по докладу условий встречи с помощью радиосредств. Можете идти.

Капитан разведки СС Дитц был практически моим ровесником и прекрасно говорил по-русски.

– Я думаю, что нам не надо становиться друзьями, – сказал Дитц, – достаточно того, что мы вместе выполняем общее задание, а после этого вернемся в свои окопы.

– Согласен, у меня тоже нет такого желания, – ответил я.

Обратный путь был намного быстрее. Самолетом в ставку группы армий «Центр». На автомашине к линии фронта. Линия фронта сместилась вглубь нашей территории. По данным немецкой разведки, полк, на участке которого я переходил линию фронта, отведен в тыл, новая часть укомплектована новобранцами, которые могут и пальнуть по перебежчикам, поэтому предлагается точно повторить процедуру, использованную мною для перехода в расположение немецких войск: отвод роты на запасные позиции и переход линии фронта в полдень с поднятыми руками и белым флагом. Наготове удостоверение товарища Сталина.

Так было и сделано. Я в военной форме. Дитц в штатском. По нас не стреляли. Мы спустились в окоп и тут я получил удар прикладом по голове. Очнулся я оттого, что кто-то пинал меня сапогом по печени и матерился как сапожник. Дитц валялся неподалеку от меня.

Выматерившись сам, я выхватил из кармана мое удостоверение и показал его старшему лейтенанту, командиру роты. Это был как разрыв противотанковой гранаты. Откуда-то прибежал батальонный особист с пистолетом и начал махать им у меня перед лицом.

– Убери пистолет, ублюдок, – сказал я ему.

Это его отрезвило, и он успокоился.

Санинструктор приводил Дитца в порядок. Дитц был из прибалтийских немцев и ненавидел нас почище, чем сами немцы. Мы не дали им быть хозяевами прибалтов, и они вместе с прибалтами воспылали ненавистью к нам.

Когда я показал особисту удостоверение Сталина и сказал, что если в течение десяти минут меня не соединят с командующим Западным направлением, то он будет на Колыме лизать сапоги у вертухая, особист проявил такую прыть, что с маршалом меня соединили быстрее, чем за десять минут. Еще через шесть часов мы были в Москве.

– Эй, задумался, а уха-то у нас остыла и скоро превратится в желе, которое можно будет резать ножом. Давай ее подогреем, а сейчас немного выпьем, закусим холодной рыбкой и подложим дров в костер, – сказал Василий Васильевич.

Мы встали, чтобы размяться, притащить берегового плавника и послушать, как в темноте журчит, как бы разговаривая с кем-то, река.

Меня тянуло в сон, но не выслушать этот рассказ было нельзя. Потом может не представиться такой возможности.

Костер повеселел, получив новую порцию дров, затрещал свою огненную песню и очень быстро согрел уху. Ее мы налили в солдатские эмалированные кружки, наполнили стопки водкой, чокнулись, выпили, закусили холодной рыбой и стали припивать уху, или как говорят рыбаки – юшку, с хлебом. Вкуснейшее, я вам скажу, блюдо.

– Василь Василич, а не разыгрываете вы меня своим рассказом? – спросил я.

– Да нет, не разыгрываю, скажу только, что я свою беду передаю тебе. Может тебе и слушать того не надо, еще проклинать меня будешь, – ответил Головачев. – Если не боишься, так слушай дальше, – и он замолчал. Пауза получилась чересчур длинной.

Первая командировка. Содомские итоги

Содом уничтожился сам. Мы только поднесли спичку, и вся накаленная атмосфера вспыхнула синим пламенем. На месте Содома сейчас Мертвое море, где добропорядочные почитатели нашего Председателя лечат свои бренные тела, плавая как пробки в воде, в которой невозможно утонуть. И соляной памятник жены Лоты на горе Содом говорит всем: спасай душу свою, не оглядывайся назад!

Если ты начинаешь новую жизнь, то иди вперед и не оглядывайся назад, чтобы взять что-то оттуда. Вспоминай жену Лота.

Под памятником есть пещера, где жил Лот вместе со своими дочерями. Дочери, оставшиеся без мужей, решили напоить своего отца и совокупиться с ним, чтобы родить от него потомков и восстановить свое племя. Сначала так поступила старшая, на следующий день – младшая; обе забеременели от своего отца. Старшая родила Моава, предка моавитян, а младшая – Бен-Амми, предка аммонитян. И тех и других народов не осталось в истории. Их поглотили арабы в наказание за то, что рождены они были в грехе, но люди эти способствовали увеличению народонаселения на грешной земле, потому что без греха земля была безжизненной и пустынной как мигающая нам красной точкой планета Марс.

Долго ходили мы по городам и весям и везде грех разрастался как плесень в затхлом помещении, и праведники были не праведниками, а вершителями грехов больших и малых, и первосвященники объявляли их святыми, потому что если святыми объявлять людей действительно святых, то с грехом бы пришлось бороться самым настоящим образом, прореживая ряды богатеев, властителей и жрецов, потому что грех сверху расползается вниз как образ жизни, как заповедывание от Председателя нашего.

В школе нам говорили, что все люди грешники, и если кто-то пытается расправиться с другим грешником, чей грех, по его разумению больше, чем его собственный, то людям, там собравшимся, нужно предложить найти безгрешного человека, чтобы он бросил первый камень. И собравшиеся вокруг люди найдут множество грехов у любого праведника, который хочет взять себе прав больше, чем у Председателя.

О наших путешествиях можно было писать книги, но тогда что бы пришлось делать нынешним историкам? История штука сложная, она делается руками людей и пишется тоже человеческими руками, только то, кто пишет, получает прямые указания от того, кто эту историю делает. Так было, так есть и так будет.

История – это как кухня во время приготовления пищи. Там нарезанная капуста, там натертая морковь, картофельные очистки лежат на полу, около куска мяса облизывается собачонка, а мухи летят косяком, только успевай отгоняй. Микробы мясные с тоской глядят на кипящий котел и думают, как им видоизмениться, чтобы принятие горячей ванны сделало их крепче перед будущими испытаниям. Но вот борщ приготовлен, мусор собран и отправлен в выгребную яму, накрыт стол, поданы столовые приборы и янтарное и ароматное варево налито в тарелки и закрашено натуральной сметаной. Вот это и есть история и в конце ее снова грязные тарелки и ложки, пролитое вино на скатерти, крошки хлеба на полу и это то, что является прологом новой истории. И так до бесконечности, пока история не прекратится с последним на земле человеком, и все равно это будет новая история.

Через семнадцать лет мы вернулись в те края и не увидели особенных изменений. Жена Авраама Сарра через год после нашего ухода родила сына и назвали его Исаак. Аврааму тогда было сто лет, а Сарре девяносто.

Председатель хотел возвысить веру Авраамову и научить через него всех людей любви к Себе и послушанию воле Своей. По приказу Председателя я сказал Аврааму:

– Возьми сына твоего единственного Исаака, которого ты любишь, иди в землю Мориа, и принеси его в жертву на горе, которую Я тебе укажу.

Авраам повиновался. Ему было жалко единственного сына, но Председателя он любил больше всего и верил Ему.

На следующий день он оседлал осла, взял с собою сына и отправился в путь.

На третий день они пришли к горе в земле Мориа. Авраам взял огонь и нож, дрова возложил на Исаака и пошел с ним на гору.

Исаак спросил Авраама:

– Отец мой! У нас есть огонь и дрова, а где же агнец для жертвоприношения?

Авраам ответил:

– Председатель усмотрит Себе агнца.

На вершине горы Авраам устроил жертвенник, разложил дрова, связал сына своего и положил его на жертвенник поверх дров. Он уже поднял нож, чтобы заколоть своего сына, но тут вмешался я, передав слова Председателя:

– Авраам, Авраам! Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего. Ибо теперь Я знаю, что ты боишься, потому что не пожалел даже единственного твоего сына для Меня. За такую веру, любовь и послушание обещаю, что у тебя будет потомства так много, как звезд на небе и как песку на берегу моря, и что в потомстве твоем получат благословение все народы земли и что из рода его произойдет Спаситель мира.

– Ты случайно не уснул? – раздался голос Василия Васильевича.

– Нет, я не сплю, – вернулся я костру из своих каких-то странных дум. – Жду, когда начнете говорить.

Смерть приходит на рассвете. Продолжение

В Москве нас Дитцем доставили прямо к Сталину.

– Какая у тебя задача? – спросил Сталин у Дитца.

– Моя задача осмотреть подготовленное место, расположение советских и наших войск, систему обеспечения безопасности и доложить по радио о готовности, – четко ответил гауптштурмфюрер.

– Неужели ваш рейхсканцлер доверяет капитану свою безопасность? – спросил Сталин.

– Нет, после моего доклада приедет личный представитель рейхсканцлера, который сделает окончательный доклад, – доложил капитан.

– Ладно, вам будет оказано полное содействие, но вам и моему сотруднику придется быть переводчиками на нашей встрече. Чем меньше людей будут посвящены в это, тем будет лучше, – сказал Сталин.

– Я доложу своему руководству ваши требования, – ответил Дитц.

С советской стороны подготовку встречи осуществлял один генерал с исключительными полномочиями. В его распоряжении было все. Без исключения. Нам выделили мощную радиостанцию для поддержания связи с узлом связи Сталина и с узлом связи Гитлера.

По карте из Генштаба было определено место встречи в районе Орши. Генштаб передал в войска директиву о прекращении боевой активности в выбранном районе. Копия сообщения была передана и немецкой стороне. Доклады о прекращении немецкой боевой активности начали поступать через несколько часов после передачи Дитцем сообщения.

На двух самолетах ПО-2 произвели облет местности, выбрали посадочную площадку для самолетов руководителей и самолетов с охраной. Генерал доложил Сталину. Рассмотрев фотоснимки, Сталин место проведения встречи одобрил.

Дитц доложил, что на легком самолете вылетает представитель рейхсканцлера. Мнение представителя тоже было положительным. Взяв фотографии, он вылетел в Берлин. По радио было подтверждено согласие с советскими предложениями. Встреча была назначена на средину июля.

Механику я рассказывать не буду. Я в это не вникал. Я сделал свою часть и ждал продолжения работы в качестве переводчика.

Для встречи был разбит палаточный городок. Встреча началась в десять часов практически сразу после прилета самолета Гитлера и самолета его охраны.

Сели за стол. Гитлер поднял руку в знак приветствия. Согнутую в локте руку поднял Сталин. Его жест более напоминал фривольное «привет».

Сели в кресла перед маленьким столиком. На столике фрукты и газированная вода. Наши с Дитцем места за спиной руководителей с левой и правой стороны так, чтобы руководители при легком повороте головы видели нас, а наши слова лились им прямо в уши.

Сразу было определено, чтобы не велось никаких записей. Дитц подтвердил, что немецкие специалисты связи предварительно проверили место встречи. Так что и я рассказываю все по памяти, может, где-то и что-то могу сказать не так.

Сталин:

– Я пригласил вас для того, чтобы с глазу на глаз выяснить, почему между СССР и Германией началась война. Мы четко выполняли подписанное соглашение и не представляли никакой угрозы для Германии.

Гитлер:

– По нашим сведениям, вы сосредоточили на границе огромное количество дивизий, количество танков и самолетов исчислялось десятками тысяч, ваши военачальники отрабатывали планы вторжения в генерал-губернаторство и далее в Германию. Даже ваши поэты впрок писали стихи о победе над нами. Как мы должны были все это воспринимать?

Сталин:

– Все это происки руководителя вашей военной разведки Канариса, который действует в интересах англичан. Англичане боятся вашего вторжения, поэтому они и снабжали Канариса информацией о наших военных приготовлениях.

Гитлер:

– Я верю Канарису. В первые же дни войны мы уничтожили сотни ваших самолетов. Почти миллион ваших военнослужащих мы взяли в плен. Если бы вы готовились к обороне, то мы не смогли бы так легко продвигаться по вашей территории. Мы выбрали точное время удара и упредили ваш удар, поэтому изготовившиеся к наступлению советские войска не могли перейти к настоящей обороне.

Сталин:

– Я предлагаю прекратить военные действия и договориться о совместных действиях.

Гитлер:

– Как я могу это сделать, когда весь мир знает, что нашей целью является захват Москвы, Ленинграда, Сталинграда и Баку? Мы можем позволить вам без боя отойти на указанный рубеж и после этого заключить перемирие. Можем даже договориться о совместных действиях.

Сталин:

– Это значит, что вы отвергаете наши предложения?

Гитлер:

– Получается, что так. Разбив вас, мы заставляем капитулировать перед нами Англию и США. И второе, самое главное. Наш национал-социализм и ваш социализм удивительно похожи друг на друга, как отражения в зеркале. Вы стремитесь к мировому господству, и мы стремимся к мировому господству. Нас не удовлетворяет половина мира и вас не удовлетворяет половина мира. Поэтому должен остаться только один властелин. И этот властелин – Германия. Весь мир увидит, как солдаты непобедимой немецкой армии пройдут торжественным маршем по Москве. И мы европеизируем вашу европейскую часть территории.