Смотритель

– Ну, что вы, – засмеялась девушка, – действительность времен господина Золя и сегодняшний день Франции – это совершенно разные картины.

– А вы откуда все это знаете? – с таким же шутливым настроем спросил я.

– А вот знаю, – засмеялась девушка, – давайте заполним ваш читательский билет. В каком санатории вы отдыхаете?

Я ответил и мой ответ словно ледяной водой окатил девушку. Тут, понимаешь ли, какое дело. Мы все в разведшколе секретились и были как бы людьми непричастными ко всему, а вот на отдых нам выдавали путевки в санатории НКВД. Это есть бюрократический перекос. Вот и приезжает в санаторий гражданин с гражданским паспортом, а у него путевка сотрудника, к которому должен быть почет и уважение.

– Что-то не так? – спросил я, прекрасно понимая причину вдруг возникшего холода.

– Нет-нет, что вы, – поспешно сказала девушка, – все в порядке, давайте ваше удостоверение, просто к нам сотрудники НКВД приходят только тогда, когда нужно проводить сортировку книг и уничтожать политически вредных авторов, развращающих молодых строителей социализма.

Я подал ей свой паспорт, такую маленькую серенькую книжечку с малюсенькой фотографией в нижнем левом углу. Там все чин по чину, московская прописка, детей нет и холост.

– А как же вы отдыхаете в санатории НКВД? – с интересом спросила девушка.

– Есть у меня брат двоюродный, – сходу стал сочинять я, – он работает в хозяйственном управлении НКВД и вместо санатория решил поехать на путину на Дальний Восток, а путевку отдал мне, чтобы не пропадала, благо и фамилии у нас одинаковые и имена, и отчества. Он, как и я, Головачев Василий Василевич. Только постарше.

Я чувствовал, что холод начал таять, но сказав А, нужно говорить и Б. Сейчас обязательно последует вопрос, а с какого ляду я изучаю французский язык и где? Если что, буду говорить, что студент факультета иностранных языков в МГУ. Но такой вопрос не последовал, он как бы сам стал подразумевающимся ответом на него.

И тут Василь Василич остановился, вероятно, что-то вспоминая. И я не тревожил его, мало ли что, потихоньку задремав после сытного ужина.

Первая командировка. Грехи Содомские

– Что там в Содоме? – спросил я своих спутников, которых на Земле все звали Ангелами.

– Город сей расположен в местах благодатных, – сказал один Ангел. – Много воды, поля и сады орошаются и приносят урожаи огромные, отчего народ там живет зажиточно и многие люди стремятся поселиться там. Вот и племянник Авраама прельстился хорошей жизнью и переехал туда жить. Содомитяне пресытились всем и стали искать новых ощущений в соитиях мужчин и женщин между своим полом.

– Ну, что же, – сказал я, – они получат то, что приказал сделать Председатель.

К вечеру мы подошли к Содому и увидели Лота, сидящего на лавке у городских ворот. Увидев нас, он подошел к нам и низко поклонился, выказывая свое почтение. Он же хотел внести плату за наш проход, но я сам отвалил стражникам три сикля (один сикль – двенадцать граммов) серебра, и мы вошли в город.

Все восточные поселения, в том числе и города, строились по одному принципу. На проезжую часть выходила глухая стена с дверью во внутренний двор дома, где была зона отдыха, маленький садик и подсобные помещения.

Что было примечательно в этом городе, так это странный запах бензина, серы и газа. Такое ощущение, что где-то прорвался газопровод и открылось нефтяное месторождение низкокачественной нефти с высоким содержанием серы.

Местные жители увидели незнакомцев и стали идти за нами, имея явно недобрые намерения. Число идущих за нами все увеличивалось и к дому Лота подошла уже внушительная толпа.

– Где здесь гостиница, чтобы мы могли остановиться на ночь? – спросил я у Лота.

– Что вы, что вы, – запричитал Лот, – я не смогу простить себе, что оставил дорогих гостей среди людей, которые хотят сделать им зло. У меня дома много места и я, как один из старейшин города, смогу вас защитить.

Мы вняли его увещеваниям и вошли в дощатую дверь в длинной стене одной из улиц.

Сразу на входе Лот омыл наши ноги в грязной воде из деревянного ушата и отер их серой холстиной. Даже наш Председатель в молодости не гнушался омовением ног своих друзей и соратников.

Войдя в дом, Лот представил свою семью:

– Вот жена моя Ноа, раньше она звалась Юдифь, а сейчас стала Ноа, так как дана была мне в благоденствие. А это мои дочери Айна и Хетура.

Девицы были созревшими, но младшая уже была женщиной, а старшая все еще была девственницей и так и кипела гормонами. Младшая была стройной и красивой, а старшая толстой и уродливой. Как будто кто-то надсмеялся над сестрами, дав одной милое личико, а другой толстое, круглое и плоское лицо желтого цвета с толстыми оттопыренными губами. Да и по виду угадывалась в ней натура злобная и завистливая.

Лот пригласил разделить трапезу, состоящую из лепешки, фиников и молодого вина.

– Как так получилось, что твоя младшая дочь потеряла девственность, а старшая еще нет? – спросил я.

– Какой-то злой рок преследует мою семью, – сказал Лот. – В прошлый праздник урожая, в ночь фаллоса Хетура танцевала танец девственности, но никто не польстился на нее, и она вернулась домой девственной. Зато в нынешний праздник урожая Айна танцевала танец девственницы вместе с тем человеком, который ей нравился, они переплясали всех и без чувств рухнули рядом друг с другом. И девственности ее лишил проходивший мимо козопас, которого побили за это камнями и который искал убежища у меня. Моя жена перевязала ему раненую ногу и он, узнав, что находится в доме Лота, стремглав убежал от нас. В чем я провинился перед Председателем?

Добрая душа этот Лот, как и все другие, которые думают, что Председателю до всего есть дело. За всем было легче уследить, когда на земле было всего два человека – Адам и Ева. Но как от них двоих произошли все остальные, это покрыто тайной даже для нас, для посланцев Председателя. Мы знаем только одно: «и благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю…». Но как это сделать двоим человекам, отправленным на выживание на пустую Землю?

Нам этот вопрос был задан в качестве полемического на одном из семинаров…

– Ну, ты и горазд поспать, – смеялся Василь Василич, расталкивая меня. – Что ты по ночам делаешь, рыба уже встала наизготовку, а у тебя глаза не глядят. Вечер сегодня будет веселый.

Княгиня (продолжение)

Вечерняя зорька была активной. Только успевай забрасывать удочку. То ли кто-то это место благословил, то ли кто-то его прикормил, пока я спал, но удовольствие от рыбалки я получил несказанное.

На хозяйственном столике мы разделали рыбу, порезали ее на хорошие порционные куски и стали варить уху. Я занимался ухой, а мой напарник жарил небольших карасиков.

Стол накрыли в моей берлоге. Она уютная и вообще, была бы возможность, то все время жил бы только в ней. Но нужна вторая половина, чтобы с полным правом сказать, что с милым и в шалаше рай.

– Ну, с уловом, – сказал Василь Василич и поднял граненую стопку с водкой, – дай Бог, чтобы была не последней, – и он лихо опрокинул ее в рот.

Сваренная рабы на крышке от ведра, хлеб, зеленый лук, чего еще надо рыбакам на природе.

Закусив, и еще выпив, и закусив, мы откинулись на сено, чтобы перекурить.

– Василь Василич, – спросил я, – а что было дальше с девушкой из библиотеки?

– Что дальше? – как-то задумчиво переспросил он. – Дальше было как в сказке. Да, как в сказке. После всех процедур я бежал в библиотеку, чтобы дождаться закрытия и проводить ее домой. Я все боялся спросить, как ее зовут, чтобы лишними вопросами не насторожить и не прервать наши воздушные отношения. Чувствовалось, что у нее очень непростые отношения с органами внутренних дел. Но знакомство произошло буднично и просто.

В один из вечеров нам преградили дорогу три парня, примерно нашего возраста. У заводилы была кепка из клетчатой материи, такие как раз вошли в моду среди босяков и приблатненной молодежи, скучавшей по такой фигуре как Мишка Япончик, ликвидированный Одесской ЧК. И эти были из породы «мы ребята-ежики, у нас в карманах ножики». Сказки о том, что раньше приморские города были самыми спокойными местами в стране, рассказывались только пропагандистами, славящими достижения построения социализма в одной отдельно взятой стране. Приморские города были намного опаснее всех других, в которых была достаточно напряженная криминогенная обстановка.

– Закурить не найдется? – прозвучал известный для такой ситуации вопрос.

Я тогда не курил и ответил, что не курю.

– Ах так! – взвился главарь. – Тогда гони монету.

Я достал из кармана медный пятак и бросил ему:

– Держи.

Это был как сигнал к нападению. Троица бросилась на меня и мне пришлось защищаться.

– Когда перед тобой враг, – говорил наш инструктор по физподготовке, – хороши все средства. В драке не может быть благородства, ее даже на дуэлях не бывает. Если люди собрались убить друг друга, то они это и делают. Врага ты должен бить, рвать зубами, но защитить себя.

Первую подскочившую ко мне шестерку я ударил в глаз прижатым к кулаку большим пальцем. Этот минут на пять выключен. Вторая шестерка отступила и в драку нужно вступать главарю, чтобы показать свою крутизну. И вот тут перед мной сверкнул ножик.

Бросаться на нож нельзя. Владелец ножа вынужден будет его применить в качестве защиты и получится, что из жертвы ты превращаешься в оголтелого преступника, от которого законопослушный гражданин вынужден был защищаться перочинным ножиком. Нужно ждать.

Девушка стола за моей спиной и была готова наброситься на любого, кто подойдет к нам.

Мы стояли лицо в лицо с вооруженным бандитом и решали, чья возьмет. Как человек стоит перед вставшей с надутым капюшоном коброй. Она раскачивается из стороны в сторону, готовая отразить нападение, и человек стоит, готовый либо напасть на нее, либо уклониться от нападения. И змея не знает результата схватки. Может ее просто растопчут сапогом или поймают, чтобы выдавить немного яда для производства антигюрзина. Кто-то первый должен отступить. Чаще всего отступает кобра, иногда отступает человек. Но отступает самый умный и уверенный в своих силах человек.

Я понял, что главарь не нападет. Он еще не убивал, и жажда убийства не сделала его беспощадным и циничным. Человеческого в нем оказалось больше. Я взял девушку под руку, и мы пошли дальше в сторону шумящей набережной, навстречу огням волшебного приморского городка. А сзади началась разборка главаря с шестерками.

– Тебя как зовут? – спросил я.

– Диана, – ответила она и предложила, – пойдем к нам чай пить.

Она жила вместе с мамой в коммунальной квартире и чувствовалось, что семья ее была не пролетарского происхождения.

– Мама, – сказала Диана, – это Василий, он учится в университете, изучает французский язык и интересуется французской литературой.

– Похвально, – сказала мама Дианы. – Вы собираетесь работать за границей?

– Почему за границей? – не понял я.

– Ну, – сказала женщина, – у нас здесь французский язык не нужен, да и французская литература тоже вообще-то не нужна. Если читать в подлиннике Карла Маркса, то тут нужен немецкий язык, а Эжен Потье давно переведен на русский язык. А в каком университете вы обучаетесь?

– В Московском, – ответил я.

– Кем собирается стать по окончании учебы? – последовал следующий вопрос.

– Вероятно, пойду по дипломатической линии, – ответил я. – Дипломаты сейчас нужны как воздух.

– Да-да, – вздохнула женщина, – после всех чисток дипломатов осталось мало, да и дипломатия сейчас другая…

– Мама, – остановила ее дочь, – давайте пить чай, чайник уже вскипел.

Мы попили чай, и я ушел домой. А наутро меня вызвали в местное НКВД.

– Какие у вас отношения с Кауфман Дианой Карловной? – начал допрос сержант госбезопасности с двумя капельками красной крови на рукавах гимнастерки.

– А кто это такая? – удивленно спросил я.

– Это та девушка, с которой вы вчера пили чай в ее доме, – сообщил мне сержант.

– Никаких отношений у меня нет, – четко ответил я. – Вчера я защитил ее от нападения хулиганов и проводил домой. Знаю, что она работает в библиотеке.

– Кто вы такой и почему отдыхаете в санатории НКВД? – спросили меня.

– Номер моей войсковой части указан в путевке в санаторий, – сказа я, – другой информации о месте своей службы разглашать я не могу.

НКВД очень нравилась секретность.

– Идите, мы все уточним, – сказали мне.

Когда я пришел сдавать книгу в библиотеку, там была другая библиотекарша.

– А где Диана? – спросил я.

– Ее арестовали вместе с мамашей, – шепотом сообщили мне. – Как немецких шпионов, а была такой активной комсомолкой.

– И вы больше не искали ее? – спросил я.

– Естественно, нет, – сказал Василий Василич, – такие поиски частенько заканчивались арестом как соучастника инкриминируемого разыскиваемому преступления. Ну, что по порции ухи и спать. Завтра зорьку не проспать.

– Василь Василич, – спросил я, – неужели тогда все было так плохо?

– Конечно, не было плохо, влюблялись и любили, работали и веселились, жили зажиточно и средненько, пока не становились помехой кому-то или что-то вдруг говорили не соответствующее генеральной линии партии, или подтерлись газеткой с изображением вождя, и все заслуги насмарку. Был человек и нет его. Есть человек – есть проблема. Нет человека – нет проблемы. Вот идет стадо баранов. Впереди идет бородатый козел. Смотришь, пастух выдернул одну овцу из стала и понес на убой. А бараны как шли, так идут. Им это до лампочки. Так и народ наш. Не меня – и слава Богу. Дыма без огня не бывает, арестовали, значит за дело. Расстреляли – тоже за дело. Вот у Молотова жена была по фамилии Жемчужина. Вела себя как первая леди в государстве. А ее взяли и арестовали, и муж ее, Молотов, голосовал за арест. Решение, понимаешь ли, коллегиальное было. Если ты баран, то это твое государство. Если ты человек, то и жить ты должен по-человечески. Тогда выживали классово-близкие. Бандит с большой дороги и генералиссимус были классово-близкими людьми, а вот профессора всякие, инженеры, ученые – это была категория классово-чуждых людей, которых постоянно нужно прореживать, чтобы они баранов не превратили в людей.

– Василь Василич, а я для вас классово близкий или нет?

– Не знаю, – сказал мой наставник, – ты мне во искупление грехов моих послан.

Первая командировка. Содомская расплата

Я лежал на деревянной лежанке в доме Лота и размышлял, как из двух человек появилось то население, которое есть сейчас и как оно соответствовало тем правилам морали, которые насаждаются среди населения.

Ветхий Завет рассказывает о том, что Бог сотворил сначала Адама из праха земного, а потом сотворил Еву из ребра Адама. Все люди на Земле являются их потомками. Об этом сказано и в Библии. «От одной крови Он произвел род человеческий для обитания по всему лицу земли». «И нарек Адам имя жене своей – Ева, ибо она стала матерью всех живущих». Все являются родственниками!

Адам прожил девятьсот тридцать лет: «Всех же дней жизни Адамовой было девятьсот тридцать лет; и он умер».

У Адама и Евы было множество сыновей и дочерей. Еврейский историк Джозэфус писал: «Число детей Адама и Евы согласно тому, что говорит древняя традиция, было тридцать три сына и двадцать три дочери».

На самом деле их было больше. Одна русская женщина, жившая в начала 19 века, за 63 года родила 58 детей. А сколько родила Ева почти за тысячу лет жизни? Очень много.

И это является точкой отсчета народонаселения Земли. Потом все пошло по принципу цепной реакции. Мужчины стали брать в жены своих сестер, других близких родственников и стали плодиться, перемешивая кровь и степени родства.

Как говорится, в этом деле не обошлось и без уродов. И все началось с того, что Каин убил Авеля.

И началась такая вакханалия в половых отношениях, что хоть святых выноси. Половая распущенность приняла такие размеры, что в 1656 году от сотворения мира пришлось провести Всемирный потоп и перетопить в бурных водах всех инцестолюбцев и мужеложцев с лесбиянками. После потопа остался только праведник и прямой потомок Адама Ной со своей семьей и вот от этих праведников в числе восьми человек (сам Ной, его жена, сыновья Сим, Хам и Иафет с женами) снова начался род человеческий. И все равно нравы людей изменились до того же порога, какой был до начала Всемирного потопа. То есть, что с людьми ни делай, они так же погрязнут в блуде и бесчестии.

А потом пришел Моисей и запретил жениться на близких родственниках, но это было через две с половиной тысячи лет, после того, как им был сотворен Адам. Но до этого пришли мы, чтобы разобраться с тем, что делается в городе Содоме.

Мои размышления перед сном прервали крики людей, доносившихся из-за стен ограды:

– Лот, выводи к нам своих гостей, мы их опробуем и скажем, насколько они хороши.

Вышедший Лот стал уговаривать собравшихся пойти по домам или взять себе на утеху его дочерей, которые еще не пробовали мужских ласк и проникновений.

– Сношай сам своих дочерей, – кричали собравшиеся мужчины, – выводи к нам своих гостей!

Я поднялся и кивнул своим путникам:

– Киньте в них пару свето-шумовых гранат, пусть успокоятся и подумают, кто они такие и что их ждет.

Раздавшиеся взрывы оглушили и ослепили собравшихся. Они пошли в разные стороны, не понимая, что с ними такое случилось.

Я собрал всю семью Лота и объявил, что до рассвета они должны покинуть город и укрыться в горах, потому что Содом приговорен к разрушению за нечестивость их жителей.

– Как же мы унесем все свое имущество? – вопрошала жена Лота. Она была экономна и хозяйственна, а большие стада ее мужа приносили семье хороший доход.

– Возьмете только самое необходимое, – сказал я, – и бегите не оглядываясь. Горе тому, кто обернется назад, а Председатель позаботится о вас.

Мы проводили их к городской стене и помогли спуститься по веревкам. Луна слабо пробивалась сквозь тучи и тени беженцев скоро скрылись во мгле.

В самом центре города еще веселились пришедшие в себя от взрывов прелюбодейцы, а мы уже минировали нефтяные и газовые разломы, ставя часовые механизмы на четыре часа утра.

– Не будем тревожить стражу у ворот, – предложил я и мы вышли из города по тому же пути, что и Лот со своими дочерями и женой.

Когда мы отошли на значительное расстояние от городских стен, то увидели первые всполохи зари и одновременно с этим за нашими спинами прогремели три взрыва и огромный столб пламени взметнулся в небо, освещая нам путь и погребая в своем огне все живое и не живое, погибающее в огромном костре за городскими стенами.

Мы не оглядывались назад. Хотя мы и не принадлежим к числу тех смертных, которые по воле нашей живут на земле, но зачем искушать на себе наставления Председателя?

По пути мы наткнулись на соляной столб человеческого роста и еще раз удостоверились в необходимости исполнения всех данных нам инструкций.

Лот остался один со своими дочерями. Как они будут жить, нас особенно не интересовало, они люди не бедные и смогут прокормить не только себя, но и многих других людей.

Смерть приходит на рассвете

– Ну, ты и горазд поспать, – смеялся Василь Василич, расталкивая меня. – Есть болезнь такая, нарколепсия называется. Сидит человек за столом и вдруг засыпает, прямо головой в тарелку падает. Некоторые так борщом и захлебываются. А ты парень молодой, это на тебя так природа действует да уха наваристая с рюмкой водки. В твои годы и я таким же был. Сейчас года уже не те, а тебе еще нужно меня выслушать, чтобы было о чем начальству доложить.

– Да вы что, Василь Василич, – начал я, но старик меня остановил.

– Мне тоже нужно выговориться, – сказал старик, – столько лет все держал под спудом, просто дверки моего внутреннего сейфа распирает. Послушай, что я тебе расскажу. Кто его знает, сколько осталось мне прожить, я ведь участник последней войны, да все время тайну с собой носить несподручно. Тяготит она меня. А ты человек надежный, мой коллега по работе, думаю, что язык за зубами держать будешь.

Перед войной я был перспективным сотрудником, готовился к нелегальной работе в Германии, а тут война началась. Подготовка не закончилась, но в июле 1941 года привлекли меня к выполнению спецзадания. Давай-ка, дружок, еще выпьем, уж больно ушица хорошая получилась.

Налили. Выпили. Закусили. Помолчали.

– Запомни, – поднял палец мой товарищ, – то, что я расскажу, тоже на тебе страшной тайной висеть будет. Если кто-то узнает об этом, то можешь и жизни лишиться или начисто карьеру себе испортить.

– Да ну, Василь Василич, – усмехнулся я, – таких тайн не бывает. Все тайны сейчас открыты, весь мир все наши секреты знает, только мы о них ничего не знаем.

– Есть еще тайны, и очень их много, – не согласился мой собеседник. – Помнишь, когда весь мир знал, что польских офицеров в Катыни НКВД расстреливало, наше руководство с каменным выражением лица твердило – знать ничего не знаем, все это провокация. А потом документы полякам отдали и в содеянном повинились. Хотя в этом деле не все так просто, просто хотели полякам рот заткнуть – не вся кровь на руках НКВД. А сколько копий было сломано на секретных приложениях к пакту Молотова-Риббентропа? Не было их. А они возьми и найдись. А генеральное соглашение о сотрудничестве между НКВД и ГЕСТАПО? Сколько кричали, что это провокация, а сейчас весь мир может на фотокопии каждого листа этого соглашения посмотреть, подписи Берии и Мюллера сравнить, регистрационные номера НКВД посмотреть. Не все еще тайны раскрыты. Вот и эта относится к тем, которую вряд ли кто раскроет.

– А, может, не надо Василь Василич, если это такая страшная тайна, – предупредил я его.

– Предлагаешь мне и дальше мучиться с ней? – спросил старик. – Да я войну капитаном начинал, капитаном закончил и капитаном в отставку ушел. И на работу меня никуда не брали, хотя я был специалистом по международным отношениям и практически в совершенстве владел немецким языком. А все из-за этой тайны. Будешь слушать – слушай, не хочешь – промолчу.

– Да я и не знаю, Василь Василич. Решайте сами, – сказал я.

– Тогда слушай, – сказал мой собеседник. – Если у тебя нет диктофона, то с моей смертью тайна будет известна только тебе, а ты уже вправе сам распорядиться с ней. И давай сразу договоримся, что ты не будешь считать меня сумасшедшим. О том, о чем я буду рассказывать, нет никаких упоминаний в самых секретных архивах. Мне только удивительно, почему я до сих пор жив, так как все допущенные к этой тайне закончили свою жизнь раньше, чем это записано в книге их судьбы.

Налей-ка еще по стопочке. Сейчас выпьем, закусим и продолжим рассказ. Так вот, только в костер не упади. Мне пришлось встречаться со Сталиным и с Гитлером.

– Ну да, с Гитлером только Молотов встречался, – выразил я свое сомнение.

– Он встречался до войны, а я во время войны, в 1941 году, – как-то торжествующе произнес Василь Василич. – В двадцатых числах июля вызвал меня начальник управления. Генерал знаменитый, недавно умер, медаль самодеятельную в честь его сделали, а тогда многие влиятельные противники СССР всерьез опасались за свои жизни и не знали, где и когда они могут встретиться с этим генералом.

Говорит мне начальник управления:

– Головачев, предстоит тебе выполнить секретнейшее задание. Даже мне не приходилось сталкиваться с такими проблемами. Ничему не удивляйся и не задавай никаких вопросов. На все отвечай только: «Есть!». Понял?

– Понял. А …

– Ты что, тупой? Я же сказал – никаких вопросов.

– Есть!

– Что есть?

– Никаких вопросов.

– Ох, подведешь ты меня, Головачев, а я за тебя, как за себя, поручился.

– Не подведу, товарищ генерал.

– Тогда езжай. Машина стоит внизу у седьмого подъезда. Ни с кем и ни о чем не разговаривать.

Выхожу я через седьмой подъезд. Стоит у подъезда черная «эмка», водитель в штатском. Сел. Поехали. Выехали за город. Поехали в сторону Кунцево. Подъехали к какому-то забору с воротами. Ворота бесшумно открылись. Подъехали к флигелю рядом с большим домом. Встретил генерал НКВД. Где-то я его уже видел.

– Оружие есть?

– Нет.

– Тогда пошли.

Вышли из флигелька, и пошли в сторону усадебного дома. В доме никого нет. Подвел меня генерал к двери, приоткрыл и шепнул:

– Заходи.

Вошел. Большая комната с большим письменным столом. Книжная стенка. Стол для совещаний человек на двадцать. Мебель массивная, делалась на заказ из дорогих сортов дерева. Уж дуб и красное дерево я от мореной сосны отличить могу. Внезапно раздался негромкий голос с выраженным кавказским акцентом:

– Так вот как выглядит самый надежный человек СССР. А я думал, что этот человек только я.

Боже, да это же сам Сталин. А я стою и молчу. На такой вопрос отвечать нельзя. Вождь сам с собой разговаривает, размышляет, и влезать в его раздумье непозволительно.