Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века

События 1291 г. получили краткое освещение в общих работах по истории Улуса Джучи [Акимбеков, 2011, с. 403–405; Вернадский, 2000, с. 185–191; Греков, Якубовский, 1998, с. 71–72; Насонов, 2002, с. 269–274; Сафаргалиев, 1996, с. 324–326; Селезнев, 2009, с. 193–194; Султанов, 2011, с. 56–57; Шпулер, 2016, с. 96–100]. Несколько более подробно эту ситуацию рассмотрели авторы исследований, посвященных Золотой Орде XIII – начала XIV в. [Мыськов, 2003, с. 125–130], а также личности и деятельности Ногая [Веселовский, 2010, с. 162–171; Узелац, 2015, с. 159–183]. Особо следует выделить недавнюю монографию А.А. Порсина, который делает ряд интересных наблюдений и предпринимает попытку политического анализа событий 1291 г. [Порсин, 2018в, с. 23–53].

Анализ сообщений средневековых источников позволяет исследователям сделать вывод о том, что Ногай и Токта осуществили государственный переворот, устроив заговор против Тула-Буги, который был свергнут и умерщвлен вместе со своими соправителями – родным и двоюродными братьями. Нельзя не признать, что именно таковым объективно и являлись эти события, что вполне четко отражено в сообщениях Рукн ад-Дина Бейбарса, Рашид ад-Дина и др. Однако до сих пор в историографии нет ответа на вопрос, почему же насильственные действия Ногая и Токты в отношении Тула-Буги и его соправителей не были расценены как узурпация. И почему Токта, столь откровенно (если буквально воспринимать источники) расправившийся с целой группой родных и двоюродных братьев, не только не был вскоре свергнут, но и, напротив, со временем настолько укрепил свои позиции, что даже осмелился вступить в конфронтацию со своим былым покровителем Ногаем и в конечном счете победил его.

Чтобы попытаться ответить на эти вопросы, мы намерены осуществить историко-правовой анализ событий и исследовать упомянутые источники, используя формально-юридический и сравнительно-правовой методы. Таким образом, цель нашего исследования – выяснить, в какой степени организаторам заговора и переворота Ногаю и Токте удалось придать своим действиям законный характер и представить их не как насильственный захват власти, а как восстановление законности и правопорядка. Полагаем, что имеем полное право ставить вопрос именно так, поскольку на протяжении всей истории Монгольской империи и ее преемников потомки Чингис-хана в борьбе за власть уделяли большое внимание именно легитимности своих прав на трон, так что даже явно насильственному захвату власти, как правило, придавалась видимость реализации законных претензий в борьбе с нелегитимным конкурентом[49]. Думается, аналогичным образом постарались легитимировать свои действия Ногай и Токта, и ниже мы намерены выяснить, какой именно способ они для этого избрали.

Рамки нашего исследования не предполагают установление изначальных причин конфликта Ногая и Тула-Буги: во-первых, они уже неоднократно анализировались исследователями, во-вторых, даже средневековые авторы, как обоснованно отмечает А.А. Порсин, разделяют мнение относительно этих причин и непосредственного повода, позволившего Ногаю и Токте устроить ловушку для Тула-Буги и покончить с ним [Порсин, 2018в, с. 23].

Исследователи выражают вполне понятное недоумение: почему Тула-Буга, который, согласно источникам, сам намеревался выступить против Ногая и даже собирал для этой цели войска, вдруг отказался от своего намерения и добровольно явился на встречу с временщиком, попав в устроенную им и Токтой ловушку? Если буквально интерпретировать сообщения как Рукн ад-Дина Бейбарса, так и Рашид ад-Дина, то Ногай и Тула-Буга всего-навсего встретились, причем довольно коротко, буквально не слезая с коней, и эта встреча была прервана вмешательством воинов Ногая и Токты, которые схватили Тула-Бугу и его соправителей [Рашид ад-Дин, 1960, с. 83–84; Тизенгаузен, 1884, с. 106–108] (см. также: [Порсин, 2018б, с. 68; Порсин, 2018в, с. 53]). На наш взгляд, такая трактовка выглядит несколько упрощенной и объясняется тем, что Бейбарс и Рашид ад-Дин были, так сказать, «сторонними наблюдателями» и потому сосредоточились на результате событий, а не на процессуальных вопросах. Однако, благодаря своим информаторам, они включили в свои описания произошедшего в 1291 г. некоторые детали, осмысление которых в историко-правовом аспекте позволяет пролить свет на отдельные неясности, связанные с переворотом.

Ряд исследователей уже обращали внимание на то, что Ногай неоднократно намеревался организовать курултай и именно под предлогом его проведения он сумел заманить в западню Тула-Бугу, прибывшего в указанное место без войск [Порсин, 2018в, с. 43; Сафаргалиев, 1996, с. 325–326; Трепавлов, 2015в, с. 133; Узелац, 2015, с. 183]. Однако что же послужило поводом для созыва курултая? Почему Тула-Буга так легко позволил завлечь себя в ловушку, подготовленную Ногаем?

Как представляется, официальным поводом для проведения съезда золотоордынской знати стал конфликт между Тула-Бугой и его соправителями, с одной стороны, и царевичем Токтой – с другой. Согласно Рашид ад-Дину, именно Токта послал Ногаю сообщение, в котором писал: «Двоюродные братья покушаются на мою жизнь, ты же старший, я прибегаю к защите того, кто является старшим, дабы он поддержал меня и прекратил покушение родственников на меня». Подобные обвинения могли иметь весьма серьезные последствия даже для монархов и претендентов на трон и потому, несомненно, заслуживали рассмотрения на курултае. Так, потомки Угедэя на курултае 1251 г. были лишены права занимать престол, поскольку «преступив древний закон и обычай, не посоветовавшись с родичами, ни за что убили младшую дочь Чингиз-хана, которую он любил больше всех [своих] детей и называл Чаур-сечен» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 80]. Поводом для суда над иранским ильханом Тохударом (Ахмадом), завершившегося его низложением и казнью, послужило намерение ильхана схватить своего племянника, царевича Аргуна, и лишить его владений [Рашид ад-Дин, 1946, с. 111].

Неудивительно, что Ногай, в свою очередь, обратился к Тула-Буге с призывом: «Ваше благо – в мире, устройте курилтай, чтобы я дал вам мир» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 83, 84]. Как видим, источник содержит четкое сообщение о курултае. А конфликт представителей правящего рода был достаточно значимым поводом для его созыва, поскольку подобные раздоры воспринимались не просто как семейные ссоры, а как события политического значения, ибо могли привести к прямому военному противостоянию (о котором, кстати, упоминают и русские летописи, и Абу-л-Гази-хан).

Предупреждение конфликтов и обеспечение порядка и законности в государстве рассматривались в числе главных целей курултая. Этому вопросу посвящен, в частности, один из биликов Чингис-хана, а его преемник Угедэй порой созывал курултаи для того, чтобы лишний раз напомнить родичам о законах и необходимости их соблюдать [Рашид ад-Дин, 1952б, с. 260; Рашид ад-Дин, 1960, с. 35]. Попыткой примирить враждовавших членов ханского рода, по сути, стал и знаменитый Таласский курултай 1269 г., с которым принято связывать распад Монгольской империи и провозглашение самостоятельности Золотой Орды [Рашид ад-Дин, 1946, с. 70–71].

Согласно обычаю, созвать курултай и руководить его работой мог либо хан, либо старейший член правящего рода [Султанов, 2021, с. 66–67]. Исследователи неоднократно отмечали условность и относительность статуса старейшего члена правящей династии «ака», обоснованно указывая на то, что он далеко не всегда был именно старшим по возрасту или даже в семейной иерархии [Порсин, 2015, с. 47–48; Федоров-Давыдов, 1973, с. 72]. Неслучайно Токта, опасаясь, что родственники расправятся с ним, сначала бежал не к Ногаю, а к Билыкчи – сыну Беркечара [Рашид ад-Дин, 1960, с. 83] и, соответственно, внуку Джучи, чьим правнуком был Ногай. Возможно, именно Билыкчи Токта поначалу призывал созвать курултай и лишь затем обратился к Ногаю – по причине либо отказа, либо смерти первого.

Вместе с тем мы не случайно обратили внимание на то, что золотоордынский временщик фигурирует как «ака» уже в письме вышеупомянутого ильхана Тохудара 1283 г. [Pfeiffer, 2006, р. 189] (см. также: [Порсин, 2015, с. 48]). А.А. Порсин предполагает, что Ногай мог считаться старейшиной Джучидов, будучи потомком самого старшего по возрасту из сыновей Джучи – Бувала [Порсин, 2015, с. 49]. Однако более убедительной представляется версия В.В. Трепавлова об особом статусе Ногая как беклярибека – соправителя хана в качестве предводителя правового крыла Золотой Орды [Трепавлов, 2015в, с. 130]. Таким образом, его право созвать курултай выглядит вполне законным. Более того, именно ему, как старшему, могло принадлежать право разбора конфликта между Тула-Бугой и Токтой и вынесения по нему решения.

Однако съезд чингисидской знати традиционно должен был проходить в ханской ставке, которая в это время, по-видимому, контролировалась Тула-Бугой и его соправителями, имевшими, как уже отмечалось, в своем распоряжении войска для готовящегося противостояния с Ногаем. Временщику было необходимо провести курултай на своей территории. И он прибег к тому же способу, которым и ранее пользовались некоторые Чингисиды: притворился настолько тяжело больным, что приезд в ханскую ставку был бы для него просто-напросто невозможен. Как известно, к аналогичному способу в 1249 г. прибег золотоордынский правитель Бату, не пожелавший ехать на курултай для избрания нового хана в Монголию: он объявил, что у него болят ноги, и пригласил потомков Чингис-хана и знать на курултай в собственные владения [Джувейни, 2004, с. 403; Рашид ад-Дин, 1960, с. 129–130]. Ногай же притворился, что у него горлом идет кровь, сымитировав, по мнению А.А. Порсина, симптомы легочной чумы, а то, что Тула-Буга с соправителями так легко поверили в его болезнь, объясняется ее распространением среди ордынских воинов во время недавних походов на Польшу и Венгрию [Порсин, 2018б, с. 69].

Тем не менее готовность Тула-Буги и его соправителей, к этому времени практически не скрывавших враждебности к Ногаю, прибыть на организованный им курултай все еще нуждается в объяснении. Убедительным представляется мнение А.А. Порсина, предположившего, что Тула-Буга в течение всего своего правления так и не прошел церемонию интронизации на курултае. Правда, Е.П. Мыськов считал, что такая церемония состоялась, ссылаясь на сообщение Рукн ад-Дина Бейбарса о том, что, когда Туда-Менгу отрекся в пользу своего племянника Тула-Буги, «согласились с ним жены, братья, дяди, родственники и приближенные» [Мыськов, 2003, с. 126; Тизенгаузен, 1884, с. 105]. Однако в данном случае речь, по-видимому, идет всего лишь об одобрении Тула-Буги как претендента на трон «семейным советом», дающем основание представить его кандидатуру для утверждения на курултае: именно такую процедуру в свое время проходили монгольские ханы Угедэй, Гуюк, Мунке и др. Сам же курултай с избранием Тула-Буги не упоминается.

Подобная гипотеза позволяет объяснить и другие необычные эпизоды, связанные с правлением этого Джучида в Золотой Орде.

Во-первых, столь странную форму правления, как соправительство с родным братом Кунчеком и двоюродными – Алгуем и Тогрулом [Ахари, 1984, с. 94; Рашид ад-Дин, 1960, с. 83]. В иностранных письменных источниках Тула-Буга назван императором, т. е. ханом [Pelliot, 1949, p. 66], однако, например, францисканцы, лично бывавшие в Золотой Орде и, соответственно, хорошо знавшие политическую ситуацию в этом государстве, называли императорами «Телебугу и Ногая» [Хаутала, 2019, с. 125]. Не случайно А.Ю. Якубовский охарактеризовал правление Тула-Буги как «политическую фикцию» [Греков, Якубовский, 1998, с. 71].

Во-вторых, практически полное отсутствие монет с именем Тула-Буги как верховного правителя: известна только монета с его именем, чеканенная в Крыму в 686 г.х. (1287 г.), т. е. в начале правления [Марков, 2008, с. 15], вероятно с перспективой на скорое утверждение на курултае. В Поволжье же монеты, относившиеся к периоду правления Тула-Буги, чеканились без указания имени, а на последующих монетах крымской чеканки имя Тула-Буги чеканилось опять-таки вместе с именами Ногая и еще одного неустановленного эмитента [Пономарев, 2011, с. 187–188; Сингатуллина, 2003, с. 38].

В-третьих, постоянные походы Тула-Буги на Польшу, Венгрию и Иран, неоднократно служившие предметом исследования специалистов [Вернадский, 2000, с. 190; Веселовский, 2010, с. 162–164]. Несомненно, не будучи официально признанным в ханском достоинстве на курултае, он старался доказать свое право на трон как опытный и удачливый полководец – такое основание для претензий на трон, выделяющее претендента среди других равных ему по происхождению Чингисидов, и в самом деле могло стать доводом в пользу его утверждения [Султанов, 2021, с. 89]. Соответственно, становится понятной и та враждебность, которую Тула-Буга стал испытывать к Ногаю после неудачного окончания этих походов: он винил временщика в провале своих военных кампаний с целью, чтобы он, фактический правитель, так и не был избран в ханы.

Наконец, предположение о том, что Тула-Буга так и не стал ханом de jure, полностью объясняет, почему от его правления не сохранилось ни одного ярлыка.

Таким образом, вполне понятной становится готовность Тула-Буги прибыть на курултай, на котором он надеялся после улаживания конфликта с Токтой быть официально провозглашен ханом, что придало бы легитимность его правлению.

Однако события приняли совсем иной оборот. По прибытии Тула-Буги участники курултая во главе с Ногаем «принялись за беседы и совещания» [Тизенгаузен, 1884, с. 107]. Согласно Рашид ад-Дину, Ногай стремился усыпить бдительность Тула-Буги и его соправителей «умасливанием» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 84], т. е., вероятно, на курултае стали обсуждать те вопросы, для решения которых участники официально и собрались, и царевичам всячески давали понять, что все решения будут приняты в их пользу. Это продолжалось, как повествует далее персидский историк, пока не прибыл Токта, который схватил и умертвил своих противников.

Однако версия Рукн ад-Дина Бейбарса содержит иное изложение событий. Согласно ей, Тула-Буга и его соправители были верхом, когда воины Ногая вышли из засады и по его приказанию стащили их с коней и связали. После этого временщик обратился к Токте со следующими словами: «Вот этот завладел царством отца твоего и твоим царством, а вот эти сыновья согласились с ним схватить и убить тебя. Я отдал их в твои руки; умертви их как хочешь» [Тизенгаузен, 1884, с. 108].

До сих пор исследователи не обращали внимания на то, что эти слова с формально-юридической точки зрения – фактически готовый судебный приговор. Таким образом, действия Ногая и Токты выглядят не просто как грубо организованная ловушка и спешное уничтожение политических противников, а как четко организованная процедура суда – над претендентом на трон, который, не будучи официально утвержден в ханском достоинстве, еще и совершил ряд деяний, за что подлежал ответственности.

Одно «постановление» Чингис-хана, которое приводит папский легат Иоанн де Плано Карпини, гласит: «всякого, кто, превознесясь в гордости, пожелает быть императором собственною властью без избрания князей, должно убивать без малейшего сожаления» [Плано Карпини, 2022, с. 148] (см. также: [Султанов, 2021, с. 64]). По всей видимости, именно в таком преступлении и обвиняли Тула-Бугу. Ногай, пользуясь своим положением «ака», мог присвоить себе полномочия судьи по данному делу, поскольку столь серьезные преступления всегда рассматривали только самые авторитетные царевичи. Например, в 1246 г., когда разбиралось дело Тэмугэ-отчигина, «Менгу-каан и Орда (старшие сыновья соответственно Тулуя и Джучи. – Р. П.) вели расследование и никому другому не давали вмешиваться» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 119].

Итак, можно представить события, связанные со свержением Тула-Буги и приходом к власти Токты следующим образом. Токта обратился к Ногаю, являвшемуся «ака», т. е. старейшиной рода Джучидов (значимость которого в условиях, когда формально избранного хана в Золотой Орде не было, существенно возросла не только фактически, но и формально), с жалобой на то, что его родные и двоюродные братья намерены расправиться с ним. Ногай инициировал созыв курултая для рассмотрения этого конфликта, на который явились Тула-Буга и его соправители. Когда Токта со своими сторонниками прибыл к месту проведения курултая, временщик выдвинул против соправителей обвинение не только во вражде к Токте, но и в незаконном захвате власти. Подобные случаи в золотоордынском судебном процессе известны – например, в 1318 г. дело князя Михаила Ярославича Тверского, изначально представлявшее собой разбирательство его спора с московским князем Юрием Даниловичем, в дальнейшем превратилось в обвинение в нарушении вассальных обязательств против хана Узбека [Почекаев, 2022а, с. 184–200].

Таким образом, Тула-Буга, признанный незаконным правителем, был приговорен к смерти согласно установлениям Чингис-хана. Однако утвердить этот приговор должен был верховный правитель, каковым, вероятно, на этом же курултае был признан Токта: на это косвенно указывают слова Ногая о том, что Улус Джучи – «его царство» и что у него появляется право решать судьбу приговоренных – «умертви их как хочешь».

Последующее сообщение Рукн ад-Дина Бейбарса описывает казнь Тула-Буги и соправителей: «Им покрыли головы и переломили спины» [Тизенгаузен, 1884, с. 108]. Этот способ казни «без пролития крови», как мы уже отмечали, применялся в отношении членов ханского рода и высшей знати. И тот факт, что он был применен и в данном случае, на наш взгляд, опровергает представление о расправе Токты и Ногая с Тула-Бугой и его соправителями как о чем-то спешном и тайном: подобного рода церемонии проводились официально и публично, иначе вряд ли информатор египетского историка Бейбарса знал бы такие детали.

Наконец, нельзя не отметить, что после устранения Тула-Буги и его братьев Токта не развернул массовых репрессий против их приверженцев: ряд эмиров Тула-Буги были им казнены по приказу Ногая только два года спустя, в 1293 г. [Тизенгаузен, 1884, с. 108] (см. также: [Порсин, 2018в, с. 34, 47; Шпулер, 2016, с. 100]). Следовательно, организаторы переворота не опасались, что те выступят против них и обвинят в незаконном захвате власти. Это, по нашему мнению, также свидетельствует о том, что над Тула-Бугой и его братьями состоялся официальный суд, который завершился вынесением законного приговора, приведенного затем в исполнение.

Анализ всего вышеизложенного позволяет сделать следующие выводы:

– перевороту, организованному Ногаем и Токтой, была придана видимость законных действий, поскольку низложение Тула-Буги и его соправителей состоялось на курултае по итогам судебного разбирательства, формально проведенного с соблюдением всех необходимых процессуальных требований;

– в своих действиях заговорщики опирались не только на некие базовые принципы права, но и на практику проведения курултаев и принятия политических решений, в ряде случаев допускавших определенные отклонения от официально утвержденной процедуры, чтобы с максимальной эффективностью достичь поставленных целей и закрепить за собой власть.

Глава II

Должностные и воинские преступления

Источники сохранили значительное число сведений о разбирательстве тюрко-монгольскими правителями дел, связанных с должностными (в том числе и воинскими) преступлениями. В отличие от «политических процессов», проанализированных в предыдущей главе, подсудимыми в таких делах, как правило, являлись не претенденты на трон или влиятельные временщики, а подданные ханов, в отношении которых они могли более скрупулезно следовать предписаниям монгольского имперского права при разборе дел и вынесении приговоров. Соответственно, в данной главе мы намерены проследить, как соблюдались принципы и нормы процесса в тюрко-монгольских государствах и каковы его особенности в различных обстоятельствах.

§ 9. Казнь джучидских военачальников ильханом Хулагу

В предыдущем параграфе мы постарались показать, что историко-правовой анализ политических событий позволяет по-новому интерпретировать данные исторических источников. Продолжая изучение этой тематики, проанализируем событие, хорошо известное специалистам по истории Улуса Джучи (Золотой Орды) – расправу персидского ильхана Хулагу с находившимися на его службе военачальниками джучидского происхождения – Балаканом, Кули и Тутаром.

Это событие, датируемое в разных источниках и научных работах либо 1260, либо 1262 г., неоднократно привлекало внимание исследователей. Одни из них относят расправу Хулагу с джучидскими военачальниками к числу причин последовавшей вскоре многолетней войны Улуса Джучи с государством Хулагуидов [Али-заде, 1966, с. 27–28], другие считают ее непосредственным поводом к этой войне [Арсланова, 2004, с. 9; Закиров, 1966, с. 12] (ср.: [Веселовский, 2010, с. 143–144]). Таким образом, практически все специалисты, обращавшиеся к изучению данного события, сосредотачивались на его политическом аспекте. При этом за пределами их внимания оставались не менее значимые аспекты – правовой и процессуальный, которые позволяют по-новому рассмотреть сведения источников и даже дополнить имеющиеся у нас представления об уголовно-правовых и судебных (процессуальных) отношениях в Монгольской империи и государствах Чингисидов. В настоящем исследовании проводится историко-правовой анализ источников, сообщающих о расправе Хулагу с джучидскими военачальниками.

Указанное событие нашло отражение в исторических источниках самого разного происхождения – арабских, персидских и кавказских, что свидетельствует о его значимости и одновременно позволяет провести сравнительный анализ сообщений независимых друг от друга авторов, а также выявить юридически значимые факты.

Наиболее подробные сведения о казни джучидских военачальников в Иране приведены персидским историком Рашид ад-Дином в его знаменитом «Сборнике летописей». Он излагает события дважды в разных частях сочинения, приводя при этом противоречащие друг другу данные (что подтверждает версию о том, что «Сборник» составляла группа авторов, а Рашид ад-Дин выступил его редактором).

Первое сообщение выглядит так: «Балакан, который был в этом государстве, задумал против Хулагу-хана измену и предательство и прибегнул к колдовству. Случайно [это] вышло наружу. Учинили о том допрос, он тоже признался. Для того, чтобы не зародилась обида, Хулагу-хан отослал [Балакана] с эмиром Сунджаком к Берке. Когда они туда прибыли, была установлена с несомненностью его вина, Берке отослал его [обратно] к Хулагу-хану: “Он виновен, ты ведаешь этим”. Хулагу-хан казнил его, вскоре после этого скончались также Татар и Кули. Заподозрили, что им с умыслом дали зелья. Поэтому у них возникло недовольство [друг на друга], и Берке стал враждовать с Хулагу-ханом…» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 81–82].

Во втором сообщении события изложены иначе: «В ту же пору скончался скоропостижно на пиру царевич Булга, сын Шибана, внук Джучи. Затем заподозрили в колдовстве и измене Тутар-огула. После установления виновности Хулагу-хан отправил его в сопровождении Сунджака на служение к Беркею. И [Сунджак] доложил об его вине. Беркей в силу чингизхановой ясы отослал его к Хулагу-хану, и 17 числа месяца сафара лета [6]58 [2 II 1260] его казнили… Затем скончался и Кули» [Рашид ад-Дин, 1946, с. 54].

Нельзя не согласиться с мнением исследователей в том, что Рашид ад-Дин, а равно и его последователи, придворные историографы ильханов, «постарались максимально затушевать сомнительные с точки зрения семейной этики деяния Хубилая и Хулагу и переложить ответственность за разжигание кровавой распри на Джучидов» [Костюков, 2008, с. 65], а также в том, что в «Сборнике летописей» имели место «обеление агрессивных действий Хулагу в отношении родственников» [Порсин, 2018а, с. 3] и «манипуляции с датами смерти джучидов, призванные устранить взаимосвязь между смертями Балакана, Тутара и Кули» [Сабитов, 2011, с. 181]. Красноречивым подтверждением этой тенденции в хулагуидской историографии служит весьма лаконичное сообщение Абу Бакра Ахари, не содержащее причин расправы с Джучидами: «Между ильханом и Берке-ханом проявилась вражда из-за Кули, Татара и Кулгана; Берке-хан послал им угрозу и отправил на войну [с Хулагу] Нокая, родственника Татара, с 30 000 человек» [Ахари, 1984, с. 134]. До некоторой степени к той же историографической традиции примыкает и сообщение в генеалогическом сочинении XV в. «Муизз ал-ансаб»: «Ветвь Бувала, сына Джучиджи, сына Чингиз-хана: Татар [по преданию, Татар был послан вместе с войском Хулагу-хана в страну Иран, где оставался, пока не донесли Хулагу-хану о том, что он (Татар) планирует сотворить зло против него. Хулагу-хан схватил его и переправил к дяде Берке-хану, который в это время был правителем улуса (Джуджи). Берке-хан вернул его, сказав: “Он виновен, ты сам знаешь, как с ним поступать!” Хулагу-хан (теперь) казнил его. Это стало причиной вражды и противостояния между Хулагу-ханом и Берке ханом], а его сын Нукай…» [ИКПИ, 2006, с. 43]. Обратим внимание, что в данном сочинении жертвой Хулагу представлен не Тутар, двоюродный брат вышеупомянутого Ногая, а Татар, его собственный отец.