Кисельные берега

Улыбка невесты стала чуть более натужной…

– Дай бог вам здоровья, счастья в совместной жизни, долгих лет! Долгих вам лет рядом с Фёдором Аполлинарьевичем – настоящим мужчиной, достойным находиться рядом и освещать ваши дни любовью и заботой!..

– Прекрасно! Прекрасно! – заголосила тамада. – Какое чудесное, какое трогательное признание! Какая редкая искренняя благодарность от невестки матери за её сына! – тётку, видимо, зацепило, потому как наболело: собственная невестка, видимо, сына её не особо ценила. – Ну, и от внучки пара добрых пожеланий?.. – она с удивительным для её комплекции проворством оказалась рядом и сунула Кире под нос микрофон.

– Что ж, – хмыкнула любящая внучка. – Отчего ж и не поздравить? Наследовать-то мне у бабушки-вулканолога всё равно нечего, кроме диссертации сорокалетней давности о кислых вулканитах северного Урала, так что… Так что жаба не душит! Пусть хоть каждый год приводит мне нового дедушку! Мне с ним делить нечего!..

Гости застыли. Кто-то неуверенно хрюкнул, пытаясь в процессе сообразить – можно ли сей пассаж расценить, как шутку…

– Горько! – пискнула мать в микрофон. – А в подарок молодым я хочу исполнить песню! – и она ринулась к эстраде с видом героя, бросающегося на амбразуру.

Кира плюхнулась обратно на свой стул и поднесла к губам бокал с вином. Час от часу не легче: слушать пение Наденьки Волошкиной и не взвыть при этом, подобно скучающей лунной ночью псине, могли только закалённые завсегдатаи караоке-клубов.

Остальные мучались. Особенно соседи. Потому как петь она не умела совсем. Но очень любила. Желающие – и нежелающие, коих большинство! – могли наслаждаться сдавленным, не попадающим в ноты блеянием через открытые окна квартиры или, как вариант, через абсолютно звукопроницаемые перегородки панельного дома. Деваться этим праведным мученикам от ниспосланного испытания во укрепление было некуда. Разве что сделать телевизор погромче.

…«Самый близкий и дорогой человечек» Елизаветы Константиновны, внимая материным руладам, с тоской окинула взглядом шумящий пир, счастливую чету, убранство залы… «Будет слышен громче пушек вам ансамбль погремушек!» – тьфу!.. Что за мерзость эти свадебные лозунги – хоть вовсе глаза не поднимай, чтоб не стошнило! И чего сюда припёрлась? Знала же, что тоска зелёная! Прям бес попутал. Вернее, подтолкнул… Подтолкнул? Ну да, словно морок на разум опустился, когда она это странное решение приехать приняла… Странное и неожиданное…

– Чудесный праздник, не правда ли?

Задумавшаяся Кира вздрогнула.

На место невестиной невестки, вдохновенно распевающей сейчас кабацкую лирику Стаса Михайлова, присел весьма импозантный персонаж.

У персонажа были длинные чёрно-седые волосы, собранные кое-как сзади в неряшливый пучок. Пряди высыпались из него, пушась и топорщась вокруг мышиного, морщинистого личика с острыми скулами, украшенными красными пятнами чахоточного румянца. Вид у старухи был взъерошенный и лихорадочный, как у человека… слегка не в себе.

– Мда, – скривилась Кира. – Чудесный…

Она смерила свою соседку презрительным взглядом, отмечая и жуткое плюшевое платье с заскорузлым кружевным воротником, и растоптанные башмаки на голую костлявую ногу… Всё это великолепие пахло нафталином, старостью и духами на розовом масле.

– Мне кажется, – приветливо продолжила старуха светский разговор, – когда вы соберётесь замуж, душенька, у вас торжество будет не хуже…

– Не сомневайтесь! – фыркнула Кира. – Только я ещё закажу клоунов и гармониста!

Старуха радостно закивала, не уловив, должно быть, сарказма:

– О да! Замечательно! Блестящая идея!

Ну что за дура деревенская? Кира закатила глаза:

– Такая же блестящая, как и жуткая кофточка нашей двухцентнерной тамады… Я что похожа на ту, кто может организовать собственную свадьбу подобным плоским образом? Ужас. Как можно настолько не разбираться в людях? – возмущённая донельзя она подхватила свой бокал с вином. – Да я бы ни за что не скатилась до этого уровня… Фу – эти тосты, эта кошмарная ведущая, эти примитивные лозунги и дурацкие шарики, эта дешёвая турбаза… Как можно? – она отхлебнула из бокала и сморщилась. – Мерзкое дешёвое вино – сюда же. Небось, Краснодарская бормотуха… Что ещё здесь можно ожидать?

Старуха почему-то ужаснулась и вытаращила глаза:

– Дорогая, что вы! – она потянулась через тарелки и поспешно развернула бутылку этикеткой к себе. – Это же настоящее бордо! Я лично привезла два ящика Лизоньке на свадьбу – это мой подарок. У меня собственные виноградники, деточка, и вино считается одним из лучших на юге Франции…

Кира поперхнулась и закашлялась. Соседка заботливо постучала её по спине острым и крепким кулачком.

– Вот вы говорите, дорогая, «дурацкие шарики», «дешёвая турбаза»… Ещё что-то там… А разве, вы простите меня, старуху, если я сейчас сморожу какую-нибудь стариковскую глупость, но… Разве всё это важно? Разве так уж необходима вся эта мишура двум любящим сердцам и их друзьям, которые пришли разделить с ними счастье? При чём здесь шарики? Насколько мне известно, – она протянула прокашлявшейся, наконец, девице салфетку, – этот антураж вообще остался после свадьбы, которую здесь играли вчера…

Кира промокнула выступившие на глазах слёзы и только теперь сообразила, что именно показалось ей в речи собеседницы необычным – чуть заметный, грассирующий акцент.

– Вы, вообще-то, кто?

– Я? А! прошу прощения, не представилась сразу, – старушенция ощерилась вставными зубами. – Я старый… как это… друг… нет, подруга твоей бабушки. Живу во Франции, как уже говорила. Далековато, да… Но на свадьбу моей дорогой Бабетты не могла не приехать – такое событие! Увидеть её счастливой, познакомиться с её семьёй – для меня огромное удовольствие, да… Вы очень похожи на свою грандмаман, Кира. О, поверьте! Действительно!

– Ну да, – вяло хмыкнула Кира: обычный старушечий трёп о том, кто на кого похож и как сильно вырос.

Всё скучнее и скучнее… Ещё этот глупый стыдный конфуз с вином… Гостья с тоской посмотрела на украшенный цветочной гирляндой выход. За ним виднелась охристая дорожка, ведущая к автомобильной стоянке… Там ждал её преданный красненький «ярик»… Чтобы унестись отсюда как можно скорее и как можно дальше… Куда бы поехать? Может, в «Аквариум»? Там сегодня должна быть зашибенная туса… На работу завтра не вставать, поэтому можно позволить себе слегка покуролесить…

– Знаете, ээээ…

– Бригитта, – с готовностью подсказала соседка.

– Да. Мне пора, пожалуй. Я заскочила только на минуту – засвидетельствовать, как говорится. Полно дел…

Старуха сочувственно кивала, как китайский болванчик:

– О! У молодых всегда дела, да! Они всегда бегут, торопятся, боятся не успеть. Как говорил мой дедушка Годфруа Морель, глядя на нас – тогда ещё молодых и буйных: жаль, дети, говорил он, что вы пробегаете всю свою молодость, так и не почувствовав её аромата… Что он имел в виду, я поняла гораздо – о гораздо! позже… Как и то, что дедушка мой, человек необразованный и где-то даже тёмный – был далеко не дурак… О да, далеко не дурак! Знал старичок, о чём говорил. Я вот сейчас, – она уронила старческую сентиментальную слезу в скомканную бумажную салфетку, – оглядываюсь назад и что? Что есть вспомнить мне о своей весне? Мелкая суета и грандиозные страдания по пустячным поводам… Всё на нерве и всё – в себе… Вот, дитя моё, что есть человеческая юность – пустой фейерверк. От которого много трескотни и мало проку…

– Ну, знаете ли! – Кира нетерпеливо заёрзала на стуле. – Всё это – старческое брюзжание в оправдание тоски по ушедшему. Я не согласна насчёт аромата! Потому что молодостью своей пользуюсь на полную катушку и беру от жизни всё!

Голова старушенции снова мелко затряслась, что придавало ей вид хихикающей обезьяны, изо всех сил пытающейся смех сдержать. На самом деле лицо её было серьёзно и умильно-благожелательно.

«Чего она всё время трясётся? Паркинсон у неё что ли?» – Киру соседка и вынужденное общение с ней раздражали всё больше.

– Да-да, дружочек! – французская гостья воздела сучковатый палец вверх. – Как верно вы подметили: «пользуюсь» и «беру всё»! Именно! У вас совершенно правильное отношение к жизни, деточка. Главное, вовремя определиться – что именно подразумевать под «всё»…

«Дружочек» с неприязнью уставился на непрошенную проповедницу:

– В смысле «что именно»? Подразумеваю то же, что и все: удовольствия и благосостояние. А вы что-то другое? – едко уточнила она.

Старушка клацнула вставной челюстью:

– Другое… Вы, дорогуша, должно быть, даже мысли не допускаете, что разное восприятие жизни рождает разное отношение к ней?

– Ах, вот в чём дело! Начнёте мне сейчас проповедовать об истинных ценностях? – понимающе ухмыльнулась собеседница. – Не утруждайтесь! Меня, профессионального маркетолога, эта старомодная лабуда не цепляет. Я считаю, что те, кто утверждает, будто всё мною вышеперечисленное вовсе не главное в жизни – лгуны и лицемеры! Пытающиеся оправдать своё лузерство по жизни. Вот и всё!

– Ну что вы, дитя моё! Я и не думала ничего проповедовать, ни в коем случае! Дело это весьма неблагодарное, в том смысле, что бессмысленное… Если мне вдруг чего-то хочется объяснить оппоненту, убедить его в том, что он категорически отвергает, я не стану тратить ораторский пыл. Я покажу…

– Покажете? – Кира фыркнула. – Интересно, каким образом? Каким образом вы покажете мне несостоятельность стремления каждой двуногой твари к тёплому местечку и своему куску жирного пирога? Да люди тысячелетия своей истории глотки друг другу за это грызут, а потом загрызенных ещё долго пинают… И я их за это не осуждаю: на вершину пищевой цепи должен попадать сильнейший…

Бригитта улыбнулась своей керамической улыбкой:

– Вы удивительно убедительны, душечка… О да! – она с удвоенной силой затрясла головой. – Скажите мне ещё раз, успокойте старуху: ведь ничто не заставит вас вдруг пересмотреть свои убеждения, отречься от них и пойти вдруг с котомкой за плечами по свету в поисках новой истины?

– С котомкой?! – Киру перекосило.

– Это я образно, деточка! Образно!..

– Ну, может быть, если к старости меня одолеет маразм, навроде вашего…

– А всё-таки?

Девушку разобрало дикое раздражение:

– Я скорее, – произнесла она медленно, – скорее добровольно скину свою машину за шесть лямов с обрыва, чем стану моралисткой и ханжой!

Старуха счастливо разулыбалась:

– Как говорил мой дедушка Годфруа… как это по-русски… из ничего чего не бывает, вот.

– Чего не бывает?

– В пустом ведре, говорил он, вода сама собой не заплещется, пока не нальёшь…

Всё, хорош. Надо бежать отсюда. Сколько можно уже тратить время на полубезумную бабку!

– Окей, – Кира решительно поднялась и оглянулась в поисках сумочки, – мне пора. Мерси, мадам, за чудесную компанию и содержательную беседу. Не буду излишне придираться, – она ухмыльнулась, – на большее всё равно рассчитывать не приходится. Тем более после проведённого здесь времени сама чувствую себя постояльцем дома престарелых…

Бригитта неожиданно хихикнула.

– Позвольте, я провожу вас, дорогая? Мне нужно размять свои старые кости, – она поднялась, кряхтя и держась за поясницу. – Может… яблочко в дорогу, дружочек?

Огромный фрукт красного глянца, точь-в-точь такой же, какой нашла Кира у себя сегодня в холодильнике, мягко бликовал в корявых, синеватых от варикоза пальцах. Только сейчас гостья заметила, что праздничные столы были буквально завалены этими великолепными яблочными красавцами, на деле оказавшимися столь неинтересными. Плоды лежали во фруктовых вазах и россыпью, заполняя промежутки между блюдами и менажницами, они свешивались на нитках с потолка, весело крутясь на сквозняке, и катались под ногами танцующих… Как можно было раньше подобного не заметить?

– Нет уж, спасибо, – Кира увернулась от протянутого ей гостинца и принялась пробираться к вожделенному выходу. – Ненавижу яблоки. А эти в особенности. Их только на витрине держать. Вкус у них на редкость отвратителен.

– О да, Кирочка, вы совершенно правы, – согласилась непрошенная провожатая, семеня следом, – на редкость отвратителен. Я тоже заметила. Тем более, что привыкла совсем к другому – к настоящему вкусу настоящих яблок из садов дедушки Годфруа. Вы не представляете, дорогая, – доносился из-за спины прерывающийся голос запыхавшейся старухи, – что это за сады! Они до сих пор живы – я слежу за этим, можете не сомневаться… И, кстати, привезла… немного с собой… для…уф-фф… угощения… Вы должны, непременно должны попробовать! Фуххх… Гарантирую, дитя моё… тот, кто попробует фрукты из сада Годфруа Монье – не могли бы вы чуть помедленнее, дружочек? – никогда не сможет более сказать: ненавижу яблоки! Можете мне поверить!..

Странная пара миновала дорожку с лепестками роз и вышла на асфальтированную стоянку у ограды турбазы «Три поросёнка». Здесь было тихо. Праздничный шум долетал издалека и казался – просто и органично – всего лишь одним из звуков природы. В вышине качали головами долговязые сосны, они тихонько гудели и поскрипывали на фоне набежавших на недавно ещё ясное небо облаков.

– Одну секундочку… – провожатая добыла откуда-то из недр своего балахона ключи. – Одну секундочку… Яблоки у меня в машине…

– Послушайте!.. – Кира уже совсем было собралась нахамить – грубо и радикально, дабы избавиться от задолбавшей её стариковской привязчивости, но осеклась: машиной, откликнувшейся на кнопку сигнализации в руках старухи, оказался, ни много ни мало, жёлтый спортивный бентли.

– О-о-о… – брови Киры, способной оценить люксовые цацки и людей ими владеющих, поползли вверх. – Это ваш? Вы сами водите?

– А? Ну конечно, дорогая… – бабка рылась в багажнике шикарной тачки, перекладывая узлы, вёдра и корзинки, как в кузове ярмарочной телеги, без всякого пиетету. – Где же они… Где-то тут ведь положила, чтобы долго не искать… А, вот! Вот они, мои сладкие…

Кире уже протягивали чёртово яблоко – маленькое и корявое. Вид при этом у хозяйки бентли, владелицы виноградников на юге Франции и садов дедушки Годфруа был такой гордый и счастливый, будто она, по крайней мере, вырастила в цветочном горшке ананас.

На самом деле, навязываемое угощение выглядело устрашающе, и бодро сунутое Кире под нос быстро отрезвило девицу, загипнотизированную крутой тачкой.

– Нет, спасибо! – она засмеялась и попятилась. – Гостям снесите, они оценят…

Рука бабки, протягивающая яблоко, затряслась в унисон с головой:

– Милая, прошу… ты только попробуй – уважь старуху… Не смотри, что вид непрезентабельный у яблочка, на вкус зато – чистый мёд… Кирочка… попробуй… ты попробуй только… откуси кусочек…

Девушка заморгала глазами, сглотнула судорожно и протянула руку. Бабкино бормотание – неостановочное, монотонное – гудело в голове шаманским заклинанием. Какая странная картинка, если посмотреть со стороны – со старой каргой и яблоком… Что-то ей должна бы напоминать, но… Никак не вспоминается что именно… Что же?.. Что же?.. Как странно… Почему так гудит в ушах?..

– Откуси кусочек, дорогой дружочек, – бабка вложила ей в руку яблоко и вдруг перестала трястись. – Уважь старуху…

И Кира уважила.

Она поднесла яблоко ко рту, медленно и с хрустом вгрызлась в жёсткую, сочную его мякоть…

Её тут же отпустило. Звон в ушах смолк, включив звук шуршащего в соснах ветра и поющей невдалеке свадьбы. Надкушенное яблоко со стуком упало к ногам.

– Не понравилось? – улыбнулась Бригитта.

Она захлопнула багажник и, не сказав более не слова, заковыляла по направлению к свадебной веранде.

Кира вытерла липкие пальцы о юбку. «Чёрт знает что такое…»

Всё ещё пребывая в странном недоумении от произошедшего, она села в машину, повернула ключ в замке зажигания и беспорядочными рывками выбралась со стоянки.

Домой добралась кружным путём, чтобы миновать злополучный пост ДПС.

И в «Аквариум» не поехала. Почему-то страшно хотелось спать. Как никогда. У неё хватило сил только на дорогу, на то, чтобы подняться в квартиру, доползти до дивана и, скинув красные туфельки, провалиться в сон – глубокий, как космос…

* * *

Яркое солнце и поёт судзумэ,

Но берегись! С Хонсю

Надвигается буря…

Там же

Яркое летнее солнце… Трепещущие на ветру лёгкие занавеси… Вкусный травяной воздух…

Откуда это?

Где-то было… совсем недавно ведь… А! На Лизаветиной свадьбе вчера. Да… Глупейшее, к слову, мероприятие… Там, правда, занавески были из дешёвого белого капрона, а здесь…

Здесь??

Кира широко распахнула до сей поры блымкающие в полусне глаза. А следом – резко села. В постели. Не на диване, где уснула вчера, не раздевшись и не добравшись до спальни своей дизайнерской квартирки в элитной высотке на Первой Продольной… А…где?

Под ней скрипнула неширокая, но массивная кровать с золочёными резными балясинами. Качнулись на сквозняке шёлковые кисти небесно-голубого полога. Пальцы судорожно вцепились в вышитое постельное бельё. Лёгкие шторы высоких французских окон, распахнутых на ослепительно-белую, залитую солнцем колоннаду, подбросил к расписанному фресками потолку игривый ветерок.

– Мамочки… – сглотнула Кира.

В дальнем углу, у белого с золотом комода, негромко зашебуршало..

– Кто здесь?

Девушка в длинном суконном платье и белом фартуке, накрахмаленном до жестяной жёсткости, виновато угнувшись, присела в нелепом книксене.

– Ваше высочество изволили проснуться? – пискнула она. – Прошу прощения, если послужила причиной вашего пробуждения, но вы сегодня так долго почивали, что госпожа Вайнцирль забеспокоилась о вашем самочувствии и…

– Стоять! – Кира откинула одеяло и неловко сползла с высокой постели: вначале коснувшись босой ногой бархатного пуфа, а после уже дотянувшись до утоптанного ворса толстого восточного ковра.

Прошлёпав по холодным плитам пола к девушке в фартуке, она обошла вокруг неё, словно вокруг ёлки. Даже пальцем потыкала для тактильного отождествления…

– Как ты меня назвала?

Девица совсем угнулась:

– Простите, ваше высочество, – пролепетала она, стремительно бледнея носом и пунцовея ушами, – самовольно я бы отродясь не… Только по настоянию госпожи… Если вы недовольны…

Но Кира её испуганное мекекеканье уже не слушала – она пронеслась стремительным бело-розово-кружевным вихрем к одному из распахнутых окон, выбежала на дворцовый балкон и перегнулась через широкие мраморные перила.

Прямо под ней пестрели глициниями клумбы, разделённые гравийными дорожками и стрижеными кустами, упираясь в заросли рододендронов. За их живой изгородью сразу начинались зелёные холмы, опушённые кронами дубрав, исчерченные жёлтыми нитями троп и дорожек…

По клумбам бродили флегматичные куры под водительством делового, пышного петуха. Сновали по дорожкам люди в старинной одежде с корзинами, лопатами, охапками дров и дребезжащими тачками. Конюх провёл под уздцы цокающего по брусчатке коня под седлом. Завлекательно хихикала девица в чепце, перехваченная на бегу за аппетитный локоть с ямочкой симпатичным угольщиком… Она кокетливо закатила глаза на его неуклюжие нашёптывания и встретилась взглядом с Кирой. Выдернула руку у ухажёра и почтительно присела, не сводя недоумевающего взгляда с полуденного явления госпожи…

– Ваше высочество! – застонала сзади белофартучная, пытаясь накинуть на плечи Киры ещё одну хламиду из оборок и лент. – Вы ведь в неглиже! Негоже…

– В неглиже… – тупо повторила та. – Негоже…

Кира сползла на пол и уселась по-турецки, обретя пышность бело-розового торта, привалившегося к балюстраде…

– Ты… Как там тебя?

– Мари, ваше высочество.

– Ага… А ты здесь… это… кто вообще? Прислуга?

Глаза Мари округлились до размеров чайных блюдец:

– Ваша горничная. Вот уже год как…

Кира уставилась на неё. Та, чтя субординацию, быстро потупила круглые недоумевающие гляделки.

– Год? Вот как… И что же, – она слегка замялась, подбирая слова, – за это время… то есть… я со вчерашнего дня не изменилась? Как тебе кажется?

– Мне кажется, – промямлила служанка, комкая оборки фартука, – что мой долг – немедленно оповестить госпожу Вайнцирль о… о ваших затруднениях…

Кира, цепляясь за перила, поднялась на ноги и поплелась внутрь покоев: зад и ноги от сидения на каменном полу основательно подмёрзли, настойчиво напоминая о насущном.

– Мари, где мои тапки? В смысле, ночные туфли?..

Горничная услужливо метнулась к ложу и обратно с атласным произведением обувного искусства, увенчанным розовыми помпонами, и замерла, почтительно сложив на фартуке руки.

Кира машинально сунула ноги в предложенную атласную прохладу.

– Ну, чего застыла? Передумала поднимать на уши грозную госпожу Циркуль по поводу моего тягостного положения умирающей?

Мари поспешно присела в своём дурацком книксене и выскользнула в высокие бело-золотые, в гамму мебели, двери.

– Эй! – крикнула ей Кира вдогонку. – Пожрать чего-нибудь принеси!..

Так…

Новоявленная принцесса сделала почётный круг по дворцовой спальне своего высочества. Открыла-закрыла ящики комода… Подержала в руке карманную книжечку Псалтыри… Чихнула в пудреницу… Глядя в зеркало, пригладила встрёпанные со сна волосы: своего, кстати, собственного, исконного цвета, без модного колорирования в чёрный. Обычные пряди мышиного, или – как маман громко его поименовывает – пепельного оттенка.

Если бы не это странное преображение, Кира, пожалуй, в своих лихорадочных поисках разгадки происходящего всё-таки остановилась без всяких сомнений на версии розыгрыша. Но без сомнений не получалось. Даже эта, наиболее вменяемая версия казалась невероятно маловероятной: затратно, заморочливо, трудноосуществимо, да и, в конце концов, кому это надо – расстараться для неё подобным образом? Чушь собачья! Ну а если розыгрыш – это чушь, то что не чушь?

Она присела на вычурную полосатую оттоманку.

Мда… Как она здесь оказалась? И здесь – это где? И она – это кто?

Кира потрясла головой – ну и вопросики… Может, она сошла с ума? И то, что ей кажется, будто она точно помнит события вчерашнего вечера – всего лишь игра больного разума? Может, и ночью она не спала, а, страдая тайным лунатизмом, перекрасила волосы, добыла где-то рококошечную ночную рубашку и отправилась в ней… куда? В Эрмитаж ночевать?

Ну всё, хватит! Что за бред! Да, бред! В этой ситуации, кстати, вообще, что не предположи – всё бредом покажется. Любая версия. Что же делать? Чёрт, чёрт, чёрт… Что же делать?!

Ну, во-первых и в главных – отставить панику. Так… Дышим глубоко и медленно… Это раз. Во-вторых, прячем свои страхи, сомнения и полное непонимание происходящего как можно дальше – совсем необязательно, чтобы люди, среди которых она оказалась, эти её «затруднения» заметили и расценили, как повреждение в уме. Ведь совершенно определённо её принимают здесь (или делают вид, что принимают) за кого-то вполне и давно знакомого! Не стоит разрушать этой иллюзии и доказывать обратное: сумасшедшие в любое историческое время и в любом уголке мира всегда под особым наблюдением и с особым к ним отношением… Чёрт знает этих вайнцирлей – упрячут ещё в сумасшедший дом какой, лечить начнут… кровопусканием…

Кира зябко передёрнула плечами и откинулась на полосатые подушки. И – что же делать в-третьих? Ну… это, в общем-то, очевидно – играть навязанную роль: притвориться, осмотреться, сделать выводы… Принцесса задумчиво поскребла коленку под оборками: если это розыгрыш – что маловероятно – она включится в игру и сохранит лицо, если же что-то другое – что ещё невероятнее – то тем более стратегия врастания в структуру нового бытия – единственно верная.

Определившись с деспозицией, тактикой и стратегией, профессиональный маркетолог решительно выпрямилась и хлопнула ладонью по парче оттоманки – итак, замётано! Осмотримся, понаблюдаем, постановим. Раскисать и ударяться в панику, бегая кругами по предоставленным к её услугам дворцовым залам, завывая белугой, она не намерена.

Не на ту нарвались, понятно? – вопросила она с вызовом неведомых злокозненных недоброжелателей. Киру Волошкину эпохой рококо с розовыми оборками и ряжеными под балконом не запугаешь! И на понт не возьмёшь! Ясно? Дурачьё… Кира Волошкина сама кого хочешь в бараний рог согнёт и с потрохами съест! И на косточках покатается! Козлы…

* * *

Пафосное явление госпожи Вайнцирль в сопровождении горничных, болезненного доктора в чёрном сюртуке и косо нахлобученном парике, ещё каких-то людей, Кирой не идентифицированных, произошло церемонно и торжественно. Только фанфар не хватало.

Сначала – вопрошание о самочувствии через Мари; затем – долгое заполнение комнаты с протискиванием дам в широких фижмах через почтительно не полностью приотворённую дверь и продолжительные раскланивания; наконец – констатация прекрасной погоды и личные расспросы о здоровье.