Сестра тролля

Мы с Соньей закинули последние амулеты коробку. Она поклонилась кастеляну.

– Постарайтесь донести коробку и ничего не разбить, – ядовито напутствовал ее тот.

Сонья в отражении покорно опустила голову, едва заметно кивнула мне. Тень с коробкой шустро ускользала прочь.

А мы продолжили путь.

Минус площадка лестницы, пара коридоров, и кастелян вошел в арочную дверь с витражом в виде цветущего сада.

Проскользнув внутрь, я замерла с открытым ртом, как художник перед прекрасным пейзажем. Я стояла на вершине лестницы, ведущей в великолепный сад.

Высокие стрельчатые потолки терялись в голубоватом лунном свете. Окна, тянущиеся к центру свода, казались осколками хрусталя, сложенными в поникший цветок. А внизу, сколько хватало глаз, падали и переливались темные водопады. Они выныривали из ниоткуда и, повиляв между корнями деревьев, исчезали в траве бесследно. В отличие от террасы, тут росли не только пахнущие пылью тисы, усыпанные алыми ягодами. Буйной пеной цвела сирень. Куталась в белую накидку калина. Качал головой в розовой вуали миндаль.

Аромат цветов переплетался со свежестью воды, главным источником которой, по всей видимости, были не мелкие водопады и ручейки, а их огромный собрат в центре.

Темная вода падала из туманного облака под потолком и растекалась внутри круглой широкой чаши. Растекалась и не переливалась через край! На черном с зелеными прожилками мраморе, под импровизированным фонтаном, что-то поблескивало. Что-то светлое и прозрачное. А среди деревьев то тут, то там вспыхивали пламенем огненные крылья бабочек.

– Вот поэтому я отправляю сюда парней! Им что цветы, что уши великана – все одно!

Недовольное брюзжание кастеляна, заставило отвлечься от волшебного пейзажа. Стоя у подножия лестницы, он недовольно шевелил кустистыми бровями, ожидая, пока я спущусь. Стоило мне добраться до последней ступеньки, как он бодро зашагал по траве, стараясь не наступать на темные ручейки. Я повторяла за ним: мало ли, что скрывается в приветливо журчащей воде странного цвета.

Кастелян заметил мои прыжки.

– Теням не нужно бояться этой воды. Она опасна для живых. – Покосившись на свою руку, где темнела черная полумаска, он добавил: – Иногда это весьма неудобно – быть живым.

Понятно. Черную воду не трогать.

Мы дотопали до большого водопада-фонтана в центре. Кастелян знаком приказал остановиться, а сам начал рыскать по зарослям под деревьями. Трава под его ногами периодически вспыхивал пламенем, и он тут же отступал и что-то обходил.

Пока он был занят, я придвинулась к краю чаши.

Это еще что такое? У бордюра темная вода превращалась в черный лед. Обод из узорной корки был узким: всего в ладонь шириной, поэтому я не увидела его с лестницы. Блеск в озерце под падающей из облака водой отвлек от изучения странного льда. Чувствуя себя сорокой у ювелирной лавки, я вгляделась.

В почти черной воде непостижимым образом мерцали прозрачные светлые осколки. Их не должно быть видно. Но «должно» и «Перепутье» разошлись в разные стороны много веков назад.

– Можешь попробовать вытащить. – Кастелян сгрузил в траву неподалеку от чаши небольшой сундук. – Ты тень, тебе можно.

Мне нельзя, я не тень.

Он открыл крышку, вытащил большую пиалу из обожженной глины и маленький веник:

– Вряд ли вытащишь, но вдруг звезды сойдутся. Хозяин давно плюнул, все равно здесь только часть. А мы все еще надеемся, что кому-то удастся вытащить их и найти остальные… – В последних словах прозвучала горечь, словно от этих осколков в черной воде зависела жизнь теней. Или что там у них? Не-жизнь? – Но ты не надеешься, – разочарованно добавил кастелян.

Вручил мне свою добычу, показал на траву:

– Собирай оставшиеся от бабочек крылья в пиалы, примерно до половины набирай в каждую.

Я уверенно закивала.

– То болтуньи, то молчуньи, – подытожил кастелян.

Он махнул на меня рукой и куда-то потопал по траве, тихо посвистывая.

Первым делом я хотела схватить цветок и рассказать Йену, как попала. Точнее, мы попали. Но свист, отнюдь не соловьиный, а кастелянский, из зарослей, заставил крепче вцепиться необычные орудия труда. Стиснув их, я шагнула в траву.

В паре метров от фонтана-водопада она неожиданно вспыхнула. Присмотревшись, я увидела среди стеблей сотни огненных крыльев бабочек. Взяв пиалу за бок и пристроив на манер совка, начала сгребать их.

Доморощенный соловей имени кастеляна продолжал выводить трели. Заняться нечем? Пошел бы посмотрел, что за крокодила умельцы с лестницы собрали!

За первой пиалой пошла вторая, третья…

Я выучила весь репертуар художественного свиста кастеляна. Облазила траву вокруг фонтана. Выставила целый ряд из пиал на его бортике.

Мое копошение привлекло огненных бабочек. Не знаю, не то им не нравился сбор бесхозных крыльев, не то нравился, не то они просто, как сороки, падки на блестящие пуговицы, которых на моем кафтане имелось в избытке, но вокруг меня кружилось целое облако. Прикосновения крупных, с две моих ладони, красавиц обжигали, как раскаленный утюг. Но ткань от них не горела. Веник тоже. Отмахиваясь им, я прислушивалась, рискуя стать самой длинноухой тенью в округе.

И – о чудо!

Бодрого свиста не было слышно.

Ура!

В зарослях, словно издеваясь надо мной, раздались твердые, уверенные шаги. Кастелян решил вернуться? А если это не он?

На всякий случай я нырнула в кусты боярышника вместе с инвентарем. Тень от пышных ветвей отлично замаскировала мою собственную.

Ветки калины у фонтана расступились сами собой, и вышел Тисовый король.

Я замерла испуганным сусликом, стараясь не дышать и даже не моргать.

Хозяин Перепутья подошел к бортику. Его туманно-дымный облик стал четче. Король был высок, худощав. Казалось, я различаю высокие сапоги, темный старинный камзол, длинные волосы, полумаску на лице. Все темное, словно цвета спрятались или скрылись… Лицо казалось вытянутым, но я не была уверена: темная дымка сильно искажала облик. Четкими оставались только глаза. Карие. Действительно, мне в прошлый раз не показалось. Карие и холодные.

Рука в темной, почти черной перчатке коснулась льда у бортика, Тисовый король повел ладонью, и черное прозрачное «стекло» послушно отделилось от воды и потекло вверх, словно было расплавленным металлом или карамелью. Хозяин Перепутья разрубил кистью воздух, будто что-то отсек.

Часть льда отделилась и зависла в воздухе, остальная нырнула обратно в фонтан.

Тисовый король пошевелил пальцами обеих рук, словно сплетал невидимую пряжу. Оставшаяся часть льда распалась на тонкие нити, которые тут же переплелись, соткав знакомую полумаску. Такая была на руке Йена.

Вот, значит, как они создаются.

Хозяин Перепутья поманил свое творение пальцем. Маска покорно подплыла ближе. Фигура короля снова стала дымно-непостоянной. Развернувшись, он пошел прочь от фонтана. Маска поплыла следом.

Некоторое время я слышала удаляющиеся шаги. Голова кружилась, дыхание с сипами врывалось из груди. Да, карьера ныряльщика за жемчугом мне точно не грозит!

Пыхтя и настороженно озираясь по сторонам, я выбралась из боярышника. Поставив на траву пиалу и веник, сунула руку в карман: пора «радовать» Йена новостями.

Но не успела. Содержимое пиалы вспыхнуло. Крылышки пришли в движение, и из них вылетел рой ярких огненных бабочек. Ухо обожгло. Схватившись за него пальцами, я поняла, что каффа-маскировки нет.

Обернувшись, запоздало заметила, что становлюсь видимой.

А шуршащее облако новорожденных бабочек потащило блестящее колечко каффа вглубь сада. Подальше от меня, вполне себе видимой.

– Стойте, сороки шестилапые! – шепотом выругалась я, подхватила из травы веник и бросилась следом за огненными воровками.

Бабочки насмешливо сверкнули крыльями и нырнули за дерево. С веником наизготовку я ринулась следом. Чудом не влетела в ручей с темной водой, спокойно бегущий в траве.

Крылатые поганки, радостно сияя, виляли по саду. Я, дергаясь, как пьяный гоблин по дороге, скакала следом, стараясь не попасть в черную воду. Достать веником до тучки из огненных насекомых не выходило. И я запустила его, как копье. Оружие возмездия врезалось в самую средину врагов. Стая крылатых вредительниц на миг разделилась надвое, чтобы потом снова соединиться и нырнуть в заросли сирени. Веник плюхнулся в ручей. Терять оружие не хотелось. Я подцепила его за край ручки, и мизинец обожгло холодом. Черная вода оказалась ледяной. Отдернув руку, я оставила веник торчать в ручье, торопливо стряхнув повисшую на кончике пальца темную каплю.

Покрутила руку, но с ладонью ничего не происходило. Вроде пронесло.

Перепрыгнув ручей, я вломилась в сирень. Пока ветки с возмущенным треском щедро осыпали меня ароматными цветами, я вглядывалась в заросли. Где же вы, паразитки крылатые?

Выпав из сирени, я огляделась. В ветвях тиса что-то вспыхнуло огнем. Подлетев к стволу, я замахнулась. Ожог я как-нибудь переживу.

На коричнево-красной чешуйчатой коре сидела огненная бабочка. Она удивленно замерла, заметив занесенную над собой руку. Каффа поблизости от насекомого не наблюдалось.

Опустив руку, я отправилась обшаривать сад.

Итог: сотни одиночных бабочек и ни одного украденного украшения.

Прислонившись к стволу яблони, я задумчиво покосилась на руки. Получится или нет? Кафф небольшой. Намного мельче моего цветка. Должно получиться.

Прикрыв глаза, я мысленно повторила схему поиска: при поиске вещи нужен хозяин вещи (есть) или частичка вещи (как крупинка магии от кокона пленницы, что болтается у меня в кармане) и маг поиска. Направить магию на то, с чем связан предмет поиска, сосредоточиться…

Коснувшись кончиками пальцев груди, я раскрыла ладонь второй руки. От кисти руки к другой потекла тонкая дорожка медных искр. Добравшись до ладони, она свернулась в спираль, а потом распалась на циферблат и стрелку. Миг – и сияние над рукой у груди исчезло, остался только магический компас.

Я сосредоточилась, закусила губу. Больше года не тренировалась. Один раз на мосту и второй, когда светила магией перед крысоловом, – не в счет.

Давай…

Зубы заломило от напряжения. Стрелка компаса медленно повернулась.

Да!

Вытянув руку с компасом, я побежала в направлении, указанном магией. Стрелка вывела к еще одной лестнице. Дверь наверху оказалась приоткрыта.

Осторожно выглянув в коридор, я увидела небольшой переход, в который под углом сорок пять градусов, не меньше, упирались два его собрата. Рассмотреть, что там, за поворотом, было нереально, как и увидеть оттуда меня.

Стрелка компаса упорно дергалась вперед. Указывала на глухую стену, на которой в подсвечнике мерцала свеча, заставляя пол и стены слегка искриться. В паре шагов от двери валялся мой кафф, совершенно неблестящий, напоминающий черное колечко.

Нашла!

Вынырнув из сада, я смахнула компас и схватила украшение. Пальцы тут же почернели от копоти, покрывающей кафф. Бабочки зачернили его капитально!

Дверь за спиной громко хлопнула, из коридоров справа и слева донеслись голоса.

Торопливо оттерев украшение от сажи, я прицепила его на ухо. Покрутила черными пальцами. Что такое? Сняла, нахмурилась, заметив, царапины от крохотных коготков на поверхности украшения.

Сломали!

Захотелось устроить охоту на огненных паразиток с водным амулетом наперевес. С тем, что так любят пожарные. Раз! – и потоп готов.

Сунув бесполезный кафф в карман, я метнулась к двери, ведущей в сад. Но она не подавалась, сколько я ни дергала за ручку.

Голоса становились все ближе.

Вытащив цветок, я сжала его пальцами.

– Я у сада под террасой. Кажется, меня сейчас поймают. Эй!

Я запнулась. А кого я зову? Механически сунула в карман… цветок. А зачем я его туда положила? Потерла виски, пытаясь вспомнить. Но в моей голове будто черный туман клубился. А моей голове – это чьей?

Я…

Меня зовут…

Где я вообще?

Как называется то, чем я трогаю эту… что сверху? С которой свисают вот эти, мягкие и длинные?

Я попятилась. Так не должно быть! Что со мной?

Черная тень, внезапно появившаяся из воздуха передо мной, на миг прояснила окутанное тьмой сознание. Мне нельзя показываться теням! Я дернулась, собираясь бежать.

Тень не дала: обернулась высоким темноволосым парнем в черной полумаске с двойной брошью в виде моста на куртке. Пока я вспоминала, могут ли так тени, он поймал меня за руки, притянул к себе. Нас окутал черный туман.

– В следующий раз предупреждай, когда потянет на приключения, я поучаствую, – прошептал он мне в ухо, его дыхание обжигало не хуже огненных бабочек.

Они ведь так называются? Кажется, он ждет ответа?

– Хорошо, – покладисто согласилась я. – Правда, я не знаю, кто ты, но ты вроде незлой.

– Не представляешь, насколько я злой, – отозвался этот…

Злой? А как это вообще?

А он что-то спросил? Или просто сказал?

Мне надо ответить?

Я на всякий случай кивнула, стукнувшись лбом о его куртку. В ушах зазвенело, и я потеряла сознание.

ГЛАВА 7

Солнечный зайчик щекотал веки. Откуда солнце в цветке? В моем хрустальном доме было либо светло, либо темно (если я спала). Никаких теплых лучей!

Рывком сев, я распахнула глаза.

– Имя-фамилия? – устало спросил Йен, сидящий в кресле у кровати, на которой я только что вольготно дрыхла.

– Иделиса Ш… – Я запнулась: вот зараза, чуть не выдала, кто я.

Заклинание, спасающее жизнь Юлиану, точно бы мне такого не простило.

Темные брови Йена насмешливо дрогнули:

– Ш?

– Ш… что? – Придвинувшись к краю, я спустила босые ступни на пол.

Мои сапоги валялись у ножки кровати. Солнечные блики скакали по их голенищам, блуждали по стенам, добавляя комнате Йена уюта и очарования. Особенно эффектно смотрелся рояль, хоть и был в чехле. Вот бы стянуть и настроить инструмент.

Стоп! Какой рояль? Я чуть себя не забыла!

– Что это было? – Спрыгнув с кровати, я прошлась по прохладному полу, промаршировала до окна, развернулась, направилась к шкафу с книгами: волнение не давало усидеть на месте. – Почему я внезапно все забыла, а теперь помню? Как это вообще возможно?

Распахнув дверцы, я начала переставлять книги по цвету корешков.

– Вода в черных водоемах лишает памяти. Срок зависит от того, сколько процентов тела ты намочила. Капля на коже лишает памяти на несколько часов. Палец в воде – на несколько недель или месяцев. Если выпить или наступить в ручей, или сунуть руки – память не вернется. Тот же эффект от блуждающих клочков тумана в Перепутье, – на удивление основательно и подробно ответил Йен. – Ты в безопасности, если стоишь на Блуждающем мосту, там туман теряет свои свойства. Вне моста тебе остается только быстро спрятаться в цветок. Мосты троллей не поддаются магии этой воды, а твой цветок – часть моста. Впрочем, к магии устойчивы и те из живых, кто носит маски Тисового короля. Хотя некоторые, вроде кастеляна, перестраховываются.

Потрясенная, я замерла с книгой в руках.

– И ты молчал?! – выдохнула я, торопливо сунула фолиант обратно на полку и, закрыв шкаф, обернулась к собеседнику: – Мне на кожу попала всего лишь одна капля! А если бы я в туман угодила?! Или умылась? Или поплавать в фонтане решила?

– Я бы очень удивился. – Бледные губы Йена дрогнули в слабой улыбке. – Я не знал, что отнимающая память вода есть внутри Туманного.

Это что, извинение?

– Я чуть не осталась без памяти! – выпалила я, не зная, что еще сказать.

– Обошлось. Только поэтому ты все еще здесь, а не на мосту с Бальдом, учишься заново читать, – едва слышно отозвался Йен.

– Если бы я потеряла память насовсем, ты бы вернул меня на мост? – Я озадаченно уставилась на тролля.

А это решение: нет памяти, нет угрозы, что я расскажу кому-нибудь о том, кто я и что делаю на мосту. Сунув руку в карман, я сжала цветок. Нет. Слишком кардинально!

– Вернул бы. – Йен провел ладонью по лицу, словно снимал паутину, пальцы подрагивали. Покосился на висящую рядом с креслом в воздухе черную полумаску. Она неторопливо исчезала.

– Подсказать адрес ближайшего водопада? – предложил он и махнул рукой на стол: – Не забудь надеть кафф, я зарядил от амулета, идти далеко.

– А адрес врачевателя не подскажешь? – Выглядел он, как вампир на диете: настолько бледный, что так и хочется ткнуть пальцем, чтобы убедиться, не беломраморный ли голем перед тобой.

– Врачеватель не поможет. – Йен устало прикрыл глаза, вытянул длинные ноги, откинулся на спинку. – Пока маска снова не превратится в метку, я буду напоминать умертвие на прогулке. Она дает силу переноситься в любую часть Перепутья, кроме мест, куда мне запрещено входить. А еще дает возможность проходить сквозь стены, на время становясь тенью.

Я подошла к Йену, вытянула руку, но не решилась коснуться его, натолкнувшись на внимательный взгляд слегка прищуренных зеленых глаз. Спрятав вторую руку в карман кафтана, я торопливо спросила:

– Почему тебе так плохо?

– Я живой. – Йен громко выдохнул, его глаза закатились. Он вздрогнул, с трудом открыл. – Не бойся, живым и останусь. Там, – он шевельнул пальцем в сторону стола, – есть амулет-заглушка. Активируй, если будешь продолжать с топотом бегать по комнате. Тени сюда не заходят, но сегодня день уборки в нашем крыле. В коридоре будут шастать, а каблуки я обычно не ношу.

– Буду бегать босиком! – Шутит он еще!

– Шлепанье тоже звучит весьма интригующе, – едва слышно ответил Йен и, теряя сознание, прошептал: – Не пытайся будить. Не выйдет.

Я бросилась к нему, нервно сжимая пальцами цветок в кармане, словно тот был спасительной соломинкой. Дотронулась до лба Йена ладонью. Послышался звон, словно на хрустальную мостовую упали медные монеты.

Комната исчезла. Я будто оказалась в записи чужого каффа-шпаргалки или невероятно реальном сне.

Белокаменный город ютился у подножия холма.

С вершины второго, на него с надеждой смотрел мальчик лет двенадцати. Он, привстав в траве на руках, то глядел на белые стены, то на посветлевший горизонт. Встать в полный рост он не мог: его ноги покрывали многочисленные порезы, как после стекла. Руки тоже пострадали, но меньше.

Но мальчика волновал только рассвет. Судя по крупному носу, заостренным ушам и высокому для ребенка росту, он был из троллей мостов. Длинные, до плеч, темные волосы мальчишки шевелил ветер. Он сердито дернул головой, когда одна из прядей упала на лицо, зеленые глаза сузились. Мальчишка стиснул зубы и пополз к городу.

Однако рассвет был быстрее.

Как ни старался мальчик, первые лучи солнца вынырнули из-за горизонта. На руках и лице парнишки появились куски каменной кожи. Еще немного – и он превратится в статую.

Из-за зарослей бузины донеслось радостное улюлюканье.

Мальчик закричал. Позвал на помощь.

Оборванец в громоздком латаном плаще с капюшоном, выпавший из веток, увешанных крупными кистями темных ягод, удивленно замер. Стало видно, что он тоже ребенок, скорее всего, человек, вряд ли старше несчастного тролленка. Льняные волосы и курносый нос покрывали пыльные разводы, в кулаке он сжимал сделанное из меди солнце на оборванной веревке – дневной амулет. Блондин смешно поморщился и с руганью, которой позавидовали бы портовые грузчики, ринулся к троллю. Стянув плащ, он накрыл его.

– Ты кто такой, убогий? – сердито спросил оборванец, помогая троллю закутаться в ткань.

– Сам ты убогий! – огрызнулся тот. – Спасибо!

– Не обляпайся! – хохотнул белобрысый. – Я Айвен.

– Я… – Тролль запнулся. – Йен.

– Чего вылупился? – Мальчишка покачал привязанным на запястье амулетом. – Не отдам, не таращись! Я эту побрякушку три дня у одной мадамы не мог стащить. Вещица на пару монет потянет!

Изображение поплыло, изменилось. Я увидела Йена и его брата на захламленном чердаке.

Оба стали чуть старше. Йен постригся в своем неповторимом стиле. В ухе Айвена вместо подвески к серьге поблескивало медное солнышко. На нем была нацарапана длиннохвостая сорока – птица Шелы. Покровительницы нэнов, каменных стражей храмов, которых за глаза кличут горгульями. Богини торговли, ремесленников, воров. Последние считали, что сорока Шелы принесет им удачу, и изображали ее на всем.

Любовь к сорокам была не только у них: на гербах семейств нэнов изображали сорочьи крылья, а на нашивках стражей храмов – целых сорок, у торговцев и ремесленников имелась привычка таскать с собой амулеты в виде этой птички. Очевидно, после встречи с троллем мальчишке-оборванцу повезло, и он решил оставить дневной амулет, чтобы удача не вздумала улизнуть.

Сидя на потертом дырявом ковре, Йен и Айвен ели один пирожок на двоих.

– Завтра пойдем к хульдре забор красить, она два пирога обещала. Потом пустые бочки грузить к купцу с Солодковой улицы – он по пять монет на каждого даст, – причмокивая, довольно сообщил Йен.

– Проще украсть, – поморщился Айвен, трогая подвеску.

– Не проще, – не согласился тролль. – На нас и так все косо смотрят. Если ты собираешься всю жизнь по подворотням бегать, то я нет. И тебе не дам. Мы же братья.

– Братья? – От удивления Айвен перестал смаковать пирожок. – Тебе память отшибло, носатый? Я безымянный пацан с улицы Босяков, у меня отродясь никаких родных не было!

– А теперь есть. – Йен протянул ему руку.

Айвен светло улыбнулся и пожал ее.

– Братья!

Вид на чердак поплыл. Я с усилием, на ощупь, оторвала руку от покрытого холодным потом лба Йена. Заморгала, перед глазами прояснилось. Я снова была в Туманном замке. Обморок Йена, судя по ровному дыханию, перешел в сон.

Не зная, чем помочь, я стащила с кровати одеяло и укутала его. Сердито покосилась на полумаску в воздухе: исчезала она издевательски медленно. Шлепая по комнате, вспомнила об амулете-заглушке. Отыскала его в среднем ящике, активировала.

Теперь, даже если буду чеканить шаг как отряд великанов на параде, никто не услышит!

Чтобы немного успокоиться, я отправилась изучать, куда ведет вторая дверь. Там оказалась ванная и уборная, разделенные перегородкой.

Ванна! Как много в этом слове.

Магия цветка поддерживала меня в чистоте и избавляла от некоторых физиологических потребностей, но я все равно скучала по пене и ароматным солям. У Йена их заменяло сосновое мыло. Но я не стала привередничать. Сидя в теплой воде, я размышляла о том, что увидела. Мучить себя вопросом, как это вышло, было бесполезно. А вот что это было, я точно могла сказать: воспоминания Йена.

Из них я узнала много нового!

Бальд ни разу не упоминал о том, что его сыновья приемные. Тем более не говорил, что Айвен человек, вор в прошлом. Зато это объясняло, почему путники не удивлялись мне и моему плащу. Списали на причуды старого тролля…

Но больше меня волновало, что случилось с Йеном? Кто мог напасть на ребенка? Где его родители? Ведь тролли не бросают детей. Вывод напрашивался сам, очень печальный вывод: они погибли.

Как и мои.

Стиснув зубы, я начала с остервенением тереть себя мылом.

Из ванной вползла чистая и грустная. Первым делом побежала проверять, как там Йен.

Он все еще спал, маска исчезла до середины, на его кисти появилась половина метки.

– Мне так жаль. Почему ты не рассказывал?

Глупый вопрос, если подумать. Мы с ним знакомы неделю и пару дней. Но я так чувствовала. Теперь я понимала, почему он так смотрел на восход солнца… В то утро он потерял все и едва не потерял жизнь.

Стиснув цветок, я легко коснулась узора на коже Йена. Он не ответил, зато ответили его воспоминания.

Раздался звон монет, катящихся по хрусталю.

– Ты зачем его побил? – Полная женщина с крупным носом, из троллей мостов, сердито смотрела на Йена, а Айвен едва слышно прошептал:

– Мало ему дали!

Изображение сменилось, потом закружилось каруселью. Лица троллей мостов сменяли друг друга. Все они были недовольны новыми приемными сыновьями, которых не заставит разделиться ничто, даже упавший с неба дракон. Мальчики росли, учились, дрались, влипали в истории. Их отдавали то в одну семью, то в другую. Они неизменно были вместе.

Последним появилось угловатое длиннобородое лицо Бальда. Очевидно, тролли мостов совсем отчаялись, раз отдали мальчишек под опеку одиночки без жены.

– Подрались? – спросил он, глядя на Йена и Айвена, им тут было лет по четырнадцать.

Парни дружно кивнули.

– Плохо. Помятые, как два помидора под прессом, – нахмурился тролль. – Тянет кулаками махать – учитесь не получать в морду! Для этого не только скорость и сила нужна, мозги! Вот их и загружайте, чтоб работали, а не пылью зарастали! Всему, чему можно, учитесь. Глядишь, и сможете когда-нибудь без единой царапины из драки выйти. Иди на мост! – кивнул он Йену. – И этого родственника свёклы захвати!