Полная версия
Слуга тигра
Он подавил тяжелый вздох.
Дальше знакомство шло быстрее. Сун Цзиюй привычно запоминал имена и лица, мысленно делал пометки: этот вял, а этот беспокоен, вон тот, собранный, с прямым взглядом – познакомиться поближе, приставить к делу…
Мало-помалу очередь дошла до старика и оборванца.
– Судебный лекарь Сюэ Жугуй, – с достоинством представился старик. – А это мой помощник Хэ Лань.
– Почему он одет не по уставу? – Сун Цзиюй посмотрел на юнца и неожиданно наткнулся на прямой взгляд больших темных глаз, подведенных сурьмой. Не только неаккуратен, но еще и наглец?
– Позвольте ответить, – голос у юноши был низкий, мягкий. – Этот недостойный Хэ собирал для учителя травы в лесу, увидел вас и господина Ху на перекрестке и последовал за вами. Я едва успел предупредить секретаря Паня, что вы не поедете на званый обед. И не успел переодеться. Прошу прощения.
При упоминании господина Ху Сун Цзиюй поморщился.
– Хорошо. Но больше в управе без форменной одежды не показываться.
Хоть немного порядка он сюда привнесет.
Юноша поклонился еще ниже, опустив наконец глаза.
– Слушаюсь!
Комки на ресницах… Велеть ему смыть это с лица? Или это будет уже мелочность?
«Но важнее другое – я ведь его не заметил там, в лесу, – подумал Сун Цзиюй. – А он – не только увидел, но еще и успел донести в управу».
Юнец снова стрельнул глазами, по губам скользнула легкая улыбка. Наглец, но может быть полезным.
– Все дела, которые у нас сейчас есть, должны через одну палочку благовоний[1] быть у меня на столе. Старший секретарь Пань, приставы Яо и Цао, жду вас в кабинете. Остальным разойтись.
К чести местных служак и писарей, слушались они беспрекословно. Видно, Пань, не терпевший расхлябанности во внешности, не терпел ее и в своей вотчине. Капитан стражи тоже выглядел человеком серьезным. Бывший военный?
Возможно, с этими людьми и получится принести порядок в этот город.
* * *Провожая лучи заката, он по старой студенческой привычке поднялся на крышу управы, но в этот раз вместо горлянки с вином у него были пилюли для сна – Сун Цзиюй знал, что без них проворочается всю ночь.
Сверху Чжунчэн выглядел лучше: сумерки придали ему таинственность, заколыхался шелковым пологом туман. Фонарики зажглись на реке: одинокие желтые – прогулочные лодки, россыпь алых и розовых – плавучие бордели и рестораны. Неподалеку от порта, через узкий канальчик, – веселая улица, почти у самой воды – нечто плохо различимое между деревьями, сияющее огнями, – пристанище цветов и ив?
Как бы ни был беден Чжунчэн, любовь всегда в цене, не жаль потратиться на фонари.
Сун Цзиюй проследил улицу взглядом… И наткнулся на черную яму посреди освещенных усадебных парков.
Он не сразу понял, что это не яма, а сгоревший дворец прошлой династии. Судя по бумагам, виновные бродяги, решившие погреться и спьяну поджегшие тронный зал, выбраться из пожара не успели. Сун Цзиюй поежился от вечернего холодка, липнущего к коже.
Нищие подожгли дворец… Что за дикость? Расскажи ему кто в столице о таком неуважении, он бы не поверил…
Но столица далеко.
Он спрыгнул с крыши и отправился на жилую половину, надеясь, что усталость и пилюли возьмут свое. Только вот Чжунчэн убивал любые надежды – луна вошла в зенит, а Сун Цзиюй все ворочался на невероятно скрипучей кровати.
Его раздражало все: рассохшийся подголовник, въевшийся, казалось, в стены маслянистый горький запах лекарств. Предыдущий магистрат долго болел…
В голове мысли теснились, как просители в приемной: разобрать дела, прочесать лес, разложить вещи… На Жу Юя можно положиться в том, что касается одежды и мебели, но вот книги, личные мелочи – придется самому… Интересно, тетушка Жу взяла свои настойки? Сейчас бы сливового вина, из тех мелких слив, что растут на дереве у южной стены, самых сладких… Впрочем, отец же давно велел спилить то дерево… Так из чего же то прекрасное вино…
Аромат всплыл в памяти, как туман над водой. Как там в стихах Отшельника: «…мое томленье не унять… каким-то там вином…» Но каким вином? Что там было за слово? Читая, он всегда представлял то вино, которое ему дал попробовать…
– …учитель. Завтра ему собираться в дорогу. Не может же он уехать без меча.
Он улыбнулся, и стражник перед ним замялся, отвел алебарду.
– Не принято вносить оружие…
– Сам наследный принц тебя просит по-хорошему! – вмешался второй караульный. – Хочешь, чтобы он начал по-плохому? Проходите, проходите!
Они не знали, что учителя уже нет во дворце. Никто не знал. Но скоро это будет уже не важно.
В голове стоял туман. Зачем все это? Учитель сказал что-то на прощание, и слова его казались такими разумными… Но в чем был их смысл? «Пока не иссякнет источник». Звучит, как строчка из очередного стиха.
«Сколько стихов написал учитель, – горько усмехнулся он про себя, шагая по сумрачным коридорам. – Сколько чувственных строк. Неужели все это ложь?»
От этой мысли кровь бросилась в лицо, сжались сами собой кулаки.
Жадный мальчишка, когда-то думал, что тебе хватит одного взгляда, а теперь места себе не находишь? Не обманывайся, будто ты дорог ему сильнее, чем…
Пламя в лампах затрепетало, один за другим начали гаснуть огоньки. Служанки, бодрствовавшие у императорских покоев, засуетились, разжигая их снова, – лишь одна преградила ему путь.
– Господин? Его величество изволит…
Клинок описал блестящую дугу, упруго гуднул, рассекая воздух, и девушка молча повалилась на пол.
Вторая служанка обернулась, но взвизгнуть не успела – острие вонзилось ей в грудь, и вместо крика раздался влажный хрип.
Он открыл дверь. Прошел в знакомые покои, и сразу его окружили золотые драконы, тускло мерцающие по стенам в свете ночника. Ширмы с цветущими яблонями и взбирающимися на горные террасы цилинями, а за пологом темнеет покатый, словно курган, бок императора…
Отец был хорош в боевых искусствах. Почувствовал убийственную ауру раньше, чем клинок пал на его шею, и успел подставить руку. Острие прошило ладонь насквозь, немного не достав до кадыка. Быстрее, быстрее вытащить…
– Щенок… Я знал, что это однажды случится!
Мощный удар отшвырнул его в стену.
– Он тебя подговорил?!
От удара все плыло перед глазами. Подговорил? Нет, нет… Учитель сказал: «Пока не иссякнет источник». И это звучало так разумно…
Отец сделал ошибку: замешкался, осматривая рану. Этих мгновений хватило, чтоб вытащить нож из рукава и метнуть ему в горло. Брызнула горячая кровь…
А дальше все было как в тумане. Странная легкость движений, будто во сне. Учитель всегда ругал за неуклюжесть, видел бы он, как ловко его ученик танцует среди отцовских наложниц, и они падают на пол, будто сорванные цветы…
Дети, евнухи… Какие же они все надоедливые и громкие, сколько же людей в этом дворце?
– Сяо Хуа…
Он обернулся и сперва даже не узнал тетушку: никогда прежде не видел ее с распущенными волосами и без косметики.
– Сяо Хуа… Что же ты делаешь?! Зачем?! Прошу тебя, мой милый…
– Тетушка, я и не знал, что вы во дворце.
О чем она его просит? Разве он что-то сделал не так… Ах да, мужчинам ведь нельзя заходить на женскую половину, тем более в гарем. Но сейчас это не важно, потому что учитель велел. Как ей это объяснить?
Но прежде чем он собрался с мыслями, рука сама поднялась, и на тетушкином горле пролегла темная, набухающая кровью полоса.
– Сяо… Хуа…
– Тетушка?
Но как же это?
Он хотел пережать рану, позвать на помощь – и не смог, ноги сами несли дальше.
Гвардейцы, грохоча доспехами, бежали ему навстречу, но он был быстрее.
– Пожалуйста! – он ударил ближайшего гвардейца об стену так, что хрустнули кости. – Пожалуйста! Помогите мне!
Но они все были слишком слабы, чтобы помочь. Они позволили ему дойти до покоев матушки.
Он приник к двери, бессильно царапая позолоченное дерево. Мгновение передышки…
– Сяо Хуа… Мне велели запереться и не выходить. – Матушкин голос был спокойным и ясным. – С тобой что-то случилось? Кто-то обидел тебя?
Он всхлипнул от отчаяния, потому что знал, какая эта дверь ненадежная, на тренировках он разбивал деревяшки и потолще…
– Матушка… Помогите мне… Я не могу…
Он ударил ногой с разворота, и дерево затрещало, посыпалась с косяков штукатурка.
– Я не могу остановиться. Я боюсь сделать вам больно! Пожалуйста…
Еще удар. Вылетели, погнувшись, петли. И в полной тишине он услышал, как, звякнув, падает на пол склянка, как бусинки пилюль скачут по доскам.
– Матушка!
Она улыбнулась ему и осела в кресло.
– Я не могу остановить тебя… Не могу… Но этот грех ты не совершишь. Сяо Хуа, ты не убьешь свою мать… Все хорошо.
Все хорошо…
Меч выпал из его руки, и наступила тьма, гудящая, давящая тьма отчаяния…
* * *– Нет! – вскрикнул Сун Цзиюй и проснулся, вскочил с постели, не понимая, где он, где одежда и меч. Сердце бешено колотилось, воздуха не хватало. Что-то шевелилось перед ним во тьме, нависло угрожающей тенью… Но, приглядевшись, он понял, что это дверца шкафа качается на сквозняке. Странно, он ведь закрывал…
Сун Цзиюй дрожащими пальцами зажег свечу, схватился за кувшин на столе. Кувшин был пуст.
– Проклятье… Жу Юй…
Но сердиться на слугу не получалось – непривычная боль в груди и слабость в коленях мешали.
Он прихватил кувшин и вышел во двор. Луна заливала все бледным, мертвенным светом, лишь за круглой аркой играл какой-то теплый отсвет, словно там светился фонарь. Белый рукав колыхнулся в полутьме, послышался тихий смешок.
Сун Цзиюй в три шага добежал до арки, ожидая увидеть убийцу, призрака… Но успел заметить лишь, как исчезает за поворотом какой-то стражник в шлеме.
Фонарь, впрочем, принадлежал не ему.
Юноша в небрежно накинутом черном халате поверх белого исподнего поклонился Сун Цзиюю, распущенные волосы скользнули по плечам.
– Магистрат Сун.
Сун Цзиюй сообразил вдруг, что и сам едва одет. Холодный ветер обдал его ледяным дыханием.
– Помощник лекаря. Хэ… Лань?
– Вы запомнили меня. Недостойный слуга польщен.
– Что ты здесь делаешь?
Хэ Лань вдел руки в рукава халата, собрал волосы, закрутив их в жгут и заколов простой деревянной шпилькой. Почему он вообще их распустил…
Мысли метались, будто потревоженные птицы.
– Я пошел отдать караульному ужин… А потом мы услышали какой-то крик и поспешили сюда.
«Врет», – подумал Сун Цзиюй.
Если бы караульный прибежал по тревоге, стал бы так поспешно смываться, даже не поздоровавшись с начальством? Впрочем… Крик они и правда могли слышать. Тот кошмар…
– Я ничего не слышал. Набери мне воды.
Хэ Лань поднял фонарь повыше, пристально вглядываясь в его лицо. В темноте большие карие глаза казались черными, бездонными.
– Вам нужна не вода. Пойдемте.
При свете дня Сун Цзиюй отчитал бы его за наглость. Но сейчас ему не хотелось оставаться одному.
* * *В лекарской уютно светились лампы, придавая медовый блеск старому дереву бесконечных ящичков с травами, отражаясь в склянках лекарств. Хэ Лань убрал со столика тяжелый на вид чехол, звякнувший металлом – видно, с инструментами хирурга, – и принялся колдовать над закопченной чугунной жаровней, скалящейся львиными мордами. Забулькала, кипя, вода…
Сун Цзиюй взял с полки какую-то книгу, сел в кресло, поерзав на продавленной под чужой зад подушке.
– Мне не нужно снотворное.
Хэ Лань улыбнулся, бросив на него быстрый взгляд.
– Это и не снотворное.
– Вот как?
Сун Цзиюй скользнул взглядом по иероглифам в книге, но не уловил ни капли смысла. Что за дикий сон. Не могли ему подмешать что-то в ужин? Да нет, Жу Юй лично сходил за едой в ближайший трактир… Может быть, с пилюлями от бессонницы что-то не так?
– Это для успокоения и ясности ума. Для свободного течения ци. – Повеяло ромашкой. От одного запаха стало чуть легче: он напоминал о солнце, о жизни. – Здесь, в Чжунчэне… поначалу трудно. Это недоброе место.
– Что значит недоброе? – самообладание понемногу возвращалось, и Сун Цзиюй окинул Хэ Ланя внимательным взглядом. Что все-таки они там делали во дворе?
– Все эти болота и заброшенные гробницы… Здесь призраков видят. Сто лет назад наследный принц Чжунхуа устроил резню во дворце, убил императора Чжун-ди, а потом утопился в болоте. Никого из правящего клана не осталось. И началась ужасная смута… Ну вы ученый человек, вы знаете, почему столицу перенесли, – Хэ Лань попробовал маленькой ложечкой свое варево и досыпал какой-то резко пахнущей травы. – Столицу перенесли, а грехи и страдания остались. Сперва у меня тоже были кошмары.
– Так ты не местный? – Сун Цзиюй принюхался по привычке и подумал: глупо. Кто тебя здесь будет травить? Ты больше не старший цензор…
– Лучше расскажу сейчас, вы все равно узнаете от учителя, – Хэ Лань не смотрел на него. – Я… с малых лет бродяжничал в Дунлине. Попрошайничал, воровал. Но там стало опасно, много стражи. Я попытался продолжить здесь, но в порту меня избили так, что я едва не умер. Учитель меня спас. Решил, что я должен жить как честный человек. Прошлый магистрат согласился, он очень уважал учителя. И вот я уже полгода здесь помогаю. Но если вы против… Я немедленно уйду.
Ага, подумал Сун Цзиюй.
– Ты ведь соврал мне, не так ли? Что ты на самом деле делал во дворе в такой час? Если я узнаю, что ты перепродаешь что-то из управы… – он нахмурился.
Глаза Хэ Ланя сверкнули гневом.
– Разве стал бы я тогда вам говорить… – он выдохнул, опустился на пол, кланяясь. – Простите, господин магистрат, я дерзок, никто меня не воспитывал. Этот несчастный – сирота. Я понимаю ваши подозрения. Если вы не верите мне, спросите у учителя и секретарей, пропало ли что-нибудь. Я правда отнес караульным перекусить. Мой приятель как раз передал пост, и мы немного прошлись вместе. Потом услышали из вашего двора крик. Я подумал, что вам просто мог присниться кошмар.
Сун Цзиюй устыдился. Он отложил книгу и поднялся, потянул парнишку за локоть.
– Поднимись. Я тебе верю, – слегка покривив душой, сказал он. Разве можно верить хоть кому-то в этом мире? Он больше не юный глупец, нет.
Хэ Лань поднялся, но высвобождать руку не спешил. В глаза не смотрел тоже, молчал, словно сдался на милость вышестоящего. Влажная от пара, вьющаяся прядь волос упала на розовеющую щеку.
Сун Цзиюй отвернулся. Отошел к окну, поглядел на темный двор. Фонари едва-едва теплятся, на масло они тут, что ли, скупятся…
Он потер лоб. Долгий муторный день, тяжелая ночь, а теперь еще и это…
– Выпейте, господин, – раздалось у него за спиной. – Только осторожнее, горячо.
Хэ Лань передал ему гайвань с отваром, уважительно, на уровне бровей. Из-под крышечки пахло летом.
– Если дело в усталости, то будете спать лучше. Но если это призраки хотят вам что-то сказать, то лучше сходить в храм. Здесь много обиженных духов, после того что случилось. Они, как и обиженные люди, тоже хотят, наверное, подать прошения магистрату.
Сун Цзиюй фыркнул.
– Если мне еще и для духов дела вести придется, то я и сам скоро духом стану, – покачав головой, он пригубил отвар. Нежный медовый вкус…
Он вдруг почувствовал, как сильно устал. И как хочет завалиться на скрипучий подголовник, пусть уж его, и уснуть без кошмаров.
Залпом допив, он вернул Хэ Ланю гайвань.
– Спасибо, – искренне сказал он. – Отправляйся отдыхать.
Тот улыбнулся в ответ, глаза превратились в лучистые щелочки.
– Не превращайтесь в духа. Вы нужны здесь. Давайте я провожу вас, поднесу фонарь…
– Не стоит, – Сун Цзиюй покачал головой. Похлопав юношу по плечу, он вернулся к себе, улегся и еще немного поворочался, пытаясь вспомнить – что-то Хэ Лань ему сказал такое… Что-то важное… Но так и не вспомнил, уснул – как и хотел, без сновидений.
Глава 2
Конечно же, с утра в управу Ху Мэнцзы не явился. Сун Цзиюй нисколько не был удивлен. Будет чудом, если этот пьяница проспится хотя бы к полудню…
Он еще раз просмотрел разложенные на столе дела. Мелкие глупости вроде дележки поля, пропажи коровы и драки слуги одного господина со слугой другого господина – в стопке слева, по всем уже вызваны ответчики. Справа – дело посложнее: кто-то обобрал и утопил слугу семьи Ма, его труп в одном исподнем прибило к берегу с полмесяца назад, на шее обнаружился след от удавки. Странно, что просительницей значится жена покойного, а не хозяин, как это обычно бывает…
Кто, интересно, настолько отчаялся, чтобы отбирать одежду у слуги? Возможно, просто пьяная драка: один босяк убил другого, а раз уж так вышло, решил и одежду забрать, не пропадать же. Сун Цзиюй еще раз просмотрел свиток и, поморщившись, отложил в сторону. Отец говорил: есть такие дела, от которых сразу идет запах плесени, ведь они так и останутся навсегда лежать в архиве.
Посередине же стола лежал лист, на котором он сам вывел список фамилий. Самые богатые и влиятельные люди в городе, «отцы» Чжунчэна. Семья Цюй, семья Ма, семья Тан, еще несколько имен тех, кто стоял вчера у ворот. «Какие секреты вы скрываете? – Сун Цзиюй безрадостно усмехнулся уголком рта. – Теперь тебе кажется, что у каждого есть свой темный секрет…»
Он убрал лист в шкатулку для документов. Подарок Лун-гэ, искусная работа, хитроумный тайный замок… Избавиться бы, да не поднимается рука. Как не поднялась отдать Бархата, чистокровного коня из конюшен императорского поставщика…
Сун Цзиюй прикрыл глаза. «Когда придет пора предстать перед Янь-ваном, я расплачусь за свое предательство, Лун-гэ. А до той поры буду вечно платить болью сомнений».
Он вздохнул. Потер шею – затекла. Бессонная ночь на кривом, рассохшемся подголовнике – и вот, пожалуйста.
Душераздирающе заскрипела дверь кабинета, заскребла по полу, по процарапанной за много лет колее. Хэ Ланю пришлось толкать ее плечом, и первое, что увидел Сун Цзиюй, когда тот вошел, – узкую спину в черной униформе и завязки чиновничьей шапочки. Сегодня оделся как следует, значит.
Хэ Лань неловко протиснулся в кабинет и наконец обернулся, поклонился. В руках он держал поднос с чашкой, чайничком и блюдцем желтого печенья.
– Доброе утро, господин магистрат, – он поставил поднос на стол, даже не спрашивая позволения. – Вы сразу занялись делами, ни дня не отдохнули. Учитель посылает вам укрепляющий отвар.
Сурьму с глаз он так и не стер, да еще и припудрил пухлую нижнюю губу. Из-за черной одежды и краски на лице кожа его казалась нездорово белой, глаза – как темные омуты. Должно быть, вчера тоже не выспался.
«Ну и отвратительное же у меня настроение, – подумал Сун Цзиюй. – А ведь это мои подчиненные, все равно что младшие братья. Ленивые, наглые и бесталанные младшие братья. Нужно сдерживаться».
– Спасибо.
Он потянулся к чайничку и поморщился – снова прострелило шею.
– Вам не по нраву постель в новых покоях, – улыбнулся Хэ Лань и сам налил ему отвар.
– Я изумлен, что их не обставили золотом и яшмой. Всего-то чем пытались задобрить – ужином в трактире! А стоило подголовник поменять, – Сун Цзиюй мрачно усмехнулся.
– Не нести же подарки прямо к воротам. Но лао Ма еще вас одарит, не беспокойтесь, – кажется, этот юнец не понял шутки или издевается над ним. – Мне сказать ему про подголовник?
– Я не всерьез, – поморщился Сун Цзиюй. – Мои слуги со всем разберутся.
Прав был Жу Юй – все бурчал, что могли бы и получше встретить, подобрать дом, а не эти ужасные покои прямо в управе, кто же так живет…
«Я», – сказал Сун Цзиюй, и разговор был окончен. Но сейчас он даже немного жалел об этом. А его усадьба в столице, должно быть, уже сдана кому-то…
– Простите, что этот глупый Хэ сразу не понял шутки, – Хэ Лань придвинул к нему печенье. – Могу я загладить свою вину? Я умею делать массаж, учитель говорит, что у меня хорошо получается.
Сун Цзиюй хотел было отказаться, а потом подумал: а ведь неплохой случай проверить, что это за парнишка такой, чему он научился у лекаря за эти полгода.
– Показывай свои умения.
Хэ Лань немедленно обошел стол, неслышно оказавшись за спиной у Сун Цзиюя. Легонько коснулся плеча, и пуговица у шеи расстегнулась будто сама собой.
Умело. Только зачем расстегивал? Разве для массажа это так нужно?
Холодные пальцы пробрались под ворот нижнего халата, стиснули твердую мышцу между плечом и шеей так, что Сун Цзиюй чуть не взвыл от боли.
– Вот здесь, – довольно промурлыкал Хэ Лань. – Словно камень под кожей. Как жаль, что некому проследить за вашим самочувствием! Когда приедет ваша драгоценная жена?
– Я не женат, – сдавленным от боли голосом ответил Сун Цзиюй. Вот и еще одно. Сколько шептались при дворе, что он все никак не женится. Осиротел слишком рано, и теперь некому позаботиться о достойном браке… Сун Цзиюй только отмахивался. До того ли ему было? Все свое время он проводил на службе, разбирая бесконечные отчеты разных министерств да выслушивая путаные показания проштрафившихся чиновников. После этого ему ничего уже не хотелось – только почитать в тишине или побыть в компании единственного человека, который его понимает. Поэтому он прятался от суетного мира в усадьбе Лун-гэ, зная к тому же, что к воротам самого хоу Чжу просители с подарками и гости, желающие втереться в доверие к многообещающему молодому чиновнику, сунуться не осмелятся.
Хэ Лань мягко, но властно положил вторую руку ему на затылок, заставляя наклонить голову, и принялся массировать основание черепа. Боль понемногу уходила, кровь застучала в висках, прилила к щекам…
– Как неудобно, должно быть… – вполголоса проговорил Хэ Лань, склонившись к его уху.
– Справляюсь, – ответил Сун Цзиюй, напомнив себе дышать. По всему телу покатились горячие мурашки, быстрее побежала по жилам застоявшаяся кровь. И вправду умелый мальчишка…
– Если захотите это исправить, в округе много достойных девиц на выданье…
Дверь легко распахнулась, лишь крякнула жалобно, и в кабинет широким шагом вошел Ху Мэнцзы собственной персоной.
– Магистрат Сун! Как приятно видеть вас сно… о, я вам помешал?
Следом вбежал недоумевающий пристав.
– Господин Ху… Подождите… Без доклада…
Сун Цзиюй, недовольно поморщившись, поправил одежду.
– Спасибо, помощник лекаря Хэ, – сказал он. Перевел взгляд на пристава: – Пришлите сюда писаря. Господин Ху, присаживайтесь.
Хэ Лань немедленно удалился, склонив голову. Ху Мэнцзы проводил его взглядом и с усмешкой поклонился Сун Цзиюю. Сегодня он выглядел менее возмутительно: волосы сверху собраны в подобающий пучок и заколоты агатовым гуанем, снизу тщательно расчесаны и лежат между лопаток. Одежды цвета топленого молока, с узкими рукавами и скромной белой вышивкой, никаких пятен. На украшенном раковинами поясе знакомая подвеска-тигр, сапоги начищены… Но во взгляде те же шальные искры, на губах – усмешка.
– Благодарю за гостеприимство! – Он как ни в чем не бывало устроился на кушетке у столика, где бывший магистрат, видимо, имел привычку пить чай. Сам Сун Цзиюй такую мебель в рабочем кабинете считал излишеством. Например, потому, что на нее сразу усаживаются незваные гости.
Он не стал подниматься. Поощрительно кивнул:
– Итак, господин Ху, рассказывайте. При каких обстоятельствах на вас напали, откуда вы ехали, что везли с собой, есть ли у вас враги…
– Подайте чаю, – по-хозяйски велел Ху Мэнцзы заглянувшему было писарю, и тот немедленно исчез снова. Что за бардак! Кто их начальник, в конце концов?
Сун Цзиюй подавил раздражение, пообещав себе заняться манерами писаря позже.
– Вчера я ехал из соседнего уезда, от моего дорогого друга Бао Сюэ. Вряд ли вы его знаете, в столице он не показывается, ему ближе цзянху. С собой я не вез ничего, кроме вина, которое делают в его поместье, да копченого мяса. Из ценного у меня, пожалуй, была лишь эта подвеска да, может быть, кольцо. И ожерелье… не припомню, надевал ли я ожерелье… Ну да неважно, у меня есть еще. Что же до врагов… – он сверкнул улыбкой. – Как у такого обаятельного человека, как я, могут быть враги?
– Вы считаете себя обаятельным? – переспросил Сун Цзиюй. – Очень интересно. Как часто вы ездите в гости к господину Бао? Мог ли кто-то знать, когда и какой дорогой вы поедете обратно?
Ху Мэнцзы посмотрел на него снисходительно.
– Вы еще не видели и половины моего обаяния. Ну да ничего, как гласит пословица, можно подружиться с незнакомым тигром, а со знакомым человеком не сойтись… Что касается Бао Сюэ, мы близки с детства, и оба достаточно состоятельны, чтобы не устраивать друг другу таких розыгрышей. Зачем ему натравливать на меня оборванцев?
Вернулся писарь с подносом. Ему тоже пришлось входить спиной вперед. Сун Цзиюй закатил глаза, слушая душераздирающий скрип двери. Что за манеры тут у всех?
– Вели найти все дела о разбойниках за последние три года, – сказал он, когда писарь примостил поднос перед Ху Мэнцзы. Повеса тоже удостоился печенья, смотрите-ка.
