Сизополь

Глава 2. Следствие

Следствие за депутата взялось основательно, со рвением первокурсника, поступившего на юрфак последним в списке. Одно за другим возбуждались новые уголовные дела. Часть из них были объединены и в итоге получилось семь. С ними я дошел до самого судного дня.

«Семь уголовных дел, Савкин, честное слово, я от тебя в шоке! – писала жена, – Ты такой страшный человек оказывается, а зачем рубашки сам себе гладил? И кофемашину мыл? Нормальным прикидывался, да? С твоими пороками должен был семью посильнее абьюзить, не находишь? А то знать не знала с кем живу. Теперь выясняется, мужик-то рядом был… мощный. Квартиру продаю – три обыска, чекистский запашок уже не выветрить. Пришли доверенность, что на всё согласен»

Единственным средством общения оказались небольшие записки. Адвокат, с нашкодившим видом озираясь по сторонам, умудрялся передать их вместе с бумагами по делу. Полная тишина, написать что-то в ответ, подбодрить, поддержать или просто сказать ласковое слово возможности не выпадало. Я просил отзвониться жене, успокоить, что всё отлично и скоро выпустят. В тот момент верил, что так и сложится, по-другому просто не может быть. Не со мной.

Вся новая информация поступала в хату через кормушку – откидывающееся оконце. Её основное предназначение – пропускать еду для заключенных, но я невольно то и дело поглядывал в сторону двери, ожидая, что однажды принесут большое, настоящее письмо.

– Сегодня у нас паэлья с морепродуктами! – подлетая к кормушке и подхватывая тарелку с баландой, радостно взвизгивал Геннадий Владимирович, как мне шепнули – криминальный авторитет из Москвы, – Командор, лимончика принеси, пор фавор!

Я днями лежал на шконке. Занимался какими-то незначительными делами или вёл непринуждённые беседы с сокамерниками про объем бюста Марайи Керри, недоступность Буфо Альвариус в наших северных широтах и этимологию русского бранного слова куёлда. Хлебал баланду, воображая анонсированную Геннадием Владимировичем норвежскую уху и думал. Думал о том, что скажу, когда увижу её, а это случится рано поздно. Избавиться от мысли, что всех подставил было непросто, но если перед собой можно оправдаться, то что сказать ей совершенно неясно. Как ни изощряйся в формулировках, придётся вытерпеть упрёк карих глаз, прозрачных, как спитый чай и презрительных, как священная гора Кайлас.

– Савкин! Подойди с ручкой! – с грохотом открывалась кормушка и слышался голос бравого тюремщика, – Распишись вот здеся! – таким образом сидящие в СИЗО знакомятся со всеми документами по уголовным делам и с иными вопросами. Так приносят приказы об увольнении, бумаги о разводе. Тюремные будни…

Верин задержал большого по региональным меркам человека, первого в своей практике депутата, поэтому был преисполнен важности и продолжал носить серьёзное лицо в течении всего предварительного следствия. Самый высокий начальник, «гроза» коррупционеров Бастрыкин вовсю упражнялся в создании новых форм покарания преступников, заявляя, что виновные понесут «неизбежное общественно-политическое наказание»! А его рупор Маркин взывал по центральному телевидению к подозреваемым, вина которых еще не была доказана: «Покайтесь!»

Адвокат сделал попытку выяснить у Верина при каком раскладе меня могут выпустить на домашний арест или другую меру пресечения, не связанную с СИЗО. Следователь, согласно Уголовно-процессуальному кодексу, лицо самостоятельное, но Верин суетился, ему хотелось раскрыть громкое дело безупречно. Приходилось постоянно стучать в кабинет начальства и сверяться с видением ситуации наверху. Там он каждый раз убеждался, что предчувствия не обманули и содержание под стражей – единственно возможный вариант.

Жена старалась продать ипотечную квартиру, на покупке которой недавно настояла и только-только планировала обустроить в нечто совершенно дикое с дизайнерской точки зрения и обывательского вкуса. Измученная звонками коллекторов писала, что похоже «пролетела над семейным гнездом кукушки» и хочет срочно избавиться от недвижимости, но без доверенности от второго собственника, то есть меня не может этого сделать. Ситуация вырисовывалась тупиковая, я нервничал, не зная, как всё организовать. Казалось бы чего проще – вызови нотариуса и заверь намерения сторон. Не тут-то было. Роль нотариуса имел право выполнить начальник СИЗО, но только с разрешения Верина. Следователь не был против, но его руководитель занял однозначную позицию:

– Обвиняемый нам на встречу не идет, «признанку» не пишет, и мы не собираемся входить в его положение.

Верин слушался и неоднократно говорил жене, что на меня надо повлиять.

– Вы поймите – или он во всём признаётся или судьба вас ждёт печальная – вас, ваших детей, родственников.

– Товарищ следователь, вы в свободное время кино смотрите? Видели фильм «Подозрительные лица»?

– Нет.

– Там есть сцена, где семью главного героя ставят в крайне унизительное положение, а ему выдвигают ультиматум. Он выхватывает пистолет и самолично убивает жену и детей.

– Не порите чушь! Как он вас убьёт, он же под стражей? – парировал Верин, и она поняла, что эзоповым языком с российскими милиционерами лучше не изъясняться.

– Я просто хочу сказать, что продажа квартиры в интересах следствия. Там несколько миллионов останется после закрытия ипотеки, сможете их арестовать и удовлетворить потерпевших.

Верин недоверчиво смотрел на жену, глаза бегали, чувствовался какой-то злостный подвох, суть которого вот так сразу на лету он схватить не мог, тем более просчитать на пару ходов вперёд.

– Обсудим с вышестоящим, и адвокат вас уведомит.

Его начальник, движимый желанием конфискации хоть чего-нибудь, во время обыска у меня не нашли ни золотых унитазов, ни коллекции часов и украшений, ни прочих атрибутов сверхроскоши, которые можно показать по ТВ, разрешил заверить доверенность и избавиться от недвижимости. Я проштамповал бумагу у начальника СИЗО аккуратно сложил в конверт и выпустил через портал кормушки в другую жизнь.

Каким-то чудом в один из дней перед допросом в следственном комитете удалось повидаться с женой.

То ли Верин в свободное время посмотрел кино, подобрел и вошёл в положение, то ли решил, что запугал её достаточно и она сможет уговорить меня содействовать следствию, а может звёзды симметрично сошлись над бывшим детским садом, в нём располагался следственный комитет, в красивом правильном узоре. Вечером перед встречей я очень волновался и заготовил оправдательную речь с упором на роковые случайности и вдохновляющие примеры стойкости духа, какие мне и ей предстоит проявить в тяжёлую годину.

Нездешним привидением она влетела, хлопнув дверью и на ходу показывая мне средний палец. В красивой юбке, я такую раньше не видел, а может и видел, но не помню, с какими-то фигурными стрелками, делавшими её взгляд ещё более выразительным, и сразу обратилась к Верину:

– Как продвигается следствие? У меня есть надежда на максимально суровый приговор?

Говорила она серьёзно, без тени иронии, так, что Верин смутился, покраснел и забормотал, что во всём основательно разберётся и приговор будет справедливым. Мои щёки пылали, а в душе бушевал ураган давно забытых эмоций.

Наплевав на все приличия, мы полчаса стояли, обнявшись посреди следовательских апартаментов и шептали друг другу на ухо всякие глупости.

– Тебе из Законодательного собрания деньги принесли. Целых десять тысяч рублей, из кассы взаимопомощи пропащим депутатам.

– Да? Здорово! Взяла? – я знал дикий нрав жены и опасался, что она с видом герцогини Альбы презрительно отказалась.

– Чуть не закричала «да в жопу себе эти деньги засунь!», но мысль пришла засунуть их в другое место. Я бы даже сказала вложить, – она хитро заулыбалась и серьёзное кукольное личико озарил дерзкий внутренний свет, предвестник очередной гадости, на которую она способна в любую минуту. – В общем, не знаю, как ты отнесёшься, но я всё потратила на нефритовое яйцо.

– На что?

– Нефрит Саянского месторождения. Из валунов труднодоступных горных районов в верховьях реки Хохюрты. Яблочно-зелёного цвета.

– Чую, вещь ценная и нужная! – я захохотал, – А делать-то с ним что? Есть? – и поняв, что сморозил глупость тихонько добавил, – Или молиться?

– Тренажёр для мышц тазового дна родом из Поднебесной, с верёвочкой.

– С верёвочкой? – я потихоньку начал соображать куда благоверная вложила собранные деньги, вдохновившись тайными знаниями наложниц узкоглазых императоров.

– Ну да, выравнивает энергетику Инь.

– Пиздато конечно, слов нет! А у тебя не ровная была? Я не замечал как-то.

– Ты только вообрази, как жизнь несправедлива, очень уж там места ущелистые, малолюдные, столько старателей при добыче полегло, чтоб мои интимные мышцы были в тонусе.

– Правильно понимаю, что такие мощности простаивать не должны?

– В принципе, даа, – протянула она задумчиво, – Вокруг меня кружат новые друзья – ревнивый бандюган Глеб Медведьевич и очень ревнивый фэшник Дмитрий Владимирович, шарлатан-гастролёр. Вот думаю, не обрести ли целостность, соединив в себе противоположности?

Верин делал вид, что занят бумагами и старался на нас не глядеть, поэтому целовал её со страстью старшеклассника, впервые добравшегося до женских ланит, а ей удалось запустить руку в мои трусы. На обратном пути в камеру я представлял лица самых отзывчивых депутатов, узнай они в какую именно бездну сдали по 500 рублей.

Меня вывели из следственного комитета в наручниках, жена и Верин садились в машины, припаркованные рядом. Следователь втиснул отвисшее брюшко в пролетарски безвкусный и давно немытый Hover. Любимое создание грациозно впорхнуло в «Мерседес». Хрупкая и плавная на контрасте с суровыми, четкими линиями Гелендвагена, она смотрелась божественно как укротительница с пумой. На встрече рассказала, что во время обыска просила не арестовывать машину поскольку предстоит много перемещений по разным моим вопросам.

– Ничего, пешком походите! – с нескрываемым превосходством от свершившейся социальной справедливости рявкнул представитель ОБЭПа.

Вместо пререканий с властью жена поинтересовалась как господа предпочитают – с корицей или кардамоном и класть ли сахар. Ребята оживились, отвлеклись от телескопа, она выпросила на день рождения под предлогом наблюдения за подозрительным в своих пристрастиях владельцем соседнего коттеджа, но выглядывала больше каких-то мужиков в спиральной галактике «Сомбреро» и пошли пить кофе. Суровый сотрудник после второй чашки с кардамоном посветлел ликом, расправил хмурую складку меж бровей и дня через три привёз ключи с инструкцией, что машина хоть и арестована, ездить на ней можно без проблем, а если что – писать ему в ватсапп в любое время. Умеет же, зараза, кофий сварить и не переборщить со специями!

Вечером, лежа на шконке, я думал о нефритовом яйце, мечтал о тёплом, пахнущем чёрной Ангеликой теле жены и её непостижимой для меня душе, что даже в критической ситуации умудряется совершить инверсию смыслов и найти удивительное в ужасающей бессмысленности своего существования.

Глава 3. Гена Зеленый

Глупые люди! Несите мне

побольше денег, и вы увидите

как я буду этим доволен!

Даниил Хармс

Из хаты в хату оперативники переводят по им одним известным соображениям. Согласно правилам внутреннего распорядка меня не могли поместить в одну камеру со второходами, чтоб не втянули в тюремную романтику; убийцами, чтоб не научили жить в рамках иной морали; насильниками, что б не учинил самосуд над ними. Постановление частенько нарушалось, но в основном соседями первохода оказывались такие же, как и он сам просвещённые люди – мошенники и взяточники. Плюс воры, грабители, наркоторговцы и прочий обычный тюремный люд. Это радовало, блуждать в сновидениях с каким-нибудь Мосгазом на соседней шконке мне не улыбалось.

Открывалась кормушка и продольный кричал:

– Савкин! Переезжаешь в другую камеру! С вещами на выход!

О причинах спрашивать бесполезно – не скажет, да и не знает. Я собирал вещи, терзаемый разнообразными предчувствиями относительно новых соседей, крутил «рулет» – матрац с постельным бельем, и следовал за продольным по узкому коридору в другой корпус или на другой этаж. Иной раз просто в соседнюю хату. Уверенно входил, громко здоровался, стараясь не смотреть ни на кого конкретно, занимал свободную шконку и налаживал быт и общение с новыми товарищами.

Всякий перевод, а у меня он случался около сорока раз – ещё один шаг на пути к нервному истощению, стресс, иногда нежеланный, а в иные разы долгожданный. Сидишь себе в хате с цивилизованными людьми, примерно одного социального уровня, не слишком шумными, в меру жизнерадостными и менять ничего в жизни не хочется. И напротив, в припрыжку бежишь от нестабильных собеседников, чья дикая весёлость сменяется глубокой депрессией с суицидальными мыслями несколько раз на дню.

На третью неделю заточения меня завели в камеру 39 – шикарную пятиместную локацию с большим окном, правда без занавесок. После вечно галдящей, хищной четырнадцатиместки она казалась просторной, светлой и тихой как келья в Соловецком монастыре.

– Практически Москва-сити – улыбнулся, увидев, что я впечатлён, солидный светлоглазый мужчина средних лет. Я уже встречал эту ухмылку раньше, в шумной камере, но потом его перевели.

Он сказал, что пребывает здесь пятнадцатый месяц и его по части обращения и комфорта, в принципе, всё устраивает.

– Мотают только туда-сюда по хатам, зауютиться не дают.

– Вы сидите в СИЗО больше года? – я ужаснулся, возможно ли такое? Настолько далек каждый вновь заехавший от осознания своих перспектив.

Кроме Геннадия Владимировича, так звали видного дядьку в камере суетился невысокого роста худощавый, но какой-то рыхлый, паренёк, Сеня.

– Ну как по жизни? Нормально всё у вас?8 – заглядывая в глаза поинтересовался он.

В первоходском СИЗО личность с сомнительной биографией – большая редкость. Все впервые преступившие закон изначально принадлежат к мужицкой касте, а дальнейшие перипетии судьбы зависят от различных факторов, но Сеня осторожничал. Он, как и все знал, что пожать руку «неприкасаемому» грозит многими неприятностями в лагере, а рецидивисты, изредка, но попадались в соседи, поэтому держал ухо востро.

Я ответил, что у меня всё отлично и Семён с облегчением зашуршал пакетами, пересыпая в кружки заварку, достал печенье «Яшкино» и мятые карамельки. Геннадий Владимирович выложил сгущенку и вафли, но сам пить не стал, а наблюдал за нами со своей шконки. Традиции гостеприимства продолжали удивлять. Мне нечего было предложить к столу, но меня славно угощали. Мы долго болтали с угонщиком автомобилей, подливая кипяток и перебивая друг друга. Я рассказывал про тяжесть депутатского бремени и несовершенства чертогов власти. Сеня смеялся и открывал мне тайны ремесла вторичной маркировки vin-номеров авто.

Поначалу Геннадий Владимирович встретил новенького настороженно, поглядывал свысока и не стремился поддержать беседу.

– Москвич, вор в законе Гена Зелёный, – кивнул мне Сеня, когда дядька скрылся в туалете.

То, что он в большом авторитете я понял сразу по уважительному тону каким продольный вызывал его. Конвоир Федя кричал:

– Зеленцов, Вам передача, когда принести, сейчас или позже?

От такого почтения я, признаться, обалдел. То и дело посматривал в его сторону в надежде сделать выводы по внешнему виду и поведению.

Господин Зеленцов едва помещался на шконку. Умное лицо с прозрачными глазами и славянским носом не выглядели опасными, а глаза то и дело принимали насмешливое выражение. Мучила постоянная одышка, без малого 130 килограмм давали о себе знать. Однажды дверь камеры заклинило, она не смогла открыться полностью и потребовались некоторые усилия персонала, чтобы он смог протиснуться в проем. Первое время москвич меня игнорировал, я отвечал симметрично, втихаря посмеиваясь над ним.

Генерального директора фирмы «Gold and Platinum» Геннадия Зеленцова спецназ ФСБ задержал в центре Москвы. За его передвижениями и разговорами по телефону следили последнюю неделю. При выходе из кафе его, импозантного, одетого с иголочки 55-летнего мужчину повалили на асфальт, и под традиционную протокольную видеосъемку защёлкнули наручники.

Шел февраль, вьюжило, не привыкший к дискомфорту Геннадий Владимирович почти лишился чувств. Вечно расстегнутая рубашка сильно выпачкалась, на колене зияла дыра. Очки так и остались валяться в луже, никто и не думал поднять их. Затолкали в автозак и везли в неизвестном направлении.

– У сына обыск был? Срочно туда! – орал в трубку следователь с переднего сиденья, – А потом сразу к нему домой! В офисе обыск идет? Внимательнее ищите!

Сутки московского бизнесмена везли на Крайний Север. В наручниках. Без еды, воды, с редкими остановками по малой нужде в пути. Последовал официальный арест и суд по мере пресечения, постановивший, что только заключение под стражу и ничего больше не сможет спасти общество от его злодеяний.

Добравшись до «Белки» – СИЗО-4, что на Белой Горе под Архангельском и кое-как разместившись в камере, Геннадий Владимирович увидел в новостях Первое лицо за столом напротив генерального прокурора:

– Юрий Яковлевич, я вас очень прошу, повнимательнее разберитесь с тем, что делается на «Севмаше» и дайте должную оценку, – вежливо говорил тот.

– Конечно! Следственные и надзорные органы уже работают. Состоялись первые аресты.

***

К моменту моего приземления в хате 39 господин Зеленцов освоился в заключении, завёл товарищей и новые привычки – потягиваться перед окном, приветствуя солнце и плевать на пол, когда из-за двери доносится голос начальника.

В суд москвич совершал вояж как на работу – с понедельника по пятницу. То что он всеми уважаем я убедился и на следующий день по непривычной интонации, какой продольный, сменивший Федю вызывал его.

– Зеленцов! Собираемся на сутки! – сутки поименованы сутками из-за суточного пайка, выдаваемого подсудимым.

Обычный вроде бы крик получался каким-то другим, в нём звучали незнакомые нотки, почтительное придыхание. У парня даже мимика менялась. Сеня тоже в москвиче разглядел гениального мошенника и готов был слушаться во всём.

Каждое утро Зеленцов покидал камеру, а вечером возвращался помятый, с чёрными подглазниками, выжатый как лайм в смузи. Дыхание сбивалось, а руки висели вдоль тела безвольными плетьми. Войдя в родную хату, он с облегчением повторял:

– Как хорошо быть дома!

– В понедельник опять на работу? – спрашивали сотоварищи.

– Да, ребят, опять. А что делать? Сидеть, сука, всем сидеть! – любимая присказка, ее мы слышали многократно.

«Мошенничество в особо крупном размере, совершенное группой лиц по предварительному сговору с использованием служебного положения» – так звучала статья москвича.

– Правосудие в своих телодвижениях пытается быть безупречным, но почему оно столь косноязычно, – ворчал Геннадий Владимирович, читая обвинение. – «Совершил хищение путем обмана денежных средств». Они вообще хотят, чтоб я понял суть?

– Ну вы факир! – хохотал Сеня.

Мы и сами поняли суть не сразу, хотя московский авторитет долго и скрупулёзно рассказывал за какие манипуляции с этими самыми средствами залетел на огонёк в наш северный шалашик.

Центр атомного судостроения «Северное машиностроительное предприятие», расположенный в городе Северодвинске, что недалеко от Архангельска в рамках гособоронзаказа начал строить с 2000 года атомные подводные крейсеры четвертого поколения «Борей» и «Ясень». Финансирование поступало исправно, рабочие отвыкшие от роскоши получать зарплату вовремя, воспряли духом и были готовы пахать в две смены.

В соответствии с конструкторской документацией обе подлодки должны укомплектовываться кассетами марки ФК-П, предназначенными для очистки воздуха от вредных примесей. Единственный изготовитель данной продукции в стране – Электростальский химико-механический завод. Подмосковное предприятие снабжало «Севмаш» изделиями, от них, как прописано в официальных документах, зависит жизнь и здоровье экипажа и выживаемость крейсера как боевой единицы. ЭХМЗ много лет исправно поставлял кассеты и укомплектовывал ими целый ряд лодок, в том числе предыдущих поколений.

Основой для кассет служил катализатор АК-62 производства научного объединения «Неорганика», расположенного там же, в Электростали. А в качестве сырья использовался хлористый палладий, его поставки на «Неорганику» и осуществлял московский «Gold and Platinum» во главе с Геннадием Владимировичем.

Бывший гендиректор сидел напротив за железным столом, жевал бутерброд и пытался разъяснить нам суть дела.

В структуре кассет ФК-П стоимость палладия превышала 80%, чтобы исключить из цепочки ненужных посредников, «Gold and Platinum» предложил «Севмашу» работать напрямую. На вопрос «А как ты создашь кассеты? Ведь это лицензии, разрешения и прочее, ими обладают только ЭХМЗ и «Неорганика» и вообще дело военное – не хухры-мухры» Геннадий Владимирович безапелляционно отвечал, что вступит в переговоры с «Неорганикой», а она по договору уже с ним произведет катализатор. ЭХМЗ, также в рамках договорных отношений с его фирмой набьет этим катализатором кассеты.

– «Севмаш» благодаря моей гениальной схеме избавился от ненужных посредников и мог бы сэкономить глобальные деньги! – Геннадий Владимирович с грустью глядел в даль сквозь пыльное окно камеры, туда, где за кирпичными постройками возвышались холмы оптимизированного бюджета.

Договор на поставку 530 кассет и семнадцати металлических ящиков для них был подписан. Были у Геннадия Владимировича подельники на самом «Севмаше», помогавшие ему заключить это сомнительное соглашение? Суд посчитал, что были, но предъявил обвинения только одному – Владимиру Зубцову. Первый заместитель генерального директора, подписавший бумаги, на скамье подсудимых замечен не был.

Имея твердое намерение безукоризненно выполнить условия крупного и важного контракта, Геннадий Владимирович вступил в переговоры с «Неорганикой» и ЭХМЗ. Директора предприятий, опешив от такой прыти, сообразили, что их бесцеремонно отодвинули от прямых отношений с гигантом атомного судостроения. Кто на их месте не затаил бы нешуточную обиду? Это что за дела? Поставщик какого-то хлористого палладия подмёл всех с дороги и стал любимой женой генерального подрядчика!

ЭХМЗ и «Неорганика» долго пудрили Геннадию Владимировичу мозги, а когда надоело, выставили за свои услуги цену, намного превышающую всю стоимость контракта с «Севмашем». 112 миллионов предоплаты Геннадий Зеленцов уже получил, но без ЭХМЗ и «Неорганики» выполнить условия договора не мог. Был, конечно, вариант – вернуть деньги обратно и расторгнуть контракт от греха подальше. Но не таков был выпускник Физтеха 1982 года.

– Получить деньги на руки и вернуть? – он поднимал на нас недоумевающий взгляд, – Это, господа, противоестественно, богопротивно и противоречит законам квантовой механики! – мы с полным пониманием, кивали в ответ.

Геннадий Владимирович решил создать собственный катализатор! «И без «Неорганики» справимся», – думал он – «На 112 миллионов можно развернуть поле эксперимента».

Но суд пришёл к выводу, что у «Gold and Platinum» не имелось ни финансовой, ни технической, ни юридической возможности для создания катализаторов. Прокурор же позволил усомниться в наличии у господина Зеленцова желания передать их военно-морскому флоту России.

Государственные стандарты, а по ним производить катализатор могла только «Неорганика», Геннадий Владимирович считал устаревшими, а техническое задание на опытно-конструкторские разработки прошлогодним снегом, что был обязан растаять ещё до миллениума.

Коллеги убеждали, создание нового типа катализатора – долгий и сложный путь, придётся проводить длительные испытания на подводной лодке, находящейся на боевом дежурстве. Только после них можно ставить вопрос о постановке на производство.

– Ген, реалии не перепрыгнешь, – ворчал главный инженер.

Геннадий Владимирович мотал головой. Он загорелся идеей нового изобретения и футуристическим проектом с собой в главной роли.

– Оставьте вы свои упаднические настроения! Если я хочу, значит, гипотетическая возможность желаемого уже существует в пространстве и времени.

Генеральный директор «Gold and Platinum» убеждал нас, сокамерников, что им двигали исключительно патриотические цели и сугубо научный интерес. Состряпать материю из чистой идеи и отдать на общее, чтоб польза всем была и универсум обогатился новой крутой фишечкой.

Мы слушали, открыв рот. Подводные лодки, как и хлористый палладий вызывали в моей гуманитарной голове глобальные, тёмные образы – мрачные вагнеровские регистры контрабасов и зловещие вопли валторн. Становилось понятно, что история не банальная, а человек перед нами как минимум интересный.