Случайный лес

– Не волнуйся мой мальчик, вещи, в отличие от стереотипов, имеют обыкновение ломаться. В этом нет ничего страшного, я прекрасно понимаю, что материальные ценности – это всего лишь иллюзия контроля над эфемерным времени. Как бы то ни было, следует понимать, что без денег непредсказуемая длительность твоего существования становится прогнозируемо короткой величиной. Иными словами, сепаратор – вещь дорогая и с ним нужно обращаться бережно, – так, или почти так, мог бы сказать Эйдену мастер-надзиратель, будь он человеком склонным к праздному времяпрепровождению в размышлениях.

Однако надзиратель был человеком трудолюбивым, поэтому любые лишние мысли в системе его убеждений приравнивались к пьянству, личностному росту и прочим аналогичным грехам. Впрочем, в силу возраста, Эйден вряд ли бы понял идею бренности материализма в масштабах души, но ценности имущества для бренного тела. Подзатыльник, доставшийся мальчику, вполне доходчиво объяснил обеим сторонам конфликта, кто был не прав в данной ситуации.

– Ах ты исчадие вторника! – все-таки один подзатыльник не был достаточно убедителен.

Надзиратель замахнулся в третий раз, но удар не последовал. Сквозь звон в ушах от затрещин Эйден услышал визг Кассии и незнакомый женский голос:

– Ты совсем сдурел? Прекрати лупить принца! – женщина кричала громко и возмущенно. – Ах, пророк безымянный, ты что вытворяешь?

Эйден бросил осторожный взгляд в вбок. По тропинке, которая брезгливо огибала поле на почтительном расстоянии, бежала деревенская ведьма. Длинная пышная юбка, украшенная оранжевыми перьями, оборками и синими бусами, развевалась по ветру подобно военному знамени свирепого племени. Макияж и прическа женщины также наводили на мысли о первобытной жестокости: фиолетовая помада, синие брови вразлет и соломенно-желтые волосы зачесанные высоко вверх.

– Среда вожделенная, самому жить надоело, так остальных зачем за собой тащишь? – негодовала разъяренная ведьма, грозя надзирателю маленькой плетёной корзинкой, поднятой высоко над головой.

Тем временем Кассия воспользовалась неразберихой и втиснулась между Эйденом с мастером-надзирателем. Она раскинула руки в стороны, защищая мальчика грудью, и завопила во всю мощь легких:

– Это я виновата! Не бейте его! Это не он, это я сломала сепаратор!

Воцарился бардак. Гремели бусинки и подвески на наряде ведьмы, болванки под ее каблуками трещали, ветер пронзительно выл на фоне, нагнетая черные тучи и драматичное настроение.

– Хватит! – в конце концов, рявкнул мастер-надзиратель.

Чего именно было достаточно надзирателю, не понял никто. По крайней мере, Эйден не понял, а остальные лишь добавили суматохи в творившийся хаос. Кассия неразборчиво причитала и всхлипывала, а ведьма продолжала надвигаться неотвратимо, как кризис бытия в среднем возрасте. Даже Эйдену стало немного страшно.

Похоже, ведьмы были в родне с пауками, как иначе такое маленькое существо могло вселить ужас в огромного надзирателя? Мужчина был не просто большим, ему приходилось кланяться каждому дверному косяку в мастерской, чтобы зайти в комнату. Однако, перед угрозой плетеной корзинкой он съежился и отступил на пару шагов назад. Когда мужчина оказался в опасной близости к зоне поражения, он схватил Эйдена за плечо и выставил перед собой. Ведьма взревела, а корзинка в ее руке закрутилась пуще прежнего.

– А ну отпусти ребенка, – прокричала она, – трус проклятый!

Корзинка с треском и скрипом обрушилась на голову мастеру-надзирателю, точно храбрая маленькая птица, которая решила отведать человеческой плоти. Удары сыпались градом, раздавая синяки и ссадины, как непрошеные жизненные советы. В любой другой ситуации Эйден был бы рад помощи и защите, но в данной конкретной ситуации он оказался зажат между ведьмой и надзирателем, поэтому праведное возмездие регулярно настигало и его голову.

Примерно через минуту превосходство в расстановке сил стало неоспоримо, поэтому надзиратель принял решение отступать. К несчастью, Эйден был вынужден пятиться вместе с ним. Далеко уйти им не удалось, одна из болванок подставила голову под ногу мужчины, и все трое кубарем покатились по полю. Взметнулся столб пыли, земля и небо слились в единое серое пятно, которое кружило вокруг, пока мир не обрел новое равновесие прямо на животе у надзирателя, где верхом сидел Эйден.

Ведьма была не готова к внезапному падению врага. Она выглядела растерянной и ошеломленной, боевой дух ее корзинки вмиг растерял весь запал. Где-то под Эйденом зародилось рычание, а в следующую секунду он был отброшен в сторону. Надзиратель вскочил на ноги и проревел:

– Пошла отсюда! Ведьма болотная!

– Ведьма, говоришь? Я тебе покажу ведьму! – слова женщины бойко кидались на надзирателя, но сама она испуганно спряталась за измятой корзинкой. – Наведу порчу, у тебя не то, что язык, у тебя ум отсохнет! Будешь до конца жизни под себя ходить, да с воронами разговаривать!

– Проваливай отсюда, – надзиратель хоть и сохранил твердость в голосе, но шаг назад все-таки сделал. – Иди, куда шла, пока я не позвал магистра.

– Я-то уйду, – словно в подтверждение своих слов, ведьма начала пятиться назад, – да ты руки не распускай. А то, если ОНА узнает, – женщина воздела указательный палец к небу, грозя там кому-то неведомому, – а ОНА обязательно узнает, тебе вторник покажется детской забавой.

ОНА, по всей видимости, была кем-то очень известным и страшным, ведь одно упоминание о НЕЙ, превратило мастера-надзирателя в ученика, которого поймали с поличным за списыванием. Он вжал голову в плечи и украдкой глянул на Эйдена с виноватым и пристыженным видом.

– Держи свой поганый язык за зубами! – снова зарычал надзиратель. – Иначе лишишься и того, и другого! Проваливай и никогда больше здесь не появляйся!

Эйден настолько увлекся, происходящей схваткой, что совсем позабыл про Кассию. Он стоял с открытым ртом посреди поля, поэтому, чуть не выпрыгнул из ботинок, когда девочка неожиданно вцепилась в его предплечье:

– Ты в порядке? – шепнула Кассия, глаза у нее были огромные и красные, словно она проплакала все веселье.

– Тсс, – отмахнулся от нее Эйден.

Он не хотел пропустить ни словечка из того, о чем говорили ведьма с надзирателем. Особенно интересно ему было послушать про Нее, раз Она была настолько примечательной личностью, что могла обходиться без имени. Однако, оказалось, что именно в ту минуту, которую украла Кассия, ведьма и надзиратель пришли к развязке своей истории. Женщина, подобрав юбку, пробиралась сквозь поле к тропинке, а надзиратель злобно смотрел на детей.

– Чего уставились? – гаркнул мужчина, – шагайте, давайте.

– Куда? – осторожно спросила Кассия.

– В мастерскую! – раздраженно ответил надзиратель, словно других вариантов и быть не могло.

На самом деле, других вариантов было множество, но разбитый сепаратор поблескивал неподалеку, намекая, что нужно уносить ноги, как можно быстрее. Да и у надзирателя был такой вид, словно внутри его белого балахона была одна злость, а не человек вовсе. Самым разумным решением было помалкивать и делать, что сказано. С другой стороны, смиренно подумал Эйден, Вигго всегда говорил, что у детей отсутствует страх и способность предвидеть последствия собственных глупых поступков.

– Касси, – позвал Эйден подругу, – спроси у надзирателя, про кого говорила ведьма.

– Не буду я этого делать, – возмутилась девочка, – вон он какой злющий, у него даже уши покраснели!

– Он тебе ничего не сделает, ты дочка магистра, он не посмеет тебя обидеть.

– Нет, – твердо отрезала Кассия.

– Значит, придется спросить мне, – преувеличенно тяжело вздохнул Эйден. – Если меня убьют, пожалуйста, забери себе мои праздничные десерты. – Он еще раз вздохнул и позвал скорбным голосом, – мастер-надзиратель…

– Про кого говорила ведьма? – перебила мальчика Кассия.

Надзиратель резко обернулся и посмотрел на детей сквозь прищур:

– Ни про кого, – буркнул мужчина и зашагал быстрее, уходя от ответа в прямом и переносном смысле.

Кассия облегченно выдохнула и припустилась за ним. Эйден в очеретяной раз издал театрально-глубокий вздох:

– Тогда нам придется спросить об этом магистра.

Надзиратель резко остановился, от неожиданности дети почти врезались ему в спину. Повисла немая пауза, в которую Эйден успел испугаться, что надзиратель собирает ярость по закоулкам своей души, чтобы снова обрушить ее на голову мальчика.

– Послушайте меня внимательно, – наконец, сказал мужчина. – Никогда, слышите? Никогда не разговаривайте с ведьмами, – он по очереди заглянул в глаза каждому ребенку, чтобы убедиться, что в них отражается внимание, а не посторонние мысли о каких-то детских делишках. – Ведьмы не такие, как мастера, они вытягиваю волшебство из живых существ. А особенное они любят маленьких детей. Стоит вам один раз заговорить с ведьмой, и оглянуться не успеете, как окажетесь у нее дома, а потом она схватит, свяжет, вставит куриную косточку в ваш любопытный нос и высосет душу!

– И что с нами станет без души? – шепотом спросила Кассия.

– Останется одна шкурка, пустая и бесполезная, как дырявый носок! – припечатал надзиратель. – А теперь шагайте быстрее, пока ведьма не вернулась.

Эйден не верил надзирателю, но перспектива кости в носу казалась ему неприятной. Тем более, он не знал: речь идет о сырой или жареной курице, поэтому он решил сначала расспросить обо всем Вигго, и только потом рисковать душой.

Примерно через двадцать минут поднялся штормовой ветер. Он гнал звездную пыль сразу со всех сторон, закручивая в тугие клубки, которые взрывались яркими вспышками с хаотичной периодичностью. В такие моменты Эйдену представлялось, что кто-то большой и невидимый накрыл мир колбой от сепаратора и хорошенько его потряс.

Эйдену не нравились эта мысль, из-за нее становилось тоскливо, десять лет его жизни представлялись чем-то совсем маленьким и незначительным, точно песчинка, которая вот-вот сорвется с земли и затеряется в звездной буре. Небо разгоралось сильнее, а воздух становился сухим и горячим. Где-то высоко загремели раскаты грома, а им вдогонку загудела сирена.

Мастеров-ветров снова что-то напутал. Он обещал, что дождя не будет еще неделю, но вот они, маленькие алые вспышки, которые прорывали на небе дыры, сквозь которые скоро хлынет вода. Все-таки прав был Вигго, когда говорил, что люди будут жить вечно, если мастер-ветров начнет предсказывать смерти.

Сирена гудела громче и громче, требуя, чтобы все, кто имел уши и ум, бежали в укрытие. Это мастер-ветров пытался исправить свою ошибку. Наверное, он хотел оглушить людей, чтобы они забыли о том, что раскаты грома услышали раньше сирены.

Надзиратель прибавил шагу, он ничего не сказал, все и так знали, что нужно поторопиться. Дожди были редким, но необходимым злом, как, к примеру, уборка. Звездная пыль смешивалась с водой и проливалась на землю тяжелыми золотыми каплями. И весь мир сиял, как раскаленный уголек в печи.

Вигго

Когда Эйден и компания оказались за воротами, в безопасности под крышей мастерской, настроение в маленькой группе сразу поменялось. Если до этого всех объединяла общая тревога, под гнетом которой решили закрыть глаза на взаимную неприязнь, то сейчас причин для дружбы не осталось. Надзиратель лишь буркнул что-то про то, что все должны идти в свои комнаты, и тут же забыл про детей, отправившись по своим делам. Кассия уже шагала в сторону детской спальни, когда вдруг поняла, что Эйден за ней не следует.

– Иди, – махнул рукой Эйден, – я скоро приду.

Видно было, что Кассия хочет задать какой-то вопрос, но Эйден не дал ей такого шанса. Он развернулся и побежал в противоположном направлении. У него были важные дела, которые нужно было срочно решить, пока его интерес к ним не успел испариться. Он знал себя очень давно, примерно, столько, сколько сам себя помнил, поэтому не сильно себе доверял. Кому, как ни Эйдену было знать, что он был ленивой и ненадежной личностью.

Коридор убегал вперед, все время обгоняя Эйдена на один поворот. И это было абсолютно, просто преступно, нечестно. Ведь победа должна была принадлежать Эйдену по праву его рождения в тесном душевном родстве с тщеславием. Но каждый шаг оставлял позади кусочек пройденного пути, когда вперед продолжали тянуться бесконечные стены. При этом они имели наглость принять такой древний и потрепанный вид, словно ждали этого мгновения целую вечность. Впрочем, они и ждали. Или как-то так говорил Вигго.

Но Эйден знал, что это всего лишь слова. Эйден мог помчаться так быстро, что неряшливая каменная кладка просто не смогла бы успеть собраться ни в одну стену. И мир стал бы размытым серым пятном. Всего-то и нужно было помножить свою скорость на мощь юношеского максимализма.

Только сегодня Эйден решил изменить игру. И пусть стены обгоняли его на один поворот, на шаг впереди был все-таки он. На шаг, который нужно было сделать ровно на щель стыков половых плит. Что, кстати, было намного сложнее, чем могло показаться со стороны.

Со стороны все вообще выглядит проще, чем оно есть изнутри. Со стороны смотрят глаза, но проблемы и сложности – они в голове, в самом нутре человеческого ума. А Эйден видел мозг на картинке, и он точно знал, что это настоящий лабиринт из хитросплетений извилин. Поэтому в этом не было ничего удивительного: даже самая простая мысль могла запросто сойти сума, по ошибке свернув куда-нибудь не туда.

До библиотеки Эйден добрался быстро, по пути ему никто не встретился: все были заняты тем, что уносили вещи с улицы от дождя или предавались грустным воспоминаниям у окна. Ведь дождь отчасти для того и был создан. Все двери были закрыты, планы нарушены, а настроение намокало от тяжелых капель, что барабанили по крыше, и становилось тяжелым и неповоротливым. А с таким настроением лучше позволить людям жалеть самих себя в одиночестве, чем смотреть, как эта жалость обращается в ненависть к источнику их несчастья, которым чаще всего выступает работа или успех соседа. Именно в дождь планируются все революции и распродажи. По крайней мере, так, или почти так, думал магистр, а как мудрый и слегка трусливый начальник, разрешал подчиненным не ходить на работу в дождь.

Очередной поворот вытолкнул Эйдена из его мыслей в небольшую комнату, которой заканчивался коридор. Здесь было темно, стены вздувались и выгибались, как старый чулок, в который был спрятан на зиму лук. В помещении не было ничего, кроме черной деревянной двери и пса, который эту дверь охранял.

– Здравствуй, собака, – Эйден не произнес этих слов вслух, но этого и не требовалось. Он давно уяснил, что дипломатия могла говорить на множестве языков, среди которых вежливость была самым варварским диалектом, ограниченным бедностью слов и карманов. А вот жирный кусок колбасы напротив проявлял невероятную сноровку и изворотливость в искусстве переговоров, ловко проскальзывая мимо трудностей перевода.

И, кажется, пес был с ним в этом абсолютно согласен. Он съел колбасу, довольно хрюкнул и попытался облизать пальцы Эйдена, но мальчик вывернул руку, пряча ее за спину, и протиснулся мимо собаки. Дверь легко поддалась и впустила Эйдена в целое облако смешанных запахов и чувств.

Тусклый свет, аромат табака, и пыли, и еще чего-то сладковатого, что имело неясные и тревожные очертания, но пока не сложилось в конкретное слово. Хотя Эйден уже успел заметить, что этим словом пахли потрепанные книги, дома пожилых людей и забытые мечты. Эйден не любил это слово. Но он пришел сюда, чтобы поговорить с Вигго, к которому у него было важное дело, поэтому он был готов потерпеть тоску, которую наводила библиотека.

Вигго был самым обычным взрослым. И он уже давно вырос из всего интересного, что отличает детей друг от друга. Поэтому, случись ему когда-нибудь потеряться, Эйден бы сразу забрал его пса себе. Нет, Эйден не желал Вигго зла, просто найти его не было бы ни единого шанса. В самом деле, что бы они стали писать в объявлении о пропаже? Потерялся самый обычный взрослый? Без возраста, особых примет и любимых игр? Проще было бы найти голубя в голубятне, руководствуясь только рисунком трехлетнего малыша. Хотя Вигго был все же больше похож на драчливого воробья. Нахохлившегося и раздутого, с бесцветными редкими волосами, которые лохматыми перьями разукрашивали его макушку, виски и весь образ мрачной чудаковатостью.

– Вигго, у меня к тебе вопрос, как к хранителю слова, – Эйден очень торопился, время приближалось к обеду, а голод способен съесть любое любопытство, даже если речь идет о жизни и смерти – Правда, что ведьмы могут высосать душу?

Вигго сидел за своим столом и пролистывал какую-то книгу. Он бездумно перебирал страницы, когда взгляд его был направлен куда-то в стену.

– Только если ты будешь называть их ведьмами, – хмыкнул Вигго и отложил книгу – Это очень обидное слово.

– А как тогда они называются? – удивился Эйден.

– Все зависит от того, где они живут. У нас они называют себя мастерицами, а на юге кудесницами.

Эйден прошел по кабинету и занял кресло напротив Вигго. Похоже его вопрос займет несколько больше времени, чем он ожидал. Хорошо, что от слов Вигго любопытство Эйдена заурчало даже сильнее желудка, поэтому теперь у него было время расспросить все подробно.

– А мастер-надзиратель называет их ведьмами, – решил расставить все точки на и Эйден.

Вигго вздохнул почти также тяжко, как умел это делать Эйден. Только у Вигго это получилось менее драматично, было заметно, что ему не хватает практики перед зеркалом.

– Потому что мастер-надзиратель не видит дальше своего носа, а он у него застрял в предрассудках, которые ему рассказал его собственный мастер-надзиратель, – дождь смыл с Вигго его обычный сарказм, и теперь он казался больше задумчивым, нежели язвительным. – Взрослые – это самая большая ложь, которую ты когда-либо услышишь. Они существуют только в фантазиях детей. На самом деле, взрослые люди – это дети, которые постарели, и им стало лень делать безрассудные глупости. Поэтому нельзя верить всему, что тебе говорит человек только по тому, что он старше тебя.

– Но как же тогда мне учиться? Как понять, кого слушать, а кого нет?

– Не знаю, – честно ответил Вигго. – Мне кажется, можно надеяться только на удачу, что тебе попадутся хорошие взрослые, которые будут тебя учить правильным вещам. Ну, или, на худой конец, не очень плохим вещам. А потом, когда ты вырастешь, тебе придется самому перепроверять, каждую вещь, которую ты услышал, будучи ребенком. И это самое трудное занятие в этой жизни. И, скорее всего, ты никогда этого не сделаешь.

– А мастер-надзиратель – хороший взрослый?

– Иногда не обязательно быть хорошим человеком, чтобы преподать хороший урок, – Эйден сразу догадался, что делал Вигго – он увиливал. – Иногда плохой пример может лучше всего научить тому, как делать не нужно.

– А если я не пойму, что этот пример плохой и выучусь по нему?

– Тогда из тебя вырастет очередной обычный взрослый, мир от этого не рухнет, да и ты, возможно, будешь даже счастливее.

Эйден не совсем понял последнюю фразу, взгляд Вигго снова уплыл куда-то в сторону от беседы, и не было понятно говорит ли он с Эйденом или с самим собой.

– А ведьмы, то есть мастерицы, они плохие? – Эйден решил вернуть разговор в изначальное русло, уж больно бессмысленным он становился.

– Разные, – Вигго моргнул и снова посмотрел на Эйдена. – Могут быть и плохими, и хорошими или всего понемножку, как это чаще бывает со всеми людьми.

– Ты меня совсем запутал, так кто же такие эти мастерицы? – Эйдену не нравился новый Вигго, казалось ему было важнее покрасоваться своим умом нежели, чем ответить на вопросы. Он стал похож на типичного взрослого.

– Волшебницы, такие же, как и мастера.

– А почему они не живут в мастерской?

– Потому что когда-то давно мир был так построен, а потом все дети выросли, и им стало лень его менять.

– Мастер-надзиратель сказал, что ведьмы вытягивают волшебство из живых существ, – Эйден упрямо пытался привязать разговор хоть к какому-то смыслу.

– Не знаю, мастерицы хранят свои секреты даже строже, чем мастера. Думаю, что это возможно, ведь поэтому мастерам запрещено касаться животных, чтобы не было искушения, – Вигго задумался, и Эйден испугался, что он снова начнет говорить что-то очень глубокомысленное и бессмысленное, но, к счастью, этого не произошло. – Только я в этом сомневаюсь. Им и без того туго приходится. Обычные люди их бояться, а мастера так сильно ревнуют свое волшебство, что готовы плести про них все новые и новые небылицы. Думаю, у них хватает забот без того, чтобы воровать деревенских куриц ради волшебства, – Вигго сам посмеялся над своей шуткой, как вдруг его взгляд перестал быть рассеянным. – Почему тебя заинтересовали мастерицы?

– Мы сегодня встретили деревенскую мастерицу в поле, и она назвала меня принцем.

– Это ложь, – резко гаркнул Вигго. – Что бы тебе не сказала эта ведьма – это ложь.

– Но ты же сказал, что это обидное слово….

– Я знаю, что я сказал, – отрезал Вигго. Он пристально смотрел в глаза Эйдена, и взгляд у него был жестким и злым. – Обещай мне, что ты никогда не будешь разговаривать с этой женщиной?

– Хорошо, – легко соврал Эйден, он был еще маленьким и не успел определиться будет ли он плохим или хорошим человеком, поэтому не считал ложь чем-то запретным.

В дверь тихо постучали. К испугу Эйдена это был мастер-надзиратель.

– Эйден, – сказал он, – тебя срочно вызывает к себе магистр.

Магистр

Пожалуй, самым примечательным в кабинете магистра была дверь. В этом была своя логика: редко кому выпадала честь за нее попасть, поэтому именно на дверь была возложена обязанность демонстрировать могущество и важность обитателя кабинета. И дверь прекрасно отыгрывала свою роль: древняя и массивная, оббитая по контуру железом, она была настолько тяжелой, что открыть ее можно было только при помощи волшебнизма.

Дверь была высокой, почти в два раза выше обычной, а под самым потолком на ней звездной пылью был нарисован герб мастеров – золотой круг, от которого во все стороны расходились прямые линии. Правда, всего этого было мало, чтобы внушить посетителю ощущение собственной ничтожности, поэтому дверь поместили в конце длинного узкого коридора. Теперь давящие стены и темнота помогали двери сиять настолько ярко, что затмить ее могло разве что самолюбие магистра, которое просачивалось в коридор, когда он одним взмахом руки отворял врата в свою скромную обитель. А чтобы ни у кого не возникло сомнений, что делал это именно магистр, у двери не было ручки.

Дверь загудела и начала открываться, вибрация передалась полу, а по нему проползла в кости Эйдена. Ощущение было неприятным, словно где-то внутри кто-то растревожил рой пчел. Наконец, дверь полностью отворилась и представила взору магистра. Правая рука мужчины была согнута в локте, а кисть располагалась на уровне носа и была красиво изогнута. Наверное, у магистра была очень сильная рука: дверь открывалась медленно, и стоять в такой позе ему приходилось долго. Но Эйден его не винил, будь у него такая дверь, он бы открывал ее постоянно, просто чтобы покрасоваться перед самим собой.

– Здравствуй, мой мальчик, – магистр говорил тихо и ласково, – проходи, пожалуйста.

Внутри кабинета все было очень скромно, впрочем, и сам магистр был человеком крайне сдержанным. И только входная дверь намекала на то, что под стареньким ковром или где-то за простой деревянной мебелью прячутся большие амбиции.

– Погода сегодня просто отвратительная, – продолжил магистр, – надеюсь, вы не промокли?

Магистр жестом предложил Эйдену занять небольшое кресло, а сам подошел к столу, за которым сидел Георг. Ах, да, Георг! Георг был секретарем магистра. Он был самой обычной болванкой и ужасным человеком – настоящим занудой. Георг давно перешел ту грань, за которой каждое утро начинается с глажки носков. Правда, Эйден не знал, откуда у него взялась такая уверенность, ведь у Георга даже носков не было. Он вообще не носил одежды, кроме маленького черного галстука бабочки.

– Георг, не мог бы ты оказать мне любезность и сходить к мастеру-лекарю, – говоря это, магистр по-отечески потрепал болванку по полечу. – Он обещал мне мазь для спины. В такую погоду поясница всегда ноет, – магистр пожал плечами и скромно улыбнулся Эйдену. – Годы берут свое.

Затем магистр снова исполнил свой красивый жест кистью, однако не стал дожидаться, пока дверь полностью откроется, вместо этого он подхватил подмышки болванку и понес в коридор. Сделал он это, вероятно для того, чтобы Георг не слышал, о чем пойдет речь между ним и Эйденом. Георг был самым большим сплетником в мире. Он сплел из слухов настоящую паутину, которая опутала всю мастерскую, а некоторые ее ниточки дотягивались даже до дворца. Эйден никогда не видел Георга за пределами кабинета магистра, он всегда был здесь, за своим письменным столом, но стоило мастеру-повару только подумать о сдобных булках, которые пекла деревенская доярка, как сплетни уже бежали на кухню, и иногда достигали мастера-повара даже раньше доярки.