Чудовище в саду прекрасных цветов

– О великая Инари! Чем я так прогневил тебя? Что я сделал не так? – Он с жадностью накинулся на чашу с водой, но тут же выплюнул все обратно. Вместо воды я попотчевала его коровьей мочой.

– Ты прогневил Инари? – Я поднялась на ноги и теперь возвышалась над бедолагой.

Когими вздрогнул, помутневшие глаза округлились. Он испуганно озирался обезумевшими глазами по сторонам. Наложенное на него колдовство действовало безупречно.

– Мне казалось… – задыхаясь от выступивших слез, он распластался на полу. – Я вел праведную жизнь… Чем я мог оскорбить Великую богиню? Всегда делаю ей подношения в храме. Очевидно… хозяева дома решили так подшутить над нами за то, что без разрешения зашли в их дом и ели еду. О, мой язык! – Когими застонал и закрыл глаза руками.

Он лег ничком, поджал ноги, вытянул руки перед собой и начал неистово молиться Инари.

– Встань, сын мой, и объясни, как ты мог изменить своей жене Акасси?! Разве она заслуживает к себе такого отношения? – раздался над Когими низкий мужской голос.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Теперь перед ним была не юная прекрасная дева, в чьем облике я явилась ему, – над несчастным возвышался его отец.

– Отец? – Когими протер глаза кулаками, размазывая навоз по лицу. – Разве ты не умер? Мы в прошлом году с почестями проводили тебя в долину желтых рек. Я сам похоронил тебя!

Смертный на коленях подполз ко мне и обвил руками мои ноги, но я оттолкнула его коленом.

– Прочь, нечестивый! Мне стыдно за тебя! Ты развлекаешься тут с девицей, в то время как твоя жена с малым дитя ждет дома!

– Но я не развлекался с ней, бедная девушка припозднилась, искала дорогу в храм. Я лишь хотел помочь ей! Она могла заблудиться в горах и стать жертвой недоброго человека. Хотел привести в наш дом, чтобы Акасси накормила ее и дала ночлег. Ничего не было, прости меня, отец. – Бедный Когими залился слезами.

Красивое лицо крестьянина исказила гримаса страдания. Грязь размазалась по всему лицу. Искренние слезы весенними ручьями сбегали по его щекам. Грязные капли падали на темно-синюю ткань выстиранного трудолюбивой Акасси кимоно. Мне было больно смотреть на этого смертного. Он не сделал ничего плохого. Жил своей жизнью, трудился, чтобы прокормить семью и заработать немного денег, чтобы его жена и сын жили в достатке. Сможет ли выжить без него Акасси? Что будет с их ребенком, как поступит с малышом мой отец? Оставит ли он в живых сына Когими? После того как я расправлюсь с этим несчастным, в облике мужа к Акасси явится мой отец, чтобы пролить в нее свое семя. Бедный, бедный Когими. Даже не знаю, с кем из вас лучше поступит судьба в лице моего отца-кицунэ. Но времени на сожаление у меня не было. Я не могла ослушаться отца и поступить иначе. Меня саму ждало суровое наказание, отпусти я Когими.

– Встань, сын мой. – С теплыми нотками в голосе я склонилась над несчастным и протянула к нему руки. – Я верю тебе.

Когими вытер дрожащими руками слезы, встал с колен и бросился к «отцу». Он пытался вглядеться в мое лицо помутневшими, одурманенными глазами.

– Я так счастлив видеть тебя, так рад, что ты жив, – снова залился слезами, а я крепко обняла его. Ладонями я почувствовала, как сильно он дрожит. Его будто била лихорадка, полученная в зимнюю стужу во время прогулок в горах. Он безутешно плакал, как ребенок, потерявшийся в огромном лесу и потерявший надежду на воссоединение с родителями. Прижав Когими к себе, я дала ему возможность немного успокоиться. Легонько похлопывала ладонью по спине – так мать утешает расплакавшегося ребенка.

Рыдавший на моем плече Когими затих. В хижине все замерло. Лишь огонь в очаге продолжал потрескивать.

– Шшш… Успокойся, мой сын. Дай я тебя поцелую, я так скучал.

Двумя пальцами я взяла его подбородок и притянула к себе. Правая щека, левая. Легкими крылышками ночного мотылька я касалась губами перепачканной кожи Когими. Подчиняясь, благочестивый сын расцеловал мои щеки в ответ. Я коснулась его губ. Обдала жарким дыханием и впилась в них с такой силой, с какой никогда не поцелует отец своего ребенка.

Когими напрягся и перестал дышать. Недоуменно промычал и попытался отстраниться, но я еще крепче прижала его к себе. Не дожидаясь, пока он придет в себя, я запустила язык в его рот. Меня встретили два кончика раздвоенного змеиного языка, я слегка погладила сначала один, затем другой, и язык смертного соединился и стал прежним. Когими почувствовал изменения и оторвался от меня.

В тот момент, когда он оттолкнул меня от себя, я уже вернула свой прежний вид. Перед крестьянином вновь стояла красивая деревенская девушка.

– Что происходит? – Когими пальцами потрогал кончик своего языка. – Передо мной только что стоял отец. – Он огляделся по сторонам. – И целовал меня. – Смертный передернул плечами. – А это вы?!

– Вам привиделось, господин. – Изобразив страх, я отпрянула от него, упала на колени и рукой прикрыла грудь, плотнее натягивая на шею кимоно, словно меня пытались раздеть. – Вы накинулись на меня, начали целовать, лезть руками под кимоно. Я кричала от ужаса и звала на помощь. Вот только что! Разве вы не помните, Когими-сан? Как я теперь могу вам верить?

– Но я не понимаю, что произошло! Наверное, я схожу с ума. Я только что видел перед собой отца, и рядом не было вас. Простите, если я вас оскорбил или обидел. Я не хотел этого, клянусь вам. А может, это все происки кицунэ? И это она одурачила меня здесь, среди леса? – Он зажал рот руками и округлившимися глазами начал озираться по сторонам. Он так перепугался, что подпрыгивал, дергался и кружился, тщетно ища ту, что стояла сейчас перед ним. В глазах несчастного мелькнуло осознание. На мгновение взгляд Когими стал прежним, но я провела ладонью перед его лицом, и глаза снова заволокло пеленой отцовской магии, не позволявшей его разуму видеть истинное положение вещей.

Трясущимися руками Когими потянулся ко мне и помог встать. Оперевшись на руку смертного, я поднялась. Мы оказались слишком близко к очагу. Предательское пламя осветило нас и бросило тени от наших тел на циновку. Когими опустил глаза, которые тут же стали размером с круглое зеркало Аматерасу, и в страхе отпрянул от меня. С глаз его вновь спала пелена. Я проследила за его взглядом и обнаружила, что у моей тени два пушистых лисьих хвоста. Они выглядывали из-под подола кимоно.

– Кицунэ! – закричал Когими. – Меня одурачила кицунэ!

Ненадолго хватило отцовского дурмана.

– Вам снова померещилось, господин! – крикнула я вдогонку бедолаге, бегущему к сёдзи[11]. Но он меня уже не слышал.

Одним прыжком я преградила ему путь к выходу.

– Далеко собрался, милый? – Я решила больше не скрывать свою сущность и обольстить его. Обычно мужчины теряли голову при виде человеческого облика кицунэ, но не этот. Когими дрожал от страха, как кленовый лист на ветру. – Какой ты прыткий. Не стоит так меня бояться, Когими. Я всего лишь хочу поиграть с тобой. У тебя такие сладкие губы, что у меня нет сил оторваться от них.

Рывком я притянула к себе за кимоно трясущегося Когими и впилась в его рот. С жаром накрыв его губы своими, я уже не искала его язык. Мне нужно было кое-что повкуснее. Его жизненная энергия. Это то, ради чего кицунэ связываются со смертными. Я могла бы высосать из него жизнь полностью, но никогда бы не позволила себе этого. Никогда мне не приходилось убивать человека собственноручно. И я не делала этого по собственному желанию, лишь по приказу отца, боясь ослушаться и навлечь на себя его гнев. Моя лисья душа была слишком ранима, и я бы себе этого не простила. А подтолкнуть к самоубийству – могла, и руки мои оставались чистыми.

Светлая, тягучая, сладкая, как мед весенних пчел, энергия Когими влилась в меня вкуснейшим нектаром. Я оставила ему половину. Теперь он не будет таким прытким и не сможет бежать. Он в любом случае не смог бы ускользнуть от меня. Однако представление затянулось, и я решила заканчивать. Мне надоело играть с ним, как кошки развлекаются с мышью, прежде чем проглотить.

Глаза Когими закрыты, он замер. Поцелуй кицунэ всегда приносит огромное наслаждение смертному, несмотря на то, что при этом тот теряет часть своей энергии. Частое дыхание говорило о его возбуждении. Сейчас Когими желал меня и был готов подчиниться моей воле. Он больше не станет пытаться убежать от меня и сделает все, лишь бы ощутить на себе мой поцелуй. Снова и снова, до тех пор, пока не истает снежинкой в моих руках, отдав всю энергию до капли. Глядя на него, я боролась со своей лисьей сущностью. Кицунэ требовала продолжения игры. Мое сердце молило отпустить бедолагу домой. Он и так уже натерпелся. Там, внизу, в деревне его ждала молодая жена с ребенком. Я уже решилась убрать иллюзию и отпустить Когими с миром. Но перед моими глазами встало разгневанное лицо отца. И его огромная тяжелая палка, которую он создал для наказания тех, кто был ему неугоден. Внутри нее была заключена особая сила, которая при ударе мгновенно ломала кости и разрывала органы изнутри. Бессмертных она, конечно, не убивала, но восстанавливаться приходилось долго. Несчастный ужасно страдал после наказания, не в силах подняться с футона. Последний раз, когда я ослушалась отца, он так избил меня, что я три года не могла ходить. Лежала в постели и не могла встать. Даже целебный бульон, сваренный моей матерью, не помогал. С тех пор я мечтала о своем тысячелетии[12], чтобы получить девятый хвост, стать высшим божеством и покинуть семью. Но до этого времени мне оставалась вереница долгих семьсот лет. Даже если я сбегу, отец найдет меня в любом из миров и изобьет еще сильнее. И мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться его воле и продолжить смертельную игру с Когими. Целуя смертного, я вливала в него дурманящие силы, чтобы подчинить его разум себе и заставить делать то, что я прикажу. Белая пелена накрыла его мэ[13], и рассудок покинул несчастного. «Я не кицунэ, я все та же крестьянская девушка, которую ты встретил на своем пути», – мысленно внушала Когими, он не сопротивлялся.

Мои губы разомкнулись, и я отодвинулась от него. Спустя пару мгновений Когими открыл глаза и осмотрелся. Очаг, котацу с едой, превращенной в коровий навоз, жилище – все исчезло. Мы снова стояли в лесу. Смертный потряс головой, пытаясь прогнать от себя недавние видения, и шумно выдохнул.

– Этот дом… он тоже… привиделся мне? – Он осмотрелся по сторонам и громко вдохнул остывший ночной воздух.

– Какой дом? – изобразив недоумение, спросила я.

– Тот, в котором мы сейчас были, – с недоверием в голосе произнес он.

– Что вы, господин? Какой дом? Здесь лес и тропа. Нет никакого дома. Вам, видимо, привиделось во сне.

– Во сне?

– О да, вы заснули, Когими-сан. Вы так устали, что свалились прямо здесь, посреди тропы. Помните, я вам рассказывала, как внезапно заснула посреди леса и проспала неделю? Видимо, с вами произошло то же самое.

– Я проспал неделю? – в ужасе схватился за голову Когими.

– Нет, что вы! Вы проспали всего каких-то пару часов. Мне было жалко вас будить. Поэтому я тихо сидела рядом и наслаждалась пением цикад. – Эти жуки и вправду разошлись не на шутку. Их пение с каждой минутой становилось все более оглушающим.

Когими пошатнулся и сел на траву.

– У меня кружится голова, – простонал несчастный и завалился на спину, прикрыв глаза.

Мне нужны были эти мгновения; пока Когими приходил в себя, я создала огромную иллюзию луны. Она сейчас смотрела на нас сверху, стремительно приближаясь, норовя упасть.

– Когими-сан, уже поздно, – пролепетала я покорным голоском, – ваша семья переживает за вас. Не пора ли нам пойти домой?

– Вы правы, – живо откликнулся он, резво поднимаясь на ноги. Откуда только энергия взялась для такого рывка? Мысли о семье придали ему сил.

Тем временем огромная луна стремительно неслась на Когими, освещая все вокруг. Мой смертный заметил приближающийся свет.

– Почему так светло? Разве уже настал день? – Крестьянин озирался по сторонам, ища источник света. Он был похож на маленького ребенка, потерявшегося в толпе на городском рынке, который ищет мать, но не находит. Было ощущение, что он вот-вот вцепится маленькими детскими ручонками в рукав моего кимоно, ища во мне утешения, посмотрит доверчивыми, полными безутешных слез глазами, пролепечет: «Где моя окаасан?»[14] Мое внушение лишило его разума.

– Это потому, что луна сейчас прямо у вас за спиной, – указав пальцем на падающую громаду, рассмеялась я.

– Что?

Когими повернулся и наконец увидел ночное светило, которое грозилось упасть ему на голову. Луна стремительно приближалась. Ее свет ослеплял, он прикрыл рукой лицо, чтобы унять боль в глазах. Луна тем временем опустилась низко-низко и замерла в нескольких десятках сун[15] от травы прямо перед Когими. Почувствовав отсутствие движения за спиной, он отнял руку от лица и посмотрел на замерший перед ним огромный лунный лик. Его рот растянулся в удивленном немом крике. Из горла смог вырваться только хрип. Когими онемел. Стоя у него за спиной, я вытянула руку навстречу луне и призвала ее к себе. Огромное светило послушно направилось ко мне, пройдя через обезумевшего от страха смертного, попутно вытягивая из него остатки жизненных сил. У него осталось совсем чуть-чуть. Энергии едва хватило бы, чтобы добраться до дома и свалиться на несколько дней в постель. Глубоко внутри мне было его искренне жаль. Этот смертный уже никогда не сможет работать в рисовом поле, чтобы прокормить свою семью.

Пройдя через Когими, луна мгновенно уменьшилась до размера лепестка сакуры и отправилась мне прямо в рот. Я с удовольствием проглотила ее, наслаждаясь новой порцией жизненной энергии смертного. В этот момент Когими повернулся ко мне и равнодушно наблюдал за тем, как ночное светило исчезает у меня во рту.

Он уже ничему не удивлялся – настолько ослаб, что спустись сейчас с небес к нему Инари, он рассмеялся бы ей в лицо. Вид у него был как у помешанного, который не спал неделю.

– Как тебе удалось проглотить луну? – немного придя в себя, спросил Когими.

– Какую луну, Когими-сан? Она по-прежнему наблюдает за нами с неба. Вам опять привиделось. – Я ткнула указательным пальцем вверх, где настоящее светило безмятежно наблюдало за происходящим вокруг – безмолвный свидетель моего деяния.

Когими поднял голову вверх и убедился, что луна была на месте. Несчастный устало прикрыл глаза рукой и пошатнулся. Он стоял так, раскачиваясь, и глухо стонал. Прекращай, кошка, играться с мышью, пришло время заканчивать эту игру.

– Обернись, Когими-сан! – крикнула я и показала пальцем в сторону леса. – На нас надвигаются кицунэ-би[16]!

Тысячи маленьких блуждающих огоньков, источающих синее свечение, летели на бедного Когими. Смертные называют их «лисий огонь» – они считают, что лисы носят его в пасти и с помощью него вредят людям. На самом деле блуждающие огоньки не причиняют никакого вреда, если ими не управляют со злым умыслом кицунэ. Они похожи на мерцание безвредных ночных светлячков, только больше раз в десять. Эти огоньки подчиняются кицунэ. То есть мне.

Блуждающие огоньки облепили тело Когими. Он с воплями, думая, что горит, пытался сбить их со своего кимоно. Безуспешно хлопая себя ладонями, он бегал кругами и громко кричал, разбудив в ночной мгле эхо.

– Спасите! Помогите! Я горю! Помоги мне, Мизуки! Они не гаснут, – с мольбой в голосе, срываясь на плач, простонал Когими, в очередной раз пробегая возле меня.

– Это живые огоньки, – спокойно произнесла я, безучастно наблюдая за его мучениями, – просто так их не сбить.

– А как их сбить? – Обессилев, он плясал на месте, хлопая себя руками, в надежде погасить злосчастные огоньки. В глазах отражалось лисье пламя, он выглядел совсем измученным. Казалось, смертный готов на все, лишь бы прекратить происходящее и избавиться от мучений.

– Их нельзя погасить, их можно только убить. Вот этим, – я протянула ему танто[17]. Острейший нож блеснул коротким тонким лезвием в моих руках.

Когими остановился и замер передо мной, недоуменно глядя то на меня, то на танто. Маска ужаса застыла на его лице.

– Если воткнуть нож в кицунэ-би, он тут же погибнет и погаснет, – устало произнесла я. Сейчас настанет кульминация игры, и мне совсем не хотелось во всем этом участвовать. Но искаженное презрением и гневом лицо отца каждый раз вставало перед моим мысленным взором, стоило мне засомневаться. Вот и сейчас из глубин моего сознания он грозил мне огромной шипастой палкой. Я содрогнулась.

– Не бойся, Когими-сан, им будет не больно, – мягко проговорила я. Так мать убеждает ребенка погладить дружелюбно виляющую хвостом собаку, которую он до смерти боится. Только дотронувшись до нее, он перестанет испытывать страх перед ней. – Эти огоньки не чувствуют боль. Бей их острым концом ножа, и они тут же погаснут. Тогда ты не сгоришь в их пламени.

Я увеличила свечение огоньков, и они стали жечь еще сильнее. Несчастный зашипел от боли и с криком вырвал нож из моих рук.

– А-аа! – закричал Когими и вонзил нож себе в ногу.

Боль от огоньков, облепивших его, распространилась по всему телу, и он не почувствовал боли, которую причинил ему нож.

– Ааа!.. – смертный воткнул нож в огонек на своем животе. И тот тут же погас. Когими вытащил нож.

Войдя в раж, он раз за разом вонзал острое лезвие танто в свое тело, с каждым ударом все ниже припадая к земле. Пока не остался последний огонек, мерцающий у него на груди возле сердца. Собрав последние силы, истекающий кровью Когими одним рывком вонзил нож себе в сердце. Он посмотрел на меня: в его глазах застыло непонимание. Немигающий взгляд цепко вонзился в меня. Было тяжело его выдержать, но мне хватило смелости не опустить глаза. Перед самой смертью во взгляде Когими промелькнуло осознание.

– За что? – прошептал несчастный, и его бездыханное тело свалилось наземь.

Игра закончилась. Приказ похотливого отца выполнен. Можно идти докладывать: путь свободен.

Старый лис был очень доволен моей работой. Вместо похвалы я услышала лишь:

– Ступай к себе, в ближайшее время ты мне не понадобишься. – Отец протянул ко мне руку и одним движением забрал обратно всю свою силу.

И пока отец, примерив на себя личину убитого мной Когими, делил постель с Акасси, я упивалась ненавистью к себе. Я не хотела убивать несчастного смертного. Он понравился мне. Такой невинный, трудолюбивый, заботливый. Он не сделал никому ничего плохого. Почему отец позарился именно на его жену? Каждую ночь перед сном и каждое утро в момент пробуждения перед глазами теперь вставало красивое лицо Когими. Чёрные глаза, тонкий прямой нос, пухлые губы и длинные, цвета безлунной ночи, волосы, завязанные в тугой хвост почти на макушке. Если бы он не был смертным, я бы, пожалуй, могла в него влюбиться. У меня было правило: не влюбляться в смертных, потому что живут они совсем недолго и я не успею вдоволь насладиться их присутствием в моей жизни. Я еще ни разу не влюблялась, но была уверена, что буду любить вечной любовью своего возлюбленного.

Меня мучили совесть и чувство вины перед Когими – перед глазами постоянно всплывал его образ и искаженное страхом и ужасом лицо. Содеянное лишило меня покоя. Душа разрывалась от одной мысли о том, что именно я стала причиной смерти невинного человека, который не сделал мне ничего плохого. Когими стал сниться мне по ночам, и я просыпалась в холодном поту от его криков, наполненных болью. Однажды мне приснилась его жена.

С привязанным к спине младенцем она блуждала во мраке ночи с фонарем из рисовой бумаги. Она звала его во тьме, но эхо уносило имя мужа в горы и возвращало с утроенной силой, разбивая каждый звук, вырвавшийся из груди несчастной женщины, на тысячи осколков. Озираясь по сторонам, прислушиваясь к каждому шороху, Акасси наступила на что-то твердое. Решив, что это поваленное ветром дерево, она попыталась перешагнуть его и посмотрела вниз. Нечеловеческий крик застыл в воздухе, заставив встрепенуться дремавших в гнездах птиц. Громкий птичий гомон разнесся по лесу. Прикрыв ладонью рот, молодая жена, не веря глазам, отступила на несколько шагов, не в силах оторвать взгляда от застывшего, истерзанного тела супруга.

«Мизуки!» – протяжно позвал меня приглушенный, полный муки голос Когими. Он доносился откуда-то из-под земли. Убитый мной смертный звал меня, молил помочь избавиться от сжигающих его огоньков. Я проснулась, не в силах унять биение сердца. Мне не хватало воздуха, будто кто-то украл его, пока я спала. Я долго не могла избавиться от ночного видения. Очевидно, душа Когими даже в царстве мертвых не смогла обрести покой.

После долгих размышлений я решила искупить вину перед ним. Пока мой отец ждал появления на свет сына, которого ему должна была родить Акасси, я отправилась в Ёми – долину желтых рек, в царство мертвых, чтобы отыскать Когими. Решила, раз Идзанаги[18] смог беспрепятственно попасть в мир мертвых, то и я смогу. Нужно лишь найти лазейку между входом в Ёми и куском скалы, которым первородный бог амацугами[19] оградил мир живых от мира мертвых. Мне, юркой лисичке, хватило и маленькой щели, образовавшейся за тысячи лет между скалой и входом, чтобы проникнуть внутрь.

Желание исправить то, что я натворила, было сильнее страха повстречаться с жуткими существами, обитавшими в царстве мертвых. Проникнув в Ёми, прежде чем отправиться на поиски Когими, я заглянула в Книгу Жизни, где записаны имена тех, кто когда-то жил, и тех, кто еще только должен родиться. От старших кицунэ я слышала, что свитки, в которых описаны будущие судьбы тех, кто готовится к перерождению, хранились неподалеку от входа. В углублении скалы аккуратными стопками были сложены горы свитков. Рядом горел вечный факел и освещал плоский длинный камень, напоминавший стол, на котором лежали кисть и растертые чернила. Раз в месяц, когда луна открывала миру свой полный лик, сюда приходил Сусаноо – бог ветра, брат самой Аматерасу, и записывал в Книге Жизней будущие судьбы душ, которые готовились вернуться в мир живых. Свитки охраняли три слепые фурии. Они были настолько уродливы и стары, что, несмотря на свою слепоту, не обладали острым слухом. Уродливые создания сидели в ряд, скрестив колени, подпирали руками сморщенные до состояния сушеной сливы головы и, медленно раскачиваясь, дремали. Чтобы избавиться от запахов живого существа, мне пришлось изрядно изваляться в желтом песке Ёми, который вонял тухлыми яйцами. Беззвучно я подкралась к свиткам и нашла имя Когими. Древний бог еще не успел сделать напротив него записи. Обмакнув кисть в чернила, стараясь подражать почерку Сусаноо, я сделала запись, решившую будущую судьбу одного смертного. В надежде, что бог ветра не заметит подмены, довольная собой, отправилась на поиски того, ради которого спустилась в это страшное, безжизненное место.

Человек, которого я из-за малодушного страха перед гневливым отцом убила, сидел на камне, возвышавшемся над рекой забвения. С его влажного кимоно стекала желтая речная вода. Он уже очистил свою и без того светлую карму, ожидая, когда боги позволят ему вернуться на землю в новом теле. Несчастная смертная душа тоскливо смотрела на желтые воды, бросая в них мелкие камни. Те тонули в тихой бездвижной воде, оставляя круги после себя. Любое действие всегда создает круг после себя. Круги расходятся, множатся, создавая волну. И чем тяжелее поступок, тем мощнее волна. Бывают такие, что смывают целые города. Мой проступок не вызвал большой волны. Он лишь изменил судьбу одного семейства. Только камень в воду бросил мой отец. Я была тем камнем.

В Ёми нет звуков. Неслышными шагами я подошла к Когими и села рядом. Он обернулся и, признав меня, равнодушно отвел взгляд.

– Это ты… – бесцветно произнес Когими.

– Пришла просить у тебя прощения и искупить свою вину.

– Я погиб из-за тебя. Там, в мире живых, осталась моя семья, – все тем же бесцветным голосом промолвил мой смертный. В его тоне не было ни упрека, ни ненависти, ни страха. Все в Ёми лишены эмоций. Иначе можно было бы оглохнуть от душераздирающих стенаний и вселенской тоски.

– Прости, я выполняла приказ отца и не могла ослушаться, – честно призналась я смертному. Своим страхом перед отцом тоже поделилась в надежде, что смертный поймет меня.

– Может, тебе пойти в услужение к какому-нибудь другому богу? Он возьмет тебя к себе, и отец больше не сможет трогать тебя и давать такие ужасные поручения? – предложил Когими.

Мне нечего было сказать ему в ответ, и какое-то время мы сидели молча. Затем я спросила:

– Знаешь, как я решила искупить свою вину перед тобой?

– Ммм?.. – Когими задумчиво вскинул брови.

– Я поработала кистью в Книге Жизней и создала отличную судьбу для тебя. Надеюсь, боги не заметят мою маленькую шалость и не перепишут твою судьбу вновь. Когда твой дух полностью очистится от прошлой жизни и сотрутся все воспоминания, ты снова вернешься в царство смертных через рождение – станешь императором. У тебя будут хорошая жена и дети. Жизнь не будет приносить страдания, судьба повернется своей лучшей стороной к тебе. Ты заслужил благостную жизнь. Душа твоя светла и чиста. Потому родишься императором по имени Корэмицу, что означает «правильный свет». Никто и никогда не потревожит тебя больше. Даже мой отец. Хочешь жизнь во дворце в любви и роскоши, когда вся страна боготворит и восхваляет тебя?