Ускользающая почва реальности

Глава 6

На этот раз я не выбросил ее номер. И не пошел сразу домой. Мы прогулялись, напившись этих сладких коктейлей, к моему великому счастью, хотя бы не овощных, теперь мне хватало уже и того. Мы много общались, гуляя по бульвару, а затем и парку. Она рассказывала про свои школьные дела и проблемы с парнями ее подруг. Мне было правда интересно это слушать, меня привлекал этот женский мир, с его неподдельными проблемами и разочарованиями. Тем более, что я, с высоты своего опыта, мог дать неплохие советы и комментарии по поводу всего этого, к которым она прислушивалась. Мало кто из подростков имеет достаточно компетентных родителей, которые не только могут их понять и дать дельный совет, лишенный ханжества и общественно полезной банальности, но и заручиться их дружбой, порождающей полную откровенность в своих словесных излияниях. Тут на помощь и приходят такие мужчины, как я, которые обладают достаточной чуткостью, современностью и интеллектом, чтобы дать девочкам ту помощь, в которой они нуждаются. Способны быть для них интеллектуальной и психологической опорой, тем мнением, к которому они прислушиваются, жадно глотая его, как глотает воду погибающий от жажды пустынный путник. Конечно же, они получают все это в обмен на свои женские ласки, которые они расточают искренне и от всего сердца, не ожидая ничего взамен, а просто наслаждаясь приятной компанией, думая, что наконец нашли что-то свое, что они искали всю свою долгую и нудную восемнадцатилетнюю жизнь, наполненную страстью и страданием, неведомыми и давно забытыми их 40 летними мамами, которые прожили не так долго, чтобы понять эту изматывающую бесконечность одиночества и непонятости. И, конечно же, эти 40 летние мамы считают таких мужчин хищниками, которые набрасываются на невинных ягнят, используя их и ничего не предлагая взамен. Им не понять, что их ягнята нуждаются не только в хлеве, но и в любви, в понимании с их стороны, которые они в конце концов находят, пусть и не у них. Для этих мам гораздо лучше, то есть общественно одобряемо, если их девочки найдут себе ухажеров по своему возрасту, более или менее. С их точки зрения гораздо лучше, когда сопливый подросток мацает их дочку в подворотне, бросив ее, сделав свое дело. Или парень чуть старше, работающий на автозаправке или делающий наркотические закладки (о чем они еще долго не узнают) влюбит в себя их дочь своим пренебрежением и притягательной холодностью, а потом так же бросит, либо дождется когда она бросит его за его отношение к ней, измученной и разбитой, разочаровавшейся в мужчинах, в любви, точно так же, как разочаровалась в них ее мать. Это их сблизит и тогда мать скажет: «Вот дочь, теперь ты взрослая, теперь ты понимаешь как устроен мир». Мир и покой этим матерям и дочерям, и их усопшим навсегда сердцам.

В конце прогулки по промозглому городу мы попрощались, я поцеловал ее в губы, она смутилась и быстро ретировалась, это было забавно и мило. Я вернулся домой к уже забытой жене, сжимая рукой в кармане номер Сесиль, как билет в лучшую жизнь.

Глава 7

Я позвонил Сесиль и устроил свидание в кафе-баре. Она шла мне навстречу лучезарно улыбаясь, при встрече я снова поцеловал ее, она снова смутилась, но уже не убежала. Мы пили пиво и ели вкуснейшие баварские колбаски и какой-то мясной рулет. Я сел рядом с ней, а не напротив, так как зрительных контактов и обсуждений у нас было достаточно и на прошлом свидании. Я обнимал ее правой рукой, пытаясь левой держать и вилку, и бокал с пивом по очереди. Она ела мало и больше пила. Я знал, что это не просто тяга к жизни, но и смущение молодой девушки, стесняющейся поначалу много есть и тратить деньги своего ухажера. Это было мило и непохоже на поведение зажравшейся зрелой дамы, считающей твоей обязанностью накормить ее лобстерами и напоить французским шампанским. Впрочем, те именно за этим и ходят на свидания. Бесплатная дорогая еда – вот их стимул. Сесиль пыталась почти ничего не съесть, а пила чтобы побороть свое стеснение и в силу своей естественной тяге к удовольствиям. Перефразируя, как говорят, Уинстона Черчилля скажу: «Если ты мало пьешь и трудно влюбляешься в юности – у тебя нет сердца. Если ты много пьешь и легко влюбляешься в старости – у тебя нет мозгов»10. Мозгов и сердца у Сесиль было достаточно, я нежно обнимал ее и целовал в щечку, она не сопротивлялась. По дороге назад мы говорили о творчестве великих антиутопистов. Ей больше нравился Оруэлл, но она тонко подмечала, что Хаксли был ближе к правде. При прощании мы договорились, что теперь мы пара. Она знала, что я женат, но верила, что это не навсегда. Кто знает подтвердилась бы ее вера фактами, будь это моя первая жизнь? Сомневаюсь. Но я жил уже в третьей реальности и мог твердо знать, что я не обману маленькую Сесиль. Надо – значит надо? Хочу – значит хочу! Вот что важно.

Вернувшись домой я не стал долго ждать, сразу объявив Камилле о разводе. Такой истерики я не видел от нее еще ни разу, но это было ожидаемо. В меня летели все кухонные предметы, включая ножи, которые я, любитель мяса, затачивал всегда очень тщательно. Я ловко от них уворачивался, нисколько не стрессуя, зная, что даже если один из них попадет в меня, то я просто окажусь в новой реальности. Сесиль помогла мне пройти все стадии бракоразводного процесса. К счастью, Камилла съехала с моей квартиры в первый же день, что упростило наши свидания с Сесиль, которая теперь была со мной днями и ночами, к неудовольствию своей мамы, с которой я был незнаком, но представлен ей заочно как успешный молодой человек 20 лет. В действительности я был не успешный и совсем не молодой, но хотя бы человек, это уже что-то! Правда, думается мне, что узнав всю правду про меня, мать Сесиль предпочла бы для своей дочери зоофильские отношения с кобелем. От собак хотя бы не забеременеешь и их всегда можно отдать в добрые руки. Но беременность не входила в наши богемные планы. Мои и Сесиль, вдохновляющуюся художниками сюрреалистами и великими писателями абсурдистами, как Беккет и Ионеску, многие из которых были слишком скучны и недостаточно юмористичны для меня. Однако мне очень помогала поддержка со стороны моей юной девушки, так как Камилла вгрызлась зубами в наше имущество и потомство. Один суд следовал за другим. Камилла пыталась доказать мою финансовую несостоятельность и абсолютную разнузданность, приводя в пример то, что я бросил ее ради школьницы, с которой теперь сожительствую. Она пыталась получить себе мою квартиру, но это было совершенно незаконно. Поэтому суд обязал меня всего лишь выплачивать ей алименты в львиную долю от моих доходов, запретив видеться с дочкой более, чем раз в неделю, и то под присмотром мамаши-мегеры. Алименты мне присудили выплачивать не только на ребенка, но и на бывшую жену, оставшуюся без кормильца. Как будто она была недееспособна. Как интересно женщины отстаивают свое равноправие, когда это касается их прав, и как они легко признают себя недееспособными по признаку пола, когда это лишает их обязанностей. Да, общество всегда наказывает тех, кто не разделяет его нормы и идет вразрез им. Это нормально, я был не удивлен. Стать счастливым без общественного порицания и наказания государством – слишком оптимистичная мечта. Мечты никогда не превращаются в реальность, я этого и не ждал. Как-никак, я уже прожил целых три жизни, отмотав срок на этой планете более ста лет. Мне ли было это не понимать?

У нас с Сесиль настали более трудные времена. Богемный абсент или шотландский скотч пришлось сменить на водку и крепкое пиво. Ладно бы хоть бельгийский Duvel, но нет – обычное американское крепкое пиво. Американское пиво – как американское вино. Пить можно, но ничего лучше сказать про это нельзя. Табаки для кальяна пришлось так же сменить на более дешевые, а немецкие сигареты на наши простые Camel. Должен отдать должное Сесиль – она не унывала. Гораздо меньше, чем я, сменивший слабоселеную форель на сайру, а говядину на свинину. Благо у меня хотя бы был балкон, на котором мы могли читать и дышать свежим воздухом, вперемешку с кальянным дымом, а иногда и жарить на нем барбекю из замаринованной в луке и уксусе свиной шеи. Но и тут общество нанесло нам удар в виде доноса кого-то из соседей и посещения пожарного инспектора, которого совершенно не волновало, что в барбекю нет открытого пламени, лишь тлеющие угли. Это было нарушением. Минус радость. Как жизненно. С одной стороны, мне нравились немецкие порядки, когда все описано в законе и твои соседи не могут тебе никак помешать. Я сам никогда не шумел в ночное время и был любезен со всеми. Но с другой стороны, закон не мог запретить мне или соседям дымить вонючим сигаретным дымом, идущем в соседнее окно (чего я избегал, так как курил непахнущий кальян), но запрещал готовить на углях – исконном способе приготовления пищи, так как вкусный аромат жареного мяса доходил до соседних окон. Такой абсурд был волне закономерен в нашем абсурдном мире, не признающем ничего, не вписывающееся в его абсурдные порядки, а значит являющееся абсурдным для него, хоть оно и было менее абсурдным, чем то, что было нормальным. Я не мог осторожно и сознательно пожарить мясо без риска пожара, так как этот приятный аромат замечали мои соседи по дому. Но я мог курить какой угодно дешевый поганый табак, этот мерзкий запах был вполне законен в их окнах. Здесь хотя бы была закономерность: поганое принималось, а приятное отвергалось. Таков мир. То, что я был в рубашке, пиджаке, бабочке и трусах в кино являлось недопустимым. Требовалось надеть еще и штаны. Но если бы я пришел в том же наряде в штанах, но без бабочки или пиджака – это бы их вполне устроило. Как и короткие шорты на мне, более короткие, чем семейные трусы, в которых меня бы в кино не пустили. И они еще не считают свой мир апофеозом абсурда.

Глава 8

Прошел год и отношения с Сесиль стали сложнее. Ей стало хотеться больше всего, что было нам не по карману. Она захотела больше развлечений, выходов в свет, деликатесов. Мы стали больше ссориться. Меня и самого не устраивало выплачивать несправедливо большую долю своих средств Камилле, как и видеться с Элис лишь раз в неделю в нездоровой семейной обстановке, под присмотром ее матери. Бывало, я сидел в баре, пил самое дешевое пиво и думал о том как несправедливо обошлась со мной жизнь. Да, у меня была прекрасная девушка, но это финансовое ярмо алиментов все больше и больше давало трещину в наших отношениях. Иногда перед сном меня посещали фантастические мысли о том, как я выслежу Камиллу, как смогу от нее избавиться и что мне сделать для того, чтобы меня не поймали, как обеспечить себе алиби. Конечно, это были только фантазии. Но с каждым вечером я продумывал их все глубже и глубже, а потом видел все это во снах, которые подкидывали мне новые идеи для этого дела. Проблема была в уличных камерах, местонахождение их всех в городе я не мог знать. Обеспечить себе алиби было и того сложнее. Кто бы подтвердил, кроме Сесиль, что я был не на месте преступления? Мне было стыдно делиться с ней этими мыслями, да и поверили бы ей следователи? Она заинтересованное лицо. Еще сделал бы ее соучастницей – нет, это немыслимо. Я мог бы надеть худи с капюшоном, скрывающим мое лицо… Но вдруг найдутся люди или фотографии, доказывающие наличие у меня такого худи? Купить новое? Но это еще более рискованно, инспектор мог бы вынюхать про мои недавние покупки и это было бы еще подозрительнее. Как скрыться с места преступления? Вызвать такси не вариант – таксист отличный свидетель. Уходить дворами? Но что если моя одежда будет в крови и меня заметят? А если она поднимет крик? Как я уйду? Да и одежду придется в какой-то момент снять. Когда? Вдруг я сделаю это под чьей-то камерой видеонаблюдения и покажу свое лицо? Если камеры заметят, что я шел из дома в одной одежде, а вернулся в другой? Или просто пришел домой одетый не по погоде. Да и где тогда будет запись, показывающая как я уходил в той же легкой одежде? Наконец, куда деть одежду и нож (а я уже знал, что единственное что будет в моем распоряжении, что я смогу легко достать – это нож, так как по ружью можно сделать экспертизу, к тому же это слишком громко)? Можно было выбросить нож в реку, но тогда я всегда бы боялся, что его отыщут на дне полицейские аквалангисты. Да и от одежды так не избавиться – она всплывет. Можно выбросить все в мусорный контейнер, равно удаленный как от места преступления, так и от моего дома. Но это означает пройти длительное время с орудием убийства в кармане, возможно, в окровавленной одежде. Слишком рискованно. Мусорщики должны были бы замести следы утром, но вдруг они не приедут и не заберут именно этот контейнер именно этим утром? К тому же, я был совершенно не уверен, что физически способен вонзить нож в плоть живого человека. Я неплохо делал уколы, но нож – это совсем другое. Одно дело тонкая игла с лекарством, другое – толстый нож с инъекцией смерти. Конечно, все это было пустыми размышлениями, никак не ведущими к действиям.

Чтобы скрасить свою жизнь мы с Сесиль завели кошку. Подобрали ее на улице – уличные кошки самые лучшие. Ласковые и умные. Наша была такой же, звали кошку Плюшка, по крайней мере, так она нам представилась. Поначалу она всего боялась, но искала защиты у нас на руках. Это был хороший признак. Плюшка ходила своими пушистыми мягкими лапками по квартире, распространяя уют и тепло, а потом мяла ими нас, мурлыча под одеялом. Она была творческой, как и Сесиль, чьим почерком Плюшка написала дневник, который мы читали вечерами смеясь и умиляясь. Вот некоторые отрывки из него.

День 1. Сегодня произошло ужасное событие – меня похитили. Я жила всю свою двухлетнюю жизнь на одном пятачке, на углу 5 и 6 улиц и не ведала бед. Да, меня кусали блохи, иногда было нечего поесть и гоняли собаки, но разве бывает по-иному? Никогда про такое не слышала. Эти страшные большие существа схватили меня, а ведь я всего лишь подошла из любезности предложить им себя почесать. Видимо, хорошие манеры выходят боком. Меня притащили в какое-то совсем незнакомое место, в котором я совершенно не ориентируюсь и не знаю где укрытия. Благо я не глупа и сразу нашла далекий потаенный уголок под огромным деревянным шкафом, как они это называют. Не понимаю, что им от меня надо. Они все время меня зовут и пытаются отсюда достать. Пока меня несли я видела в их квартире приспособление для барбекю. Очень вероятно, что их цель – полакомиться таким мясистым кусочком, как я.

День 2. Ночью они успокоились. Странные существа. Весь день шумят, а как наступает ночь, так ложатся спать. У них совершенно сбит график сна, надо будет над этим поработать, раз уж они решили держать меня здесь в заточении. Пока они спали я прошлась по всему дому, осмотрела все углы и на всякий случай, потерлась о них щечкой, так что теперь я хотя бы владею этой территорией и могу тут чувствовать себя в своих правах, с этим не поспоришь. Утром, когда я собиралась ложиться спать, как и каждая уважающая себя кошка, следящая за своим здоровьем, эти великаны подскочили и снова начали меня звать. Мочевой пузырь уже ныл от переполненности, но в доме не было ни сантиметра земли, так что я понятия не имела где тут можно сходить в туалет. Может эти варвары ходят прямо на пол? Фу. С них станется. Они меня подхватили и отнесли в какую-то емкость, где было рассыпано что-то шуршащее, так призывно манящее его покопать. Начав копать, я решила, что сюда будет сходить вполне не дурно, за неимением лучшего. Но как они отнесутся к тому, что я сюда пописаю? Сделав свое дело, я с осторожностью поползла в свой угол под шкаф, опасаясь наказания. Но они меня поймали, стали гладить и хвалить. Видимо, этим извращенцам нравится когда у них писают в доме в этот горшочек. Может для того они меня и взяли?

День 3. Еда в доме всегда стоит в миске, но ем я ее неохотно. Во-первых, не доверяю, во-вторых все эти пертурбации отбили у меня всяческий аппетит. Впрочем, эти существа могут быть полезны. Тут всегда тепло, есть еда и они постоянно приятно чешут меня за ушком и гладят. К такому можно привыкнуть.

День 4. О, как я жестоко ошибалась! Сегодня они пытались меня утопить! Стоило мне освоится в доме и успокоиться, как они силой потащили меня в какую-то страшную пыточную камеру, где из специального пыточного шланга текла вода! Они намыливали меня чем-то вонючим и топили в воде, но я выжила. Хотя бы было приятно потом лежать у них на руках под нагревателем, укутанной в полотенце. Мне нравится мять их лапками, местами эти существа вполне мягкие и теплые. Мне начинает нравиться их запах.

День 5. Они никак не успокоятся и продолжают меня мучить. Делая вид, что чешут меня, они капнули чем-то вонючим мне на холку, а потом грубо пихнули какую-то горькую таблетку мне в горло. Мы только подружились, зачем они так стараются меня замучить?

День 6. Один из них самец, другая самка. Это я чувствую по запаху. Самка постоянно проводит время у воды. Ее руки часто в раковине или держат мокрую тряпку. Наверное, она богиня воды. Такого стоит опасаться. Но как же она вкусно пахнет и как приятно лежать на ней под одеялом! Впрочем, я всегда стараюсь одаривать их своею благородной котностью равномерно, чтобы никто не обижался и не страдал без моего внимания. Без меня они, конечно же, пропадут. Эх, доброта моя…

Дневник был длиннее, приводить его весь было бы чересчур.

Глава 9

Прошло еще какое-то время. Сесиль стала чуть старше и увлеклась косметическими процедурами, призванными улучшить ее и без того совершенную внешность. Она увеличила губы, сделала брови и ресницы, перестав быть похожей на мою Сесиль, в которую я влюбился. Да и вообще на юную и красивую девушку. Ее запросы все возрастали. За неимением достаточных средств у меня было мало радостей в жизни, я не мог позволить себе какие-то развлечения и малые приятности, в виде вкусной еды и качественной выпивки. Все беды, кроме раздутого и размалеванного лица Сесиль, походящего теперь на морду взрослой мамзель, могли были быть решены скоропостижной кончиной Камиллы. Но я прекрасно знал, что она доживет до старости, пережив меня самого. Все больше мне становился яснее план моих действий, ведь моя судьба теперь была только в моих руках. Теперь ли? Скорее всегда. Когда ты живешь уже третью жизнь в третьей реальности, ты все меньше обращаешь внимания на моральные условности и все легче воспринимаешь жизнь и свои решения. Я прекрасно понимал, что есть реальности где я убил Камиллу и есть те, где я ее не убил, дожив свою жалкую жизнь как есть. Есть реальности где ее сбил грузовик, а есть где на нашу планету упал метеорит, уничтоживший все живое. Абсолютно все, что возможно могло бы произойти уже произошло в каких-то реальностях из триллионов существующих. Не все ли равно какое именно решение я приму в этой? От этого зависело лишь то, как я сам проживу эту свою жизнь, насколько я буду в ней счастлив.

Этим вечером сна не было ни в одном глазу. Весь день меня нервно трясло, прошлую ночь я плохо спал, видя в редком полусне образы крови, смерти и полицейских, которые схватили меня, грязную и мрачную тюрьму с грубыми сокамерниками, нахально и непотребно ведущими себя. Боялся я не смерти. Смерть – не самое страшное, что может произойти с человеком. Я боялся суровых условий тюрьмы. Боялся ее грязи и дискомфорта. Мне более был страшен общий унитаз в заполненной тюремной камере, воняющей мужским потом, чем смерть от выстрела полицейского на улице, при сопротивлении аресту. Да, как бы глупо это ни звучало, но справление нужды на глазах у людей было для меня большей проблемой, как и общение с некультурными людьми из низов, наполняющих собой тюрьмы. Как и возможно грубое обращение со мной полицейских и надсмотрщиков, унижающее человеческое достоинство, на которое я не знал как реагировать, ведь я умел лишь вежливо и любезно общаться, вести светские разговоры, а совсем не показывать самые низменные животные черты, присущие этим огрубевшим человеческим существам. Я легко мог бы совершить любое преступление и жить в заточении, если бы мне было гарантированно милое и любезное обращение со стороны сотрудников правоохранительных органов, интеллигентные сокамерники и полные удобства в камере, включающие в себя отдельный закрытый туалет и душ. Может поэтому преступления и совершают, как правило, грубые люди из низов? Они не боятся общих открытых туалетов, грубых соседей, неуважительного обращения тюремщиков, отсутствия отдельного ежедневного душа. Их не пугает все это. Что если бы заключенным гарантировалось полностью гуманное и интеллигентное обращение? Может тогда преступность бы выросла за счет людей с манерами и интеллектом? Именно это вероятное неуважение и грубость, как людей, так и условий быта, заставляли меня трястись и думать стану ли я в действительности совершать этот справедливый гнусный поступок? Тут нет никакого противоречия. Справедливость часто бывает гнусной, как и гнусность справедливой. Если бы мою дочь убил какой-то наркоман, я бы совсем не хотел для него хороших условий в тюрьме и милого обращения со стороны любезных правоохранителей. Гнусность по отношению к нему была бы справедливой. А по отношению ко мне?

Я шел по темной улице в закрытом черном худи с капюшоном на голове, думая о том, как часто люди отрицают справедливость по отношению к себе и считают, что именно к ним должно быть особенное гуманное отношение, ведь это я сам. Человек же посторонний, сделавший тоже самое, конечно, был бы обязан расплатиться с обществом в полной мере. Толпа всегда поддержит самую суровую расправу, смертную казнь, по отношению к провинившемуся чудовищу, убившему невинную жертву. Но каждый из них, отбросив трусость, сломленный обстоятельствами, мог бы сам стать таким же чудовищем, тогда он стал бы ярым противником смертной казни, тем более жестокой. Как и его родители, одобряющие такую казнь для чужих детей. Все мы становимся гуманистами пред лицом суровой кары, постигающей нас или наших близких. Но мало кто из нас становится таковыми пред лицом кары, предназначенной постороннему. Апогеем толпы является нация – целый народ. С какой религиозной яростью она готова наброситься на каждого, защищающего врага во время войны. Эти люди закрывают глаза на кадры мертвых людей, детей, мирного населения, если их убили их солдаты или самолеты. Ведь это враг, противная сторона. Как только вражеские самолеты сделают то же, что и их, то человеческое милосердие тут же разливается океаном в их сердцах, слезы по незнакомым и посторонним для них согражданам текут по щекам реками, вытекающими из этих сердечных морей сострадания и человеколюбия. Но эти люди такие же жертвы, как и те, на земле врага. И их сограждане так же рыдают по своим незнакомым им мирным жителям. А тем не менее человек везде человек. Все люди похожи. И стоит этим «врагам» сесть за один стол с бутылкой спиртного – они подружатся и поймут, что все они хорошие парни и девчонки, которых просто разделили на два лагеря политики, без которых они отлично сдружились бы, дай им только стол, да время на диалог. За такой стол следовало бы сажать самих политиков и два властителя судеб совершенно точно бы подружились и мигом закончили войну, стоило бы только им вместе выпить, да отбросить свои обиды и установки. Разногласия отошли бы не второй план, который затмил бы план первый – человеческая идентичность, похожесть взглядов, принципов и норм, любовь к алкоголю, мясу, фруктам, сладкому. Любовь к жизни, противоположному полу, отдыху и простым человеческим удовольствиям. Не важно как ты смотришь на историю или современные тенденции. Гораздо важнее человеческая связь, возникающая между людьми, понимающими друг друга, так как они оба люди, укрепленная спиртом, под воздействием которого каждый подумает: «Да, он другой, но все же он хороший парень!». История знает множество подтверждений этому в виде братания солдат из противоположных окопов во время перемирия или праздников. Они вместе пили, ели, курили, делились всем и праздновали Рождество. А потом снова сносили друг другу головы из винтовок. Пусть, в конце концов, два властителя судеб напьются и набьют друг другу морду. Не важно кто победит! После драки они станут друзьями. Вот как должны решаться в ООН международные конфликты. Но мы слишком цивилизованны для этого. Мы предпочитаем убить миллионы из-за мелкого недопонимания двух. Вот она – Цивилизация, прошу принять и жаловать. В былые времена племена выставляли двух своих лучших бойцов или двух своих вождей, чтобы они в драке решили кто победил. Но это недостаточно цивилизованно для нас, людей промышленной революции. С промышленной революцией ушла эпоха даже Возрождения с ее дуэлями и принципами чести. Цивилизованнее уничтожить человека в суде, а нацию с воздуха, чем решить вопрос простой и честной дуэлью.

Я пошел к дому, где жила Камилла и Элис. Две мои девочки.

Глава 10

Было темно. Это был частный американский дом в пригороде, граничащий с плотной застройкой кварталов, в которой жил я. Я знал, что Камилла должна была вернуться с работы в кафе в этот час. Темная фигура без лица, которой был я, стояла и ждала эту маленькую блондинку на углу ее дома, скрываясь в темноте подстриженных ухоженных кустиков этой благопристойной улицы. Часы показывали десять вечера. Вот и она. С хорошей укладкой, в безупречно стильном розовом пальто, которое темная фигура скоро сделает более темно-красного оттенка. Тьма порождает тьму. Тьма ее души породила тьму во мне, моя темная фигура породит затемнение цвета ее одежд. Я не воспринимал себя собой. Я смотрел на себя со стороны, от третьего лица. Темная фигура быстрым шагом подошла к Камилле. Идеально заточенный нож, вонзенный в шею, а потом и в грудь, красное пятно на розовом пальто, фонтан алой крови из пораженной артерии, окрасивший черное худи темной фигуры, удивленный взгляд жертвы, широкие ее глаза, огромные зрачки, вначале расширившиеся, а потом медленно гаснувшие, вслед за падающим, как в замедленной съемке, телом в розово-красном пальто, таким чистым и выглаженным, падающим на грязный тротуар, как бы соединяя несовместимое. Я смотрел со стороны на это действо и меня затошнило от немыслимого несоответствия шикарной дамы и грязного асфальта, на котором она лежала в растекающейся луже крови, от которой хотелось немедленно ее отстранить, чтобы проще было отстирать и спасти ее прекрасную одежду. Но она лежала там. Фигуре пора было уходить. Я никак не мог заставить себя уйти. Казалось, я мог вечно смотреть на эту эклектичную сюрреалистичную картину: красивая ухоженная дама лежит на грязном асфальте и с каждой секундой красная кровь все больше и больше пачкает ее одежду, но никто не в силах остановить это дьявольское кощунство; все вокруг темное, черное, серое и только розовое пальто, красная кровь, белоснежная кожа, светлые волосы и белые угасающие глаза – только это является цветным, ярким, режущим глаз своею красочностью. Это эпатаж. Вот что такое смерть – эпатаж, доступный самым никчемным из нас под занавес. Все мы дождемся своих аплодисментов и тогда публика скажет: «Да, они жили скучно, но закончили красиво». Меня стошнило рядом в кусты. Фигура была более организованна и быстро удалилась. Что бы я делал без нее? Сам я не смог бы совершить этот поступок, как и скрыться впоследствии. Только фигура, за которой я следил, смогла миновать несколько улиц, выбросить нож в один контейнер, окровавленное худи в другой и добраться до моего дома в одном свитере, войдя в двери, выпив шотландского скотча и заснув неспокойным, но беспрерывным сном до утра.