Мертвецы тоже люди

Для таких, как он, любовь – сказка для дураков, радость – пьянки и гульба, секс – связь на час с кем попало, значение главных слов – обесценено, сведено на нет! Единственный бог – мошна! Деньги любой ценой! Для меня такая цена – непомерно высока!

Я оттолкнула Вано, сняла и бросила на стол резиновые перчатки:

– Я не пойду за тебя. Никогда!

Сказала, как отрезала, и быстро вышла из парника. В дверях оглянулась. Вано стоял бледный, понурый, глядя мне вслед синими, как сапфиры, глазами. И вновь мне стало жаль его.

«Моё глупое женское сердце!»

* * *

Ежедневно Вано приносил подарки. Поначалу я не хотела их принимать, но подарки были такими милыми, да и тётя всякий раз стояла рядом, как страж, и чуть ли не падала в обморок, когда я открывала рот и произносила:

– Спасибо, нет…

Чутьём угадав, что мне нравится, Вано не скупился и дарил милые безделушки: то шёлковый шейный платочек, то ожерелье из мерцающего зелёного лабрадора или серебряное зеркальце и гребешок, то чулки с гипюром или обожаемые мною старые духи «Клема», которыми пользовалась моя мама, то конфеты с ликёром или книгу в красивом переплёте.

Самым любимым подарком был старый плюшевый мишка. Вано купил игрушку на блошином рынке:

– Посмотри, какой милый медвежонок…

– Какая прелесть! – восхитилась я и прижала медвежонка к груди.

– …чем-то на меня похож… такие же грустные глаза…

– И верно, похож на тебя, Иван!

– …может быть, его ты полюбишь…

– Кто же продал тебе такое чудо? Я бы не смогла…

– …если уж меня не хочешь.

– …избавиться от такого милахи… Что ты сказал, я не расслышала?

Вано вздохнул и так посмотрел на меня, что волна мурашек пробежала по спине и плечам, а внизу в животе разлилось волнующее озеро тепла. Оно застыло в одной точке у пупка и стремительно, волна за волной, двинулось ещё ниже. Я, кажется, и дышать перестала.

– Василиса… – хрипло прошептал Вано и подошёл близко, – пошто обижаешь мя… Азъ есмь кънязь твае, Иванъ… Пошто до сего дьне очи свои от свого залёточки отверзла? Али не соколъ залётный яз есмь тебе? Али не моуж? Што же ма не зоваешь мя нъ не сего дьне, не в нощи же… прилука маво сердца, зазноба ненаглядныя. Кънязь любитъ тя, зело-де любитъ…

Я ни слова не поняла из того, что сказал Вано. Речь его была странной, а облик менялся на глазах. Он привиделся мне в кольчужном юшмане, с наручами на правой руке, в шлеме с прикреплённой к нему бармицей. Как будто только явился царевич с Чудского озера, где громил псов-рыцарей. Он молчал и ждал, оперевшись рукой на меч. А ветер рвал шёлк знамён, шелестел плащами дружины в закрытых шлемах и гривами сытых и злых лошадей за спиной.

Я зажмурила глаза, а когда открыла, Вано стоял передо мной… в джинсах и сорочке:

– Старушка продавала на рынке старые игрушки, – Вано нежно гладил плюшевого мишку по голове… – сказала, что он мне счастье принесёт.

– Ты… ты сейчас что-нибудь спрашивал меня? Кто такой «залёточка»?

– Кажется, «любимый» или «милый». Песню однажды слышал про залёточку… красивая песня. А что?

– Да так… ничего… показалось. Кажется, перегрелась на солнце, – я с облегчением вздохнула, но в глазах ещё светилось тревожное удивление. – Знаешь, Иван, привиделось, что ты – русский витязь. Я и шлем разглядела, и зерцало на груди. И ты спрашивал меня о чём-то на старорусском, только я не всё поняла. Что-то такое… пошто… яз есмь… зело-де…

– Пошто мы не живёмъ ако моуж и жена? Али яз не имаши злата, серебра, москотья моего? А что есмь придобылъ золота, что ми далъ Богъ, а то есмь далъ княгини своеи! Али яз блоудникъ есмь, ли клеветникъ, ли пьяница, ли хищникъ? Яз хочу жити с тобой от младости и до старости. А тобе веде яко есть не любо.

Я с ужасом взглянула на Вано и бросилась вон из гостиной.

«Наверное, я очень больна!»

Оставшийся день я провела в комнате, ожидая повторения припадка. Но видения меня больше не посещали, и чувствовала я себя хорошо. К вечеру мне стало скучно в одиночестве, и я вышла к ужину.

Вано поднялся навстречу и смотрел так нежно и ласково, что я невольно поймала себя на мысли:

«Какое открытое лицо! Как же жаль, что ты преступник и наркоторговец!»

* * *

Тётка сияла:

– Посмотри, как влюблён мальчик! А из какой хорошей семьи! А какой красавец! А какой щедрый и добрый!

Я обречённо вздыхала. Бедная тётя… если бы она знала настоящий смысл подарков. Вано задаривает меня, чтобы не болтала, держала язык за зубами.

Иногда мне хотелось втоптать в грязь милые безделушки. Обидно, что он морочит голову не только мне, но и родным. Ночами я целовала плюшевого мишку и представляла, что подарки дарит мне возлюбленный. Я представляла Вано и ничего не могла с этим поделать. Ночь за ночью он являлся мне в грёзах, а утром, пробудившись, я плакала, не найдя любимого рядом.

«Преступник! Убийца людей!»

«Совратитель невинных душ!»

«Безбожник! Ненавижу тебя!»

Чем чаще мы встречались, тем больше я опасалась за свой рассудок.

Однажды, то ли во сне, то ли наяву, мне привиделся терем – светлый, рубленный из круглой, гладкой сосны, вросший башнями с остроконечными шлемами в землю русичей среди жёлтых лоскутов хлебных полей и осенних факелов леса.

На крыльцо вышел молодой рослый князь в кольчуге, следом выбежала светловолосая женщина на сносях и повисла на могучем плече.

Мужчина, звякнув мечом, опустился перед нею на колено и прижался щекой к круглому чреву. Он шептал слова любви, а княгиня так припала к нему, будто, уходя, он уносил её душу.

Князь обернулся, и я узнала в нём Ивана, а в беременной женщине – себя!

«Не может быть! Ненавижу тебя!»

В панике я проснулась, вскочила с кровати и спустилась вниз на кухню. Открыла кран, сполоснула лицо и жадно выпила один за другим два стакана воды и только потом заметила, что в гостиной у дивана горит неяркий островок света – кто-то читает у лампы.

Сердце заныло и забилось так медленно, будто захотело остановиться. Наверное, так чувствовал себя странник, идущий на свет от костра, или Крысолов среди тростника, услышавший звук той единственной спасительной флейты, или Грей в мокрых рукавицах, поднимающий алый парус…

«Предчувствие…»

Мне послышался скрип уключин, хлопки парусов и смех пьянчужек на южной пристани, дорвавшихся до бочонка с яблочным сидром.

«Предчувствие любви?»

«Он рядом! Тот единственный, чьё имя я когда-нибудь унесу с собой, отвергнув все земные богатства!»

Я тихонько вышла из кухни, прошла через столовую и вошла в гостиную.

Старинный, бальный диван на восьми ножках, казавшийся мне в детстве трамваем (до того он был длинен), стоял не вдоль стены, а поперёк комнаты спинкой к двери.

Вано я заметила, обойдя диван сбоку, и замерла, чуть дыша. Мужчина спал, положив руку на грудь. На ковре рядом лежала раскрытая посередине старинная книга: название вроде на французском.

«Стихи… Франсуа Вийона. Кажется, он писал на пуатевинском наречии… И его повесили…»

Я прочла первые строки стихотворения на развороте:

Frères humains, qui après nous vivez,N›ayez les cœurs contre nous endurcis…Et nous, les os, devenons cendre et poudre.

И перевела, чуть шевеля губами:

Братья человеческие, живущие после нас,Не ожесточайте свои сердца против нас…А мы кости, превращающиеся в пепел и прах…

– Вернее не скажешь… – прошептала я.

Взгляд остановился на руке Вано.

«Красивые руки… и сильные… и нежные…»

«Что у него в руке? Похоже на кольцо. Странно… не знала, что кольцо с секретом. Крышечка с рубином открыта… а под ней – фотография! Нет, не фотография! Это эмаль, на ней нарисован портрет… финифть. Интересно, кто на портрете?»

Я подошла ближе, нагнулась, чтобы посмотреть, но крышечка неожиданно захлопнулась.

Я разглядывала спящего.

«Он похудел за месяц. И тёмные полукружья под глазами – раньше я не замечала!»

Никто не мешал мне смотреть на спящего и неспешно примечать то, что не разрешалось разглядывать днём. Тонкая трикотажная пижама выгодно подчёркивает рельеф худых бёдер, сухого пресса, а открытые босые ступни и белоснежные щиколотки кажутся беззащитными и нежными.

Сильное тело свободно раскинулось на диванных подушках. Мне захотелось дотронуться до гладкой кожи, поцеловать, лечь рядом и при свете лампы смотреть, как любовник раздевается передо мной.

Взгляд от щиколоток поднялся до колен, к бёдрам, упёрся в спящую под тонкой тканью плоть, заскользил по груди, сильной шее и остановился на губах.

Не знаю, сколько я рассматривала милые черты: вот тут, от угла глаза до подбородка белая полоска тонкого шрама, на шее родинка, а щёки гладкие и белые, а губы… губы шевельнулись.

И тут я заметила, что Вано смотрит на меня. Взгляд ясный, синий, взволнованный и полный ожидания.

Вероятно, он уже давно не спал… если вообще спал.

– Вийона не повесили, ему удалось сбежать… Ты изучила французский? Раньше ты его не знала. – Иван приподнялся на локте и протянул ко мне руку, – Василиса, постой!

Я попятилась. Волна панического страха накатила, и сердце остановилось. Не чувствуя под собой ног, я выбежала из комнаты, вихрем взлетела в спальню и бросилась на кровать.

«Преступник! Убийца! Ненавижу тебя!»

«Как же я люблю тебя!»

«Только бы он не узнал!»

«Люблю до смерти!»

«Мне нет прощения!»

* * *

Кажется, родня, ничего не подозревавшая о преступной деятельности Вано, была на его стороне. Во всяком случае, ему сочувствовали, а ятровки однажды устроили мне настоящий разнос.

Из милых девушек они вмиг превратились в злобных фурий.

– Принимаешь подарки у парня месяц, а сама хоть бы ласковое слово ему сказала! Это неправильно. Мы думаем, ты используешь Вано, – старшая ятровка Живана смотрела на меня с разочарованием.

– Вы ничего не знаете… Иван дарит мне подарки не потому, что я нравлюсь ему.

У старшей сестры округлились глаза:

– А почему же?

– Я не могу сказать.

– Да он здесь и днём, и ночью! Все знают, что из-за тебя! Ходит за тобой, как кот вокруг сметаны! И в лицо глядит, как на икону, глаз не сводит. То так встанет, то этак – только бы ты на него мельком посмотрела. Зачем унижаешь Вано? Парень извёлся совсем… одни глаза остались.

– Неужели не интересно попробовать завязать отношения с молодым мужчиной? Он тебя хотя бы целоваться научит! – младшая Желя удивлённо пожала плечами.

– Ты же не девственница, а строишь недотрогу. Как там говорят… И хочется, и колется, и мама не велит. Или девственница? – не унималась Живана.

В это время в гостиную вошёл улыбающийся Вано и, встав у двери, сделал мне знак выйти, но сёстры сидели к двери спиной и не видели вошедшего.

Я стояла хмурая, не понимая, чем могла вызвать столь странную реакцию ятровок.

– Кажется, поняла – это тактика! Поиметь с мужика как можно больше! – подхватила Желя.

– Сколько можно беречь девичью честь? – вторила ей Живана. – Так всю жизнь в старых девах просидишь. У тебя и парня-то не было.

– Это неправда! У меня был парень! То есть… у меня есть парень! – Я покраснела, как вишня, встретившись взглядом с Вано.

– И кто же он, интересно? Твой семидесятилетний старик? Или его братец Корней? Кажется, я поняла! Ты считаешь, что Вано не пара тебе, слишком беден! Куда уж нашим бедным родственникам до старичка, который завещал тебе все свои богатства! – гневно топнула ногой Желя.

– Не просто так, наверное, завещал. Тётя Макоша говорила, что ты и мыла его, и одевала, и спать укладывала. Уж его ты ублажала! – язвительно прищурила глаза Живана.

– Тётя Макоша рассказывала, что труп старика до сих пор лежит в опочивальне! В доме устроили склеп! По твоему приказу в спальне мертвеца каждый день в вазах ставят букеты свежих цветов! Ландыши! – Желя отвернулась и порывисто встала, брезгливо скривив губы.

– Заниматься сексом с трупом, как это называется, не помню… некрофилия, кажется. Ты некрофиличка, – подытожила Живана. – Скрываешься на острове вдали от нас, чтобы никто не знал, чем ты там занимаешься!

– Для подобных тебе существуют специальные заведения. Там место таким больным и испорченным штучкам… Ты опасна для нормальных людей и… – ятровка Желя осеклась на полуслове, заметив наконец Вано.

От обиды язык отнялся. Казалось, что лицо и волосы покрывает корка льда, а под ней плавится яркое пламя. Перед глазами свет мерк и вспыхивал вновь.

Вано замер в дверях, улыбка сошла с лица, и глаза сверкали непривычно жёстко чёрными агатами.

Молчание длилось долго.

– Не знала, что вы такие… – Я встала и вышла из гостиной.

Губы прыгали от обиды. Я быстро поднялась к себе в комнату, положила в сумочку ключи от машины.

«Какое им дело до моих мужей и стариков!»

Кубарем скатилась вниз. Злость клокотала во мне. Пролетая, как ведьма на метле, мимо гостиной, я услышала за стеной женский плач и гневный голос Вано.

Он догнал меня в прихожей и придержал дверь рукой:

– Ты куда? Пойдём прогуляемся по набережной.

– Я спешу, еду в аэропорт за билетом. Пусти, мне некогда!

– Уезжать собралась? Они же специально наговорили тебе гадостей! Чтобы уехала!

– Вот я и уеду! К сожалению, не получится уехать сегодня же. Остались незавершённые дела здесь… Соберу вещи и переберусь в гостиницу. – Жгучая обида переполняла меня, но я изо всех сил старалась держать себя в руках и говорить спокойно:

– Выпусти меня… пожалуйста.

Вано убрал руку. Я выскочила за порог, но он выбежал следом и удержал меня за локоть:

– На меня-то за что злишься?

Барабанил дождь. Его прикосновение: острое, влажное, чуждое – остановило меня. Я не могла справиться с дрожью в теле. Она била до судороги в пояснице, до скрипа на зубах. Внезапно злость прошла, остался лишь звон в ушах. И стало так холодно, что захотелось разбежаться и упасть в жёлтую воду, в глубину, где покоились тела мамы и отца.

«Мамочка! Где ты? Папа, ответь!»

Я будто наяву услышала шум речного водоворота, увлекающего меня во тьму, и повернула в сторону реки.

«Я – мертвец! Кости, превращающиеся в пепел и прах!»

Но что-то останавливало, тянуло назад. Отголоском в раскате грома прозвучала печальная и торжественная мелодия, и шум в ушах постепенно стих. Гроза уходила, унося с собой вой водоверти, и манила прочь от реки – в жизнь, светлую и радостную.

Вано смотрел на меня.

«Если я брошусь в воду – он бросится за мной!»

– Не надо… не расстраивайся так. – Вано подошёл, взял за руку и, перевернув ладонью вверх, поцеловал холодную как лёд кожу. – Ты вся дрожишь… дай согрею. – Он прижал меня к себе. – А я-то думал, у тебя с родными прекрасные отношения.

– И я думала… наивная дурочка, – всхлипнула, пряча лицо на груди Вано. – Таким дурочкам всегда в жизни достаётся… от родни в первую очередь.

– Да, с такой роднёй и врагов не надо. – Вано улыбнулся. – Но тебе с ними не жить, погостишь и уедешь… Как ты близко сегодня. Даже не верится… Обычно ты избегаешь меня.

– Не убегаю… это ливень, – ответила я с дрожью в голосе.

– Ты же понимаешь, не о дожде речь! Неужели я настолько противен тебе?

– Вовсе нет, ты мне не противен, – я неловко улыбнулась.

– Вовсе нет… – повторил Вано. – Тогда что не так? Что тебе не нравится? За месяц ты мне и пары фраз не сказала… После ночи в поезде ведёшь себя словно я виноват перед тобой.

– Ты ни в чём не виноват… Та ночь была ошибкой. Пойми, мы очень непохожи… по-разному смотрим на мир, – пролепетала я.

Вано насмешливо прищурил глаза:

– Ах, вот оно что… Как же я, по-твоему, смотрю на мир?

Я промолчала, а Вано прижал меня к себе крепче:

– Согреваешься? Может, сядем в машину? Где ты её оставила?

– Там, – я махнула рукой в сторону моста.

Спокойный голос Вано будто убаюкивал. Я бессильно повисла на сильной руке и прижалась щекой к плечу. Вано обнял меня. Я чувствовала гулкие удары его сердца, подняла лицо, и губы тут же накрыл тёплый поцелуй со вкусом кофе и шоколада. Вано взглянул нежно, робко поправил прядку на лбу, словно боялся, что я снова оттолкну его.

– Ты добра ко мне сегодня, моя Василиса, – прошептал он. – Моя! Никому тебя не отдам! Умру за тебя!

На губах таяло тепло его губ, и я поцеловала жениха сама, чтобы сохранить память о поцелуе.

Вано удивлённо и радостно смотрел на меня:

– Моя Василиса!

Одним коротким поцелуем я сделала его счастливым. Мы будто передали друг другу частицу самих себя, что-то неосязаемое, тёплое, пьянящее, рождающееся и умирающее одновременно, соединившее нас навсегда.

Но нам не быть вместе.

«Наркоторговец! Убийца!»

– Зачем мучаешь меня и себя? – прошептал Вано. – Неужели не видишь – мы созданы друг для друга. Я чувствую… я знаю – ты любишь меня… но не хочешь признаться…

«Он знает! Какой ужас! Он не должен был догадаться! Никогда!»

Иван опустился на колени на залитой водой мостовой и потянул меня к себе:

– Иди ко мне, ладо!

Струи ливня заливали его лицо, с волос потоком стекала вода.

«Никогда он не будет более желанным, чем в эту минуту».

За его спиной, в туманных очертаниях гор, за цепью древних Каф, где зимуют мудрые драконы, гигантские змеи и сказочные великаны, привиделась мне крепость. Близкий холодный океан дышал на сосновый бор, за которым скрывались городские и сторожевые башни, деревня под крепостными стенами, лоскуты аккуратно убранных полей. Большак, петляя вдоль леса, заболоченных низин и бесконечных бар [21], убегал южнее, к Господину Великому Новгороду. На перепутье большак делал крюк и уходил в лес, к болоту. Заросли аира шелестели мечевидными листьями у воды, испуская сладко-горький аромат. На развилке стоял старинный агалматъ [22] Велеса. Прикрытые веки истукана поросли мхом, и тишина вокруг стояла такая, будто на сто вёрст вокруг нет ни зверья, ни человека.

«Иди ко мне, ладо!»

Витязь в кольчужном юшмане, верхом на вороном жеребце, склонив копьё к земле, стоял перед истуканом, всматриваясь в даль, раскинувшуюся за божеством на многие версты. Почти у самого горизонта сверкал на солнце кипейными полотнищами высокий шатёр… А за белым шатром, за ледяной чертой – долгий изгиб берега, называемый Лукоморьем. По низинам курчавится белый лечебный мох, растёт клюква и морошка, а у самой воды близ старых высоких сосен, где лежит первозданная грань суши и моря, точит Зуб-камень ночная волна и бежит к озерку, окружённому белыми берёзами, невиданное, неслыханное лесное зверьё.

Внезапно дождь прекратился, будто резко повернули ручку в душе. Солнце ярко ударило в глаза. Я заслонилась рукой от слепящих лучей и огляделась. Вокруг ни души – ливень всех разогнал. Редкие крупные капли падали с листьев промокших насквозь деревьев.

Но вот из парикмахерской вышла на порог женщина с сигаретой и с любопытством уставилась в нашу сторону. На мосту кто-то оживлённо размахивал руками, прохожие один за другим будто вырастали из пустоты. Воздух наполнился звуками, которых минуту назад не было. Стены домов выросли и придвинулись к набережной.

Над головой на ветке громко каркнул ворон. Я вздрогнула и всё испортила – как можно равнодушнее возразила:

– Ты ошибаешься… Я вовсе не люблю тебя! Удачный секс ещё не повод для долгосрочных отношений.

Вано побледнел и опустил голову.

– И что же может послужить поводом? Скажи, может, пойму, – кривая усмешка исказила красивое лицо.

– Любовь. Взаимная.

Вано ещё больше побледнел, но продолжал смотреть на меня, сверкая очами. Солнце заслонило маленькое облачко. В полумрак погрузился правый берег Куры, и люди на набережной превратились в тени. Мне показалось, что и сам Иван изменился, преобразился из светлого в тёмное. Чёрные, смоляные волосы неровными прядями обрамили худое лицо, гневно блестели бездонно чёрные глаза.

Вано поднялся с колен – на джинсах расползались тёмные пятна воды, влажная сорочка прилипла к телу. Он раскинул руки, будто собирался взлететь. Вано подставил небу влажное лицо. На крепкой шее поднялся и опустился кадык.

Я почувствовала его боль. Ему больно, ему нечем дышать. На лице появилось выражение муки. В какой-то момент я испугалась, что на раскинутых ладонях проступят стигматы. Иван стоял близко к парапету, спиной к реке. Я решила, что сейчас он опрокинется навзничь и крестом рухнет в мутную воду.

Но он опустил руки и посмотрел на меня пристально.

– Подойди ко мне, – попросил он тихо.

«Если я подойду к нему сейчас, то уже никогда не уйду!»

Я сделала шаг назад. Зябко поёжилась, положив руки в карманы, и покачала головой:

– Нет!

В кармане плаща я нащупала лепесток розы, который положила туда в день приезда. К моему удивлению, лепесток не завял, оставался таким же свежим. Крошечный, он один благоухал, как большой розовый букет. Аромат роз окутал меня.

«Сердце ноет… Запах её чувствую, словно она рядом, в двух шагах от меня», – вспомнились слова молодого человека, что я невольно услышала, проходя в тот день мимо цветочного магазина в переулке у вокзала.

Теперь я была уверена, что говорил Иван… и вовсе не о цветах, как тогда я подумала. Стоило ему произнести это, в следующее мгновение лепесток слетел мне в руки…

«Кто ты?»

Я испуганно взглянула на Ивана.

Меня не оставляло чувство, что когда-то раньше мы уже встречались и знает он обо мне гораздо больше, чем я о нём!

«Не помню! Я так хочу всё вспомнить! Хочу вспомнить!!!»

Лепесток сорвался с ладони и, подхваченный порывом ветра, унёсся ввысь.

Вано проводил лепесток взглядом, и мне показалось, вздохнул с облегчением. Он приблизился и, взяв меня за подбородок, взглянул в глаза:

– Чего ты боишься? Выходи за меня. Обещаю, любовь приложится… и удачный секс тоже. Я защищу тебя от любых невзгод. Я помогу тебе всё вспомнить! Или… у тебя кто-то есть? Кто? Горын? Корней? Ты его выбрала? – спросил он глухо.

В полумраке его глаза казались почти чёрными с ярким синим ободком вокруг зениц. Странно… Редкий цвет глаз. Единственный в своём роде, но мне показалось, что человека с такими глазами я уже когда-то встречала. Чёрные волосы, тонкая ниточка серебристого шрама на правой щеке…

«Инкуб?»

«Инкуб? Что за имя странное? Где я могла его слышать?»

Но вот солнце прошло мимо облака, и волосы Ивана заблестели золотистым русым блеском, а глаза из чёрных превратились в ярко-синие.

«Я больна…»

Вано молчал и смотрел на меня с ожиданием. Я примирительно улыбнулась:

– Мне пора… Успеть бы вернуться к ужину – и тётя не любит, когда опаздывают к столу. Не хочу расстраивать её напоследок.

– Я поеду с тобой. Хочешь, сяду за руль? – Вано всё ещё был бледен, но решительно протянул ладонь.

Я покорно отдала ключи.

– Загадала желание? – спросил он с непонятным волнением.

– Какое желание?

– Лепесток розы выпустила на ветер. Есть поверье, что желание нужно загадать и оно обязательно сбудется.

– Да, загадала.

– Какое? – Вано пристально посмотрел на меня.

– Не скажу. Зачем тебе?

Он тяжело вздохнул и провёл рукой по груди, будто унимая сердце.

– Мы не могли с тобой раньше встречаться? – спросила я невпопад. – Я хочу сказать… ещё до поезда. У меня навязчивое чувство, что мы виделись раньше, были знакомы.

Вано закрыл лицо руками и коротко хохотнул:

– Господи, дай мне сил!

Я надулась:

– Не вижу ничего смешного. Я загадала… чтобы вспомнить то, что забыла. Понимаешь… у меня была травма и некоторые события… из тех, что произошли до приезда на остров, я совершенно не помню. Поэтому я спросила, не встречались ли мы раньше. Ретроградная амнезия…

– Ретроградная амнезия? – Вано повернул ключ и завел машину. – Жаль, что дождь закончился не вовремя… ты бы не пожалела, – Вано взглянул так, что сердце моё замерло.

«Ничего ещё не закончилось!»

И Вано, будто подтверждая мои слова, кивнул:

– Это присказка, сказка впереди будет.

А я ответила словами, сказанными им накануне, удивляясь про себя, что без запинки говорю на древнерусском:

– Положи мя, акы печать на серъдце своё, акы перстень, на руку твою: ибо зело крепка, акы смерть любовь… люта, акы преисподняя, ревность… стрелы ея – стелы огненные…

Вано сжал мне руку:

– Я так долго ждал… Ты всё вспомнишь, царевна. Ты расскажешь мне?

«Кънязь любитъ тя, зело-де любитъ…»

«Ибо крепка, акы смерть любовь…»

Автомобиль покатил по набережной. За опущенным стеклом проплывала мутная, жёлтая вода, поросшие лесом холмы. Апрель прошёл, а солнце уже который день не жаловало промокшие, чёрные от влаги улицы.