В отражении бытия

Человек, заинтересовавшийся творением Мутанта, – неофашист. В прямом смысле слова. Отто. Я познакомился с ним в том злополучном месте, куда закинула меня судьба после неудачной и трагичной попытки Макса обуздать чужую «лошадку».

Лояльный сектор строгой тюрьмы в Подгаузе. Действительно лояльный, раз Отто, со своими крайне радикальными взглядами, отбывал наказание не в достаточно строгих условиях.

Всё, как и везде: бетон, металл и никаких намеков на природу – на утопающие в зелени постройки. Хотя здесь, на открытом пространстве, можно было не только двигаться, но и стоять, правда, по два человека, в остальных случаях немедленно следовало наказание. Раз в полгода свидание с близкими и раз в полгода с адвокатом – ненужная формальность.

Заключенных в тюрьмах делили по возрастным критериям, ограждая новичков от уже закоренелых преступников, изолируя по секторам. Отто был старше меня на два года, и это был уже тот возраст, когда такая разница особо не ощущается. Нет, он не спас меня от интриг, и я не помог ему в одной из тюремных потасовок, как это обычно бывает в сюжетах книг и кинофильмов. Всё гораздо банальнее.

Он сам подошел ко мне на одной из прогулок и просто заговорил, словно мы с ним были знакомы сто лет. Отто выслушал мою историю, а я, в свою очередь, его ситуацию попадания в заключение.

Отто был признанным лидером и идейным вдохновителем неонацистской группировки, расположенной западней моего городка, и имел в распоряжении восемьсот солдат (как он выразился). Они вели «военные действия» со своими врагами. Это не совсем устраивало локальные власти: Отто и его парни старались расширить территориальные границы, тем самым удовлетворить свои геополитические аппетиты. А они у них росли вместе с ними.

Как лидер неополитики Отто боролся за чистоту расы и хотел создать хотя бы маленькое, но государство. В котором никто даже в мыслях не хотел бы грязной каплей крови испортить ту чистейшую, что текла в их жилах.

«Арии, мать их!»

– Гитлера предали, и в моих рядах появился предатель, – разглагольствовал во время беседы Отто. – Это был беспрецедентный случай в моей карьере и организации. Солдат девятнадцати лет от роду занялся сексом с мулаткой, когда вокруг столько ариек (!), а подобное в моем Рейхе крайне недопустимо. Такое сравнимо с изменой, вероломным предательством, поэтому его и должна была постигнуть самая суровая кара. Мне нет никакого дела до мулатки, так как я не замечаю тех, кто не проходит по строгим критериям. А юнец должен был быть сожжен, таков был приговор! Нашего внутреннего суда.

«Хороший наглядный пример…» Мурашки внезапно промчались по моей спине. Глаза Отто светились серой сталью на его жёстком и волевом лице.

– Считаешь, слишком жестоко? – Он, вернувшись из переживаемых воспоминаний, взглянул на меня.

– Ну, если относительно того, что «нагородил» когда-то давно твой идол, то… – Я поёжился и далеко не от холода. – Вроде, как и ничего…

– Приговор был приведён в исполнение, и вот теперь я здесь. – Отто взял меня за локоть, прерывая нашу медленную ходьбу. – Знаешь, я не только читал и анализировал «Mein Kampf», я внёс в книгу изменения, основанные на собственной точке зрения, и теперь это новая «Моя борьба»! Его лицо буквально «светилось» одержимостью.

«С ума можно сойти от общения с подобными фанатиками. – Я морщил нос, задумавшись. – Но можно сойти с ума, и общаясь с большей частью населяющих эти стены. Или еще быстрее, замкнувшись в себе, не общаясь абсолютно ни с кем…»

Так я и познакомился с Отто. А время в заключении бежало своим чередом, отсчитывая часы, недели, месяцы.

В один из морозных вечеров, гуляя с Отто по свободному периметру, на свежем воздухе, звенящем от стужи, я в диалоге «тестировал» идеологию собеседника.

– …А как тебе русские? – внутренне я размышлял о целесообразности его доктрины после краха 3-го рейха.

– Русские… Я могу только склонить голову перед этими героями: они сделали то, что до этого не мог сделать никто. Они измотали войска Вермахта и почти на голом энтузиазме уничтожили безотказную, я акцентирую (!) военную машину, наглядно демонстрирующую свое превосходство по всей Европе и не только.

– О, но не весь Вермахт…

– Я не навязываю тебе политику того времени, нет, – Отто не обращал внимания на ноты иронии в моем голосе. – Было много ошибок, поспешных решений… Я тебе всё время говорю о дисциплине, о чистоте расы, именно это и есть основные аспекты… И вообще, ты же знаешь… Сегодня последний день моего пребывания здесь. Завтра я покидаю стены, не хочу говорить громких слов, но… – он улыбнулся, глядя вдаль. – Я бы хотел видеть тебя рядом с собой. Ты сильная личность. На подобных людях, как правило, и строится опора для чего-то фундаментального… а мне нужна прочная опора!

– Ты знаешь, я сейчас узнал много нового о себе… – Я поёжился от мороза и каких-то нахлынувших на меня незнакомых до этого чувств. – Но думаю, что на такой личности, как я, ты вряд ли сможешь построить хоть какую-то империю.

– Всё шутишь… – Отто улыбнулся с пониманием. – Нет, я серьёзно. Тебе тоже осталось немного, и ты скоро выйдешь из этого учреждения. Тем, чем ты занимался ранее, ты уже не сможешь – за это время ты вырос. Надо всё кардинально менять, ведь есть более серьёзные вещи, дела… Давай после твоего освобождения увидимся и обо всём поговорим.

– Но как тебя найти?

– Я знаю, как тебя найти. А это… тебе на память. – Отто протянул мне книгу в черной кожаной обложке с красными тесненными буквами.

– Как трогательно! – Я не мог скрыть своих эмоций. – Спасибо, я обязательно прочту!

– Ты молодец, никогда не унываешь…

Следующая наша встреча с Отто произошла спустя несколько лет после того, как я покинул бетонные стены Подгауза. За это время я прошел через взлеты и падения, набирался сил и приспосабливался к новым реалиям быстро меняющегося мира.

Макс проходил реабилитацию в специальном центре, где с ним усердно работали психоаналитики. А я познакомился с Сани и наслаждался каждым мгновением, проведенным рядом с этой неординарной девушкой.

Жизнь текла своим чередом, разрушая стереотипы и иллюзии, которые я сам себе создал. Мне приходилось много работать, чтобы не только существовать, но и развиваться как личность.

Работа, которую я выполнял, не всегда была простой, а порой даже опасной, но не каждый мог бы ее предложить. И не каждый согласился бы взяться за ее выполнение. Уточнять сферу своей деятельности не имеет смысла, да это и не так важно.

Однажды теплым осенним вечером я должен был забрать Сани из гостей, где они с подругой засиделись у знакомой, которая недавно подписала брачный контракт с лондонским денди. Этот денди прибыл для распространения высококачественного нижнего белья, которым его отец уже заполонил все Соединенное Королевство. Их семейному бизнесу требовался оперативный простор.

Сани и Лика долго прощались у ворот огромного дома с молодой «бельевой четой». С первого взгляда было видно, что веселый квартет принял немало алкоголя – все были теплы, как майский день, и, судя по всему, обсудили весь окружающий мир.

Взгляд создателя прикрытия женских прелестей, брошенный в мою сторону, красноречиво говорил о том, что меня тоже обсуждали за столом и даже не раз.

Две фурии с важностью уселись в машину и принялись жевать мускатные орехи, давая понять, что трезвы, как младенцы.

– Вы, случайно, не с аудиенции папы в Ватикане? Такой презентабельный вид, – их же вид меня веселил, – и он пообещал вам теплое местечко недалеко от себя? Это можно списать только на почтенный возраст понтифика и его нетрадиционную ориентацию….

Я прибавил газа, чтобы основательно встряхнуть пассажирок.

– Твой язык, Бруно… без костей! – возмутилась Лика. – И сбавь скорость, меня… тошнит.

– Так вы еще и говорите! – Я тем не менее прибавил газа.

– Да… действительно, нельзя ли помедленней! – Сани, говоря, открыла окно.

Я и сам был бы рад «помедленней», но уже в течение десяти минут автомобиль темного цвета маячил за спиной, держась на определенном расстоянии. Мысли неслись быстрее моего авто: «Кто же это может быть? В последнее время все спокойно и «военных действий» не ведется. Возможно, «трусо́вый король» отправил за мной шпионов, увидев во мне конкурента в его нелегком бизнесе, они же так мнительны, эти богачи…»

– Ваш выход. – Резкая остановка возле дома Лики.

Она, не ответив, «вылетает» из автомобиля, махая свободной рукой нам на прощание, второй рукой Лика прикрывает рот.

Машина преследования остановилась в метрах двадцати. И теперь я уже мог классифицировать марку автомобиля. Старенький Mercedes, идеальный на вид раритет, синхронно разгоняется вместе со мной.

– Куда ты так гонишь, мне плохо! – Сани вертит головой в поисках причины неоправданной езды.

Места для отрыва от преследования нет – дом Сани находится в тупике частного сектора.

– Сейчас ты быстро выбегаешь из машины и бежишь открывать дверь – я что-то съел, мой желудок не выдержит.

– Ты хочешь в туалет?

– Да! Но мог бы подождать еще с неделю! Давай скорее! – Выходя из машины, стоя за кустом, я отогнул ветку для обзора.

Каблуки Сани звонко цокают уже за калиткой, значит, она добралась до дома. Я, подождав с минуту, двинулся навстречу светящему фарами и медленно останавливающемуся автомобилю.

Не имея при себе даже машинки для закручивания сигарет, я сунул руку во внутренний карман куртки, оттопырив так, словно был вооружен. Mercedes слепил фарами. Лобовое стекло отражало свет фонаря, не давая разглядеть находящихся в салоне.

– Мог бы и с девушкой познакомить – отлично бегает! – Человек, говоря, выбирался из-за руля. – Спортсменка?

– И не только. – Я замечаю, что остальные двери автомобиля остаются закрытыми.

– Так как все-таки ее зовут?

Теперь я узнал голос. Это был Отто.

– Точно не Ева Браун и не крошка Геля! – Я обнимал друга в теплых объятиях. – Mercedes – подарок от оккупированных территорий в Ираке?

– Нет… Мы там не участвовали! – Отто сжал меня крепче, реагируя на мой сарказм.

– Не сломай! Ждал, наверное, что сбегу вместе с ней? – Я выбрался из «клещей» его объятий.

– Да нет, даже не думал! – Смеясь и разглядывая меня, Отто все еще держал мою руку так, словно от этого зависела вся моя дальнейшая жизнь.

– Ладно, отдай руку… Это все-таки моя личная собственность. Зайдешь?

– Не сегодня, мало времени. – Отто, как и раньше в любой ситуации, добавлял значимости себе и своим словам. Как ни странно, это получалось и было ему к лицу.

– Наверно, надо подписать свое новое издание и раздать в школах Hitlerjugend?

– А ты ее прочел?! Она ведь стала другой, правда? – Отто, оживившись на короткое время, стал похож на ребенка, хвастающегося своими достижениями. От выше упомянутой значимости не осталось и следа.

– Спешу «обрадовать» – нет, не читал… У меня выпросил ее ирландец, идущий в изолятор – ему банально не во что было крутить табак. Прости – я и с оригиналом-то книги не был знаком, так что не ощутил бы особой разницы.

– Ты ненормальный, и я это всегда знал… Да ладно, об этом потом. Нам нужно поговорить, и это серьезно.

Передо мной сама серьезность – в черном плаще с красной атласной подкладкой, в кожаных перчатках, гордо поднятая голова в фуражке. Складывалось такое впечатление, что он намного выше меня и даже ближе к богам, словно только сошел с экрана исторического фильма. Так и хочется крикнуть ему: «Хайль Гит… Отто!»

– Сейчас довольно-таки поздно. – Он посмотрел на часы, огляделся по сторонам. – Приедешь ко мне, посидим, поговорим, вспомним… Давно хотел тебя увидеть.

– Приеду. Давно не болтал о старом, не перелистывал страницы истории. На денек. Дольше, извини, не смогу.

– Вот адрес, – он протянул визитную карточку с символикой рейха, – там и телефон есть на всякий случай…

Отто уселся в машину. Кожа внутренней обивки салона оказалась кроваво-красного цвета на фоне черного покрытия автомобиля.

«И это я ненормальный?». Я закрыл калитку за собой.

Сани удобно устроилась на огромном диване в гостиной, болтала ногами и разговаривала по телефону с подругами, с которыми недавно рассталась.

– Бруно, что там в туалете? – спросила она, прервав свой разговор.

– Твоих подруг там точно нет!

– Послушай, он одел в шелк и нейлон столько женщин, теперь это снова так модно. Элегантно. Грациозно!

– Было бы разумнее всех их раздеть, даже если это безнравственно, грязно и аморально…

Я на руках отнес её наверх, в спальню, где всегда царит аромат лепестков роз и её любимого сандала.

– Лика права: ты ненормальный!

«Когда тебе так часто говорят, что ты ненормальный, ты сам постепенно начинаешь верить в это…»

Под утро мне всегда снятся сны.

Движущаяся колонна из жирных мохнатых гусениц и переливающихся перламутром огромных жуков заполняет пространство. В небе кружат разномастные насекомые: яркие бабочки, назойливые мухи и стрекочущие стрекозы.

Возле этой шевелящейся массы располагаются ложа для важных персон, где пауки, тарантулы, жабы и.. крысы, эти последние – иноформы жизни, разносчики всевозможных инфекций., все здесь одетые в черно-коричневые одежды, гордо восседают на стульях с высокими спинками, обитыми красной материей.

Раздаются одиночные восхваляющие крики, подхваченные толпой. Внезапно всё меняется: вместо уродливых насекомых появляются машины с военной техникой и марширующие, одетые в нацистскую форму, молодчики. В синем небе на высокой скорости проносятся военные самолёты.

Я стою на балконе, рядом со мной Сани. Развеваются флаги с нацистской символикой, а фронтальная часть балкона выложена символами и геральдикой рейха из живых цветов. Это эстетически красиво, ведь всё вокруг живёт и цветёт. Приятные и счастливые улыбки на лицах собравшихся. Солдаты, чеканя шаг по площади, гордо смотрят на лидера, стоящего рядом со мной. Отто, диктатор, восхищённый происходящим в атмосфере триумфального торжества, поворачивается ко мне и говорит:

– Вот оно – будущее, Бруно…

Даже во сне я понимаю, что это сон. Внезапно все солдаты разбегаются, снова превращаясь в жуков, пауков, тараканов, а самолёты разлетаются бабочками и стрекозами в разные стороны.

– Это русские! – обеспокоенно произносит Отто и, мгновенно забывая обо мне, уходит вглубь здания.

Я провожаю его взглядом, замечаю проходящего мимо часового и стоящего рядом с ним человека со знакомым лицом. Да это же Макс!

– Это же Макс… – с этими словами я просыпаюсь и открываю глаза.

Слой липкого пота холодит тело.

– Это не Макс! Это твоя бабушка, и она ждёт нас сегодня на яблочную шарлотку, – сообщает Сани, наполовину вываливаясь из шёлкового халата и шаря рукой по моему телу, там, где шарить абсолютно неприлично.

– Это Макс. – Я нервно отталкиваю её от себя. – Он мне приснился, с ним что-то случилось. Когда он приходит ко мне во сне, всегда что-то случается…

Резкий подъём, контрастный душ. «С ним что-то случилось», – повторяю, намыливаясь. С этой фразой вытираюсь и одеваюсь.

– Да что случится с Максом? В психушке твой сумасшедший друг.

– Не смей так о нём! Я буду кофе….

– Он на кухне…, как заваривать ты вряд ли забыл…

– Завари тогда кому-нибудь другому.

Коридор, лестница, дверь на улицу.

– А ты можешь….

Что я могу, осталось за дверью. Возле машины слышу звон разбитого стекла о бетон дорожки.

Моя парфюмерия летит мне вслед, за ней бритва и что-то ещё. Я всегда знал: у шизофрении женское лицо. Жаль, что красивое и притягательное – заранее не отпугивающее.

Реабилитационный центр находится в нескольких кварталах от покинутого только что дома. Вестибюль, лифт – шестой этаж. Здесь я бывал не раз. Навстречу мне выбегает врач, лечащая Макса.

– Он в другом корпусе, под капельницей. Туда!

Коридор, лестница, ещё коридор, мрачные двери морга светятся вдалеке....

– Доктор!

– Вас не пустят внутрь! – Её крик останавливает меня. – Строго настрого запреще….

– В чём дело, в двух словах?!

– Мы не знаем, где он взял этот препарат, в нашей клинике ничего подобного нет, – врач с трудом переводит дыхание. – В его крови было обнаружено огромное количество токсичных веществ, словно он выпил целую цистерну химических отходов. Сейчас в больнице и в министерстве начинается переполох!

– И как он сам? – спрашиваю я, стоя у стеклянной стены палаты.

– Вопрос не совсем уместный, но, как ни странно, вопреки всем законам природы, он жив, – отвечает врач.

Макса почти не видно: над его кроватью возвышается огромный полиэтиленовый купол, а вокруг установлены приборы, поддерживающие жизнь в его организме. Мерцающая огнями аппаратура кажется более живой, чем сам пациент.

За моей спиной раздается «металлический» голос:

– Мы полностью заменили ему кровь, и сейчас идет процесс восстановления клеток, пострадавших от чудовищной интоксикации, – я с трудом отрываю взгляд от бледного лица под куполом. – Восстановление может занять длительный период времени.

Высокий, физически крепкий седой мужчина в оранжевом халате говорит четко, без каких-либо эмоций, словно вместо лица у него маска.

– Вы, наверное, Бруно? – его голос смягчается в ответ на мой утвердительный кивок. – Пройдемте в мой кабинет, нам есть что обсудить. – Он поворачивается к женщине в белом халате, моей провожатой: – Спасибо, доктор, идите к себе.

Коридоры, лестницы, стеклянная дверь – он пропускает меня вперед, открывая её.

– Заходите, присаживайтесь… – легким стуком пальца он указывает на одно из кресел. – Может быть, что-то из напитков?

– Стакан воды, – отвечаю я, удобно устраиваясь в кресле.

В кабинете царит минимализм: два кресла-близнеца, расположенные друг напротив друга через стеклянный стол, одностворчатый алюминиевый шкаф до самого потолка, который служит и сейфом, и ящиком для документации, и баром, зеркало и тусклый свет, льющийся из стен. Лаптоп, стоящий на столе, хозяин кабинета закрывает, одновременно подавая мне стакан, наполненный водой.

– Меня зовут Фердинанд, – представляется он, садясь напротив. – Я представляю службу безопасности в клинике, особой работы у меня нет, – он четко выговаривает слова, словно диктует условия. – Но сегодня произошел экстренный случай, и так как у пациента в графе «родственники» стоит прочерк, судьба нас с вами свела здесь. Мне так или иначе пришлось бы вас разыскивать, чтобы задать пару вопросов…

– Спрашивайте, если уж я лишил вас удовольствия в проведении розыска… – ставлю на гладкую поверхность стола пустой стакан. – То придется отвечать и за это, и на вопросы.

– Может быть, еще? – собеседник кивает на мой пустой стакан.

– Возможно, позже…, ведь я не знаю, о чем пойдет речь, вдруг придется даже напиться…

– Хорошо, – Фердинанд пробегает глазами по экрану вновь открытого компьютера. – Вы проходили с Максом по одному делу?

– Если эта информация необходима для поддержания его здоровья, то не скрою – проходил.

– Это риторический вопрос. – Агент службы безопасности пристально смотрит мне в глаза, и создается впечатление, что он видит меня насквозь. – Прошло около четырех лет. После освобождения вы часто с ним встречались?

– Раз в полгода – так гласят местные правила. – Я ощущаю усталость от диалога – так обычно на меня действует допрос.

– Ну и как вам ваш товарищ по несчастью?

– А как он может быть, отбыв наказание в одном сумасшедшем доме, переселившись в другой?

– Я понимаю… – уголки губ моего «собеседника» дернулись в едва заметной ухмылке. – Но здесь все-таки тишина, из клиники люди выходят адаптированными, продолжая жить нормальной жизнью.

– Вы сейчас о медицинском персонале?

– Давайте не будем горячиться и не к месту иронизировать, – призвал Фердинанд, откидываясь на спинку кресла, пристально глядя в мои глаза. – Сейчас всё очень серьезно.

– Хорошо, давайте! – Я на секунду отвернулся от его проницательных серых глаз. – Хотя не припомню, когда было всё не очень серьезно…

– Вам известно: кто посещал еще, кроме вас, Макса?

– Я думаю, что он и меня-то особо видеть не хотел – ни слова за визит… ноль реакции на мои скучные монологи.

– То есть… – подбородок Фердинанда слегка приподнялся, в глазах прищур, – полное отсутствие положительной динамики?

– Возможно, слабый оттенок в одно из посещений, – хмурю лоб, вспоминая. – Какой-то блеск в глазах, меньшая скованность в теле, но настолько всё слабое, что тешить себя какими-то иллюзиями…

Вибрация звонка на телефоне Фердинанда – он не реагирует.

– У Макса были пристрастия к наркотикам? – Взгляд на монитор, затем снова в мои глаза.

– А здесь вы, видимо, думаете, его «плацебо» пичкают?

– Извините, – имитация улыбки снова трогает уголки его губ. – Я, конечно, имею в виду период времени до трагической автокатастрофы?

– Нет. Ни он, ни я не имели тяги ни к чему подобному, а после отбытия наказаний – тем более, вы же знаете, как с этим строго!

– Да, да… – нехотя соглашается Фердинанд, барабаня пальцами по кожаному подлокотнику. – Позвольте мне вкратце рассказать о том, что произошло с вашим другом за последние несколько недель.

Внезапно у него был обнаружен «венесуэльский» вирус, который, как вы, возможно, помните, две недели назад уничтожил целый миллионный город. Тогда врачи были бессильны помочь людям. Вирус исчез так же внезапно, как и появился, оставив после себя безжизненные пораженные тела вокруг очага вспышки.

Через полгода наши ученые, проведя исследования микрочастиц, обнаруженных на месте трагедии, разработали вакцину. К счастью, больше подобных эпидемий не происходило. Это к слову.

Неделю назад вашего друга свалило с ног непонятное заболевание. Пока специалисты ставили диагноз (одни симптомы указывали на одну болезнь, другие – на совершенно иную), помешала также аллергия, которой страдает ваш друг. В итоге было определено: «Венесуэла». Пока врачи готовили аппаратуру для лечения, так как транспортировка пациента была крайне нежелательна.

Видя мою реакцию, агент спецслужбы снова наполняет стакан водой. Я выпиваю.

– Так вот, пациент находился в полной изоляции, куда не было доступа. Да и надо быть безумцем, чтобы идти в палату, где находится больной, пораженный такой болезнью.

– Но здесь большинство безумны.

– Да, но не настолько, – он пожал плечами. – Сегодня ночью сработала система сигнализации в помещении, где был расположен больной, пораженный инфекцией, в частности, Макси (кажется, так вы его называете?).

– Какая осведомленность!

– Давайте без патетики, это моя работа, в конце концов! – плотно сжав губы и выдохнув, Фердинанд продолжил. – Персонал прибыл в палату через одну-две минуты, но там было все в прежнем виде, как и должно быть.

– Если вы думаете, что это был я, то я еще в это время спал, сжимая плоть своей драгоценной…

– Дослушайте, потом будете комментировать… – Нотки раздражения послышались в голосе агента.

– …Но следы присутствия были обнаружены при более тщательном обследовании: под кроватью был найден электронный шприц Т-7, использованный, с остатком субстанции, ну и след от укола на руке пациента.

– Т-7 – это что, космические технологии?

– Нет! Обычный на данный момент шприц – даже больной с одной дееспособной рукой может его использовать по назначению: Т-7 сам находит нужный ему участок тела, удобный для инъекций, и делает укол.

– Прогресс!

– Не в этом суть, самое интересное оказалось, когда врачи взглянули на показания сверхчувствительных приборов: симптомы «Венесуэлы», которые они фиксируют, отсутствовали. Анализ остатков вещества из Т-7 выдал перечень веществ – полтаблицы Менделеева, а самое главное (!) и треть в нем – запрещенных препаратов… и их концентрация, способная свалить в одну секунду всю баскетбольную ассоциацию нашей страны. Тот же список элементов обнаружен в крови пациента. И его органы вполне логично начали давать сбои. Но уже через час аппарат, работающий с Максом, очистил его кровь, как после обычной рядовой интоксикации, полностью нормализуя его состояние. Всё!