Русская эскадра

Русская эскадра. Антология поэзии русского зарубежья

Составитель Татьяна Акулова

Памяти АЛ. Манштейн-Ширинской и Русской эскадры

Антология «Русская эскадра» подготовлена в рамках работы Фонда сохранения исторического и культурного наследия имени А.А. Манштейн-Ширинской.

Книга выходит в год 100-летия спуска Андреевского флага на на кораблях Русской эскадры в Бизерте и посвящена памяти русских моряков и А.А. Манштейн-Ширинской. Они сохранили в своих сердцах любовь к России и мечтали вернуться на родину под стягом Святого апостола Андрея Первозванного.

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© Коллектив авторов, 2024

© Т. В. Акулова, составление, 2024

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2024

«Я вернусь…»

Татьяна Акулова, Никита Кузнецов

В сборник «Русская эскадра» вошли стихотворения, посвящённые Исходу из России Русского Флота и Русской Армии в 1920 году и жизни русских беженцев за пределами своего Отечества.

3 (16) ноября 1920 года корабли и суда Черноморского флота вышли из портов Крыма и сосредоточились на Константинопольском рейде. Приказом командующего флотом № 11 от 21 ноября 1920 года Черноморский флот переименовывался в Русскую эскадру. Так начинался трагический Исход русских моряков и членов их семей из России.

Первая остановка – в Константинополе. Французские оккупационные власти, ужаснувшись численности прибывшей русской армии, отправили военных в лагеря – Галлиполи, Лемнос и другие, затем эскадра двинулась в тунисский порт Бизерта, на север Африки…

Корабли русской эскадры прибыли в Тунис и стали на якоря у южного берега Бизертинского канала и в бухте Каруба. В декабре на линкоре «Генерал Алексеев» в Бизерту были доставлены гардемарины и кадеты севастопольского Морского корпуса. Всего на кораблях было перевезено в Тунис около шести тысяч человек (включая гражданские лица).

После признания Францией Советской России в октябре 1924 года дальнейшее существование Русской эскадры стало невозможным.

«Вспоминаю, как спускали Андреевский флаг, в последний раз… Когда мы уже прожили на кораблях больше четырёх лет, – вспоминала свидетельница жизни Русской эскадры в Бизерте А.А. Манштейн-Ширинская, дочь командира миноносца «Жаркий». – Когда были собраны все офицеры, ученики Морского корпуса… И когда в 17 часов 25 минут раздалась последняя команда “На флаг и гюйс!”… И через минуту – “Флаг и гюйс спустить!”… У всех была одна и та же мысль! Непонимания, полного отчаяния! Флаг Петра!

… Потерянные глаза людей, которые в последний раз были русскими офицерами… Все мы плакали – и это я помню…»[1]

…До сих пор на горе Кебир, в трёх километрах от центра Бизерты, сохранились постройки старого форта, где до мая 1925 года размещались учебные классы Морского корпуса. Рядом располагался лагерь для персонала и преподавателей – Сфаят.

«Эмиграция всегда несчастье. Ведь изгнанники обречены на тоску по Родине и обычно на нищету. Но эмиграция не всегда неудача. Творчество, творческие удачи возможны и на чужбине». Так писал поэт и переводчик Юрий Иваск, предваряя подготовленную им антологию русской поэзии «На Западе»[2], увидевшую свет в Нью-Йорке в 1953 году.

Русские люди, вышвырнутые могучей волной беженства за пределы России, которую любили, делали всё, чтобы Родина оставалась с ними. По всему миру создавались русские школы, строились православные церкви, выходили бюллетени, газеты и журналы на русском языке, военные и военно-морские сборники и книги. Изгнанники не только не утратили свои корни, но и сохранили в своих сердцах прежнюю Россию, родной язык. Благодаря им не была утрачена окончательно связь поколений и, когда пришёл час, мы обрели целые духовные пласты, которых были лишены в течение десятилетий. И одним из них стала литература русского военного изгнания.

«Несомненно, тем для творчества в общей поэзии больше, чем в поэзии специфически военной, но зато в последней есть такие образы, понятия, символы и толкования, которые не встречаются в творчестве поэтов не военных, – писал сотрудник «Военной Были» Иван Сагацкий[3]. – Сущность военной поэзии заключается в том, что она, не задаваясь целями академического усовершенствования, стремится укрепить в своих поклонниках преклонение перед идеологией своей замкнутой среды и этим поддерживает как бы преемственность в военной семье…».

Возвращение на Родину поэтов русского военного зарубежья началось с имён Арсения Несмелова, Николая Туроверова и Ивана Савина – трагических менестрелей русского изгнанничества.

Облик рабский, низколобый,Отрыгнёт поэт, отринет:Несгибаемые душиНе снижают свой полёт.Но поэтом быть попробуйВ затонувшей субмарине,Где ладонь свою удушьеНа уста твои кладёт…[4]

Несмотря на то, что поэтическое наследие русского зарубежья за последние десятилетия активно изучается и публикуется, «за бортом» антологий и подборок остаётся круг авторов, обладавших не сильным поэтическим дарованием, и творивших лишь для себя или для немногочисленного круга почитателей их таланта, друзей и товарищей. А ведь их стихи – часть «terra incognita» истории русской литературы и флота.

В нашем сборнике представлены стихотворения, которые порою наивны, не являются профессиональными и поэтически выверенными (они публикуются в данной книге с соблюдением особенностей авторской орфографии). Имена авторов некоторых стихотворений неизвестны. Но они для нас ценнее иных стихотворных «жемчужин», потому что написаны участниками и свидетелями Исхода – офицерами, кадетами, матросами. Русское воинство щедро выплёскивало свою неизбывную любовь к Морскому корпусу и Андреевскому Стягу – в Харбине и в Варшаве, в Париже и в Сан-Франциско, в Африке и в Австралии… Во всех стихах есть ощущение пережитого, и это заставляет думать не о их литературном несовершенстве, а о подлинности чувств их авторов.

В нелёгких условиях эмиграции русские офицеры, кадеты, гардемарины не только находили «отдушину» в поэтическом творчестве, но и старались сохранить для потомков огромное и богатое наследие русской военной поэзии, созданное в России до 1917 года. Это особенно ценно, так как на Родине, оставшейся, по образному выражению генерала П.Н. Краснова, «за чертополохом» в течение семидесяти лет память об Исторической России безжалостно выкорчёвывалась и вытравливалась (за исключением отдельных «канонизированных» эпизодов). Очень часто песни и стихи, посвящённые, например, отдельным кораблям Российского Императорского флота или зимовке Русской полярной экспедиции 1900–1902 гг. сохранились лишь на страницах эмигрантских сборников и журналов. Некоторые из них вошли в предлагаемый читателю сборник.

Мыслями об Отечестве, трагедии гражданской войны, мечтою вернуться к истокам Родины пронизаны все стихи, вошедшие в сборник – и тех, кто был на Эскадре, и тех, кто детьми, вместе с родителями, навсегда с ней покинул Россию, и тех далёких от флота соотечественников, что с восхищением смотрели на русских моряков, даже в изгнание сохранивших историческую память и флотские традиции.

Наша книга – признательность Анастасии Александровне Манштейн-Ширинской, одной из первых рассказавшей правду об Исходе и Русской эскадре.

Выражаем благодарность за помощь в подготовке книги В.В. Леонидову (Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына), А.Ю. Емелину (Российский государственный архив Военно-Морского флота), Д.А. Тимохиной (издательство «Посев»).

I. Белый корабль

Сергей Бехтеев

Конец русской былины

То не ветер в поле стонет,То не вьюга горько плачет:То народ себя хоронит.Горе пляшет, горе скачет.В грустном гуле перезвоновВдаль несутся панихидыБесконечных русских стонов,Полных скорби и обиды.Наша старшая Держава!Пал Орёл мечты славянской!Пали наша честь и слава,Вера Церкви Христианской.Плещут стаи волн Босфора;Блещет месяц на Софии;Но в Стамбуле дверь собораВновь закрыта для России.В грязь затоптан бархат стягов;В поле сечи – смолкли тризны;И… опять мы ждём варяговДля измученной отчизны.

Ноябрь 1917, г. Елец[5]

Молитва офицеров Русской Армии

Христос Всеблагий, Всесвятый, Безконечный,Услыши молитву мою,Услыши меня, мой Заступник Предвечный:Пошли мне погибель в бою…Смертельную пулю пошли мне навстречу, —Ведь благость безмерна Твоя,Скорее пошли мне кровавую сечу,Чтоб в ней успокоился я.На Родину нашу нам нету дороги,Народ наш на нас же возстал,Для нас он воздвиг погребальные дроги,И грязью нас всех закидал.Три года мы тяжко, безмерно страдали,Заветы России храня,Мы бились с врагами, и мы не считалиЧасами рабочего дня.В глубоких могилах, без счёта и меры,В своих и враждебных краях,Сном вечным уснули бойцы-офицеры,Погибшие в славных боях.Но мало того показалось народу —И вот, чтоб прибавить могил,Он, нашей же кровью купивший свободу,Своих офицеров убил.Правительство, юные люди науки,И много сословий и лиц,Пожали убийцам кровавые руки,Прославили наших убийц.В Москве лишь тому не нашлося примеров:Святая Москва наших днейНе пролила крови своих офицеровМогучей десницей своей.Молись же о нас, о столица святая,Молись же о нашей судьбе,Тебя не увидим мы больше, родная, —Никто не вернётся к тебе.Товарищи наши, в бою погибая,Без меры, числа и конца,Нам всем завещали одно, умирая:«Войну довести до конца».А ныне толкуют уже в ПетроградеО том, чтобы мир заключить,Чтоб ради покоя и золота радиРоссию навек погубить.А скоро, наверно, придут и идеиВильгельма «Великим» назвать,Пред ним преклонить покорённые выиИ прах его ног целовать.Скорей же в окопы, друзья-офицеры,Не будем мы этого ждать!Скорей подадим мы солдатам примеры,Как надо в бою умирать!Не надо искать нам далёких примеров:России надежный оплот,Лишённый своих боевых офицеров,Балтийский бездействует флот…Наветом враждебным и злобой без мерыНарод с нас погоны сорвал,И званье святое бойца-офицераВ вонючую грязь затоптал.Спешите ж в окопы, товарищи-братья,Семьёй офицерской своей,Нам смерть широко открывает объятья, —И мы успокоимся в ней.Пока здесь грохочет гроза боевая, —Мы все на местах, никуда не уйдем,И, край наш родимый от немцев спасая,За Родину нашу умрём.Когда же Предвечного волею Бога,Пройдут дни великой войны,Тяжёлая ляжет пред нами дорога —Увидим тяжёлые сны.Когда по окопам от края до края«Отбоя» сигнал прозвучит,Сойдётся семья офицеров роднаяПоследнее дело свершить.Тогда мы оружье своё боевое,Награды, что взяли в бою,Глубоко зароем под хладной землёю,И славу схороним свою.Промчатся столетья, пройдут поколенья,Минуют тяжёлые дни, —И станут народы читать без волненьяИсторию страшной войны.Но в ней сохранится так много примеровКак русский народ воевал,И как он своих же бойцов-офицеров,Жестокой рукой убивал…[6]

1917

Николай Туроверов

«В огне всё было и в дыму…»

Фонтан любви, фонтан живой!Принёс я в дар тебе две розы…ПушкинВ огне всё было и в дыму —Мы уходили от погони.Увы, не в пушкинском КрымуТогда скакали наши кони.В дыму войны был этот край,Спешил наш полк долиной Качи,И покидал БахчисарайПоследний мой разъезд казачий.На юг, на юг. Всему конец.В незабываемом волненье,Я посетил тогда дворецВ его печальном запустенье.И увидал я ветхий зал —Мерцала тускло позолота, —С трудом стихи я вспоминал,В пустом дворце искал кого-то;Нетерпеливо вестовойВодил коней вокруг гарема, —Когда и где мне голос твойОпять почудился, Зарема?Прощай, фонтан холодных слёз, —Мне сердце жгла слеза иная —И роз тебе я не принес,Тебя навеки покидая.

Отплытие

1Уходит дымный контур Аю-Дага.Остались позади осенние поля.На юг идёт за пеной корабляСтальных дельфинов резвая ватага.Вчерашних дней кровавая отвагаТеперь для нас неповторимый сон.Даль придавил свинцовый небосклон,Всё больше верст на циферблате лага.2Помню горечь солёного ветра,Перегруженный крен корабля;Полосою синего фетраИсчезала в тумане земля;Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,Ни протянутых к берегу рук, —Тишина переполненных палубНапряглась, как натянутый лук;Напряглась и такою осталасьТетива наших душ навсегда.Чёрной пропастью мне показаласьЗа бортом голубая вода,И, прощаясь с Россией навеки,Я постиг, я запомнил навекНеподвижность толпы на спардеке,Эти слёзы у дрогнувших век.

1926

Крым

Уходили мы из КрымаСреди дыма и огня,Я с кормы всё время мимоВ своего стрелял коня.А он плыл, изнемогая,За высокою кормой,Всё не веря, всё не зная,Что прощается со мной.Сколько раз одной могилыОжидали мы в бою.Конь всё плыл, теряя силы,Веря в преданность мою.Мой денщик стрелял не мимо,Покраснела чуть вода…Уходящий берег КрымаЯ запомнил навсегда.

1940

Владимир Смоленский

«Над Чёрным морем, над белым Крымом…»

Над Чёрным морем, над белым КрымомЛетела слава России дымом.Над голубыми полями клевераЛетели горе и гибель с Севера.Летели русские пули градом,Убили друга со мною рядом,И Ангел плакал над мёртвым ангелом…– Мы уходили за море с Врангелем[7].

1957

«Не надо о России говорить…»

   Не надо о России говорить —Не время, слишком поздно или рано…У каждого из нас есть в сердце рана,И кровь из раны не остановить.   Не жалуйся, не плачь, прижми к грудиЛадонь, чтоб рана медленней сочилась,Любви не предавай, терпи и жди,Покамест сердце не остановилось.   Мы можем только донести любовь…И слаб герой, который в муке стонет.И так чиста сочащаяся кровьНа медленно хладеющей ладони.

Нестор Монастырёв[8]

Прощание

Последний раз передо мнойАй-Петри острая вершина,Своею строгой красотойНапомнить сказку паладина.Последний раз передо мнойТвоя зелёная морщина,Густой, туманной полосойСокроет водная равнина.Прощай, мой друг, прощай,Вдали от Родины своейТоску невольного изгнанья,Всегда разсеет о тебе,Былых времён воспоминанья.

4 апреля 1921

Николай Кудашев

Белый корабль

С берега, ради Отчизны спасенияВ море чужое ушлиБелые воины, против течения,С парусом Русской земли.Шторм разрастается, парус наш клонится,Мало нас стало числом.Вал за валами вздымается, гонится,Но рулевой за рулём.Не отдыхает команда бессменная,Глаз не сомкнёт капитан!Выше валы своевольные, пенные,Стелется гуще туман.В поисках долгих, за гладью лазурною,Море изъездили мы…Рифы скалистые, отмели бурные,Грань добровольной тюрьмы.Трюм перегружен, богатства несметныеСобраны нами в пути,Но для кого? Раз сигнала ответногоНам никогда не найти…Рвётся вода в бортовые пробоины,Не опознать маяков…Тщетно мы боремся с силой удвоенной,Жалкая горсть смельчаков.Верность Отчизне, наш вымпел в изгнании,Наш маяка огонёк…Родина-мать! в красоте умиранияБелый корабль одинок.Вороны хищные носятся стаями —Сокол летает один.Гордо несётся корабль, направляемыйВ бездны зыбучих пучин.Белою лестницей, белым движением,Белой легендой земли,Белые рыцари светлым видениемВ сумерках Мира прошли.

1977

Антонин Ладинский

Отплытие

Мы собираемся в дорогу,С приготовленьями спеша,Смотрите – отлетает к БогуНетерпеливая душа.Увы, последние лобзаньяНа задымившем корабле,Надгробные напоминаньяО бренной голубой земле,И мы, качнувшись утлым краем,Как на руках несомый гроб, —Отчаливаем, отплываем.Высокий холодеет лоб.Мы пред эпохою другоюЕщё не открываем глаз,А чайка долго за кормоюЛетит, сопровождает нас.Зачем ты сердце разрываешьУ бедных путников земных,Иль мореходов утешаешь,И с твердью разлучённый стих?Нам утешения не надо —Мы зачерпнули, сбереглиОт этой голубой громадыСухую горсточку земли.

Николай Келин

«Нахмурилось синее море…»

Нахмурилось синее море,Насупилась страшная высь,С мятежными бурями споря,Валы набегают на мыс.Качают тяжёлые волныВ изгнанье бегущую Русь…На Север, тревогою полныйЕдва ли когда я вернусь.Вдали ни любви, ни привета —Навстречу лихая судьба.Пойдёт по широкому свету,Как встарь, бедовать голытьба.Раскинет шатры на задворкахХолодных, чужих городов,И будет упорно и зоркоСледить за врагом из углов.В смердящих потёмках подваловПрольёт свою терпкую грусть,И вспомнит, как скупо и малоОна берегла свою Русь.

«Хоть бы горстку Российской землицы…»

Хоть бы горстку Российской землицыК раскалённому сердцу прижать,В аромате её раствориться,Аромат её пьяный вдыхать…Отцвели парчовые одежды,Впалых глаз отцвела синева.Русь забытая, дальняя, – где ж тыРазроняла святые слова?..Опущусь пред тобой на колени…На просторы твои помолюсь…С каждым днём для меня ты нетленней,С каждым днём всё больней, моя Русь…

31 марта 1927, Прага

Родина

Пока я жив, я буду мучить памятьВоспоминанием о дальних хуторах,Не уроню моё святое знамя,Не опущу трёхцветный русский флаг.Всю боль души в стихи мои влагая,Я ими Родине покинутой молюсь…Ведь, Боже мой, светлее радуг маяВо мне живёт святое слово – Русь.Я за неё согласен унижаться,Прощать врагов и проклинать друзей —Не побоюсь в Европе русским зватьсяИ не продам простор родных полей.Но память слабая уже теряет силы,Тускнеет зеркало души моей сильней,Бегут года, а край Отчизны милойНесётся в темь, как стая лебедей…

Борис Поплавский

Уход из Ялты

Всю ночь шёл дождь. У входа в мокрый лесНа сорванных петлях калитка билась.Темнея и кружась, река небесНеслась на юг. Уж месяц буря длилась.Был на реку похож шоссейный путь.Шумел плакат над мокрым павильоном.Прохожий низко голову на грудьСклонял в аллее, всё ещё зелёной.Там над высоким молом белый парВзлетал, клубясь, и падал в океане,Где над скалой на башне чёрный шарПредупреждал суда об урагане.Над падалью, крича, носились галки,Борясь с погодой, предвещали зиму.Волна с разбега от прибрежной галькиВлетала пылью в окна магазинов.Всё было заперто, скамейки пустовали,Пронзительно газетчик возглашал.На холоде высоко трубы врали,И дальний выстрел горы оглашал.Всё было сном. Рассвет недалеко.Пей, милый друг, и разобьём бокалы.Мы заведем прекрасный граммофонИ будем вместе вторить, как попало.Мы поняли, мы победили зло,Мы всё исполнили, что в холоде сверкало,Мы всё отринули, нас снегом замело,Пей, верный друг, и разобьём бокалы.России нет! Не плачь, не плачь, мой друг,Когда на ёлке потухают свечи,Приходит сон, погасли свечи вдруг,Над ёлкой мрак, над ёлкой звёзды, вечность.Всю ночь солдаты пели до рассвета.Им стало холодно, они молчат понуро.Всё выпито, они дождались света,День в вечном ветре возникает хмуро.Не тратить сил! Там глубоко во сне,Таинственная родина светает.Без нас зима. Года, как белый снег.Растут, растут сугробы, чтоб растаять.И только ты один расскажешь младшимО том, как пели, плача, до рассвета,И только ты споёшь про жалость к падшим,Про вечную любовь и без ответа.В последний раз священник на гореСлужил обедню. Утро восходило.В соседнем небольшом монастыреДуша больная в вечность уходила.Борт парохода был высок, суров.Кто там смотрел, в шинель засунув руки?Как медленно краснел ночной восток!Кто думать мог, что столько лет разлуки…Кто знал тогда… Не то ли умереть?Старик спокойно возносил причастье…Что ж, будем верить, плакать и гореть,Но никогда не говорить о счастье.

Владимир Петрушевский

Владивосток пал

Корабли, корабли, корабли…Сколько вас в безграничном просторе!Это дети несчастной землиУплывают в открытое море…Пал последний родимый клочок,Где трёхцветное реяло знамя,И надежду России – Восток —Революции обняло пламя.Пал последний российский этап,Где ещё охранялась святыня,Белых нет на Руси уж солдат,И в руках коммунистов твердыня.Над волнами спустился туман,И окутал он русские души…«Курс держать на Корею! В Гензан!»Но дадут ли дойти им до суши?Корабли, корабли, корабли…Много вышло вас в синее море —Это беженцы Русской землиНа чужбину везут своё горе.

1922

Борис Волков

Уходящие корабли

Скоро полосу светаОтбросит прожектора глаз,И с башни отдалённой где-тоЗа часом – пробьёт час.Вечер никнет молчаливо,Рождая грусть уходом своим, —Так корабли за чертой заливаИсчезают, оставляя дым.Чувство непонятной тревогиОдно и то же, сейчас и встарь,Когда с утёса наблюдал пироги,Вынимая стрелу, дикарь.Это чувство – всех чувств сильнее.Не дано его превозмочь…Закатом дня пламенея,Непоколебимо приходит ночь.

Игорь Автамонов

Я – вернусь

(Белым воинам)

Мы погружались днём, а уплывали ночью…Из труб упорно шёл тяжёлый чёрный дым…А утром, с палубы, мы видели воочию,Как медленно тонул за горизонтом Крым…Вокруг крестили даль… Стоял и плач и шёпот.Но с Родиной тогда я не прощался, нет!А позже – лишь во мне вставал обиды ропот,Я верил, что вернусь, хоть через много лет!И верю я теперь: быть может, лишь душоюВернусь на Родину – в Россию, в нашу Русь!Молитвой, книгами – я мост туда построю!Любовью к Родине!.. В Россию я вернусь!!!

Июль 1980, Лос-Анджелес

Арсений Несмелов

Морелюбы

Всадник устало к гриве ник,Птицы летели за море.Рифма звенит, как гривенник,Прыгающий на мраморе.Всадник от счастья не далеч.(Строку, как глину, тискаю.)Тень не успеет следом лечь —Он поцелует близкую.Мы же, слепцы и ЛазариТысячелетних плаваний,Ищем путей из глаз зариИ – моряки без гаваней.

О России

Россия отошла, как пароходОт берега, от пристани отходит.Печаль, как расстояние, растёт.Уж лиц не различить на пароходе.Лишь взмах платка и лишь ответный взмах.Басовое взывание сирены.И вот корма. И за кормой – тесьмаКлубящейся, всё уносящей пены.Сегодня мили и десятки миль,А завтра сотни, тысячи – завеса.И я печаль свою переломил,Как лезвие. У самого эфеса.Пойдёмте же! Не возвратится вспятьТяжёлая ревущая громада.Зачем рыдать и руки простирать,Ни призывать, ни проклинать – не надо.Но по ночам – заветную строфуБоюсь начать, изгнанием подрублен, —Упорно прорезающий тайфун,Ты близок мне, гигант четырёхтрубный!Скрипят борта. Ни искры впереди,С горы и в пропасть!.. Но, обувший ушиВ наушники, не думает радистБросать сигнал: «Спасите наши души!»Я, как спортсмен, любуюсь на тебя(Что проиграю – дуться не причина)И думаю, по-новому любя:«Петровская закваска… Молодчина!»

Михаил Щербаков

Неизвестность

Арсению Несмелову

Упрямо винт сверлит пучины,В каюте сухо и тепло,А рядом пенные вершиныБьют в борт и в толстое стекло.Ещё этап, ещё потери,А думал – нечего терять!О, сердце бедное, в безверьиТы вновь обречено стучать…Улисса дом манил во мраке,И Пенелопа за станком, —Мы, Одиссеи без Итаки,Каким прельстимся маяком?Не всё равно ли, где оставитьСлед мимолётный корабля:В коралловых морях истаять,Иль резать льдистые поля?Нам каждый берег будет чуждым,Ненужной каждая земля,Пока под облаком жемчужнымНе заблестят кресты Кремля!

Жёлтое море, 1922

II. В Бизерте

Юрий Галич

Африка

Далёких стран таинственные зовыВлекут меня к себе тревожной красотой —И этот блеск воды, молочно-бирюзовый,И неба яркий плащ, горячий и густой.Не сказкой ли сейчас мне кажется чудеснойВысоких строгих пальм чеканный силуэт,Песок немых пустынь и дали неизвестной,И на песке немом забытый кем-то след?О, да!.. В душе растёт и ширится сознанье,Что это лишь обман и призрачный мираж,Что это только сон, мечта, воспоминанье —Гляжу в немую даль и прячу карандаш.

Когда рассеется туман

Мы шли океаном, таинственной бездной,И сбились в тумане с пути.Что делать во мраке пустыни беззвёздной,Дороги прямой не найти?Мы отдали якорь тяжёлый и стали,Полз медленно сумрак ночной,И тихие волны, и смутные далиСливались с немой пеленой.Рыдала сирена и колокол медный,На мачте горели огни —И грустью далёкой, и сказкою бледнойМне сердце щемили они.И ждал я ответа, как странник усталый:– Где путь мой?.. Всё ложь и обманКогда же, в потоках зари бледноалой,Рассеется мёртвый туман?

Ирина Кнорринг

На чужбине

(Отрывок)

Посвящается Тане

…..………………………………..Брожу по палубе пустынной,Гляжу в неведомую даль,Где небо серое, как сталь,И вьются чайки цепью длинной.Как серый призрак, как обман,Видны строенья Цареграда,Над бездной вод, в кругу холмов,Мечетей, башен и дворцовТеснятся мрачные громады…А там, за бледной синей далью,Чуть отуманенной печалью,За цепью облаков седых,Где чайка серая кружится,В глухом тумане волн морскихМоё грядущее таится…

17 ноября 1920. Константинополь,

«Генерал Алексеев». 20-й кубрик.