Человек-Невидимка. р о м а н

Удивительно, и тут мы должны усомниться в здравом уме мистера Хамфри, эта мысль только спустя немалое время проникла в его обширную черепную коробку, но единожды внезапно попав в это тёмное, непроветриваемое пространство, сразу потрясла его воображение. Единственное, что охлаждало горячечные картины грядущих кровавых убийств и преступлений, было то, что всё это время городок продолжал жить своей обычной, мирной жизнью, без кровавых происшествий, убийств и погромов, несмотря на фигуру странного затворника, каждый день одиноко пробиравшегося по тёмным улицам с абсолютно закрытым лицом.

Город по прежнему был тишайшим, и жить в нём было одно сплошное удовольствие.

Приятель мистера Хамфри – учитель мистер Голд придерживался другой криминальной теории. Она состояла в том, что таинственный незнакомец, уединившийся в чертогах мистера и миссис Холл, на деле был, страшно подумать, социалистом, анархистом и бомбистом, приехавшим из России, а уединился он, дабы в таком творческом угаре и уединении разрабатывать всё более убийственные виды взрывчатки и мин. Это открытие, упавшее Ньютоновым яблоком на голову несчастного учителя во время урока химии, где он объяснял свойства селитры, угля, целлюлозы и серы, повергло мистера Голда в шок, и он в тот же день решил начать незаметно следить за подозрительным типом и его тайными террористическими ужимками. Миссия сыщика окрыляла бедного учителя и сводилась к тому, что он бродил по городу неподалёку от убежища незнакомца, изображая из себя прогуливающегося джентльмена, и трудолюбиво высспрашивал о нём всех, кто встречался по пути, и почти наверняка никогда не видел. Естественно, можно только представить, какие россказни приходилось ему слышать об этом уникальном человеке, и что творилось при этом в голове у бедного учителя. Но учитель был всё-таки слишком добродетельным и тихим человеком, чтобы прилюдно ударить в народный набат. Всё-таки, он был стопроцентным англичанином, и будучи им, и не имея никаких веских доказательств чужой преступности, вынужден был полагаться на пошлую презумпцию невиновности и поправку Морта Вингля.

В общем, сколько ни старался учитель Голд выведать замыслы постояльца гостиницы, у него так и не получилось ничего узнать, и к своей затее слежки он скоро порядком охладел.

Другой версии придерживался старый приятель мистера Хамфри – мистер Ференсайд, который считал постояльца гостиницы «пегим хромоногом», «пятнистым уродом» или что-то в таком роде. Это была более сложная по структуре теория, тоже с элементами тайного заговора, но с элементарными, воистину дурацкими выводами.

Сайлас Дэрган, напротив, считал, что уродство клиента Холлов настолько зашкварное и зашкаливающее, что его следовало бы вывести на чистую воду и показывать на городских ярмарках за деньги, отчего любой организатор такой деятельности мог бы жестоко разбогатеть и прославиться на весь мир публикациями в журнале «Пионер-Естесствоиспытатель».

Развивая свою теориию на воскресных теологических диспутах вцеркви святого Одристияр, он многократно спекулировал грубыми теологическими постулатами и доводами, приводя в пример какого-то неизвестного библейского святого, которому пришла в голову мысль зарыть свой талант в землю. История эта была столь страшная, (как, впрочем, и почти все истории из Библии), что она вселила в публику новую волну страха, сомнений и неизбежного душевного смятения по поводу судеб незабвенного отечества. Хотя ни у кого из обитателей городка Айпинга отродясь не было никаких талантов, кроме таланта наушничества и подлога, обитатели не хотели терять и закапывать в землю даже то, чего ни у кого из них никогда не водилось!

Была категория горожан, счевшая загадочного постояльца просто тихо-помешанным, сбежавшим из психиатрической клиники и теперь скрывающегося от поимки полицией и санитарами. Это был самый всеобъемлющий взгляд на проблему, ибо по сути в нём объединялись все имеющиеся версии.

Надо признать, что не всё население Айпинга состояло из столь цельных и идеально сформированных воспитанием натур, которые были вы состоянии составить цельные теории относительно чьей-либо преступности или психического состояния друг друга, и многие жители пребывали в разжиженном состоянии нескончаемых колебаний, сомнений и поисков, не зная, чью сторону принять. Если на них начинал нажимать какой-нибкудь сумасшедший проповедник, они склонялись к выводу, что в номере гостиницы скрывается преступник, а если к ним обращался очередной коррупционер из городской управы, они сразу начинали склоняться к тому, что забинтованное двуногое – из гостиницы – просто тихий, беззлобивый сумасшедший, сбежавший из Бедлама, и сначала скрывавшийся в Шервудском лесу на огромном дубе под видом повёрнутого мозгами Робин Гуда, а теперь обретшим тихую монашескую келью в имении супругов Холлов. Ни для кого из них не было секретом, что разбойники, вышедшие в отставку, на старости лет часто кончают жизнь патентованными святыми.

Одно можно сказать со всей уверенностью – жители Сассекса, никогда не уличённые в чрезмерной любви к разным суевериям, и смело пинавшие любую пересекавшую их путь чёрную кошку, на сей раз были замечены и вовлечены в рапутывание этой чрезвычайно запущенной шарады. Подобно мухе, влипшейв мёд, они погрузились в раздумья о сверхъестесственной природе пришельца, находя всё новые и новые подтверждения и доказательства своих фантастических теорий. Сплетни – очень заразительная забава! Никто уже не помнил тех времён, когда постоялец был никому не интересен, кроме двух женщин сложной судьбы и бальзаковского возраста. Теперь о нём были наслышаны все.

Надо заметить, что при обилии научных и псевдо-научных версий относительно наполнения таинственного постояльца, все их распространители испытывали к объекту своих интересов откровенную враждебность, презрение и даже отвращение. Разъединённые версиями происхождения поселкового монстра, все граждане были едины в своём осуждении его. Сам постоялец всё время подкидывал горючую смесь предположений и фантазий в печь слухов и неприязни, проявляя к жителям такое равнодушие и презрение, что они онемевали и единственно, что могли – проводить его долгим недоумевающим взглядом. Он был слишком взрывным, слишком странным, слишком дерзким в высказываниях, слишком резким, нетерпимым к чужим разговорам, чтобы вызвать хоть у кого уважительное отношение. Стоило только увидеть начало разговора с ним, когда он начинал свирепо жестикулировать, орать вголос и заламывать руки, как в душу собеседника закрадывалось презрение и страх. Когда до собеседника достигали слухи о его вечно запертом на все замки жилье, всегда наглухо опущенных тёмных шторах, привычке всегда находиться во мраке и тушить все лампы в радиусе ста миль, его загадочных ночных прогулках, о его стремительном выныривании из тумана и попытках испугать любого зазевавшегося ночного путника, когда человек видел спутанную, стремительную походку этого персонажа и слышал невнятные обрывки его фраз, когда он выкрикивал или бормотал невесть что, не желая вступать ни в какие разговоры со встреченными, мелкие детали этой человеческой мозаики начинали складываться в общую картину преступности или безумия. В итоге его ненавидели практически все в округе! И это одинокое существо, кажется, совершенно недооценивало скрытое и замаскированное внешним спокойствием, внутреннее состояние сообщества, готового тихо, с ласковойулыбкой и нежным лепетом уст сожрать любого отличного от них! Никто не собирался считаться с чужими странностями, тем более никому и в голову не пришло бы терпеть такие извращения человеческогй природы, как этот странный тип.

Когда в густом вечернем мраке появлялся таинственный незнакомец, идущие навстречу или переходили на другую сторону улицы, или отворачивали головы, или старались посторониться, а местные юмористы тут же вздымали воротники, вжимали куриные шеи, заворачивали лица в шарфы, натягивали шляпына глаза и тревожно оглядываясь и похохатывая, следовали за ним, зло пародируя иго спутанную, смешную походку.

Между этими основными группами были колеблющиеся и соглашатели. У жителей Сассекса мало суеверий, и только после событий начала апреля в деревне впервые заговорили о сверхъестественном. Даже тогда в это верили только женщины. Но что бы они о нем ни думали, жители Айпинга в целом были едины в том, что он им не нравился. Его раздражительность, которая, возможно, была понятна городскому умнику, была удивительной для этих тихих жителей Сассекса. Неистовая жестикуляция, которую они время от времени заставали врасплох, стремительный бег с наступлением темноты, заставлявший его прятаться за тихими уголками, нечеловеческие удары дубинкой по всем проявлениям любопытства, тяга к сумеркам, заставлявшая закрывать двери, опускать шторы, гасить свечи и лампы – кто мог бы согласны с тем, что происходит? Они расступались, когда он проходил по деревне, а когда он проходил мимо, молодые юмористы поднимали воротники пальто и опускали поля шляп и нервно вышагивали за ним, подражая его оккультной манере держаться. В то время была популярна песня под названием «Страшный Человек». Мисс Стэтчелл спела её на классном благотворительном концерте, сбор от которого шёл на покупку церковных светильников и свечей, и с тех пор, когда деревенские собирались вместе и поблизости появлялся незнакомец, они начинали хором насвистывать такты этой мелодии, сначала тихо, а потом всё громче. Маленькие дети, допоздна загулявшиеся на улице, кричали ему вслед: «Страшный Человек!» – и убегали в трепетном восторге. Касс, врач общей практики, просто сгорал от любопытства. Бинты вызвали у него профессиональный интерес, а сообщение о тысяче и одном флаконе – завистливое уважение. Весь апрель и май он жаждал возможности встретиться и поговорить с незнакомцем, и наконец, ближе к Троицыну Дню, он не выдержал и в качестве предлога решил использовать подписной лист для сбора в пользу деревенской медсестры. Он был удивлен, обнаружив, что мистер Холл даже не знает имени своего гостя.

– Он называл имя, – сказала миссис Холл. Холл (утверждение, которое было совершенно необоснованным) – но я так толком и не расслышала его! Она подумала, что было бы глупо признаться в том, что не знаешь имени своего клиента.

Касс постучал в дверь гостиной и вошёл. Миссис Холл не могла отказатьсебе в удовольствии подслушать их разговор. Изнутри послышались довольно громкие проклятия.

– Простите за вторжение, – вежливо сказал Касс, а затем дверь закрылась, отрезав миссис Холл от остальной части разговора. В течение следующих десяти минут она слышала приглушенные голоса, затем возглас удивления, топот ног, отодвинутый стул, взрыв смеха, быстрые шаги к двери, и появился Касс, его лицо было белым, глаза смотрели через плечо. Он оставил дверь за собой открытой и, не глядя на хозяйку, пересёк холл и стрелой спустился по ступенькам, а потом она услышала, как он торопливо зашагал по дорожке. Он держал шляпу в руке. Она стояла за дверью, глядя на открытую дверь гостиной. Затем она услышала тихий смех незнакомца, а затем его шаги раздались в другом конце комнаты. С того места, где она стояла, она не могла видеть его лица. Дверь гостиной хлопнула, и в доме снова воцарилась тишина. Касс отправился прямиком в деревню, к Бантингу, викарию.

– Скажите, я похож на сумасшедшего? – резко спросил Касс, войдя в маленький обшарпанный кабинет викария, – Я похож на сумасшедшего? – повторило н вопрос.

– Что случилось? – спросил викарий, кладя окаменелость аммонита на разрозненные листы своей будущей проповеди.

– Тот парень в гостинице…

– Ну?

– Дай мне чего-нибудь выпить, – сказал Касс и сел. Когда его нервы немного успокоились с помощью бокала дешёвого хереса – единственного напитка, который был доступен доброму викарию, – он рассказал ему о только что состоявшемся собеседовании.

– Вошел, – выдохнул он, – и начал требовать пожертвования в Фонд помощи медсестрам… Когда я вошёл, он засунул руки в карманы и неуклюже опустился на стул. Фыркнул. Я сказал ему, что слышал, будто он интересуется наукой. Он согласился. Снова фыркнул. Всё время шмыгал носом, очевидно, недавно подхватил какую-то адскую простуду. Неудивительно, что он так закутался! Я развил идею с медсестрой и все это время держал ухо востро. Там повсюду бутылочки с разными химикатами. Весы, пробирки на подставках и запах примулы вечерней.

Я спросил, подпишется ли он? Он сказал, что подумает. Я прямо спросил его, занимается ли он какими-либо научными исследованиями? Он сказал, что занимается. Долго ли он занимается исследованиями? Тут он совсем рассвирипел…

«Чертовски долго занимаюсь!» – сказал он, так сказать, как будто выплюнув изо рта пробку.

«О!» – сказал я. И тут он выплеснул обиду.

Этот человек просто кипел, и мой вопрос вывел его из себя. Ему выписали рецепт, самый ценный рецепт, но он не сказал, для чего.

«Это было лекарство?» – спросил я.

«Черт возьми! Что вам нужно?» – рявкнул он. Я извинился. Он с достоинством шмыгнул носом и кашлянул. Он продолжил. Прочитал рецепт. Там было пять каких-то ингредиентов. Он перечислил их, потом он бросил бумагу на стол, повернул голову. Порыв ветра из окна взвихрил бумагу. Свист, шуршание. Потом он сказал, что всегда работал в комнате с открытым камином. Я увидел вспышку, и рецепт пыхнул и устремился по дымоходу. Он бросился к камину как раз в тот момент, когда рецепт полетел в дымоход. И вот! Как раз в этот момент, чтобы проиллюстрировать свой рассказ, он безнадёжно махнул рукой…

– Ну?

– Вижу – руки нет – только пустой рукав. Господи! Я подумал, что у меня бред, что это за уродство такое? У него, наверное, деревянная рука была, протез, и он его снял. Потом я подумал, что в этом есть что-то странное. Какого черта у него рукав не застегнут, если в нём ничего нет? Говорю вам, в рукаве у него ничего не было. В нём ничего не было, вплоть до сустава. Я мог видеть его руку до локтя, и сквозь прореху в ткани пробивался слабый свет. «Боже милостивый!» Я замер, не зная, что сказать. Потом он остановился и замер. Уставился на меня своими чёрными очочками, а потом глянул на свой рукав…

– Ну, и что?

– Ну, и всё!

– Он не произнёс ни слова, только сверкнул очками и быстро сунул рукав обратно в карман.

«Кажется, мы остановились на том, что рецепт сгорел, не так ли?» Вопросительный кашель.

«Как, черт возьми, – сказал я, – ты можешь двигать пустым рукавом?»

«Пустым рукавом?»

«Да, – сказал я, – пустым рукавом».

«Это пустой рукав, не так ли? Вы видели, что это был пустой рукав?»

Он тут же встал. Я тоже встал. Он подошел ко мне в три медленных шага и остановился совсем близко. Злобно фыркнул. Я и глазом не моргнул, хотя, будь я проклят, если вид этого перевязанного чудища и этих чёрных окуляров недостаточно, чтобы хоть кого напугать до смерти, тем более когда такое спокойно идёт на тебя.

«Вы сказали, что рукав пустой?» – снова спросил он.

«Конечно», – отвечаю. Когда человек с открытым лицом, без очков, смотрит на тебя и молчит, тебе поневоле хочется царапаться. Затем очень тихо он снова вытащил рукав из кармана и протянул мне обшлаг, как будто хотел показать его снова. Он делал это очень, очень медленно. Я посмотрел на этот чёртов обшлаг. Казалось, прошла целая вечность.

«Ну и что?» – спросил я, в горле у меня стоял ком, – В этом нет ничего особенного».

Я должен был что-то сказать. Мне стало страшно. Я мог заглянуть прямо в этот рукав. Он протягивал его прямо к моим глазам, медленно – медленно – вот так – пока манжета не оказалась в шести дюймах от моего лица. Странно видеть, как пустой рукав вот так медленно приближается к тебе! А потом – «Ну и что?» Что-то на ощупь очень похожее на палец – ущипнуло меня за нос».

Бантинг расхохотался.

– Там ничего не было! – воскликнул Касс, и на слове «там» его голос сорвался на визг, – Вам хорошо смеяться, но я говорю вам, что был так поражен, что сильно ударил его по манжету, развернулся и выбежал из комнаты, оставив его одного.

Ругань прекратилась. В искренности паники Касса не было сомнений. Он беспомощно отвернулся и выпил второй бокал очень плохого шерри, приготовленного добрым викарием.

– Когда я ударил его по манжете, – сказал Касс, – уверяю вас, это было все равно что ударить по руке. А руки-то и не было! Там не было и следа руки!

Мистер Бантинг задумался. Он подозрительно посмотрел на Касса.

– Это в высшей степени примечательная история! – сказал он. Вид у него был очень озабоченный и серьезный,

– Это действительно, странно… – сказал мистер Бантинг с видом деловго судьи, – В высшей степени примечательная, если не сказать больше, история».

Глава V

Кража со взломом в доме священника

Сведения о краже со взломом в доме викария стали известны нам главным образом благодаря викарию и его жене. Это произошло в предрассветные часы Белого понедельника, дня, посвященного в Айпинге ежегодным клубным празднествам. Миссис Бантинг, по-видимому, внезапно проснулась в предрассветной тишине, и ей показалось, что дверь их спальни открылась и тотчас закрылась. Сначала она не стала будить мужа, а села в постели и прислушалась. Затем она отчетливо услышала топот босых ног, доносившийся из соседней гардеробной, шаги раздавались в коридоре у лестницы. Убедившись в этом, она как можно тише разбудила преподобного мистера Бантинга. Он не стал зажигать свет, но, надев очки, криво нацепив её ночной халат и домашние тапочки, на цыпочках, как можно тише вышел на лестничную площадку, и замер, прислушиваясь. Он совершенно отчетливо услышал, как кто-то возится внизу, вороша бумаги в ящике, елозит за его рабочим столом, а затем громко чихнул. После этого Байтинг вернулся в свою спальню, вооружился самым очевидным для мирного английского дома оружием – смоляной кочергой – и спустился по лестнице так бесшумно, как только мог. Миссис Бантинг тоже выскочила на лестничную площадку. Было около четырех часов утра, и кромешная тьма уже рассеивалась. В холле слабо мерцал свет, но дверной проём кабинета зиял непроницаемой тьмой. Всё было тихо, если не считать слабого скрипа ступенек под шагами мистера Бантинга и легкого движения воздуха и скрипов в кабинете. Затем что-то щёлкнуло, ящик стола резко открылся, и послышался неясный шорох бумаг. Затем раздалось проклятие, чиркнула спичка, и кабинет залил призрачный жёлтый свет. Бантинг был уже в холле и через щель в двери мог видеть письменный стол, выдвинутый ящик и горящую свечу на столе. Но грабителя он так и не увидел. Он стоял в холле, не зная, что делать, а миссис Бантинг с бледным и сосредоточенным лицом медленно, как привидение, спускалась за ним по лестнице. Одна вещь поддерживала мужество мистера Бантинга – уверенность в том, что этот грабитель несомненно жил в деревне. Они услышали звон монет и поняли, что грабитель нашёл их домашнюю заначку – на круг каких-то два фунта десять шиллингов в полусоверенах. Услышав этот звук, мистер Бантинг ощутил свою готовность к резким действиям. Крепко сжав кочергу, он ворвался в комнату, за ним по пятам следовала миссис Бантинг, одетая в его халат.

– Сдавайся! Кто бы ты ни был, сдавайся! – яростно крикнул мистер Бантинг, а затем в изумлении остановился. Ответа не последовало. Было очевидно, в комнате никого нет. И всё же уверенность двоих в том, что в тот самый момент они услышали, как кто-то движется в комнате, переросла в уверенность. Наверное, с полминуты они стояли, разинув рты, потом переглянулись ошалело, затем миссис Бантинг пересекла комнату и пугливо заглянула за ширму, а мистер Бантинг, повинуясь сходному порыву, полез под стол. Затем миссис Бантинг отдернула занавески на окнах, а мистер Бантинг заглянул в дымоход и стал тыкать его кочергой. Затем миссис Бантинг внимательно осмотрела корзину для бумаг, а мистер Бантинг открыл крышку ведерка для угля. Затем они остановились и снова вопросительно посмотрели друг на друга.

– Я бы мог поклясться… – сказал мистер Бантинг, – Свеча! – добавил мистер он, – Кто зажег свечу?

– Ящик! – крикнула миссис Бантинг, как раненая птица, – Деньги исчезли! Наши деньги!

Они бросились к двери.

– Из всех странных происшествий это…

В коридоре кто-то громко чихнул и сплюнул. Они выбежали, и в этот момент хлопнула кухонная дверь.

– Неси свечу! – крикнул мистер Бантинг и пошёл впереди. Они оба услышали звук поспешно отодвигаемых засовов. Когда хозяин открыл кухонную дверь, то увидел через судомойню, что задняя дверь как раз открывается, и в слабом свете раннего рассвета видны темные очертания сада за ней. Он был уверен, что через дверь никто не выбегал. Дверь открылась, постояла с минуту открытой, а затем с гробовым грохотом закрылась. В этот момент свеча, которую миссис Бантинг принесла из кабинета, затрепетала и вспыхнула. Прошла минута или даже больше, прежде чем они решились войти в кухню. Там было пусто. Они снова заперли заднюю дверь, тщательно осмотрели кухню, кладовую и судомойню и, наконец, спустились в подвал. В доме не оказалось ни души, как они ни старались. Рассвет застал викария и его жену, маленькую парочку в причудливых костюмах, всё ещё любующихся своим домом и роящихся в шкафах и ящиках на первом этаже при чахлом свете оплывающей свечи.

Глава VI

Мебель Сбесилась

И вот случилось так, что рано утром в Белый понедельник, перед тем как Милли отправилась на охоту, мистер и миссис Холл встали и бесшумно спустились в подвал. Их бизнес носил частный характер и был накрепко связан с удельным весом и качеством их пива. Едва они вошли в погреб, как миссис Холл обнаружила, что забыла принести вниз бутылку сарсапариллы из их спальни. Поскольку она была экспертом и главным исполнителем в этом деле, мистер Холл, как и следовало ожидать, поднялся для этого наверх. На лестничной площадке он с удивлением увидел, что дверь в комнату незнакомца приоткрыта. Он прошёл в свою комнату и нашёл бутылку, как ему было приказано. Но, вернувшись с бутылкой, он заметил, что засовы на входной двери отодвинуты, что на самом деле дверь теперь держится просто на защёлке. В голове у него мелькнула странная мысль, и в порыве вдохновения он связал комнату незнакомца наверху с предположениями мистера Тедди Хенфри. Он отчетливо помнил, как держал свечу, пока миссис Холл закрывала эти двери на ночь. При виде этого зрелища он остановился, как вкопанный, разинул рот, затем, так и не бросив бутылки, снова суетливо поднялся наверх. Он постучал в дверь незнакомца. Ответа не последовало. Он постучал ещё раз, затем широко распахнул дверь ногой и вошёл. Все было так, как он и предполагал. Кровать, как и вся комната, были пусты. И, что было еще более странным, даже для его проницательного ума, на стуле в спальне и вдоль спинки кровати была разбросана одежда, единственная одежда, насколько он знал, и бинты их гостя. Его большая широкополая шляпа тоже небрежно висела на спинке кровати. Стоя там, Холл услышал голос своей жены, доносившийся из глубины подвала, с тем быстрым и захлёбывающимся произношением и вопросительной интонацией, норовящей взмыть на самую высокую ноту, с помощью которой сельский житель Западного Суссекса обычно выражает свое нетерпение и гнев.

– Джордж! У тебя есть волшебная палочка?

С этими словами он повернулся и поспешил к ней.

– Дженни! – воззвал он слабым голосом, люто перегнувшись через перила лестницы, ведущей в подвал, – Хенфри сказал правду! В твоей комнате его нет! Нет! И входная дверь заперта на засов! Где он?

Сначала миссис Холл ничего не поняла из его спутанного, горячечного бреда, она часто не понимала речи мужа даже в его нормальном состоянии, а когда поняла, решила сама осмотреть пустую комнату. Холл, с зажатой в руке бутылкой, как настоящий боец и защитник, пошёл впереди.

– Если его там нет, – сказал он, – значит, он где-то рядом! Прячется, падла! И что же тогда делать голому, если не прятаться где-то рядом? Очень странное дело! Эксклюзия какая-то перманетная!