Дождевик

В те моменты, когда Вероника не готовилась к отъезду, она бегала по дому и убирала каждый угол. После новости о смерти бабушки её мания к чистоте обострилась. Временами она сидела на полу и тёрла с виду уже чистое место, плача и сетуя, что бабушка умерла из-за неё и могла бы прожить дольше, если бы она убиралась более тщательно. Я не нашёл правды в этих словах.

Третьего июля в восемь утра мы уже сидели на борту самолёта. Меня посадили около окна, так что я мог наблюдать самые интересные виды из личного иллюминатора. Это не первый мой полёт, однако предыдущий был довольно давно, так что я мало что помню. После взлёта самолёт начал набирать высоту и устремился вверх, к облакам. Сперва нас немного затрясло, однако спустя мгновения тряска прекратилась. Как же мне хотелось высунуть руку и коснуться этих белых невесомых гигантов. Но сильнее всего мне хотелось, чтобы дальше за облаками не показалось солнце и его лучи не проникли в наш самолёт. А чтобы мне открылся бескрайний простор небесного океана, волны носимые ветром и дрейфующие на его поверхности цветы рапса. К сожалению, не всё происходит так, как мы этого хотим. Через некоторое время облака расступились перед нашим самолётом и в глаза ударил всепожирающий свет. Я прикрыл лицо руками, пытаясь устоять перед натиском монстра, но не смог… опустил шторку и закрыл глаза. Посплю пока, а когда проснусь мы уже благополучно приземлимся в Германии.

Глава 2

В день похорон все очень суетились. Большую часть времени я сидел в гостевой комнате в бабушкином доме и ждал остальных. По прилёту в Германию все родственники, включая Веронику распределились по гостиницам. Я же вместе с родителями остался ночевать прямо в доме. Перед этим мама и Вероника получили извещение с результатами вскрытия тела бабушки. Они долго о чём-то спорили, куда-то звонили. Позже папа объяснил, что у бабушки обнаружили какие-то активные вещества, которых быть не должно. Специалисты предположили, что не за долго до приезда в больницу у неё развилась форма старческого слабоумия, и она стала принимать неизвестные препараты. Мама была очень рассержена работой служб, ведь разум бабушки был совершенно ясным. Но всё-таки пришлось согласиться, когда на кухне обнаружились пустые пачки лекарств.

Старый дом стал ещё старее. Не скажу, что меня беспокоили гнетущие мысли и чувства, как бывает у многих. Вовсе нет! Я хорошо помню этот дом, помню, как несколько раз приезжал сюда в гости с родителями, когда мы останавливались в отеле на время отпуска; я гулял с бабушкой, она готовила мне различные пирожки, печенья и салаты. Здесь всегда было уютно и спокойно. Даже несмотря на жару и палящее солнце бабушка выводила меня на прогулки, рассказывала про разных животных и растения, прививала любовь ко всему, что окружает. Сейчас же дом пустует без своей хозяйки. Но это ведь просто дом, так же? В нём нет души или разума, он не может пугать. Просто старый дом, старые стены, полы, окна.

Во дворе уже ожидали чёрные тонированные автомобили. Я сидел и перебирал в руке агат, который подготовил для бабушки. Вокруг моей шеи обвилась лента, на которой висел увесистый фотоаппарат. Я прихватил его за пару минут до выхода из квартиры в Петербурге. Подумал, что, возможно, смогу запечатлеть с его помощью немецкий дождь. Вообще было бы здорово сделать серию снимков пасмурной погоды из разных стран. Все национальности дождя в одном альбоме. Но не думаю, что когда-либо смогу взять и начать ездить в разные уголки материков. В силу моей мнительности или же отсутствия таких больших денег.

Бум! По паркету вдоль и поперёк прошла волна вибрации. Что-то где-то громыхнуло, да так, что я ощутил это своим копчиком. С потолка посыпался слой штукатурки и пыли. Я нервно закашлял и отряхнул свои тёмные волосы. Раньше мне казалось, что здесь никогда не бывало пыли и грязи. Бабушка была очень чистоплотна, но не настолько, как Вероника. Однако теперь здесь повсюду лежит пушистая пыль, которая от колебаний воздуха поднимается вверх и мигрирует по разным уголкам дома. От стен и мебели пахнет человеческой старостью и сыростью. Подобных запахов я раньше не встречал, но теперь понял, как они выглядят – одинокие пустующие рамки на стенах, с которых раньше улыбались лица, выцветшие шкафы и потёртые кровати, пожелтевшие обои, а также потрескавшийся потолок. Бум! Вновь посыпалась штукатурка, но чуть дальше от меня. Что за шум? Я встал и подошёл к двери, прислушиваясь к потусторонней тишине. Сначала я не слышал ничего. Совсем ничего. Но затем где-то справа хлопнула дверь, скрипнули полы и что-то заскребло по стенам. Замерло. Затем, словно утроив темп, зашагало прямо к моей двери. Я стоял, не двигался, представлял себе самую жуткую тварь из детских ужастиков, которая вылезла из зловещего вонючего подвала, разрисовала бетонные стены своими длинными когтями, а потом, учуяв запах невинной жертвы, зарычав и изгибаясь, побежала к её спальне, а затем…

– Боже!

Из-за отворившейся двери в меня чуть не влетела мама. Её грудь запружинила, как желе, выпавшее из упаковки в тарелку. Она не ожидала увидеть меня прямо перед собой и дёрнулась назад.

– Филипп… ты напугал меня… ужасно. ‐ Она отдышалась. – Почему ты сидишь тут? Все уже выехали, нас ждёт машина.

Она быстро огляделся меня с ног до головы.

– Фил, надо было надеть чёрный костюм, я специально оставила его у кровати. Я понимаю, что тебе не нравится чёрный, но это такая церемония, там не появляются в белом… – Она глянула на часы. – Ох, ладно, уже нет времени. Пошли в машину!

Я не успел до конца понять, что она говорила, ибо слова слетали с языка как бутерброд с тарелки. Также быстро, не успеешь поймать. Мама за руку повела меня на улицу и усадила в коричневый кожаный салон. Двери захлопнулись, и машина затряслась по гравийной дороге. Я обернулся и посмотрел на уменьшающийся по мере движения дом. «Забыл камень» – посетила меня обидная мысль.

Дом бабушки находится в городке Херфорд, недалеко от Флотхер-стрит. В пяти минутах от него расположено кладбище Эрика-Фридхоф. Из разговора взрослых я узнал, что кладбище названо в честь одной девочки, которую звали Эрика Гольдлюк. Однажды она в сопровождении отца проходила по территории недавно появившегося кладбища и задумалась, чья же могила первой откроет путь в это царство смерти. В одна тысяча девятьсот четырнадцатом году в возрасте двенадцати лет она умерла (это случилось вскоре после её разговора с отцом) и стала первым покойником, который нашёл здесь приют своим костям. Удивительно, насколько тесно её мысли пересеклись с её судьбой.

Пока мы ожидали около входа, работники кладбища подготавливали место и гроб для проведения церемонии. Как оказалось (я этого не знал), место для захоронения было арендовано родителями через некоторое время после смерти бабушки. В Германии принят закон «Bestattungsgesetz», который устанавливает порядки и сроки в отношении похорон людей. В связи с этим место арендовали на двадцать лет, а после этого, по желанию, аренду можно будет продлить, иначе могила будет расчищена и на этом месте упокоится кто-то другой. На все приготовления, аренду и сами похороны было потрачено около восьмисот тысяч рублей, если переводить на российские деньги. Я молча наблюдал за входящими и выходящими через ворота людьми. А они без остановки глазели на мой белый как снег костюм, хотя я бы и не сказал, что как снег. Скорее что-то ближе к слоновой кости, я полагаю.

За входом на кладбище первыми нас встретили уютные деревянные скамьи с каркасом то ли из известняка, то ли из травертина, песчаная ухоженная дорога, приветливо расступившиеся ветви бука и красивые фиолетовые цветы рододендрона. Хранители костей и праха провели нас вдоль уютной аллеи к арендованному месту, где уже ожидал гроб и рядом с ним священник. Вырытая могила с установленной плитой из чёрного мрамора и выгравированными на ней инициалами и датами находилась на круглом участке земли около молодого саженца дуба. По одну сторону от нас пролегала аккуратно выстриженная живая изгородь, а по другую небольшая поляна, окружённая хвойными деревьями. Все люди, пришедшие чтобы проводить бабушку в последний путь, встали полукругом вокруг участка. Мы находились к нему ближе всех, поэтому я мог хорошо всё рассмотреть.

Сам гроб представлял собой шестигранный ящик из вишни, расширяющийся в начале и сужающийся к концу. Корпус гроба высокий и равномерный, а крышка, словно выступая над ним, конусом тянулась вверх. Убранство выполнено из стёганого атласа с вышитым по центру золотым крестом. Рядом, на земле лежал пышный каплевидный венок с белыми и синими цветами, и белой шёлковой лентой, аккуратно сложенной в бантик. Покойница смиренно лежала внутри, сложив руки на своей неподвижной груди. Её одели в длинное белое шёлковое платье, распустили хлипкие седые волосы, сколько смогло сохраниться за эти годы, а также надели фамильные украшения: серьги, кольца, брошь. Лицо бабушки показалось мне незнакомым, словно передо мной лежит совсем другой человек и это просто какая-то шутка. Её морщины ещё глубже впились в кожу и застыли, как будто их обмазали расплавленным воском. Скулы впали и съёжились, а глаза настолько обтянуло кожей с век, что можно было бы сказать, что сейчас они невольно выкатятся из собственных орбит, и прислуживающий смотритель кладбища побежит вставлять их обратно, дабы не портить церемонию, однако те выскользнут из его вспотевших пальцев и попрыгают по гробу, сползут по венку и прокатятся по дорожке прямо под ноги удивлённых гостей. В общем и целом, бабушка, которой ещё недавно было семьдесят семь лет, сейчас выглядела на все сто семь. Интересно, буду ли я выглядеть так же уныло к своим семидесяти годам, или… к смерти?

Священник, до сих пор хранивший молчание, заговорил на певучем немецком и держа открытой Библию, что-то зачитывал, хотя могу поспорить, его глаза в этот момент были закрыты. Я, конечно же, ничего не понимал, но оставалось просто стоять и слушать, как и немногим русскоговорящим собравшимся. Из немецкого я знал лишь несколько слов, которые порой слышал от родителей и от бабушки: ich bin heir, sie ist Frau Gaus, danke mein Freund, Großmutter, an den Tisch!.. возможно, есть и другие, но пока на ум не приходят. Тем временем монолог священника превратился не в речь о похоронах, а в сборник смешных по звучанию слов. Я старался не акцентировать на них особого внимания, однако ещё бы чуть-чуть и мой неловкий смех оскорбил бы всю траурную церемонию…

Несколько ворон гаркнуло где-то меж елей и затормошило игольчатые ветви. Мама плакала, папа придерживал её одной рукой, прижав к себе. Вероника некоторое время смотрела на бабушку, а затем опустила глаза и отвернула голову в сторону. Священник замолк, перекрестился, щурясь от яркого солнца, и протянул руки в сторону покойницы. Все начали по очереди подходить и прощаться, говорить слова напутствия или благодарности, а мой светлый костюм постепенно начал тускнеть.

Я посмотрел на небо. Плотный строй туч начал окружать солнечный диск и спустя мгновения полностью спрятал его за своей чёрно-синей гущей. Хвойные деревья, среди которых недавно переговаривались вороны, вытянулись и стали ещё более пышными, чем раньше. Над ними пронёсся поток ветра, задев своим крылом макушки и заставил волной склониться ему вслед. Холодная тяжёлая капля плюхнулась мне на голову и скатилась сначала по лбу, затем до кончика носа и спрыгнула на землю. Ещё несколько капель упали на такое же холодное, как и они сами лицо бабушки. Одна приземлилась в уголок её глаза и потекла по щеке, так что показалось, словно она заплакала. Гроб накрыли крышкой. Открылись небеса. Дождь полил плотной стеной. Поочерёдно начали распускаться чёрные, тёмно-синие и графитовые серые зонты.

«Камень…»

Я услышал странный шёпот. Я мог бы сказать, что это шелест деревьев, перемешавшийся со стуком дождя о траву и полиэстер зонтов… однако он был каким-то нечистым. Зловещим. Я обернулся через плечо и всмотрелся в даль между стоявшими позади меня галантными пиджаками, скромными платьями и шапочками с вуалью. На небольшой полянке, расположенной неподалёку от входа, возле елей, стояло нечто чёрное, почти сливающееся с деревьями и тёмным горизонтом. Я бы поклялся, что это человек, вероятно, один из садовников или гробовщик. Однако силуэт стоял неподвижно, несмотря на удары дождя и толчки ветра. Наверное, это какая-то статуя… пытался убедить самого себя. Но нет, это определённо человек, но почему он просто стоит и смотрит. Следит, поглощает взглядом, как змея целиком проглатывает слона из книги Антуана де Сент-Экзюпери. И кажется сперва, что это обычная кожаная шляпа, но на самом деле безобидная вещь скрывает куда большее и страшное зло.

Вена запульсировала у моего виска. К каплям дождя на теле добавились капли пота. На мгновение почудилось, будто этот человек оказался прямо передо мной, так что я мог бы разглядеть его с ног до головы. Хотя и это оказалось невозможным. Силуэт оставался таким же тёмным и мрачным, не таким как пасмурное небо и чёрные тучи. Что-то в нём отвергало светлую тьму, но прятало под её видом ужасное создание. Я смог определить, что силуэт, вероятно, принадлежал мужчине средних лет. Довольно крупному. И, кажется, на него надет чёрный дождевик с широким капюшоном, закрывавшим всё его лицо. Небо ещё сильнее стянуло. На мгновение будто случилось затмение. Выключили свет. Я не увидел ничего дальше собственного носа. Даже звуки дождя стихли в этом сумраке. Где-то ударила молния и кладбище на секунды окатило светом. Я снова увидел ту же поляну, на которой стоял человек. Но теперь его там не было! Исчез… Вновь стемнело. В ушах громко застучало, отдавая в голову. Но то стучал не дождь, а собственное сердце, просящее выпустить его из-за решётки рёбер наружу. Сам не знаю, почему накатила такая паника, всё так сумбурно… Я ждал что же произойдёт дальше. Секунды в полной тьме казались минутами. Мысли затрепетали голубем в голове. Было ощущение, что мои ноги стали проваливаться в землю, что все находящиеся в почве корни выползли из-под коры и обвили их вместе с руками, лишая сопротивления и утягивая в глубокие сырые недры. Ещё немного и я скроюсь с головой в земле… меня похоронят вместо покойников! Горло перетянет жгучей крапивой, глаза съедят черви и личинки комаров с ближайшего озера, а горло заполонит землёй и из него прорастут деревья. Я вспомнил стрелку хронографа. Три, четыре, пять (эти секунды уже прошли) … шесть, семь. По ушам ударил гром и сквозь небесный занавес пробился свет, проявив происходившее вокруг меня. (Хронограф показал 7.64.) Я смотрел в ту же самую точку, где был силуэт. Место всё ещё пустовало. Может быть, он ушёл? Или мне показалось?

«Камень…»

Крх! Из-за спин гостей перед моими глазами вырос тот самый дождевик! Фигура, прятавшаяся в тени, выждала момент и застала меня врасплох. Её осветил пробившийся на землю луч солнца, именно сейчас незнакомец поднял свои руки-плащовки, и из-под рукавов обнажились бледные кисти, обтянутые по костям кожей и испещрённые морщинками и сине-зелёными венами. Длинные потрескавшиеся ногти (хотя я бы сказал «когти») завершали увиденную глазами картину, так что уже хотелось от неё отвернуться, но корни, наверное, обхватили мою голову также сильно, как и ноги. Руки человека, если его можно было так назвать, потянулись к его лицу. Он ухватился за края мокрого капюшона, словно хотел раздвинуть оконные занавески… вот… сейчас! Он раздвинет их, и я увижу там ужасную тварь, которая когтями распахнёт землю и унесёт меня вплоть до шестого круга ада!

– Фил!

Меня передёрнуло. Немой крик застыл между зубами, как застревает кусок салата. Человек исчез. Словно его там и не было. Будто он не стоял на той поляне, не вырос перед моими глазами и не пытался показать лицо, спрятанное под чёрным капюшоном. Этого всего не было?

– Филипп, что с тобой?

Я обернулся. На моём плече лежала рука Вероники. Она вопросительно смотрела в мои глаза. Я ещё раз окинул взглядом людей и ту поляну. Но ничего похожего на увиденное прежде не заметил.

– Человек, – ответил я.

– Человек?

– Человек в дождевике. Был там… – я указал пальцем.

Вероника прищурилась и проследила взглядом вдоль моего пальца. Конечно же, она ничего не увидела. Я бы тоже хотел сказать самому себе, что ничего не видел. Но не могу. Мне точно не показалось! Не может моё зрение или разум настолько меня подводить.

– Там никого нет, Фил. Может тебе показалось. Или там просто стоял один из сотрудников, их здесь много, они ухаживают за могилами и растениями.

Да. Стало быть сотрудник. Стоит поверить в это.

Несмотря на непогоду похороны были завершены. Все присутствующие простились. Гроб вместе с усопшей поместили в заранее вырытую яму. Постепенно он полностью скрылся под падающей на его крышку землёй, а затем о месте захоронения напоминала лишь коричневая взрытая земля и могильная плита. Дождь уже прошёл и небо стало проясняться. Пока все продолжали стоять, позади себя я услышал перешёптывания двух женщин. Одна из них сказала – «Дождь с грозой во время похорон – дурной знак… Это означает, что душа умершего не находит покоя из-за невыполненных дел. Если её не смирить, то скоро рядом могут закопать ещё один деревянный ящик, – кого-нибудь из родственников».

«Камень…»

«Я должен принести бабушке тот агат»

Филипп обошёл всю ту комнату, в которой находился перед отъездом на кладбище, осмотрел весь дом, каждый угол и раз шесть обошёл участок вокруг дома. Камня нигде не было. Его не оставляла мысль, что драгоценный агат, который сейчас должен был быть погребён в руках бабушки под толщей земли, безвозвратно утерян. Он не мог заставить себя заняться чем-либо, дела вылетали из рук как настырная муха, которая тревожит, жужжит около уха, так и просит её словить, но, оказавшись в ловушке, беспрепятственно покидает стиснутые ладони. Сейчас он лежал на широкой постели, положив правую стопу на согнутую в колене левую ногу, и рисовал большим пальцем воображаемые картины на выбеленном потолке своего номера. Вероника с мужем предпочли не задерживаться в доме бабушки, тем более что там уже расположились родители её племянника, и арендовали два номера – себе и Филу. Стены здесь были странного кислого зелёного цвета, напоминающего конфеты «Кислмикс», которые он обожал в детстве. Но стены подобного цвета скорее беспокоили его, вызывая кислоту не на языке, а в глазах. У входной двери находилась душевая комната, ещё ближе к ней шкаф для вещей, непосредственно у окна кровать и одна тумба. Так как парень приехал с одним рюкзаком, номер выглядел пустым и необитаемым.

Вечерние тени поползли по стенам и потолку, как лианы в тропиках обвивают деревья, скалы и заброшенные постройки. Зажглись уличные фонари. Множество мелких мошек и мотыльков закружились вокруг одного из ближайших светоносцев. Они кружили и кружили, то ускоряясь, то замедляясь, то хаотично, то единой группой. А Фил всё ещё рисовал причудливые картины, но уже не на потолке, а в своём сонном сознании. Он перебирал в голове произошедшее на похоронах. Обернулся назад и увидел того самого человека в дождевике. По его одежде струилась вода, капюшон трепал ветер, но его не удавалось сдуть. Сейчас, во сне парень мог управлять той реальностью, изменить всё так, чтобы тот странный человек никогда не появлялся. Он аккуратно снял с неба одну из чёрных туч, исполненную влагой и опустил её прямо на незваного гостя. Туча закружилась, набухла, словно впитав в себя ещё больше влаги, и взлетела вверх, изливая из себя чёрную как расплавленный асфальт жидкость. Вот и всё! Больше никакого дурного воспоминания. Фил повернул голову и…

Его глаза пересеклись с тяжёлым леденящим взглядом, прячущимся в тени капюшона. Прямо перед его лицом, едва не касаясь носа, медленно выдыхал клубящийся пар монстр кладбища Эрика-Фридхоф. Его дыхание было таким же сырым и рыхлым, как земля, под которой отныне лежит гроб бабушки. От существа веяло землёй, металлом, гнилой листвой и червяками… а также едва уловимым едким запахом, напоминающим разлагавшуюся кошку, которую Фил отрыл в детстве в песочнице и пытался усадить в кузов игрушечного грузовика, пока ужаснувшиеся родители не подбежали и не прервали его весёлую игру. Тогда он был маленький, и ему казалось, что, то была игрушка. И сейчас он чувствует этот запах вновь, но перед ним стоит нечто живое, а не мёртвое. Тварь в дождевике издала клокочущий рык, который застрял глубоко в горле и не смог превратиться во что-то более страшное и оглушительное. Парень, понимал, что видит сон, но никак не мог вырваться из его заточения. «Возможно ли умереть во сне? И навсегда оставить свою душу в этом месте хаоса и случайностей?» – подумал Филипп.

Демон уже протянул костлявые руки к капюшону, как внезапно несущийся с огромной силой поток ветра врезался в спину монстра и отбросил его как тряпичную куклу. Парня развернуло в обратную сторону, и он врезался во что-то жёсткое и холодное. Сфокусировавшись, он увидел перед собой бабушку. А точнее её труп, уже частично разложившийся, из глаз которого выползали личинки, а во рту обнажились несколько обломышей коренных зубов. Мертвец схватил Фила за плечи и, клацнув челюстью, повалился вместе с ним назад, в вырытую яму с раскрытым гробом. Парень закричал и предпринял попытку вырваться, однако сверху промелькнул чёрный силуэт, держа в руке что-то круглое и синее, а затем одна за другой в яму посыпались кучи тяжёлой земли, закрывая собой небо и дневной свет.

Глава 3

Она вскочила тяжело дыша и упёрлась рукой в мягкое одеяло. Сердце стучало очень быстро, даже слишком. В глазах потемнело, это было заметно несмотря на ночную тьму. Тревожное сновидение нарушило эту ночь в доме Эльзы Гаус. Не то чтобы Анастасия крепко спала после похорон собственной матери и видела милые сны про лошадей или отпуск, или удачно сваренный бульон (какие сны взрослые должны считать милыми?). Но этот сон был каким-то слишком беспокойным, слишком реальным. Он словно кричал: «Настя, всё очень плохо! Я не шучу!». Но это взрослая жизнь взрослой матери и жены, поэтому она не могла довериться этим фантазиям и принять их за правду. На самом деле она даже забыла, что именно её испугало. Поэтому женщина села и опустила ноги в тёплые шерстяные тапочки.

Холодный лик луны сонно поглядывал на неё через окно. Дом временами свистел и кряхтел под давлением ночного ветра и прохлады. То тут, то там слышался топот мертвецов, завывания духов и сопение уродливого старого лешего – все те звуки, которые дети и классические нудные истории в интернете приписывают потусторонним силам. По факту всё это принадлежало сквозняку, старому прогнившему полу и неустойчивым деревянным стенам. Да, это всё обычная реальность, как старалась думать Анастасия, скорее убеждать себя. Убеждать и заставлять! Ведь в душе она всё также оставалась ребёнком, который боится темноты и чердачных монстров, старого подвала с кем-то рычащим, выглядывающим из-за полок с соленьями. Эрик неподвижно лежал в постели, временами едва похрапывая.

Настя, наконец, встала и направилась к шкафу. Завернувшись в тканный халат с цветочными узорами яблони и надписью «Sakura», она аккуратно прошмыгнула по скрипучим половицам коридора и вошла на кухню; поставила чайник. Часы показывали без двадцати два. Вода в чайнике заёрзала. Из носика заструился полупрозрачный пар. Ещё через несколько минут он уже стучал по крышке и свистел на пару с ветром, гулявшим по щелям в окнах. Чайный пакетик плюхнулся в стеклянную кружку и стал набухать от кипятка, чайные листья развернулись и заплевались мелкими пузырьками. Женщина отхлебнула горячего чая марки «Royal Night» со вкусом чёрной смородины и мяты и выглянула в окно. Этот городок напоминал ей некоторые пригороды и посёлки в Санкт-Петербурге, когда они ещё только переехали туда. По работе частенько приходилось ездить по окрестностям и поэтому удавалось увидеть самые разные места и даже очень красивые. В Херфорде тоже очень красиво, а главное спокойно. Многие люди хорошо друг друга знают, повсюду зелень и деревья. Чистый воздух.

«Здесь можно было бы и остаться…»

Но мысли перенеслись далеко от этого города. В небольшой дом в таком же небольшом посёлке Терволово, где сейчас мирно спит Филипп. Она должна вернуться к сыну… хотелось бы как можно скорее. Анастасия никогда всерьёз не воспринимала такие выражения как «каблук», «маменькин сынок», «тюфяк» и им подобные. Разные люди называли её сына по-разному, и даже пытались прогнозировать ему «будущие» прозвища. Таких людей мать быстро выдворяла из своей семьи и собственной жизни. Умники и умницы любят полагать, что таковыми являются и что хорошо знают эту жизнь. Она сплюнула:

«И видимо поэтому уверены, что могут наводить порядки в чужой жизни».

Ещё с детства Фил вёл себя не как остальные дети. Он часто играл сам по себе и ни с кем не дружил. Даже родителям было достаточно тяжело добиться его внимания. Он часто отвлекался, куда-то уходил и будто никого не слышал и не видел. Изначально врачи полагали, что у мальчика могут быть проблемы со зрением и слухом, но очень быстро эти предположения отклонили. Пока воспитатели и учителя приписывали ярлыки безответственного, безынициативного и невнимательного, ему был поставлен предварительный диагноз синдром Аспергера. Родителей эта новость не испугала, однако они быстро поняли, что придётся многое изменить в своём понимании обычного воспитания.