Уроки Лагона: Бей или умри

– Магия есть способ изменять мир, – произнёс он негромко, явно кого-то цитируя. – Когда-то Чирерори был очень молод и считал, что лучший способ изменить мир – очистить его от всего лишнего. И ещё он думал, что производит неизгладимое впечатление только разрушительная магия… Однако он ошибался. Огромное пламя не изменяет мир, а делает его пустым. А принести что-то новое может и маленькая искра. Вот здесь.

Чирерори легонько, почти беззвучно прищёлкнул пальцами, стряхивая с ногтей крохотный лепесток белого огня. Стоило только моргнуть – и пламя исчезло, но через секунду под рёбрами, в самом сердце стало жарко, больно и хорошо. Не выдержав, я согнулась, а потом и сжалась в комок. К глазам отчего-то подкатили слёзы.

– Что… вы сделали? – хрипло спросила я. Чуждый, пугающий жар так хотелось выцарапать из груди, что пришлось сцепить пальцы в замок.

Спокойно, Трикси. Спокойно.

– Возможно, ошибку, – непонятно ответил Чирерори и отвернулся, окутанный ворохом синих и голубых тканей. – Искру, которая дарует тебе силу в миг нужды. Танеси Тейт что-нибудь понял?

– Нет, – честно ответил рыжий и скосил на меня взгляд. – Мы пойдём, наверно. А это у неё скоро пройдёт?

– Это? Надейся, что никогда, Танеси Тейт, – фыркнул мастер и воспарил к облакам, но затем передумал и опустился на свой любимый насест на другом краю кратера.

Я переглянулась с Тейтом, по-прежнему ничего не понимая, потом с трудом поднялась и, опираясь на его руку, заковыляла к кольцу хокорнов. Ученики начали потихоньку стекаться обратно. Они горланили, как стая тропических птиц, и по-прежнему пребывали в каком-то полуоглушённом, восторженном состоянии.

– И что это было? – мрачно поинтересовалась я, когда мы проходили под деревьями.

Чирерори солгал – неприятные ощущения отступили минуты через три, осталось только ощущение призрачного тепла. Зато идти под хокорнами было совсем не холодно.

– Без понятия, – дёрнул плечом Тейт. – Но вообще на него находит иногда какая-то хрень, и он становится прям как Оро-Ич. Сегодня вот не хотел пускать меня в кратер, но когда я сказал, что у меня скоро поединок, то разрешил.

– Что, так легко?

Сомнительная благодать. Нет, конечно, Чирерори – тот ещё пироманьяк, но простые и понятные мастера в Лагоне, которые в своих поступках руководствуются лишь одной причиной, – чистая утопия.

Тейт задумался, припоминая.

– Ты знаешь, нет. Но потом увидел тебя и спросил, буду ли я тренироваться один. Ну я такой сказал, что да. А он: «Ну-ну».

Я споткнулась о растрескавшийся лист хокорна. Вот шрах! Неужели Чирерори умудрился залезть мне в голову, с его-то третьей ступенью? Вроде бы нет… Тогда как угадал-то?

– Слушай… Он не так уж ошибся.

Тейт недоверчиво заглянул мне в лицо:

– Чего-чего? Хочешь побыть со мной на тренировках? Плохо разглядела, что ли? Или не дошло? – Тёмная бездна его разума приоткрылась, и оттуда плеснуло злостью. – Я вообще-то не собирался выходить за кратер, но плеснуло до хокорнов.

У меня во рту появился кислый привкус. Я сглотнула. Нет, конечно, страшновато, но, с другой стороны, интересно – до подкашивающихся коленок…

И кто здесь теперь адреналиновый маньяк?

– Я понимаю, что это опасно. Но, во‑первых, надеюсь, что мы обойдёмся без таких масштабов. А во‑вторых, у меня есть идея, как тебе помочь.

Тейт резко развернулся и схватил меня за плечи. Разум у него опустел, словно мысли шрахами разбежались по углам и затаились.

– Так. У тебя есть – что?

– Идея, – послушно повторила я, машинально отводя взгляд. Смотреть сейчас рыжему в глаза было слишком сложно… Наверное, потому что я боялась увидеть там надежду. – Помнишь, я тебе давно ещё говорила, что в моём мире нет магов? Когда мы только встретились?

Он наконец отмер и отцепился от меня. Мы побежали дальше; сияние хокорнов за нашими спинами постепенно угасало, оставляя только слабые красноватые отсветы. После душной гари над кратером воздух Лагона казался сладким и сырым, как между морем и цветущим садом.

– Ну, а ты кто тогда?

– Псионик, – я запнулась, не зная, как получше объяснить. Раньше мне элементарно не хватило бы известных слов в чужом языке, теперь не доставало уверенности в своей правоте… А, ладно. Скажу, как вижу. – В моём мире считается, что человек со сверхспособностями не черпает силу снаружи, из мира, а берёт изнутри…

– А внутри у него что, не мир, что ли? – перебил меня Тейт.

Самое смешное, что он на самом деле не видел разницы.

– У нас разделяют внешний и внутренний мир, – терпеливо пояснила я. – А значит, внешнюю и внутреннюю силу…

– Очень странно, – задумчиво резюмировал он.

Ну да, конечно. Вообще-то как раз в нашем мире всё понятно, логично и упорядоченно. Это в Лагоне – странно, дико и хаотично. Но не спорить же из-за мелочей?

– Дело не в этом, – неопределённо качнула я головой. – А в том, что разный подход предполагает и различия в методах. Существуют псионики, которые очень похожи на ваших испепелителей. У нас они называются пирокинетиками – как бы «передвигателями огня». Но это не совсем верно… – Я задумалась, как бы попроще объяснить дикому аборигену про атомы, кинетическую и потенциальную энергии, про быстрое и медленное горение, про окислительно-восстановительные реакции и про распад, но затем плюнула. – Вообще среди псиоников есть несколько видов «кинетиков». Биокинетики, телекинетики, пирокинетики… Объединяет их одно: используя свою силу как катализатор, они инициируют какое-либо «движение». Буквально – например, перемещают по воздуху каменный блок, или фигурально, когда, э-э… ускоряют движение частиц внутри какого-либо объекта, и от этого начинается… э-э… в общем, он загорается.

– Предположим, понял, – склонил голову к плечу Тейт, благоразумно не уточняя, что за частицы такие и с чего вдруг вещь загорается.

– Хорошо. На самом деле, не все кинетики понимают, что именно они делают и как, – улыбнулась я невольно. – А способности проявляются едва ли не с рождения, и порой очень опасные. Но именно поэтому в основе любых тренировок псиоников лежит жесточайший контроль. Не только у «кинетиков», кстати – все псионики начинают с медитаций и с упражнений на концентрацию, в чём бы ни заключались способности. Вот моя сила, например, не предполагает движения…

– А по-моему, ты много двигаешься, – фыркнул Тейт, дурачась. – Ну и правильно. Будешь в драке стоять на месте – тебя размажут.

Он что, пытается увести разговор в сторону? Я недоверчиво потянулась к его разуму – и отпрянула, как ментально, так и физически.

Тейт и правда оттягивал момент, когда разговоры закончатся и начнётся тренировка, потому что… опасался? Но кого или чего?

– Это другое, – возразила я вслух. – Речь идёт о способностях. Разум не двигается.

– Да ну? А как же эта, как её, штука с одной стороной, ну, про которую ты рассказывала, что Эфанга через неё не сунулся? Она же вращалась. Ты сама сказала.

Надо признать, вопрос резонный – но слишком сложный даже для учёных из моего мира. Сложно ответить так, чтобы не скатиться в дурацкую мистику, наукообразные теории и одновременно не упереться рогом в такие удобные, привычные, но далеко не всё объясняющие версии.

– Кое в чём ты прав, – вздохнула я. – Всё дело в традиционном подходе. Ну, как в биокинезе, когда несколько веков назад всякие «одарённые» лечили пациента, представляя, что изгоняют из него злого духа. Болезнь действительно отступала, но никакого духа ведь не было. А врач его видел, представь, порой даже осязал. Сохранилось даже несколько монографий, описывающих этих духов. Такой вот парадокс.

– Духи, духи, – проворчал Тейт в сторону. – Про шраха ты тоже говорила, что его не бывает. А Оро-Ич вот сказал, что видел кого-то рыжего с тремя хвостами в своей лаборатории. Вроде бы что-то ценное разбилось…

Исключительно ради сохранения своего душевного здоровья я сделала вид, что ничего не услышала, и продолжила:

– Так вот, про эмпатию. Для удобства восприятия я представляю себе условный «купол», который перемещается в пространстве, но на самом деле для восприятия чужих мыслей и эмоций я как бы делаю свой разум более чувствительным. Когда купол вытягивается в какую-либо сторону, я на самом деле просто туда мысленно поворачиваюсь – и слушаю, концентрируясь на одном направлении.

– Типа такого? – Тейт, ухмыляясь, приложил к ушам ладони, как локаторы, и завертелся на месте.

Я прикусила губу, чтобы не засмеяться.

– Почти. В общем, эмоции и мысли невозможно заглушить полностью, если человек в сознании. Они просачиваются сквозь любые установки и щиты, и чем более восприимчив разум эмпата и телепата – тем больше он улавливает. Что же касается воздействия… – Я снова сделала паузу. Да-а, вот попробуй-ка объяснить то, что сама с трудом осознаёшь! – Есть теория, что разумы всех мыслящих существ образуют некое поле. Эгрегор, ноосфера… Это сложно, в общем, какого-то определённого термина пока нет, область слишком мало исследована. Да и непонятно, как её применять на практике – метод условного купола куда удобнее. Но, в общем, согласно этой теории, телепат или эмпат постоянно воздействует на поле, как бы в фоновом режиме. И когда я врываюсь в чужой разум, то фактически влияю не непосредственно на него, а на всё поле, только более интенсивно, чем обычно. Это объясняет, почему псионики шестой и седьмой ступени фактически не ограничены никаким расстоянием. То есть эмпат или телепат каждый раз изменяет не окружающую среду, а себя – и, являясь частью этой среды, провоцирует необходимые ему изменения других отдельных фрагментов этой среды…

И тут я осеклась.

Меня наконец осенило.

Так вот о чём говорил Оро-Ич! Теперь ясно, почему я, не являясь магом, могла помочь Тейту. Скорее всего… конечно, никто не гарантирует результата, ведь это пока лишь теория… Скорее всего, ответ на его вопросы лежал на стыке методик пирокинетиков, «передвигателей огня», и эмпатов, которые воспринимали свою силу не только как нечто сугубо внутреннее, но и как часть чего-то большего.

Маги действовали, ориентируясь на результат, грубо говоря, превалировал эмпирический метод. Главное для них – «что».

Псионики под всякое действие подводили обширную теоретическую базу. Главное – «как».

Мои эмпатические способности сейчас работали как бы на стыке методик двух миров. От родного мира я взяла теоретическую базу, от нового – нацеленность на принципиально новый результат, даже если вначале он кажется пока невозможным. Раз получилось у меня, может, получится и у Тейта?..

– Трикси, ты чего? – позвал он тихонько, выдёргивая меня из размышлений.

Ноги затекли; незаметно для самой себя я села на землю, сжимаясь в комок, и уткнулась в колени лицом.

– Всё в порядке. – В горле пересохло, и голос слегка осип. – Я, наверное, знаю, как тебе помочь.

– Ты уже говорила. Катов десять назад, мм?

– Тогда у меня была абстрактная идея. – Я запрокинула голову и уставилась рыжему в лицо. Он был напряжён, даже пальцы подрагивали. – А сейчас – конкретный план. У тебя есть на примете укромное место, где можно потренироваться в одиночестве?

– В Лагоне – нет, тут слишком тесно, говорил же. Поэтому и пришлось к Чирерори напрашиваться, – задумался он. – А вообще… Подожди, а?

Прежде чем я успела ответить, Тейт нырнул в заросли. У края высокая трава ещё покачивалась, но дальше ни одна верхушка не шелохнулась – попробуй-ка угадай, куда он побежал. Впрочем, мне это было только на руку – после эффектной демонстрации силы в кратере ужасно не хватало хотя бы небольшой передышки. Я свернула с тропинки и заползла под колючий полог дерева кижу. Бледно-розовые веретенца незрелых плодов болтались над самой головой, источая слабый цитрусовый аромат. Вроде бы Аринга упоминала, что он перебивает другие запахи… Надеюсь, не обманывала, хоть какая-то польза от путешествия с ней.

Купол куполом, а лишних предосторожностей не бывает.

Я собиралась только немного привести себя в порядок биокинезом, сделать дыхательную гимнастику и разогнать энергетические потоки, чтоб легче было воздействовать на разум Тейта, но вместо этого уснула – самое нелепое, что могло случиться. И очнулась почти через сет, когда негибкие колючие ветки затрещали, и сквозь заросли просунулась рыже-алая морда химеры.

– Шекки? – осторожно предположила я, протирая глаза.

Ну да, кто же ещё, чужой айр бы уже, наверное, атаковал.

– Хорошо спряталась, – одобрил невидимый Тейт и дёрнул повод, заставляя Шекки попятиться. Птичий глаз хитро сощурился. – Мы даже тебя не сразу нашли. Давай, вылезай – будем правила нарушать.

– В каком смысле? – осторожно поинтересовалась я, проползая под ветками, и зажмурилась. После недолгого сна солнце ослепило – будто на лицо положили сияющую тёплую подушку.

– Тут есть одна долина рядом с Лагоном, – голосом заправского искусителя ответил он и за шиворот вздёрнул меня на спину Шекки. Химера довольно заклекотала; не в первый раз мне почудились слабые эмоции там, где их не могло быть – у айра. – Лететь-то всего катов двадцать. Но ты же понимаешь, что я у мастеров не отпрашивался на выход, а вообще так нельзя. Если поймают…

Он многозначительно умолк. В мысленном фоне промелькнуло несколько смазанных образов. Искренне надеюсь, что Тейт просто вспомнил последний визит на кухню Митчи. Все эти подозрительного вида пюре, инструменты…

Гм.

– Не поймают.

– Я тоже так думаю, – повеселел он – и резко направил химеру в небо.

Стоило нам вылететь из долины, как Лагон исчез. Но если в прошлый раз на его месте был склон горы – сплошь в острых камнях, то теперь появилась бездонная пропасть, над которой бушевала чёрная гроза. Мне даже стало не по себе. Молнии непрерывно змеились вокруг, словно электрические змеи играли в салочки; гром взрывал то небо, то бездну у нас под ногами; струи воды хлестали так, что, кажется, оставляли синяки на плечах… но и только. Ни один разряд не попал в нас; Тейт совсем не боялся, и мне передалось его отношение. Когда мы выскользнули из грозового фронта, я на секунду ощутила тень сожаления.

Но, честное слово, не дольше.

– Да, громыхает сегодня, – сощурился Тейт, оглядываясь на грозу. Он похлопал Шекки по мощной шее и присвистнул; тут же невидимый щит ослабел, и в лицо ударил поток воздуха. – Видимо, посторонние рядом.

– Кхе-кхе… – От сильного ветра першило в горле, зато одежда сохла быстрее. – А что, маскировка изменяется, когда поблизости кто-то чужой?

– Не всегда, – неопределённо дёрнул плечом он. – Вообще в горах часто целые долины пропадают, потому к океану обычно и ходят с мастером или подмастерьем – безопасные пути слишком быстро исчезают. Но Оро-Ич, ну, редко меняет Лагон вот так резко. Значит, кого-то срочно надо сбить с толку.

Я похолодела.

– Свободные?

– Ну, наверно, кто ж ещё, – откликнулся Тейт и, скосив на меня взгляд, ободрительно улыбнулся: – Но ты не переживай. Туда, куда я тебя веду, ни один маг в здравом уме не сунется.

– Лучше б ты промолчал! – простонала я, зажмуриваясь, и он послушно заткнулся.

Лететь действительно оказалось недалеко. Интенсивный купол за всё это время ничьё присутствие не уловил, и мне стало поспокойнее. Действительно, мало ли кто шатался поблизости – может, они уже ушли… Или затаились и подстерегают нас.

М-да, иногда привычка ожидать худшего изрядно портит нервы. Тем более что опасность была совсем не там, где я её старательно высматривала, потому что во втором пункте своей программы-минимум Тейт тоже не солгал.

– Мы на месте, – провозгласил он, когда Шекки завис над узкой расщелиной в скале – аккурат два человека разойдутся. – Слушай, а понюхай вот эту штуку – не тошнит? – и сунул мне под нос объёмистый пузырёк с красной жидкостью.

Я послушно втянула воздух. Пахло весьма противно, то ли гниловатыми переспелыми фруктами, то ли сладким мясом, то ли какими-то выделениями насекомых… Определённо нечто органическое. Уже неплохо, потому что химическую вонь я переносила куда хуже.

– Вроде нет.

– Вот и хорошо, потому что придётся этим намазаться и так просидеть сета два, – с довольной физиономией заявил Тейт и тут же щедро накапал жидкости себе на ладонь. – Не вертись и глаза закрой. И рот. Оно горькое.

– Хотя бы не ядовитое?

– Э-э… Знаешь, Трикси, яды – не главная опасность.

Всё любопытство у меня разом куда-то подевалось.

По свойствам жидкость изрядно напоминала эфирное масло – такая же скользкая, немного жгучая, от тепла тела запах становится интенсивнее. Достаточно одной капли, чтоб волосы провоняли. Жидкость оставляла странные следы – бархатистые, объёмные и, похоже, разрастающиеся. Тейт основательно облапал меня, не пропустил, кажется, ни одного участка, везде насажал пятен – и как, спрашивается, потом костюм отстирывать? Себя он тоже перемазал с головы до ног. Глядя на уродливые красные разводы у него на щеках, похожие то ли на ожоги, то ли на лишаи, я мрачно поинтересовалась:

– Надеюсь, у меня вид не такой дурацкий?

Он засопел, потом признался неохотно:

– Ещё хуже. Но целоваться всё равно хочется… Но я серьёзно, постарайся, чтоб оно в рот не попало. Это вообще-то типа плесени, она растёт, но не вглубь, а на поверхности.

Мне стало дурно.

– И зачем же понадобились такие, гм, крайности? – с языка рвалось другое словечко, но я сдержалась.

Тейт указал на расщелину.

– Нассова трава. Внизу её полно. Ты не бойся, я тебя пронесу. Главное, не вертись и ничего не трогай. Но идти вообще недолго, в конце большая пещера, там уже ничего не растёт.

– Да? И почему?

Про нассову траву я помнила только, что это из-за неё у Аринги не хватало половины туловища. Что-то опасное, почти как гаюс, только ещё и способное передвигаться. Небольшие пещеры она вроде бы заполняла целиком.

– Я там тренируюсь, – довольно заявил Тейт. – Мой огонь сжигает даже её, но вообще-то воплощённое ничто и другую магию нассова трава проходит насквозь. Не ломает, просачивается просто. Единственное, что её берёт – вот эта плесень. Правда, сначала плесень и людей жрала, но Кагечи Ро её переделал.

Перед тем, как ответить, я мысленно досчитала до десяти.

– Постепенно прихожу к выводу, что меньше знаешь – крепче спишь.

– Это новое пугает, – возразил Тейт неожиданно. – А когда привыкаешь, то вроде ничего. Если подумать, то Оро-Ич или там Ригуми Шаа гораздо страшнее какой-то там плесени, но ты же от них не шарахаешься. Ну, пойдём?

Возразить было нечего, и я склонила голову к плечу. Он подхватил меня на руки и спрыгнул на скалу.

Несмотря на все уверения Тейта, мне было не по себе. Чем глубже мы спускались в расщелину, тем сильнее становился солоноватый металлический запах. Отвратительный или приятный – так сразу и не поймёшь. Чудилось в нём нечто противоестественное; словно разламываешь свежий, ароматный пирог с хрустящей корочкой, а вместо начинки из него вываливается едкая полимерная пыль, как из картриджа для объёмной печати. Свет бил в спину, превращая меня в полуслепую калеку. В полумраке я могла различить лишь движение – со всех сторон разом, и вдоль стен, и по потоку, и даже у ног.

Нассова трава шевелилась.

Не так, как водоросли колышутся в воде или как по степи от ветра идёт волна. И даже не как хищник, подстерегающий жертву. Позапрошлым летом в кинотеатрах крутили третьесортный фильм ужасов про вторжение инопланетных роевых насекомых вроде пчёл. Мы ходили вместе с Лоран – и обе ощутили иррациональный страх. Не из-за фонтанов томатного соуса в сценах, где инопланетяне обгладывали бедных горожан, конечно. А из-за непредсказуемой и непостижимой логики перемещения колоссальных масс живых существ, каждое из которых вроде бы автономно и обладает собственным разумом, но при этом движутся они как нечто единое, монолитное, неделимое – некая бесконечно изменчивая тварь.

Тейт быстрым шагом углублялся в пещеру, крепко прижимая меня к груди. А нассова трава заботливо раздвигала густой полог на нашем пути, расползалась из-под ног, отводила от лица отдельные плети, покрытые мелкими цепкими шипами – и смыкалась позади, отрезая от выхода и от света.

Вскоре меня уже колотило; Тейт понятливо хмыкнул и зажёг два крошечных шарика у себя надо лбом, точь-в-точь как рожки. Темнота отступила; нассова трава потянулась к свету, но затем прянула назад.

Она была разумной; тень хищного, бесконечно чужого сознания маячила на самой границе, отделяющей эмпатическое восприятие от больного воображения.

– Помнит, – шепнул Тейт. – Раньше мы, ну, враждовали. Я выжигал всё вплоть до выхода. Она пыталась меня усыпить и сожрать… Видишь, вон, шишечки такие? Там пыльца. Нассова трава выпускает облака сонного тумана. Он впитывается даже через кожу. Отрубаешься очень быстро. Противоядие есть, но действует не сразу. Ну, мне не особо страшно, я-то изменённый, Кагечи Ро постарался, но мало кто решается на сильную переделку, чтоб и кожу, и мышцы, и органы подправить. Такие психи обычно болтаются в ложе созидающих совершенство. В общем, мы с нассовой травой немного пободались, а потом у нас появилось что-то типа уговора. Она меня не трогает, пещеру не забивает. Но иногда меня преследуют свободные, и я иду сюда. И тогда трава цветёт.

К горлу подкатила тошнота.

– Почему?

Тейт жутковато ухмыльнулся:

– Сытая потому что. Знаешь, когда она добирается до чего-то живого, то втягивает его под землю. Маги особенно вкусные, они ведь колдуют. И потом на поверхности распускаются такие красивые-красивые жёлтые гроздья. Я несколько раз видел. А когда рассказал Оро-Ичу, то он очень смеялся и хвалил меня, ну, что я её приручил. Но думаю, что если хоть раз приду сюда съедобный, без плесени, то трава расцветёт.

Где-то внутри пышного травяного полога зародилась дрожь предвкушения – и раскатилась по верхушкам мелкой рябью. Я сжала пальцы на плечах у рыжего так, что больно стало даже ему.

Метров через пятнадцать туннель кончился – точнее, раздался в стороны и ввысь, превращаясь в огромную, идеально круглую пещеру. Она напоминала огромный мяч изнутри. Да уж, явно не естественная природная форма, но способности Тейта прекрасно всё объясняют.

Едва мы оказались внутри, как он с удовольствием выдохнул и развесил под сводом зеленоватые гирлянды из шаров-светильников. В противоположной от входа стороне виднелось несколько щелей, которые уходили далеко вглубь горы; из одних тянуло сухим жаром, из других – сыростью и холодом. Сквозняки тут бродили такие, что рукава и штанины хлопали, но поэтому и дышалось легко, не то что в туннеле.

Тейт соскользнул на дно пещеры и уставился на меня, замершую на полпути:

– Ну, что, подойдёт для этих твоих тренировок?

Даже в слепой зеленоватой полутьме глаза у него оставались тёмно-синими, точно источали слабый свет. Красно-рыжие волосы приобрели грязноватый бурый оттенок; на лице цвели пятна плесени…

Я сглотнула, давя позорное желание отвести взгляд.

Слишком много надежды. Не только на то, что можно всё-таки выиграть поединок без жертв и оставить Эфангу в дураках; в глубине сознания Тейта, в той самой жуткой чёрной бездне, проклюнулся слабый росток веры: «Я могу быть нормальным».

«Я могу быть».

Так, словно раньше Тейт не имел на это права.

– Да, вполне, – заставила я себя улыбнуться и, неловко балансируя руками, сбежала на дно. – Начнём с техники сосредоточения. Знаю, у магов Лагона есть что-то подобное, но попробуем псионические методики. Я покажу.

Тейт напрягся.

– Этим? – Он выразительно постучал пальцем по виску. – Оро-Ич пробовал, если что. Дело не том, что до меня не доходит, как творить заклинания. Всё доходит, я вижу другой слой мира и прикасаюсь к нему. Просто у меня такое чувство, что я…

– …в ватных рукавицах с гидроусилителем пытаюсь продеть слишком толстую нитку в хрустальную иголку? – понятливо улыбнулась я и перекинула ему мысленный образ. Тейт фыркнул – оценил точность сравнения. – Я понимаю, правда. С мастером Лагона, конечно, никто не может соревноваться, однако у меня тоже есть сильные стороны… Точнее, они есть в культуре, в которой я выросла. А теперь садись. Будем делать простейшие упражнения для трёхлетних детей.

– Мне двадцать, – оскорбился Тейт.

– Вот и молодец, – пробормотала я, сосредотачивая купол вокруг нас двоих – так густо, что даже Тейт что-то почувствовал и поёжился. – Сядь, согни ноги, чтобы щиколотки перекрещивались, руки положи на колени. И ни о чём не думай, я буду тебя направлять.

Он подчинился – настолько быстро, бездумно и легко, что мне не по себе стало. В марионетках и то больше индивидуальности и бунтарского духа… Ладно, это даже хорошо: дисциплина – залог успеха, как говорил дядя Эрнан. Правда, вряд ли он подразумевал, что азы самоконтроля вот так сразу превратят неуправляемую разрушительную стихию в безупречный инструмент. Но почему бы не попробовать?

Я села за спиной у Тейта и прижалась к нему, обхватывая руками и ногами. Он дёрнулся, мгновенно выпадая из состояния едва-едва обретённого равновесия, и беспокойно заёрзал.