Я – это Я. «Я-концепция»: мотивационные, теоретические, компенсаторные, факторные, социальные, профессиональные контексты. Книга 1

Психоаналитики утверждают, что застенчивость – это не что иное, как симптом, как выражение на сознательном уровне бушующих в подсознании глубинных психических противоречий, а социологи и социопсихологи считают, что застенчивость – это проявление и, одновременно, следствие социофобии. Я солидарен и с теми и с другими. Вот и для меня лично, любое, более или менее продолжительное общение с людьми является самым настоящим стрессом, как симптомокомплекс той самой социальной фобии. Я часто не переношу, когда мне задают внезапные вопросы, требующие сиюминутного ответа. Как правило, у меня сразу возникает тревожное состояние – не то испуг, не то какая-то прострация и потеря дара речи. Потому, попытка моя дать экспромт-ответ, как правило, всегда была и остается по сей день сумбурной – я начинаю путать слова, мысли, а в итоге зачастую оказывался в нелепом положении. Бывали и случаи, когда оставался в гнетущей тишине удивления и непонимания. Подобные моменты в молодые годы происходили достаточно регулярно, повергая в ужас и трепет мое воображение.

Нужно отметить, что все вышеприведенные версии эволюционного преимущества застенчивости, а далее и комплекса неполноценности имеют свои доводы и основания. О том, что именно недостаточная социализации личности составляют основную причину формирования комплекса неполноценности указывают все исследователи сферы психики. По их мнению, что хотелось бы подчеркнуть, застенчивость – это пожизненное клеймо в жизни человека и далеко не безобидное психическое ощущение. В частности, психолог Ф. Зимбардо (2012) пишет: «Застенчивые люди заключают себя в тюрьму молчания, где они сами себе становятся надзирателями, безотчетно вводя суровые ограничения на свою речь и поведение». Автор полагает, что в мире существует категория людей, у которых застенчивость обозначилась болезнью под названием «социальное тревожное расстройство».

По мнению психолога К. Лейна (2007), именно эта мысль была частью более общего биомедицинского поворота в клинической психиатрии. Понимая, что застенчивость всегда врожденная, хотелось бы пофантазировать на тему предощущения человека, у которого, в жизни проявились те самые причинно-факторные обстоятельства появления чувства, а затем и комплекса недостаточности. Возможно ли представить, что застенчивый ребенок в момент своего рождения уже почувствовал чуждость и враждебность мира. Понимая, что многое в человеке зависят от генов и среды, в которой он оказался помимо своей воли, мы имеем смутное представление о силе их влияния. Именно это подразумевал философ-экзистенциалист Ж.-П. Сартр (1905—1980), когда говорил, что «мы вброшены в этот мир» [Сартр Ж.-П. Бытие и Ничто, 1943].

Так-вот, родившись, судьба такого человека сложится так, что чуждым ему придется чувствовать этот мир на протяжении всей жизни. Такой человек представляет собой с рождения замкнутым целиком на себя, страдающим от различных депрессивных маний и многочисленных параноидальных комплексов, настроенным крайне враждебно по отношению к внешнему миру, вечно предающимся самосозерцанию, стремясь отыскать смысл жизни в глубинах собственного «Я». Так или иначе, велика вероятность, что такой застенчивый с рождения, человек, выпадая из реальности получит комплект из серьезных комплексов, которые в последствии могут стать его привычными спутниками, как айтматовское «кассандрова тавро». Вероятно, именно такая версия судьбы ожидала и меня в жизни.

Итак, наверняка, предпосылки формирования у людей чувства, а затем и комплекса неполноценности, зависит от самой человеческой природы. Делая такое резюме, я, естественно задумывался, если застенчивость закладывается от рождения и передается по наследству, тогда в чем заключается ее эволюционное преимущество? Согласно теоретическим воззрениям ученых, застенчивость выполняет некоторые жизненно важные функции для личности: во-первых, она способствует мысленному «проигрыванию» трудных ситуаций, что приводит к усилению «Я» и уменьшению уязвимости личности; во-вторых, она усиливает самокритику, что способствует формированию более адекватной «Я-концепции».

То есть в попытках преодоления личной застенчивости, индивид начинает развивать свои способности, а между тем, это, оказывается, ключевым механизмом, обуславливающим эволюционную передачу застенчивости по наследственности. Я знаю по себе, что самым броским признаком застенчивого человека является чувство неловкости, причем, как перед людьми, так и перед самим собой. Если чувство неловкости на публике отражается в беспокойстве человека о произведенном на других впечатлении, то неловкость перед самим собой – это негативно окрашенный эгоцентризм: «я малодушный», «я недостойный», «я слабый» и пр.

Доказано, что застенчивость – это не безобидное свойство человека, так как имеет отрицательные последствия не только в социальном плане, но и негативно воздействует на мыслительные процессы самой личности. Я знаю это точно, по себе. Важно отметить, что застенчивость сопровождается временной неспособностью мыслить логично и эффективно, а потому у него нередко ощущение неудачи, поражения. Считают, что она убивает память, искажает восприятие. На мой взгляд, самое негативное – это то, что зачастую логика робкого человека не соответствует здравому смыслу. И это мне знакома не понаслышке. В этом аспекте, крайне застенчивый человек – это когда у человека уживаются два психологических типа – «стражника» и «узника» с соответствующими способами мышления. В этом отношении, насколько я себя помню, если и хотел сделать что-то, и знал, как это можно осуществить, но все равно подолгу не решался на действия. Кроме того, если признаться, у меня еще с детства были все признаки человека с пониженным самоуважением, а такие люди, как известно, ранимы и чувствительны ко всему, что затрагивает их самооценку.

Вот-так в человеке замыкается низкая самооценка и обидчивость на окружающих, которые дают соответствующую свою оценку моей личности. До сих пор, я, достаточно болезненно реагирую на замечания или критику, остро переживаю, если у меня что-то не получается в работе или окружающие обнаруживают во мне какой-то недостаток, какое-то упущение в моих поступках и поведениях. Вот почему, я стараюсь выложится, чтобы их у меня не было. В работе меня не нужно было подстегивать, это было излишне, так как, я сам старался сделать все как подобает, тем самым предвосхищая недовольства, раздражения, наказания. Весь этот процесс замкнулся в моем превращении в трудоголика.

Доказано, что таким, человек определенной категории, оказывается, становится не только из-за того, что у него нет хобби и личных увлечений, кроме работы, но и из-за того, что работа помогает ему уменьшить в себе чувство тревоги, депрессии, неудовлетворенности. Многим закомплексованным людям свойственна склонность к психической изоляции, к уходу от действительности в мир мечты. Чем ниже уровень самоуважения, тем вероятнее, что человек страдает от одиночества – это закономерность. Очевидно и то, что понижение самоуважения и коммуникативные трудности снижают и социальную активность личности. Вот-так замыкается патологический круг. В этом аспекте, считаю, что застенчивость для меня была и трагедией, и болезнью, и клеймом судьбы.

Так или иначе, застенчивость, как образно его описывают психологи, «это болевая точка человека, которая может проявлять себя все больше и больше, если на нее нажимают и нажимают». А как известно, таких обстоятельств в жизни множество. В итоге, застенчивость расправляется и оформляется в комплекс неполноценности, которая затем и постепенно подчиняет себе всю жизнедеятельность человека. Моя рабочая гипотеза заключается в том, что главными причинно-факторными составляющими моего чувства недостаточности выступили именно застенчивость, а далее по цепочке стеснительность, отстраненность и неуверенность перед лицом реальной жизни. Психологи считают, что запускающими факторами риска возникновения комплекса неполноценности являются застенчивость, мнительность, ранимость, впечатлительность с чрезмерной фиксацией на своих переживаниях, психологическая травма в виде дискриминации, унижения в социальной группе, а также негативный жизненный опыт, ошибки и неудачи.

Психологи утверждают, что причинами для возникновения этого комплекса у детей являются слишком строгий стиль воспитания или, наоборот, родительская гиперопека, а также социальное окружение ребенка с неадекватной негативной оценкой его личности. Логика такова, что у некоторых людей ощущение неполноценности под влиянием вышеперечисленных факторов может стать чрезмерным, комплексным, проявляемым в виде преувеличенного чувства собственной слабости и несостоятельности в жизни, дефицитом ощущения собственной значимости в мире. В этом аспекте, если честно признаться, у меня с детства было чувство неприспособленности, отсутствие способностей, связанных с ролью и значимостью в мире, как будто я жил в своем надуманном особом мире, никогда не сливаясь с окружающим миром, который мне всегда казался не моим.

Что касается того, чтобы строить планы на взрослую жизнь, я считал за невозможное, так как был совсем не уверен даже в завтрашнем дне. В этом отношении, моей отличительной чертой характера было постоянное сомнение, а это ничто иное, как самый страшный враг любого человека, так как именно из-за него я терял то, что мог бы получить, достичь, но, как оказывается, даже не попробовал, не приступал. Вот-так, я с детства и во все сроки взрослой жизни лелеял и носил с собой свой комплекс неполноценности, лелеял и возился, как со своей вечной тенью. Естественно, за это время выработал защитный механизм типа: «Да! Есть у меня комплекс неполноценности, но это комплекс неполноценности моего противника»; «Да! Действительно, когда-то, еще в детстве, я, встречаясь с уничижительными мнениями и отношениями окружающих и не найдя ответов признал себя каким-то неполноценным»; «Да! С течением времени, это у меня закрепилось, комплекс неполноценности стал моей вечной тенью»; «Да! Я в молодости понимал, что значит жить не так, как все, что мир гораздо больше того, который существует в моей голове, и мне его еще только предстояло увидеть»; «Да! У меня есть такой комплекс. Я из-за этого действительно страдаю и понимаю, однако, сделать с собой ничего не могу. Это не лечится, понимаете? Итак, я уже давно свыкся со своим комплексом, так, что «мой комплекс неполноценности – моя тень».

По утверждению психологов, в основе комплекса, как правило, лежат какие-либо сильные чувства обиды, стыда, вины в качестве систематического травмирующего фактора еще в детском возрасте. Уже потом, когда учился в мединституте понял, что еще в детском возрасте у меня были ряд предпосылок по формированию того самого чувства неполноценности, затем уже переросшего в комплекс. Наверняка, это было в раннем школьном возрасте. Ну, что я могу сказать о том возрасте? Начальная школа крошечного, в шестидесятых годах прошлого столетия, села Кулунду, что в Ляйлякском районе, кстати, самом отдаленном уголке страны, была малокомплектной – всего восемь учеников в одном помещении и одна учительница на все классы. С первого по четвертые классы учились по два ученика в каждом классе. Если мы – первоклашки зубрили алфавит, второклашки – читали по буквам, то ученики третьего и четвертого классов – уже вполне сносно читали, писали, делали кое-какие арифметические вычисления. Я им очень завидовал, а как же. Иметь навыки выполнять действия в уме, иметь способности целенаправленного восприятия, произвольного запоминания. Эти умения учеников меня удивляли, восхищали.

Помню, родители говорили, что до школы я был обычным мальчуганом, но вот, когда уже учился во втором классе, во мне произошли резкие перемены – стал застенчивым, неуверенным и даже пугливым. Наверняка, тому были веские причины и безусловные факторы. До сих пор помню, как мы – первоклашки, второклашки, панически боялись отвечать перед «общим» классом, ибо, любой наш лепет и ляпсус вызывали, мягко сказать, насмешку со стороны учеников «старших» классов. В такой уничижительной ситуации, разве можно говорить о формировании нормальной самооценки учеников на основе не только учительского оценивания, но и оценивания тех самых «старших» учеников.

Вот-так, как мне кажется, все началось еще с начальной школы с кыргызским языком обучения. Естественно, как утверждают детские психологи, каждый раз примерно одинаково переживаемых ребенком стрессов, приводит к формированию у них устойчивого аффективного комплекса – чувства неполноценности, унижения, оскорбленного самолюбия. Теперь я понимаю, безусловно, это был фактором снижения моей самооценки, который действовал на меня, по крайней мере, во все сроки обучения в начальной школе, способствуя появлению во мне не уверенности в себе, неверие в свои силы, а далее чувство неполноценности, фрустрации, снижения интереса к учению.

Были и другие факторы. Так сложилось, что наша семья, когда я заканчивал второй класс, перебралась в райцентр, где не было кыргызской школы и мне пришлось идти в русскую школу. Похоже, уже там в начальной школе села Кулунду, я уже болел «школьным неврозам» и с таким «багажом» я пошел в следующие классы, но уже с русским языком обучения уже в райцентре Исфана. Как мне кажется, именно тот год для меня стал роковым в отношении закрепления и прогрессирования того самого «школьного невроза». Мне навсегда запомнился один злополучный случай. Это произошло во второй или в третий день моего пребывания в новом классе. Шел урок природоведения, каждый из нас был занят раскраской различных рисунков. Мне понадобилась стиральная резинка и я, обернувшись к однокласснику на задней парте, спросил, как мне по-русски попросить ее у своей соседки по парте. Ничего не подозревая я обратился к ней, сказав то, что мне шепнул он. Видели бы, какая случилось у нее истерика, вопли и рыданиями. У меня в голове сверкнула догадка – наверное, мой одноклассник подсказал мне совсем не то слово. А я…, а я сидел в оцепенении, теряясь в догадках о причине такой реакции моей соседки по парте. Сквозь плач моя одноклассница по парте рассказала все учительнице, а та – молодая, жутко строгая, начала беспощадно ругать и совестить меня перед всем классом, что якобы я попросил у нее вместо стиральной резинки общеизвестное интим-резиное изделие. Меж тем, весь класс хохотал и топал ногами, потешаясь над моей выходкой. Я же сидел, потерянный, ошарашенный, озираясь и теряясь в догадках. В чем дело? Почему такая реакция на обычную просьбу одолжить стиральную резинку? А класс продолжал потешаться надо мной. От такого позора готов был сквозь землю провалиться. Выбежав на улицу, расплакался, шел домой, не разбирая дороги, твердя о том, что больше в этот класс ни ногой.

Разумеется, дома о случившемся в классе рассказал, родителям твердо заявил, что в русской школе больше учиться не буду. Отец, выслушав меня отчеканил: «Ничего с тобой не случиться! Перетерпи, привыкнешь!». Два дня прогуливал школу, а на третий к нам домой пришла завуч школы. Я долго отнекивался, но она настояла на том, что бы я продолжил школу. Естественно, в классе нас рассадили с моей соседкой по парте. Конечно же было обидно, что ни одна девчонка в классе демонстративно не захотела сесть за парту в пару со мной. Скажу, что в классе меня так и не приняли за своего, сторонились, да и у меня появилась боязнь прямого общения с одноклассниками. Вот-так, начиная уже со второго класса в школе оставался робким одиночкой, застенчивым и отстраненным молчуном.

Разумеется, со временем многое забылось, сам я не навязывался в тесную дружбу с одноклассниками, привык и все последующие годы, вплоть до окончания школы, вел себя отстраненно, живя в собственном мире. Этот злополучный год врезался в мою память навсегда. Да и потом, не счесть, сколько было унижений, оскорблений, недоразумений из-за моего незнания элементарных русских слов и выражений. Если до того слыл обычным, в меру открытым мальчуганом, то уже через год превратился в обидчивого, замкнутого, даже озлобленного мальца. Дедушка З. Фрейд (1856—1939) посчитал бы мой пример, как отчетливое проявление того самого чужеродного, разрывающие единство сознание, аффекты бессознательного [Фрейд З. Психология бессознательного, 1990]. Уже потом, обучаясь в медицинском институте, штудируя психологические труды, понимал, что это было, по сути, защитной реакцией моей психики на травмирующее сознание аффекты.

Разумеется, были и другие причины, другие факторы. Жили мы тогда в районном центре, на одной из центральных ее улиц, на которой забор к забору расположились ведомственные усадьбы тогдашнего районного истеблишмента – секретаря райкома компартии, председателя райисполкома, председателя райкома народного контроля, прокурора района, начальника раймилиции, председателя райпотребсоюза, главврача райбольницы. Так-вот, на фоне семей с высоким достатком, наша многодетная семья среднего достатка, выглядела патриархальной и простонародной, мы содержали хозяйство – десяток овец, пара дойных коров, лошадь, два десятка кур. Моему отцу, испытавшему все трудности сиротской жизни, активисту с неукоснительными коммунистическими идеалами, личности со строгими взглядами на проблему ответственности, трудолюбия, заслужившему на этом поприще достаточно высокий и непререкаемый авторитет, казалось, что дети с раннего возраста должны расти в заботах и трудах.

Признаться, я по молодости не всегда разделял его взгляды. Меня обижало то, что ему было невдомек, что я ужасно стыдился своей участи заниматься хозяйством, когда мои сверстники по двору вели вполне, как мне казалось, нормальную светскую жизнь – ничем не озабоченные, целыми днями предоставленные самим себе, своим увлечениям. Однако, перечить или ослушаться отца, пропагандировавшего, как и многие в его поколении, социалистические лозунги типа «Все люди равны в своих возможностях», «Чтобы добиться успеха, главное – желание». Помню, как с глубокой завистью смотрел я на своих обеспеченных сверстников, в глубине души мечтая когда-либо избавиться от своих, как мне казалось в то время, «позорных» трудовых забот и обязанностей, и как они вольно кататься на велосипедах, ходить в кино и на танцы, заниматься фотографированием, гонять футбол, иметь личные интересы и другие увлечения.

Естественно, сравнивая себя с ними, я чувствовал глубокую свою ущербность, а потому, наверное, все больше и больше замыкался в себя. Свободная бесшабашная веселая жизнь, катание на велосипедах, увлечения музыкой, танцами, фотографированием – это и было то самое «вознаграждение» для моих сверстников по улице, когда как для меня «вознаграждением» были лишь чтение книг. В этой ситуации, разумеется, степень удовольствия у меня в силу своего комплекса неполноценности был на порядок ниже, чем у них. Все это способствовало тому, что во мне прижился целый «депрессивный набор» – негативное мышление об окружающих, склонность винить в этом только не себя. Кроме того, я был подвержен навязчивым мыслям, расплывчатым и чрезмерно обобщенным чувствам личной ущербности, социальной несправедливости и пр.

Другим важным фактором моей слабой социальности было то, что в те годы практически, все мои сородичи, проживающие в далекой горной окраине района, работали чабанами, пасли совхозные отары. Их простой быт, трудовые заботы и, вообще, жизнь целиком были посвящены животноводству и ни о чем больше они и не помышляли. В этом отношении, прав М. Монтень (1533—1592), который писал: «Те, кто содержит животных, должны признать, что скорее они служат животным, чем животные им» [Монтень М. Опыты, 1580]. Наблюдая за своими сородичами, да и над самим собой в те моменты, мне думалось, что заботясь об овцах, мои сородичи сами стали таковыми. Представьте себе, что в те годы в нашем роду не было ни одного человека даже со средним образованием, в селе не было школы и детворе приходилось идти в школу в соседнее узбекское село за пятнадцать километров отсюда.

Помнится, в годы юности я осознавал и то, что и одевался намного проще, чем мои сверстники или одноклассники, не было у меня и какого-либо увлечения, вот почему, наверное, всегда чувствовал свою неуверенность, причем, как в кругу одноклассников, так и дворовой компании. Естественно, злился – злился на вес мир, на самого себя. «Не надо завидовать людям, отягощенным властью и богатством. И власть, и богатство – преходящи в этом мире, тогда как ум, честность, порядочность – вечное сокровище», – сказал отец, почувствовав во мне печаль и зависть, – «Каждый проживает свою жизнь и, если хочешь достойно прожить свою жизнь, то постарайся и все у тебя получится». С той поры, я больше завидовал успешным в жизни и работе, искренним и открытым людям, очевидно, не закомплексованным, которые вели себя так, как советовал Марк Твен – «Танцуй так, как будто на тебя никто не смотрит. Пой, как будто тебя никто не слышит. Люби так, как будто тебя никогда не предавал, и живи так как будто земля – этой рай».

Естественно, с тех пор я глубоко не возлюбил чувство элитарности вообще, вплоть до глубокого отталкивания и жажду полного разрыва с ними, то есть с «буржуазией, при малейшем проявлению у них чванства, горделивости своим положением, чувства вседозволенности и презрения к низшим. Именно с той поры я возненавидел всех тех, кто смотрел на меня сверху вниз и разговаривал со мною сквозь зубы или через нижнюю губу. Не скрою, при виде богатых и надменных, как говорится, невольно руки мои тянулись к «булыжнику пролетариата», я не любил ловкачей и проходимцев с «джокером в рукаве», которые в любой момент жизни могли, как говорится, вынуть «карту с бубновым королем». Хотя, я им где-то в глубине души завидовал. Вот-так, у меня внутри закреплялось чувство неуверенности, слагалось нечто такое, постепенно отодвинувшее меня от таких людей на некоторую дистанцию. Так или иначе, ни в школе, ни в компании соседских детей, у меня так и не выработалось серьезные товарищеские чувства, и это имело последствие для всей моей жизни.

Если говорить о некоторых наследственных свойствах характера нашей патриархальной семьи, то нужно сказать, что отец был излишне строгим, а мать, наоборот, мягкой и доброй. В такой ситуации, как доказывают психологи, дети в большинстве случаев, вырастают неуверенными, застенчивыми, закрытыми. Так оно и было, все девять детей в семье страдали этими недостатками. Так, что в жизни мы сполна почувствовали негатив застенчивости, стеснительности, склонности к индивидуализму, выражая слишком большую чувствительность, честность, проявляя неприспособленность к реальной жизни, ощущая какой-то надлом своей личности. При этом оставаясь честными, трудолюбивыми, порядочными. Помнится, мама всегда наставляла – «Будьте честными, как ваш отец! Он рос сиротой и испытал все лишения в жизни. Практическим у него не было детства. Несмотря, на четырехклассное образование, лишь благодаря своей активности, трудоспособности поднимал колхозы, новые совхозы, возглавлял сельские советы».

Когда я учился в третьем-четвертом классе, я ужасно стыдился того, что отец, вернувшись с работы уже вечером уходил на учебу в вечернюю школу. Об этом знали все – соседи, родственники, мои сверстники. А ведь тогда он возглавлял комитет партийного контроля в Ляйлякском райкомпартии. Вот-так, понимая, что образование всему голова он в пятьдесят лет закончил вечернюю среднюю школу и поступил на заочное отделение Джалал-абадского кооперативного техникума, после окончания которого по поручению райкома партии вплоть до выхода на пенсию возглавлял районное сельэлектро. «Все годы Великой отечественной войны ваш отец работал военкомом в районе, занимая майорскую должность, а после окончания войны – на партийных должностях в районе. Вот вам живой пример достойной жизни, честной и добросовестной работы», – рассказывала мама.

Нам выпало совсем другое время – время мира и доступного образования. В пятьдесят лет я уже был дважды доктором наук, профессором. Я мысленно представлял, чего достиг бы мой отец в таких условиях работы и образования. Наша мама всегда была рядом с отцом, кочуя за ним из одного колхоза в другую, живя в трудах и лишениях. Это сейчас мы понимаем, каково было им в те года трудного становления советского государства. Мама была само доброта и народной мудрости. Мы не припомним ни одного злословия, ни одного обидного для нас слова с ее стороны. Роднее и добрее, чем мать в мире нет. Для своих детей она и есть рай. Таким для нас была наша мудрая и добрая мать, которая прожила простую, трудную, но светлую жизнь. Хотелось бы сказать, что мы в вечном долгу перед родителями. Да, была и будет у нас вечно работа, проблемы, были и будут дежурные фразы, пустые слова, обещания. Однако, нам бы сразу и раньше понять, что мама не вечна. Единственное утешение в том, что мои родители продолжают жить на страницах моих книг «Тегерек: Мифы. Тайны. Тени (2021), «Сущность теней» (2022) под одноименными прототипами – Ашим-бава, Айслуу-эне.

Есть такое выражение: «Среди множества мнений обо мне самым верным является мнение того человека, который больше всех меня любит». Речь конечно же идет о чувствах родителей, в первую очередь. Ну, а если тебе в это время покажется, что этого-то любящего, понимающего и принимающего человека в твоей жизни нет и никогда не будет… То есть, больше нет тех, кто ободрит и соберет тебя тогда, когда жизнь вынесет тебя на обочину? – было, было такое в жизни, когда родители уходили в небытие. Нам – их детям было далеко не просто снова выстроить вертикаль внутри себя, найти самого себя, своего «Я». Я бы хотел, чтобы и они восприняли торжество философизма моего отца – «Верь лишь себе!».