Золотые земли. Совиная башня

– Обязательно надо? – плутовато улыбаясь, Милош наклонился ближе.

Он знал, что, войди сейчас на кухню Дара, она прокляла бы его во второй раз. Что бы она придумала ему в наказание? Милош даже представить боялся, но соблазн подразнить зардевшуюся Весняну оказался слишком велик. Одно удовольствие было смотреть, как она смущённо вспыхнула и забормотала что-то неразборчиво, не зная, что ответить. Пусть Милошу и не нужна была милая Веся, но как приятно было осознавать, что она его любила. Не так, как любили его страстно и горячо знатные девушки Совина, не так, как любила его по-своему холодно и нежно Венцеслава, и даже не так, как смело и дерзко любила его Дара, а просто и искренне, как делала это Веся. Почему-то это казалось самым настоящим, самым правильным.

Эта мысль охладила Милоша, словно на голову вылили ведро ледяной воды. Он отстранился.

Ему нужно было узнать кое-что ещё.

– Скажи, – прервал он неразборчивый лепет Веси, – так если в доме нет лада и домового тоже нет, то как же его в дом привести?

Горица не выдержала и громко стукнула скалкой по столу.

– О дурных вещах вы говорите. Что ещё за домовой? Все духи – проклятые отпрыски Аберу-Окиа, даже говорить о них греховно. Веся, ты же верующая девушка, в храм ходишь…

Испуганная Весняна прикусила губу, и Милош забеспокоился, что она больше ничего не расскажет.

– Не ругайся, матушка, – он погладил Горицу по руке. – Веся выросла в деревне, там ещё не выучили всех этих храмовых премудростей. Не мешай ей рассказывать.

Недовольно поджав губы, Горица отвернулась и принялась месить тесто. В разговор она больше не лезла. Глаза у Веси загорелись от радости. Преисполненная благодарности к своему заступнику, она оживилась:

– Понимаешь, чужого домового лучше не звать. Это же предок рода, а если чужой предок в дом придёт, то ему покоя не будет. Но когда семья из одной избы в другую переезжает, то надо позвать домового с собой. Можно в лапте перенести или в мешочке. Положить в него угощение, оставить посреди дома и вымести мусор из всех четырёх углов дома. А потом сказать: дедушка дворной, кормилец домовой, пойдём со мной, ко мне домой. Если же домового взять неоткуда, то надо бабе сесть на помело и…

– На помело? – усмехнулся Милош.

Веся вновь покраснела и возмущённо воскликнула, взмахнув руками:

– Вот ты всё смеёшься надо мной, а я тебе говорю, как у нас всегда в Заречье делают, и ничего забавного в этом нет.

– Прости, – попросил Милош. – Я не хотел тебя обидеть.

Потупив взор, Веся проговорила тихо, видимо, опасаясь гнева Горицы:

– Я тут подумала, а что же случилось со всеми духами, которые раньше в Совине жили? Неужто Охотники выгнали их прочь, оставили без крыши над головой? Ведь домовой без дома не может, он же от тоски погибнет…

Милош плохо помнил лето, когда воздвигли защиту вдоль столицы. Как в тумане возникали видения из прошлого, и каждое пугало хуже самого страшного сна.

– Хорошо было бы, Веся, если бы они просто погибли от тоски, – сказал он. – У Охотников есть и более жестокие способы, чтобы избавиться от нечисти.

– Сжечь их всех надо, – пробурчала, не выдержав, Горица.

Милош прихватил кусочек хлеба и поднялся в свою комнату, решив в этот же день купить Весе серьги с сапфирами, о которых она мечтала. Только Милош закрыл дверь своей спальни, как туда ворвался встревоженный Ежи.

– Это они!

– Что?

– Я их узнал. Это те самые ратиславцы. Когда я пошёл к башмачнику, стражники грузили тела на телегу, я сразу узнал этих ратиславцев. Они следили за нашим домом. Понимаешь?

– Значит, нам только на руку, что их убили.

– Но кто? Кто-нибудь посильнее? Пострашнее? А вдруг они придут за нами? Они что-то знают…

Ежи рухнул на постель, точно ему ноги подкосило, и сжал кулаками одеяло.

– Нас всех убьют!

– Успокойся, мы не знаем, кто это был и кто их убил. Может, всё обойдётся? Они, в конце концов, мертвы, – Милошу и самому хотелось верить, что беда миновала, но всё и вправду выглядело подозрительно. В любом случае стоило успокоить Ежи, тот всегда слишком сильно переживал из-за любой ерунды.

– Они-то мертвы, но их убийцы на свободе, – протянул жалобно Ежи. – Как ты можешь быть так спокоен?.. Зачем ты положил хлеб на полку?

– Нужно. Потом как-нибудь расскажу.

К счастью, Ежи умел держать язык за зубами, а знать подробности ему было ни к чему.

– Просто не говори об этом никому, – попросил Милош и прикрыл ломоть хлеба книгами так, чтобы найти его смог только домовой. – И забудь уже про ратиславцев. Они мертвы, значит, всё в порядке. Хороший ратиславец – мёртвый ратиславец.

– А можно тогда нам мёртвую хорошую Дару? – хлюпнул носом Ежи.

Милош усмехнулся.

– Она нам пока ещё нужна. Потерпи.

На рассветной службе в храме Веся ни разу не взглянула на Ежи. И после, когда они шли от улицы Колокольного звона домой, делала вид, что не замечала его. Месяц минул с их ссоры, и всё это время Весняна держалась холодно и отстранённо, но Горицу это будто даже радовало.

Отстав от Веси, мать пошла рядом с Ежи.

– Что-то дома ты редко бывать стал, – с недовольством отметила она.

Ежи пожал плечами и пробурчал что-то неразборчивое.

– С Милошем где-то шляетесь?

– Нет.

– Рассорились?

Его молчание вышло красноречивее слов, и Горица сделала свои выводы.

– Из-за девок, значит, разругались, – убеждённо произнесла она. – Так и знала. Ты бы лучше с Милошем не петушился из-за баб, – посоветовала она. – Всё-таки ты слуга, он господин.

– Мы и не петушились, – пробормотал он, надув губы. – И не ссорились. Просто ему не до меня, он занят.

– Ещё б он не был занят, с ведьмой это проклятой всю ночь кувыркается, прости меня Создатель.

Женщина покраснела и приняла вид ещё более сердитый и недовольный. Ежи чуть не споткнулся.

– То есть – кувыркается? – переспросил он.

Горица поправила чепец на голове, надувая в негодовании щёки.

– Ты не знал, что ли? Эта ратиславка его соблазнила.

Ежи в ужасе посмотрел вслед Весе, мать заметила его взгляд.

– Да не эта, слава Создателю, а её сестра. Видела на днях, как эта вертихвостка рано утром в одной рубахе выходила из спальни Милоша. Срамота!

Некоторое время они шли в тишине, звон колоколов на улице затих, и город наводнил привычный шум. От реки подул промозглый ветер, разнося рыбный запах. Ежи повыше поднял воротник.

– Я что хотела сказать, – вновь заговорила Горица. – Уж не знаю, куда ты ходишь целыми днями, взрослый ты уже, чтобы я допытывалась, но стоило бы тебе найти хорошую службу.

– А чем моя плоха? – удивился Ежи.

– Да тем, что у нас неспокойно, – прошептала мать. – Трое чародеев в доме до добра не доведут. Мало ли что случится, и ты тогда вместе с ними пропадёшь. Ежи, Создателем заклинаю, уйди на службу к какому-нибудь доброму господину. У меня сердце за тебя болит.

Расстраивать мать Ежи не хотелось, да что душой кривить, он и сам порой задумывался об этом. Оставаться с Милошем было непросто и порой страшно. Но и без друга Ежи своей жизни не мыслил.

– Я подумаю, – пообещал он матери, на что она только покачала головой и будто даже всплакнула.

Он расстался с остальными на повороте на улицу Королевских мастеров, поцеловал мать в щёку на прощание.

– Что-то ты задумал, Ежи, и мне это не нравится, – вздохнула Горица.

Ему и самому не нравилось, но вместе с обидой в груди закипало необъяснимое упрямство, и сопротивляться ему Ежи уже не мог.

После до самого полудня он бродил по городу. Путь его повторялся раз за разом. Так, оказавшись на Малой площади, он шёл по Кривой улице к Забытому переулку, от него по Звериной тропе к улице Тихой стражи до Малой площади и снова по Кривой улице к Забытому переулку. Цель его затянувшейся прогулки поначалу казалась несложной, но ближе к полудню стала видеться невыполнимой.

Забытый переулок в Совине когда-то носил другое название, да и люди в нём жили иного толка, потому что он стоял недалеко от Совиной башни. До Хмельной ночи многие купцы считали за большую удачу поселиться ближе к чародеям, но после пожара люди сторонились тёмного прохода в заброшенную часть города. Местные купцы или разорились, или переехали. Переулок стал зваться Забытым, и даже вспоминать о нём стало непристойно. Селились там отныне те, кто не мог позволить себе купить дом подальше от проклятой башни.

Каждый раз, проходя по Забытому переулку, Ежи всё надеялся, что никого не встретит, но ему не везло и попадался случайный прохожий, тогда приходилось совершать новый круг. Оставаться в переулке и выжидать удачного момента Ежи не решался. Ходили слухи, будто Охотники до сих пор следили за проходом к Совиной башне, и он боялся попасться им на глаза.

Отчаявшись добраться до развалин на севере столицы, Ежи несколько раз порывался вновь попросить Милоша о помощи, но после вспоминал, как друг каждый раз отмахивался от него, и раздумывал. Почти с тех пор, как они вернулись в Совин, в Ежи поселилась обида.

У него получалось терпеть, когда Веся влюблёнными глазами смотрела на Милоша, когда расхваливала его и старалась во всём угодить, а друг великодушно принимал её восхищения, как кот, которому чесали за ушком. И ладно бы, если Милош отстал от Веси, заполучив Дару, но он не упускал случая, чтобы поддразнить Весняну или пошептаться с ней о чём-нибудь наедине.

Но хуже всего было, что Милош совсем забыл про Ежи. Он часто пропадал где-то, но никогда не звал с собой. Он не рассказывал, куда уходил и почему тайком приносил толстые кошели с монетами. Ежи всегда думал, что Милош тратил куда больше золота, чем мог позволить себе ученик целителя, но только теперь задумался, откуда он доставал деньги.

И Ежи твёрдо решил, что справится сам.

Поэтому он проходил свой путь опять и опять. От Малой площади по Кривой улице к Забытому переулку, по Звериной тропе к улице Тихой стражи на Малую площадь, от неё обратно на Кривую улицу к Забытому переулку.

После полудня наконец удалось застать Забытый переулок безлюдным. Сначала Ежи не поверил своим глазам. Неужели он вправду один?

Он замешкался, заметался, не веря в собственную удачу, и, наконец, сорвался с места, кинулся по узкому проходу к башне.

Только когда городская улица оборвалась и превратилась в заросшую тропинку, Ежи остановился. Некогда богатейшая часть города отныне была разрушена и заброшена, всё вокруг поросло травой, и покрытые снегом обломки стен, оставшиеся от старых построек, напоминали, что некогда здесь стояли дома.

Ежи пробрал озноб. Он всегда недолюбливал кладбища и неохотно навещал вместе с матерью могилы её родителей. Ему всегда казалось, что мертвецы наблюдали за ним из-под земли, желая утащить к себе. И у Совиной башни его преследовало похожее чувство.

Снег хрустел под ногами, а Ежи чудилось, что это кости.

Сколько людей здесь полегло? Сколько крови пропитало эту землю? Проклятые души чародеев вряд ли нашли покой. Они, должно быть, до сих пор следили за живыми и желали отомстить.

От страха тяжело стало дышать. Зачем Ежи пришёл? Он же не герой какой-нибудь, он ни на что не пригоден, кроме как штопать одежду да драить полы.

Но ему так хотелось оказаться полезным, сделать хоть что-нибудь стоящее, доказать что-то Милошу, Весе, матери. Он не смог никого убедить, что за домом следили, но он был способен хотя бы помочь Войцеху с Трёх Холмов. Он должен был помочь хоть кому-нибудь. Чародей, похороненный заживо, но так и не погибший, Войцех, был так же беспомощен, как и Ежи, и он обязан был хотя бы попытаться его спасти.

Просить о помощи Стжежимира и Милоша оказалось бесполезно, и тогда Ежи написал Чернаве. Это было не так уж сложно – королевский целитель всегда хранил свои письма в мастерской на столе, а те, что предназначались для Воронов, и вовсе оставлял у открытого окна, чтобы кто-нибудь из оборотней смог сам их забрать. Ежи только и нужно было, что пробраться в мастерскую и приписать пару строк:

«Чернава, нужно поговорить. Встретимся у Совиной башни. Ежи».

Долго ждать не пришлось. Она ответила ему буквально на следующий день. Уже покидая Торговую площадь, Ежи заметил в своей корзине среди моркови и капусты свёрнутую бересту.

«У Совиной башни завтра после рассветной службы. Чернава».

Ежи не спал всю ночь от переживаний, но всё-таки пришёл к Совиной башне. Хотя бы с этим он справился, а дальше пусть уже решит, что делать, Чернава.

Ежи прождал на берегу озера почти две лучины. Было холодно, и он бродил кругами, пытаясь согреться. На снегу осталась протоптанной бесконечная путаная цепочка его следов. Время шло и шло, Ежи перестал чувствовать пальцы на ногах, а Чернава так и не показалась. Что могло заставить её передумать?

Ждать дальше не было сил. Ежи мечтал скорее вернуться домой и согреться на кухне у печи.

Уныло пиная снег сапогами, он поплёлся обратно.

Невольно Ежи подумал, что ему стоило и вправду поискать другую работу и, быть может, купить Весе подарок, чтобы она его простила. И, наверное, стоило подобрать новую одежду самому Ежи. В старом, поношенном наряде он выглядел совсем невзрачно и вряд ли мог понравиться девушке. А волосы? Достаточно ли хорошие у него были волосы? У Милоша они всегда выглядели прекрасно, но раньше Ежи не задумывался о своей причёске.

Рядом с Совиной башней не стоило погружаться так глубоко в свои мысли, а Ежи едва смотрел по сторонам. Он даже не успел сообразить, откуда появился громила с такой паскудной рожей, что у Ежи затряслись коленки. Громила был немногим выше, но широкие плечи и яростный взгляд маленьких глаз над кривым носом заставили Ежи почувствовать себя мелкой букашкой.

Он не раздумывал ни секунды и кинулся со всех ног назад, скользя по льду. Громила оказался куда неповоротливее и растянулся на месте, разразился грязной бранью:

– С-стой, с-сука!

Ратиславец! Этот ублюдок точно был ратиславцем.

Ежи завернул за угол и уже почти поверил, что спасся, как перед ним выскочил невысокий мужчина с топором наперевес.

– Куда спешишь, хлопец? – весело воскликнул он. – От судьбы-то не убежишь, а твоя судьба вот ту-у-ут у меня, на острие топора.

Ежи поскользнулся и упал прямо к ногам незнакомца. Тот поцокал языком с наигранным волнением.

– Ай, как вышло-то нехорошо. Давай отряхну от снега.

Шеи Ежи коснулся холодный металл, и он замер, боясь не то что пошевелиться, а даже вдохнуть.

За спиной послышался тяжёлый топот.

– Вяжи его, – велел своему подельнику разбойник с топором. – А то шустрый шибко.

– Не больно шустрый, раз мы его поймали, – тяжело дыша, проворчал громила, скручивая Ежи руки.

– Не мы, а я, остолоп, – возмутился второй. – Из-за тебя мы вообще опоздали. – Он повернулся к Ежи. – Эй, хлопец, ты же Ежи, правильно?

Он присел на корточки рядом, и когда громила заставил Ежи выпрямиться, получилось наконец разглядеть второго разбойника. Он был молод, быть может, чуть старше Ежи, и вид имел гадкий и ехидный: нос картошкой, улыбка кривая, а между зубов и вовсе щель. Не сразу, но Ежи всё-таки узнал его: этот подонок как-то раз бродил возле их дома и даже разговаривал с Весей.

Значит, всё это время он следил за ними. Быть может, других ратиславцев тоже убил этот щербатый.

Ежи промолчал, бегая глазами по сторонам и в отчаянии надеясь, что кто-нибудь придёт к нему на помощь.

– Звать тебя, говорю, Ежи или как, дубина? – повторил свой вопрос щербатый.

– А где?..

– Где Чернава? – усмехнулся щербатый. – Без понятия, кто такая эта твоя Чернава, но она не придёт. Мы за неё. Нам с тобой, Ежи, нужно погутарить.

– Ничего я вам не скажу. А денег у меня нет, – вдруг почувствовав, как защипало глаза, проговорил Ежи.

Щербатый весело улыбнулся.

– Не нужны нам твои деньги.

Часто Даре приходилось ужинать позже остальных. Горица оставляла ей что-нибудь на столе, прикрыв рушником, и еда остывала к тому времени, когда Стжежимир отпускал свою ученицу. В этот день Дара освободилась раньше обычного, ещё в полдень, и всё остальное время промаялась от скуки по городу, зато вернулась ровно к ужину, когда за столом на кухне собрались все, кроме Милоша и Стжежимира и, как ни странно, Ежи. Он всегда приходил к ужину, и его неожиданное отсутствие взволновало Горицу. Весь вечер она не находила себе места.

Веся оторвалась от рукоделия и села со всеми за стол. Ели женщины молча, в доме королевского целителя болтать за столом было не принято. Дара часто ловила на себе тяжёлый взгляд кухарки, и ей стало тревожно, что Горица прознала про их с Милошем отношения. Больше всего Дара опасалась, что кухарка разболтает обо всём Весе.

Отношения между сёстрами только-только стали налаживаться. Вроде бы и войны между ними не было, но и мира не осталось. Они обсуждали дела, погоду, наряды, городские сплетни, но не делились больше ни переживаниями, ни тайнами. Точно ледяная стена выросла между ними, и Дара даже не пыталась сквозь эту стену пробиться. Теперь ей было что скрывать и чего стыдиться.

Как бы старательно Дара ни врала самой себе, она предала Весю в тот миг, когда сама поцеловала Милоша. И этого было уже не изменить.

Ужин прошёл мирно, и как только миска Дары опустела, она прихватила из своего мешка припрятанный отвар и поспешила уйти. Мастерская Стжежимира пустовала, и она могла занять её на весь вечер.

Отвар странно горчил, Дара сморщилась, но проглотила. Она не могла объяснить, почему время от времени отвар, который давал ей Милош, имел разный вкус.

Из угла донёсся ехидный смех.

– Дедушка домовой? – позвала Дара, но дух не ответил.

На полках с лекарствами и мазями царил беспорядок, и оставалось немало пустых бутыльков. Целитель запрещал Горице там прибираться, а сам за порядком следил дурно, за это отвечали его ученики. Дара собрала пустые бутыльки, посчитав, что Стжежимиру они больше не могли пригодиться.

Почти к каждому бутыльку крепилось название на небольшом отрезке бумаги или бересты. Бумага была дорогой, везли её с Благословенных островов или из вольных городов, поэтому даже королевскому целителю приходилось порой перечёркивать старое название и поверх писать новое, когда менялось содержимое бутылька.

Дара вооружилась куском угля, уселась за стол и вывела на первом сосуде знак, увиденный когда-то в одном из тех странных видений, что показывал ей Великий лес. Знак походил на лысую ветку дерева и на первый раз вышел у Дары криво и уродливо, совсем непохоже, а с бутыльком ничего ровным счётом не случилось. Тогда Дара отставила его в сторону и взялась за второй.

На этот раз она выводила знак старательнее и дольше, и вышел он таким же, каким был во сне. Но опять ничего не произошло, и Дара разочарованно вздохнула, отставила бутылёк в сторону.

И он тут же исчез.

Осторожно Дара провела рукой, но ничего не почувствовала. Бутылёк не стал невидимым, он действительно испарился.

Некоторое время Дара не верила своим глазам. Она начала чертить знак прямо на столе, в том месте, где стоял бутылёк, но вовремя стёрла его ладонью, измазалась в саже и схватила со стола Стжежимира целый лист бумаги. Она должны была вспомнить все знаки, что увидела в лесу. Ведь если существовал знак, что заставлял вещи исчезнуть, то должен был существовать и тот, что раскрывал сокрытое.

– Милош! Давай к нам!

Часлав пьяно улыбнулся, его друзья повернули головы в сторону двери.

Комнаты в доме госпожи Франчески были все в багряных красках и золоте. Вместо печи горел камин, какими обогревали дома в Вердии, а на полу лежали мягкие ковры из Беязехира.

Головы гостей кружило от вина и звона монет, которыми были расшиты юбки и вуали красавиц госпожи Франчески. Её девушки славились своим умением танцевать, как она говорила, не хуже наложниц из вольных городов.

Милош присел на подушки рядом с Чаславом, принял кубок с вином из рук смуглой девушки с хищным разрезом глаз и осторожно пригубил напиток. Давно ему не приходилось бывать в доме госпожи Франчески, тело и разум отвыкли от соблазнов, проклятие ослабило его, а новая сила фарадальского чуда плохо ещё подчинялась. Но скоро в руке оказалась трубка, и голова стала лёгкой, а тело ленивым. Милош развалился на подушках рядом с другими мужчинами, слушая их праздную беседу и не спеша в неё вступить.

Нежные девичьи пальцы легко расстегнули верхние пуговицы, огладили его грудь и шею. Милош лениво принимал ласку и почти её не замечал. Если бы здесь не было Часлава, он бы отослал эту чернявую девушку прочь и попросил госпожу Франческу найти другую – голубоглазую, золотоволосую, – но не хотелось, чтобы друзья прознали о его слабостях.

– Я вас уверяю, лойтурцы пойдут на войну. Они вот-вот потеряют западные земли, и в первую очередь Змеиный мыс. И наш Карл поддержит родственников, – говорил прыщавый толстяк, Милош опять забыл его имя.

– Я и сам могу дать тысячи три человек, – тут же сказал Часлав. – Помочь нашим братьям – дело чести.

– Не спеши с этим, – перебил его толстяк. – Может, скоро пойдём не на запад, а на восток.

Все радостно загоготали и решили за это выпить, зазвенели позолоченные кубки. Милош выпил вместе со всеми, чувствуя, как потяжелела голова.

– О какой войне, пустошь вас поглоти, вы говорите? – язык его еле ворочался. – Зачем нам идти на восток?

Часлав оскалился в улыбке, не обращая внимания на рыженькую девушку, прижавшуюся к нему пышной грудью. Девушка накручивала на палец прядь волос Часлава, раскачивала длинную нить жемчужной серёжки в его ухе, пока княжич надменно пояснял:

– Ратиславия вот-вот падёт под натиском вольных городов. Им не продержаться до лета.

– Тебя это так волнует? – равнодушно спросил Милош.

– Мне будет жалко, если ратиславцев потопчут жалкие дикари. Мы бы сделали это с куда большим умением и наслаждением.

Юноши вновь захохотали, а Милош вдруг осознал, что не так уж он был пьян.

– Много я пропустил, пока был на Айосе, – обронил он небрежно.

– Так вот где ты пропадал! – слишком громко воскликнул толстяк.

– Я уже говорил об этом, – поморщился Милош. Кажется, в прошлую их встречу все были слишком пьяны.

– Многие девушки гадали, куда делся красавчик целитель, – загоготал здоровяк Вацлав.

Милош обернулся к черноокой девушке, сидевшей за его спиной.

– Что, некому было вас лечить? – с притворной жалостью спросил он.

– Некому, господин, – покорно согласилась она, ластясь, точно кошка.

– Это надо исправить, – Милош скользнул губами по её губам, но поспешил вернуться к разговору: – Часлав, так с чего ты решил, что Карл поможет лойтурцам? И что у них там вообще происходит, что им вдруг понадобилась наша помощь?

– Так это всё чудища с островов, – встрял толстяк, и Милош наконец вспомнил, что его звали Премысл, был он то ли пятнадцатым, то ли двадцать пятым в очереди на рдзенский престол. – Они в последние годы всё чаще лезут на сушу, и лойтурцы решили, что пора под корень зачистить эти проклятые острова.

Милош лишь повёл бровью.

– А какое нам дело до этих чудищ? Это работа Охотников – защищать нас от нечисти.

– Да ладно, Милош, разве тебе самому было бы не интересно посмотреть на этих чудищ и срубить парочку голов? – возмутился Часлав.

– Ты забыл, что я всего лишь скромный целитель? – ехидно усмехнулся Милош. – Это вы, сынки благородных господ, машете мечами и получаете раны, а я деру с вас бешеные деньги, чтобы спасти от смерти.

Часлав и его товарищи захохотали над шуткой, хотя истины в ней было больше, чем во всём, что обычно говорил Милош, когда его разум одурманивало вино.

Весь оставшийся вечер он старался не заводить больше разговоров ни о лойтурцах, ни о принце Карле, чтобы не привлечь лишнего внимания, но под конец ему повезло, и Часлав сам завёл разговор о наследнике.

К этому времени все уже были безнадёжно пьяны, и Милош с трудом вспоминал слова и имена. Они с Чаславом отсели подальше от остальных, им было нужно много чего обсудить.

– Надеюсь, ты разобрался с этим… Создатель, как же зовут эту курву с обожжённой мордой?

– Фэн Е, – подсказал Часлав.

– Точно. Так что, дальше нас обворовывает или как? Потому что я договорился с одним человеком из Деникиюса и не хотел бы, чтобы товар пропал зря.

– Фэн Е гниёт в канаве, – усмехнулся напарник.

Милош облизнул пересохшие губы и потянулся к кубку, но тот был давно пуст. Он разозлился на служанок, оставивших его ради других господ, более жадных до женского внимания.

– Не слишком ли?

Часлав помотал головой.

– Или так, или он сдал бы нас страже.

– Как бы не вышло хуже…