Ванильный альбом. I

Очистив поле и саму деревню, жители дальше не пошли, начиналась посевная, от которой зависела их дальнейшая жизнь. Из райцентра привезли немного зерна, семенной картошки, и люди, впрягаясь в плуги, принялись ворошить изрытую воронками землю, попутно собирая неразорвавшиеся мины, снаряды, крупные осколки и человеческие останки.

На западе гремели бои, погибали люди, а здесь наступала тяжёлая мирная жизнь.

А где-то далеко под Саратовом, в небольшой деревенской избе, читая сухие канцелярские строчки, плакала мама, всё ещё не веря, что единственный сынок Петенька больше никогда не вернётся домой…

Время падальщиков

Тусклая лампа едва освещала большую палатку, отбросив сумрачную темноту от центра, где стоял видавший виды потрепанный стол. За хлипкой брезентовой стенкой гулял ветер, яркое солнце не спеша катилось по голубому небу, то и дело прячась за бегущими на восток пушистыми облаками. Здесь же, внутри, тяжёлый воздух, пропахший потом, табаком, сыростью, давно не стиранными носками, неприятно ударял в нос любого, кто входил с улицы.

Сидевшие за столиком двое мужчин в грязной камуфляжной форме не спеша курили, то и дело бросая друг на друга уставшие взгляды.

Один из них, Павел, худощавый небритый блондин, выпустил струю сизого дыма, затушил сигарету и бросил окурок в банку из-под тушёнки. Затем кивнул собеседнику, на плечах которого виднелись маленькие зеленые капитанские звёзды:

– У родителей давно был?

– Полгода назад, в отпуске, – ответил тот, протерев рукой короткие засаленные волосы на правом виске, где проступала седина, столь несвойственная возрасту этого мужчины. – А ты своих когда навещал?

– В марте.

– Как они?

– Мама держится, у отца давление скачет. Особенно в жару или когда разволнуется.

– Да уж, – капитан вздохнул, – старость не в радость. Ещё неизвестно, какие мы будем в таком возрасте.

– Ходил к лесу, возле которого раньше карасей ловили? – Павел растянул тонкие губы в улыбке, наполнив душу приятными детскими воспоминаниями.

– А как же, – грустно улыбнулся в ответ Алексей. – Только жаль, нет больше леса, спилили. Пруд почти высох, даже тритонов не видно.

– Фу, – поморщился Павел, – как вспомню эту мерзость, прямо передёргивает. Особенно когда на крючок попадался. Извивается, лапки с перепонками, в руки взять противно.

– Поэтому ты либо меня просил снять, либо о дерево скотинку размазывал, – рассмеялся товарищ. – Жалко, такой хороший бор под пилу ушёл. Помнишь, сколько там белых собирали? Целую корзину за час. И все как на подбор – крепкие. А сейчас на пнях даже опята не растут.

Алексей вытащил из лежащей на столе пачки новую сигарету, закурил от синей одноразовой зажигалки:

– Нина Фёдоровна умерла. Знаешь?

– Да, мама говорила.

– Хорошая была учительница, только уж очень не любила, когда домашнее задание не выполняли.

– Благодаря ей я и пристрастился к физике, – улыбнулся Павел. – Боялся двойку схлопотать. А потом втянулся, даже нравиться стало.

– И мне списывать давал. – Алексей откинулся на спинку стула, помолчал, затем тяжело вздохнул, посмотрел собеседнику в глаза: – Как так, Паша?

– Да вот так, Лёха.

Накануне вечером вернувшиеся с задания разведчики доложили, что возле полузаброшенной тропы остановился на ночлег отряд боевиков, идущих в горы, – видимо, для отдыха.

Опасаясь предательства, Алексей не стал докладывать в штаб батальона о своём решении организовать засаду в удобном для этого месте. Оставив для обороны лагеря один взвод, он с остальными бойцами к утру занял выгодные позиции, закрепившись по обеим сторонам узкого ущелья, на дне которого звонко журчал тонкий прозрачный ручеёк. Пропустив вражеский дозор, лениво ковыляющий впереди основных сил, рота Алексея внезапным огнём обрушилась на боевиков, внеся смерть и панику в их ряды, моментально блокировав вход и выход из каменной ловушки. После скоротечного боя, понимая, что вырваться не получится, террористы один за другим стали поднимать руки, соглашаясь сдаться. Имея сильное покровительство в высоких кругах, они знали, что вскоре снова окажутся на свободе, за которую будет внесена определённая сумма, позволяющая превратить их из бандитов в «мирных» пастухов, случайно заблудившихся в горах и арестованных злыми федералами. А значит, можно будет опять взять в руки оружие для «праведной» борьбы с «неверными».

Алексей, обходя выстроенных обезоруженных наёмников, вдруг узнал среди них Пашку Шустова, своего лучшего друга детства, с которым почти не виделся с тех пор, как после школы поступил в военное училище. Увидев знакомое лицо, он крепко сжал зубы, стараясь не выдать нахлынувшее волнение. Лишь после того, как пленные были доставлены в лагерь, кивнул Павлу:

– Пойдём поговорим.

И вот сейчас, сидя в штабной палатке, они курили, понимая, что, скорее всего, это их последняя встреча.

Поставив на стол две алюминиевые кружки, Алексей плеснул в них немного спирта. Вытащив штык-нож, нарезал чёрный хлеб, открыл тушёнку и кивнул Павлу – бери, мол.

– За встречу, – кисло улыбнулся тот.

Выпили не чокаясь, закусили. Затем добавили по второй. Напряжённость момента немного спала.

Какое-то время обменивались дежурными фразами, вспоминая родную деревню, детство, родителей, всё никак не решаясь перейти к главному.

– Как так, Паша? – повторил Алексей, не отводя глаз от грустного лица друга.

– Никакой политики, веры и прочей чуши можешь не искать. – Павел вздохнул. – Я здесь просто на заработках. Сам понимаешь, сейчас время такое – у кого деньги, тот и хозяин жизни.

– Зачем это тебе?

– Чтобы вылезти из той детской беспросветной нищеты! Когда просишь отца купить маленькую шоколадку, а он стыдливо отводит глаза. Но уже через пять минут берёт себе бутылку водки и выпивает её с друзьями, а ты крутишься рядом, ожидая, что перепадёт что-то из закуски либо какая-нибудь конфетка, завалявшаяся в кармане батиных собутыльников. Или когда таскаешь одни и те же кеды несколько лет, пока не сотрутся до дыр на подошве, ведь у родителей нет возможности купить новые. Поэтому и не хочу такой жизни для своих будущих детей. Имея денежки, можно всё купить. То, что пропадает сейчас, никому не нужное. Заводы, фабрики, дома, людей. Всё!

– Что мешало зарабатывать в другом месте?

– Ты попробуй работу в деревне найти! Васька Петров, Сашка Кривой – одноклассники наши – уже спились. У обоих цирроз печени. Остальные, кто не уехал, как ты, тоже на подходе. Нищета сплошная. Колхоз развалился, поля пыреем да осотом поросли. Приехал из города мужичок, выкупил за копейки землю, фермерством стал заниматься. Единственный, кто работу даёт. Правда, платит мало, жадный очень, да и понимает, что местным деваться некуда, как к нему в кабалу идти. Вот и получилось, что единственная возможность быстро заработать первоначальный капитал – поездка сюда.

– Но не такой же ценой! – Алексей раздраженно ударил кулаком по столу, от чего кружки подпрыгнули, испуганно зазвенев.

– А ты другую предложи! – Павел наклонился в сторону друга. – Я в городе почти два года просидел. На трёх работах крутился, с утра и до ночи вкалывал без выходных. Только почти всё, что зарабатывал, на жильё уходило. Даже родителям нечего было выслать. Наоборот, ездил к ним за картошкой и капустой. Думаешь, мне такая жизнь в радость была? Здоровый мужик, руки-ноги на месте, работы не гнушался, а всё равно ничего позволить себе не мог. Жрал в самых дешевых столовках, одевался на самых дешевых рынках. И пахал, пахал, пахал! В какой-то момент дошло, что впереди полная безнадёга и из этой ямы мне не выбраться. Зато сейчас за месяц столько зарабатываю, сколько тебе в твоей сраной голодной армии и за пять лет не получить.

– Помогли тебе эти кровавые деньги? – криво усмехнулся Алексей. – Мертвецы по ночам не приходят?

– Не приходят, – зло отмахнулся Павел. – Я здесь столько насмотрелся, хрен ты меня удивишь. Циничен стал до безобразия. А будущая жизнь нашего с тобой поколения такой и будет – бессердечной. Те, кто пошустрее да побогаче, станут королями, пусть даже на костях других. Конечно, их будет мало, зато любого сожрут, не подавятся. Остальные будут прислуживать и радоваться, что имеют крохи со стола хозяина, который скупит и будет продолжать выкупать всё за бесценок, пока другие будут считать копейки в дырявых карманах.

– Мы с тобой, Паша, за одной партой сидели, одни фильмы смотрели, одинаковые книги читали. Как так получилось, что ты наёмником стал, оружие против своих же поднял? Почему на контракт в нашу армию не пошёл?

– Ты шутишь? – Павел усмехнулся. – За пару рублей жизнью рисковать? Знаю я, сколько вам платят. Это только ваше начальство да политики с поставщиками жиреют от войны, а вы для них как расходный материал, словно грязь под ногами. Им даже лучше, что здесь так много гибнет. Можно под это ещё больше денег выпросить из бюджета.

– Хватит! – Алексей стукнул ладонью по столу.

– Ты мне рот не затыкай. – Павел зло посмотрел на него. – Неприятно правду слышать? Задумывался, что ты делаешь на этой войне? Из-за прошлых идеалов, которые давным-давно сгнили, ты готов сдохнуть за жалкие гроши? А если, не дай бог, ранят, так и будешь нищим, никому не нужным бомжом до самой смерти. Да и семье своей станешь только в тягость. Милостыню придется просить, чтобы с голоду не подохнуть. Ради этого ты сидишь здесь в грязи, каждую секунду рискуя собой?

– Я офицер, Паша, принимал присягу. – Алексей смочил спиртом пересохшее горло. – Да, армия сейчас в полной заднице, как и вся страна. Но если заразу, которая отсюда прёт, не остановить, она расползётся ещё дальше. И тогда не только мы с тобой, но и наши родители, наши братья и сестры, наши дети будут в смертельной опасности. Вот за это и воюю. Всё остальное – мелочи. Не деньгами счастье измеряется, а улыбками близких людей.

– Как был романтиком, так и остался. Тьфу. – Павел сплюнул на пол, протянул руку и налил в кружки спирт. – А я здесь по своей воле. Денег заработаю – и домой. Никому ничего не должен.

– Ошибаешься, друг мой, мне должен, пацанам моим погибшим должен.

– Ой, Лёха, только не надо мне морали читать!

– Ладно, – Алексей снова закурил, успокаивая нервы, – ругаться не будем. Давай по делу. Как здесь оказался?

– В городе на рынке с мужичком одним познакомился, Алим-ханом зовут. Он дешевле всех сигареты продавал. Слово за слово, стали здороваться, разговаривать. Дядька оказался болтливым и очень добродушным. У меня в мыслях было сигаретный ларёк открыть, стал советоваться, мало ли какие подводные камни ждут. Это только в чужих руках всё толще. Когда Алимхан узнал, сколько у меня денег, рассмеялся, а потом по секрету рассказал, что есть одно место, где можно много и быстро заработать. Рискованно, конечно, но, как говорится, кто не рискует… – Павел замолчал, взял пачку, вытащил сигарету, покрутил её в руках и положил обратно на стол.

– Много вас таких? – вопросительно кивнул Алексей.

– Полно. В нашем отряде из чеченов только командир Алик. Вернее, был командиром, ему сегодня первой же крупнокалиберной пулей полчерепа снесло. А так в составе пару арабов, ни бельмеса не понимают, есть латыш, два украинца, осетин, остальные – русские. Подмосковье, Рязань, Киров, Пенза и так далее. Со всех краёв нашей необъятной. Все за одним приехали: быстро заработать и при этом выжить. За убитого солдата Алик платит сотку баксов, за офицера – от пятисот до тысячи, в зависимости от звания. В других отрядах, знаю, тарифы намного меньше.

– Паша, – Алексей поднял глаза на собеседника, покачал головой, – при тебе была внушительная сумма.

Тот вздохнул, развел руками.

Снова выпили, но алкоголь почти не брал – слишком напряжены были нервы. Разломав последнюю сигарету, Алексей протянул половину Павлу, затем смял пустую пачку:

– У меня в роте большие потери. Необученных восемнадцатилетних пацанов прислали полмесяца назад, пришлось ими дыры затыкать. На дальний блокпост, что около моста, вы напали?

– Если неделю назад, то мы, – кивнул Павел, опуская глаза. – Алик сказал, из-за него невозможно большим людям с гор в долину войти.

– Кто головы солдатам резал? – Алексей скрипнул зубами, стараясь сдержать накатившийся гнев.

– В отряде есть несколько откровенных ублюдков. Да и арабы любят развлекаться. Нравится им безоружных убивать. Однажды захватили несколько человек – те заблудились и случайно к нашему лагерю вышли. Среди них был молодой лейтенант, только из училища выпустился. Так эти придурки на глазах пленных с него живого шкуру содрали. Алик после этого запретил так делать – уж больно летёха громко кричал. Поэтому у этих упырей одна забава осталась: головы отрезать и на палки надевать, чтобы страх на ваших солдат нагонять.

– Упырей? – хмыкнул Алексей. – Это вроде твои боевые товарищи.

– Обезьяна им товарищ, – отмахнулся Павел. – У нас чисто деловые отношения. В бою друг за друга, иначе все можем пропасть, а на привале каждый за себя. Так и живём.

– Не страшно, что на зону скоро отправишься?

– Чего бояться? Здесь всё схвачено. Ты нас сегодня в гарнизон отправишь, а завтра всех или выкупят, или выменяют на ваших пленных. Так что скоро буду в горах шашлык из барашка есть.

– Не будет так, Паша. – Алексей покачал головой.

Ближе к вечеру, когда яркое солнце опустилось ниже, намереваясь укрыться за снежными шапками гор, пленных наёмников расстреляли из их же оружия, чтобы в будущем не давать шансов военным следователям обвинить командира роты в убийстве «мирных» жителей. Обычно после таких показательных допросов подозреваемые офицеры не возвращались в свои части. Лишь через некоторое время их семьи получали похоронки.

– Моим не говори, что встречались, – перед смертью попросил бывшего друга Павел. – Пусть для них я всегда буду живой.

– Хорошо, – кивнул Алексей.

Он мог спасти своего друга, пусть даже вступившего на коварный путь наёмника, но сердце, всё ещё помнящее босоногое детство, молчало, забитое кровью погибших солдат, которые ещё совсем недавно сидели за школьными партами, мечтая о взрослой жизни.

После того как эхо автоматных очередей затихло, потревожив вечернюю тишину, яму, куда были сброшены тела, засыпали при помощи бронетранспортера, резво покрутившегося над убитыми.

Мерзость этой войны заключалась в особой жестокости, массовом предательстве и каком-то необъяснимом стремлении к наживе с обеих сторон. Одни убивали и грабили соседей из-за того, что те были другой национальности или верили не в того бога. Другие бойко продавали оружие и секреты, не заботясь о том, сколько смертей это несет своим же товарищам. Третьи ловко зарабатывали миллионы на мифических поставках или торгуя политическими дивидендами. Огромной стаей падальщиков вся эта братия кружила над разрушенными домами, над тысячами трупов, над безудержным человеческим горем, вытаскивая для себя жирные куски. Большая же часть населения некогда большой страны была занята банальным выживанием, и её меньше всего интересовало, что где-то кипели бои, рвались снаряды, лилась кровь.

За всей этой суетой вдруг исчезла человечность, сделавшись чем-то неестественно-неудобным, словно из другого мира. На смену ей приходили другие ценности, лишённые добра, сострадания, милосердия.

Гастроном

– Водку с соком будешь?

– Не люблю я эту оранжевую хрень! Лучше уж чистый продукт.

– Извиняйте, барин. Видимо, вы зажрались. – Сергей, худощавый невысокий парень с юношеским пушком на лице, налил водки в треснутую фаянсовую кружку и протянул товарищу.

Саша, такого же возраста брюнет с зелёными глазами, молча взял, залпом опрокинул в рот и, поморщившись, шумно занюхал рукавом. Отдышавшись, хлопнул себя по животу:

– Хоть бы закусить чем, а то сколько можно просто бухать?

– Здесь, кроме дохлых крыс, ничего нет. Хочешь, поджарю специально для тебя парочку? Хотя нет, апельсинку видел, – правда, она уже зелёно-голубой плесенью покрылась, но могу отшкрябать.

– Да пошёл ты. – Саша вытер грязной рукой усталые глаза.

Выпив, ребята долго сидели молча, обдумывая своё незавидное положение.

– Хуже нет, как ждать и догонять, – прервал тишину Сергей, раздражённо хлопнув себя по коленям.

– Ничего, дождёмся, недолго осталось. – Саша высморкался прямо на заваленный всевозможным мусором пол. Грустно улыбнулся: – Эх, сейчас ступу Бабы-яги или воздушный шар – да убраться отсюда поскорее.

– Ага, размечтался, ты ещё вертолёт попроси, фантазёр. Забудь про сказку, никто сюда не придет.

Скрипнув зубами, Сергей обречённо качнул головой:

– Представляешь, меня не покидает мысль, что всё происходящее с нами – какой-то дикий сюр, не имеющий отношения к реальности.

– Ага, – согласился товарищ, – может, мы просто в матрицу попали, а на самом деле дома, на диване валяемся.

– Задолбало всё. Бездельничаем, прямо как на курорте, – воды только не хватает.

– А ты был на море?

– Нет, – Сергей дернул плечом, – у родителей вечно денег не было, поэтому всё лето торчал у бабушки в деревне – на натуральном молоке и мясе.

– Не будем о еде, и так желудок ноет. Заняться бы чем. – Саша покрутил головой, надеясь разыскать что-то, способное привлечь внимание.

– На вот, Киплинга почитай, классно дядька пишет, хоть развеешься. А на ночь я тебе колыбельную спою, – хмыкнул Сергей, отряхивая полуобгоревшую обложку.

– Лучше Достоевским себе остатки мозга сломаю. – Саша бросил злой взгляд на товарища, листая книгу, поднятую только что прямо с пола. – Вот как можно в здравом уме такую тяжесть писать?

– Всё тебе неймётся. Топор лучше поищи, Раскольников, обязательно пригодится.

Почитав пару страниц, Саша раздражённо отбросил книжку в сторону и та, падая, страницами подняла небольшое облачко пыли, словно выражая обиду на такое неделикатное обращение.

– Бабу бы… – вздохнул Сергей, поглядывая на дверной проём, словно на пороге вот-вот должна появиться долгожданная незнакомка.

– А ты роз нарвал, Дон Жуан? Или думаешь, она на твою грязную мордуленцию поведётся? «Ах, Сергей, позвольте вам отдаться среди прилавков»?

– Иди ты, – парень выругался, снова разлил водку и сунул кружку товарищу, – держи.

Выпили, понимая, что больше не придётся. Прислонившись к стене, замолчали, считая необычайно медленные секунды.

Три дня назад их группа оказалась запертой в небольшом разбитом гастрономе на окраине Грозного. В районе железнодорожного вокзала и госпиталя вовсю гремел непрекращающийся бой, а здесь бойцы оказались в плотном окружении наёмников всех мастей, которые блокировали все выходы и не спеша одного за другим выводили солдат. Этим утром выстрелом с соседней крыши был убит снайпер Витя, который не давал врагу подойти поближе для решающего штурма. После его смерти Саша и Сергей остались вдвоём.

В магазине, в самом углу подсобки, куда стаскивали погибших товарищей, стараясь не смотреть в их стеклянные глаза, среди хаоса сплошной разрухи каким-то фантастическим образом уцелел ящик водки и несколько коробок апельсинового сока. Вот они и составили единственный рацион окружённых бойцов.

– Скоро вечер, – вздохнул Саша, – сейчас попрут.

Выстрел гранатомёта разнёс в щепки входную дверь, наполнив магазин смесью пыли с дымом и разбросав в стороны часть витрин, играющих роль баррикады.

– Понеслось, – крикнул полуоглушённый Сергей, выпуская длинную очередь в проём, где в дыму замаячили тени рвущихся внутрь боевиков.

Через несколько дней разведгруппа спецназа наткнулась на спящих в подвале соседнего дома наёмников. После того как их вырезали, среди трофеев нашли видеокассету, на которой террористы на фоне разбитого гастронома играли в футбол человеческими головами…

Генрик

– Я подал прошение коменданту, – невысокий пожилой мужчина с аккуратной бородкой промокнул платком лысину, – просил назначить меня воспитателем Главного приюта.

Натянув шапку, он нервно прошёлся вдоль заколоченного здания, заложив руки за спину.

– И как? – молодой собеседник, черноволосый и худощавый, нервно осмотрелся, не видно ли приближающейся опасности, страх перед которой, казалось, пропитал воздух.

– Это кошмар. Туда собирают всех сирот. Повальное воровство со стороны обслуживающего персонала, издевательство, побои. За детьми никто не смотрит, совершенно не организовано питание. Каждое утро новые трупы малышей. Я должен оказаться там, нужно выправлять ситуацию, пока это ещё возможно.

– А своих куда денешь?

– Стефания и другие воспитатели присмотрят. Сейчас у меня полный порядок, дети сами участвуют в управлении, помогают друг другу, словно братья и сестры. Более-менее снят вопрос с получением лекарств и продуктов. Не шикуем, но с голода никто не умер. Я буду часто заходить к ним, помогать. Справлюсь, не впервой.

– Ты меня поражаешь, Генрик. – Собеседник засунул руки в карманы, поежился от морозного февральского воздуха. – Как тебе удается поддерживать существование Дома в условиях гетто? Каждый день немцы убивают десятки, если не сотни людей. Думаю, твои подопечные тоже догадываются, какая участь им уготована.

– Я знаю, Игорь, но, если мы начнем паниковать, будет ещё хуже. Сейчас главное – оставаться людьми, а там видно будет. Может, произойдет чудо и мы переживем эту напасть.

– Генрик, ты бы снял офицерскую форму. К чему эта бравада? Ты же видишь, как врагов это раздражает. Застрелит какой-нибудь патруль – и дело с концом. Или снова упекут за решётку. Мало тебе было месяц в камере провести? Завтра я достану цивильный костюм. И нацепи, наконец, эту долбаную повязку! Ты сам даёшь им шикарный повод для расстрела.

– Нет, – мужчина отрицательно покачал головой, – это протест. Пусть знают, что мне не страшно. Я хоть и бывший, но майор польской армии. «Звезду Давида» тоже вешать не буду. Это унижает человеческое достоинство. Мы все люди одной планеты, а не отсортированные твари. К тому же своим поведением я подаю пример детям, что бояться не нужно.

– Очень переживаю, что так и не смогли добиться их вывоза в Палестину. – Игорь тяжело вздохнул.

– Никто же не знал, что нацисты нападут первыми. К тому же Англия и Франция клялись оказать помощь. Увы, нам остаётся лишь пожинать плоды собственной беспечности. Хотя это была отличная идея, в кибуцах сейчас гораздо спокойнее.

Игорь немного прошёлся, разминая замёрзшие ноги:

– После того как приют перевели сюда, мы стали искать разные способы, чтобы организовать побег. Но люди, с которыми довелось встретиться, слишком напуганы. За помощь евреям смерть грозит не только им, но и всей семье.

– Да, знаю. Указы об этом на каждом столбе. Позавчера германцы расстреляли одного поляка, который бросил через забор краюху хлеба своему знакомому. Скорее всего, четвертая война будет для меня последней. Я ведь сразу после медицинского университета попал в качестве лекаря под Харбин. Воевал в рядах Русской императорской армии. В Великую войну с ней же был помощником хирурга под Киевом. Потом лечил раненых под Варшавой уже в родной, польской армии, когда воевали с Советами. Но нигде не видел такого зверства, что творится сейчас. Детям гораздо тяжелее, чем взрослым. Если бы мог плакать, слёзы давно закончились бы от жалости. Вот как объяснить воспитанникам, что они должны будут умереть за бредовые идеи сумасшедшего фюрера? Не понимаю, как в наше время можно было так одурачить свой народ, что люди возомнили себя сверхчеловеками? Но при этом очевидно, что нацизм несёт не благо, а разрушения всему миру! Хоть бы нашлась сила, способная остановить этих зверей!

– Генрик, – Игорь нерешительно подошёл поближе, взял мужчину за руку, – у меня с собой два пропуска. Один оформлен на техника, другой – на слесаря-водопроводчика. Прошу тебя, пойдём со мной. Я снял комнату в Белянах. Друзья подготовили документы. Мы хотим спасти хотя бы тебя. Смутные времена рано или поздно закончатся, стране понадобятся толковые специалисты. Твой опыт создания сиротских приютов и воспитания детей бесценен. Представляешь, сколько беспризорных будет после войны? Прошу тебя, соглашайся! Уйдём сейчас же, пока не наступил комендантский час. Стефании всё скажу позже. Уверен, она поддержит это решение.

– Как смеешь предлагать мне такое? – Собеседник отшатнулся, в глазах сверкали искры. Казалось, он был готов испепелить товарища.

– Прости! – стушевался Игорь, затем опустился на колени, прямо на холодные камни булыжной мостовой. – Во имя Господа Бога умоляю пойти со мной!

– Каждый ребёнок и есть Бог! – раздраженно бросил Генрик. – Любой ребёнок! Как я могу оставить их? Ты об этом подумал? Сейчас я – единственная защита, которая у них есть. Предав их, разве смогу считать себя человеком? Встань, Игорь, негоже так себя вести. – Он подошёл вплотную к мужчине, рывком помог подняться.

– Генрик, что я могу сделать для тебя? – расплакался тот, понимая, что уговорить товарища не получится.