Чокнутая будущая

Впрочем, я еще надеялась избежать предсказанного.

Будущее – это ведь не что-то, высеченное в граните, неотвратимое и безжалостное.

Мы меняем его каждую секунду каждым своим поступком или решением.

– Доброе утро, – согласилась со мной бледная Лиза и просочилась в квартиру, вручив мне ужасный масляный торт в безвкусных розочках.

– Бессонница? – тонко намекнула я, вложив в интонацию весь сарказм, на который только была способна в это время суток.

– Ну что ты, я отлично выспалась, – хмуро отозвалась Лиза.

Мне ничего не оставалось как пригласить ее на микроскопическую кухоньку, где двое уже казались толпой.

– Хороший кофе в шкафчике у окна, – подсказала моя предшественница. – Тот, что на столе, – специально для гостей.

Мой муж еще и скряга?

Вот сюрприз: прикидывался-то приличным человеком, а сам на булавках, то есть зернах, экономит!

С молчаливым неодобрением я потянулась к шкафчику у окна. Широкие рукава атласного кимоно цеплялись за многочисленные фарфоровые статуэтки и завядшие букеты. Посреди крохотной кухни стояло ведро, наполненное цветами, – на этой неделе в театре случилась премьера. Алеша играл дядю Ваню и был так хорош, что цитаты из Чехова мигом вошли в моду в немногочисленных чатах заядлых театралов. Я состояла в каждом из этих чатов, муж рьяно одобрял, когда женщины им восхищались. Средь моих обязанностей числились пылкие хвалебные комментарии и сердечки под каждым фото.

– Что он сказал про меня? – вдруг требовательно и нервно спросила бледная Лиза.

Я стояла к ней спиной, пристально наблюдая за кофе в турке.

Это настоящее проклятие: стоило не то что отвернуться, а просто моргнуть, как он немедленно извергался, как взбесившийся вулкан, и бурные и горячие темные потоки заливали плиту. Кофейное бедствие могло коснуться даже стен и полов – по части заляпывания всего вокруг у меня был превеликий талант.

Ударить в грязь (вернее, в кофейную лужу) лицом при бледной Лизе не хотелось особенно, и я не сразу сообразила, что она меня о чем-то спрашивает.

Что Алеша сказал про нее?

Всего лишь «понятия не имею, зачем я на этой женщине женился. Она мне даже никогда не нравилась». Это было необычно, ведь Алеша охотно очаровывался. Он любил любовь, эти волнение и трепет, придававшие его глазам особый блеск, о котором так восторженно писали потом поклонницы.

– Алеша высоко ценит твои выдающиеся достоинства, – ответила я убежденно.

Женщина, женившая на себе мужчину, которому даже не нравилась, безусловно, способна на многое.

– Да при чем тут этот болван! – воскликнула Лиза. – Я говорю об Антоне!

Я так удивилась, что повернулась к ней, – она казалась сердитой и смущенной одновременно.

С таким лицом не говорят о… как это? О деверях.

С таким лицом выпытывают интимные подробности о жизни бывших.

С таким лицом могла бы говорить об Антоне я – ведь это мне предстоит с ним грехопасть.

У Лизы не было ни одной очевидной причины делать такое лицо.

А неочевидные подсказывали, что мне довелось стать частью той еще семейки. Извращенцы!

И в эту минуту зашипело сбитое кофейной лавой пламя в конфорке.

Ну конечно!

Разве могло быть по-другому?

Кофе проклевывался, рос и созревал исключительно для того, чтобы однажды вырваться на свободу из узкого горлышка турки и понестись вскачь, свободным и неукротимым.

– Ах, какая неприятность! – воскликнула я в сердцах.

Бабушка пребольно била меня по губам за любое мало-мальски серьезное ругательство, и порой я выражалась странно для посторонних.

Лиза даже не пошевелилась.

По какой-то причине у нее отсутствовал безусловный инстинкт каждой женщины, который подбрасывал нас на месте в поисках тряпки каждый раз, когда где-то что-то проливалось или крошилось.

Она продолжала сидеть на месте, втиснутая в узкое пространство между холодильником и столом, и сверлила меня взглядом.

– Ну так что? – поторопила она.

– Что «что»? – переспросила я, раздраженно протирая плиту. – Почему вообще Антон должен был мне что-то сказать? Я его даже не знаю.

– Вы разговаривали вчера в кустах за загсом.

А ты, моль настырная, значит, подглядывала?

– Я бы не назвала это разговором. Так, несколько фраз ни о чем. При чем тут ты?

– Значит, ты должна поговорить с ним обо мне.

– Я?! Должна? – Это было так изумительно-нагло, что слов приличных не находилось, а с неприличными я не дружила. – С чего это?

– Как новая жена Алеши.

– Лиза, я ничего не понимаю, – призналась я, ставя на огонь новую турку с кофе.

– Разве тебе никто ничего не сказал?

– Чего ничего?

У этой дамочки была поразительная способность невнятно излагать свои мысли.

Тут на кухне появился и сам Алеша – в молочно-белой шелковой пижаме, подчеркивающей его идеальный искусственный загар, художественно взъерошенный и сверкающий белозубой улыбкой, особой его гордостью.

– Лизонька, душа моя, – нежно пропев, он целомудренно клюнул бывшую жену в щеку, меня – в плечо, а потом пристроился за столом, красиво выгнув бровь. – Ты пришла подготовить Мирославу к разговору с Антоном? Послушай, детонька, – это уже, кажется, относилось ко мне, – всегда помни, что у этого засранца болезненное самолюбие и гора комплексов. Поэтому даже не думай насмехаться над тем, что он зарабатывает на жизнь, закапывая людей. – И он улыбнулся с высокомерием человека, который посвятил себя великому искусству.

– Давайте сначала, – предложила я миролюбиво, любуясь его жизнерадостным самодовольством.

Удивительное это зрелище – люди, которые в полном восторге от себя. На них можно смотреть бесконечно, как на горы или на море. Мне все время хотелось прикасаться к Алеше, как к редкому чуду.

– Ты не рассказал ей, – обвиняющим тоном обратилась к нему Лиза. – Почему ты не рассказал ей?

– Потому что это ваши женские дела, – отмахнулся Алеша.

– Воспитание детей – женские дела? А ты не имеешь никакого отношения к тому, на какие деньги растет твоя дочь?

– Бытовуха способна погубить во мне артиста!

Кажется, намечался крупный семейный скандал.

Я остро затосковала по бабушкиному дому, в котором было так тихо, что оглушительно тикали ходики, и даже попятилась к двери в надежде раствориться в пространстве.

Тш-ш-ш – зашипел убегающий кофе.

Ну что за утро?

– Мирослава… – Алеша нетерпеливо переставил турку на соседнюю конфорку, отчего стало еще хуже, выключил газ и усадил меня к себе на колени, поскольку других табуреток на кухоньке не было. – Оставь ты это.

– Но я хочу кофе.

– Речь идет о деньгах, – пояснила Лиза.

– Для нашей дочери Арины, – добавил Алеша, и мне показалось, что он сделал некую заминку, будто вспоминал имя девочки.

У Алеши было двое детей: девятилетняя Арина, нажитая вместе с Лизой, и двадцатилетний Олег – плод любви с богической Риммой Викторовной. При чем тут его брат, я по-прежнему не понимала.

– Он платит на них алименты, – рассеянно обронил муж, как будто речь шла о сущем пустяке, безделице.

– Антон? – уточнила я недоверчиво. – С какой стати?

– Я тоже не понимаю, с какой стати Олег получает столько же, сколько и Арина. Он ведь уже взрослый! – оживилась Лиза.

– Почему твой брат платит алименты на твоих детей? – повторила я, не отвлекаясь на нее.

– Потому что у него есть на это средства, – терпеливо пояснил Алеша тоном человека, которому приходится объяснять очевидное.

– Ах вот как, – пробормотала я озадаченно. – А ты что?

– А что я?

– Ну что ты делаешь взамен для Антона?

– Я? – поразился Алеша.

Кажется, разговор зашел в тупик.

– Значит, твой брат Антон – это Скрудж, который уже встретил всех духов Рождества и стал самым щедрым человеком в мире?

– Тоже мне, щедрость – она же ничего не стоит. Тоха не сдирает с себя последнюю рубаху, а просто смахивает крохи с барского стола.

– Конечно, такой пустяк, стоит ли об этом говорить, – безропотно согласилась я.

Я никогда, слышите, никогда не спорю с людьми.

Бабушка говорила, что дурака не переспорить, а умного жаль портить. И какой смысл сотрясать воздух?

Но я могла бы, могла бы возразить Алеше сейчас – если бы во мне было чуть больше решимости и чуть меньше нежности к его мальчишескому обаянию. Ах, какой красноречивой и убедительной могла бы я быть.

Я бы рассказала, например, как растет ребенок, у которого в целом мире одна только бабушка. Бывали у нас периоды, когда мы питались только картошкой и замороженными кабачками. Овощное пюре на завтрак, обед и ужин, а также ботинки, которые стали малы еще прошлой весной, а тебе в них хромать до зимы.

Но Алеша парил над этим миром без тяжести забот на плечах и вряд ли мог понять терзания людей, чьи родственники не закрывали твои счета.

И эта легкость вызывала во мне зависть и желание воспарить тоже.

Ведь можно жить, наверное, не переживая из-за денежных проблем.

То есть я так думаю. Ни разу не пробовала.

– В самые ближайшие дни тебе надо обсудить с Антоном финансы, – быстро сказала Лиза и чуть-чуть покраснела. Второй раз при упоминании этого имени. – Мне жизненно необходимо повысить алименты на двадцать процентов.

– А мне нужна беговая дорожка, – с капризной задумчивостью протянул Алеша. – Актер моего уровня должен быть в безупречной форме.

– Мне надо обсудить с Антоном финансы? – повторила я, все еще не понимая.

– Ну разумеется, – кивнула Лиза. – Этими вопросами всегда занимались Алешины жены.

– А… – Я встала и выпила остатки несбежавшего кофе прямо из турки.

Так алкоголики припадают к бутылке в минуты замешательства.

Я собиралась избегать Антона всеми способами, а не тащиться к нему, чтобы просить денег для своего мужа и его детей.

Более унизительной позиции и не представить.

Но ведь Алеша – тонкая душевная организация – не мог заниматься такими низменными делами.

Он любимец Мельпомены, а не какой-то там торгаш.

– А ты сама не можешь обсудить свои алименты? – спросила у Лизы.

– А он со мной не разговаривает. – И она вновь вспыхнула пронзительно-алым загадочным заревом.

– Лиза обокрала Тоху, – засмеялся Алеша с таким благожелательным видом, будто речь шла о невинной шалости.

– Неправда, – возразила та оскорбленно.

– А вот и правда.

– Я только пыталась его обокрасть, – досадливо поправилась Лиза. – Меня поймали за руку и выгнали взашей. Я работала на Антона какое-то время.

– И он продолжает тебе платить?

– Не мне, а своей племяннице!

Что ж, эта семейка оказалась не извращенцами.

Нормальные такие жулики и эгоисты.

Самые обычные люди.

Глава 4

Идея купить цветы посетила меня глухой ночью.

Алеша уже спал, а я крутилась как уж на сковородке, представляя себе завтрашний день.

Как можно прийти к мужчине, чтобы просить денег?

В ночных грезах мечталось о том, как я гордо откажусь от всего небрежным взмахом руки. «Ах, оставьте, – сказала бы я Антону, – я в состоянии сама позаботиться о своей семье», – после чего ушла бы с прямой спиной в закат. А он бы восхищенно смотрел мне вслед, и в душе его зарождалось бы нечто трогательное, нежное, хрупкое…

Разумеется, потом я надрывалась бы на пяти работах, выбивалась из сил, чтобы в один прекрасный день Антон застал бы меня на стройке с лопатой в руках и ужаснулся тем испытаниям, которые я так мужественно и стойко преодолевала. Он бы бросился ко мне, подхватил на руки (тут я непременно обязана была лишиться чувств от голода и изнеможения), укрыл своим пальто и осыпал бы всеми милостями мира…

Серия корейской дорамы про чеболя и пастушку, которую я с таким упоением показывала самой себе, вот-вот грозила пролиться сладкими восторженными слезами, когда Алеша всхрапнул как-то особенно неприятно, я подпрыгнула, возвращаясь к реальности, села в кровати – и тут увидела себя завтрашнюю: в невинном платье с рюшечками и букетом в руках.

Подходящее платье, лиричное, сиреневое, с кружевными воланами у меня было.

А букет предстояло добыть.

Как вы думаете, какие цветы больше всего подходят явлению бедной родственницы?

Я растерянно стояла в магазине уже почти полчаса и никак не могла отыскать ответ на этот вопрос. Очевидно, нужно было еще учитывать специфику бизнеса моего визави: ничего трагичного вроде белых калл, традиционного вроде красных гвоздик и торжественного вроде алых роз.

Словом, никакого намека на похороны.

Букет должен быть жизнерадостным, как щеночек, виляющий хвостиком.

Чтобы Антон, увидев меня, сразу понял: к нему пожаловала вовсе не меркантильная расчетливая зануда по каким-то там денежным делам, а посол доброй воли, радеющая исключительно о благе семьи.

Послица.

Нет, не спрашивайте меня, почему было так важно произвести милое впечатление. Я все еще не собиралась иметь ничего общего с моим деверем.

Но…

На самый всякий случай (так говорит заядлый курильщик, отвыкающий от сигарет и ныкающий за подклад рюкзака последнюю пачку) – так вот, на самый всякий случай стоило презентовать себя получше.

Вдруг судьба окажется упрямее меня?

В моем кармане лежал список аргументов от бледной Лизы: пять причин, почему ей требовалось повышение алиментов, а старшему сыну Олегу – понижение. Спойлер: потому что он уже взрослый. Мои неуклюжие предположения, что студенты тоже люди и нуждаются в еде, не нашли у Лизы никакого отклика.

Обидно, в общем, получилось – у божественно прекрасной примы Риммы Викторовны и обаятельного Алеши родился весьма неказистый сын. Это я истинно вам говорю, без всякого оценочного суждения.

Факт есть факт: мальчик Олег, второкурсник экономического факультета, был круглощеким колобком, которому в любой романтической истории досталась бы роль комедийного друга, не более того.

И теперь мне предстояло вырвать у него кусок хлеба и отдать его младшей сестре.

Оу, я же теперь злая мачеха, – осенило меня. Оу, возможно, вместо цветов мне стоило припасти наливное яблочко.

Но я купила очаровательный букетик из крокусов и ярких фрезий.

Наверное, в похоронном бюро редко встретишь человека столь же одухотворенно-восторженного, как я.

Стоит только начать придуриваться, так сложно остановиться.

По крайней мере строгие клерки провожали меня осуждающими взглядами – буйные черные кудри, яркая розовая помада, воздушное платьице, пестрый букетик.

То ли просительница, а то ли видение.

Явно намереваясь куда-то мчаться и что-то решать, Антон рывком открыл дверь и резко притормозил.

– Мирослава?

– Привет. – Я неловко протянула ему фрезии и крокусы.

Антон ужасно удивился.

Мужчинам по какой-то причине редко дарят цветы. Не знаю, почему так вышло, но мой вам совет: хотите поставить мужчину в тупик – вручите ему букетик.

– Лехины жены становятся все затейливее, – пробормотал Антон себе под нос, сунул цветы подмышку и отступил обратно. – Прошу, – широким жестом пригласил он.

У него был строгий, даже безликий кабинет в духе чиновника среднего пошиба. Шоурум с гробами выглядел куда презентабельнее этой комнатушки, чьи окна выходили на кирпичную стену.

– Я без предупреждения, – произнесла, разочарованно оглядываясь по сторонам, – забежала на минутку по-родственному.

Кабинет казался таким же фальшивым, как и его хозяин.

Будто просто прикидывался чем-то незаметным, но стоит поскрести по дешевым панелям, можно обнаружить редкие породы дерева.

Едва удержавшись от того, чтобы начать простукивать стены, я пристроилась на скромный стул с кожзамовым сиденьем и уставилась на Антона.

Записка с аргументами Лизы прожигала дыру в кармане.

– Сколько? – спросил Антон, даже не прикидываясь радушным хозяином.

– Спасибо, – прощебетала я, – что предложил. От кофе, пожалуй, не откажусь. И хорошо бы с конфеткой.

– С конфеткой, – повторил Антон несколько обескураженно. – Ну конечно же.

И принялся кому-то звонить, требуя напитки.

Букет так и торчал в его подмышке, но отчего-то это не было смешно.

Это было, если хотите, устрашающе.

Как будто хищник вздумал прикинуться травоядным, но зубы у него уже нетерпеливо пощелкивали.

– Гольфы забыла, – перестав терзать интерком, небрежно заметил он.

– А? – пришла моя очередь удивляться.

– Милое платьице, цветы, кудряшки, конфетки. Еще бы гольфики – и образ Лолиты-переростка был бы более полным.

Лолита-переросток!

Стало так обидно, что на несколько минут я почти забыла о своем возрасте – полновесный тридцатник на носу.

Все дело в том, что я слишком чернявая. Блондинки выглядят легковеснее, им больше сходит с рук.

Будь мои кудряшки золотистыми, а глаза голубыми – ему бы и в голову не пришло рассуждать о всяких дурацких гольфах. Он бы просто любовался персиками моих губ и озерами моих глаз.

Что и говорить: вечно приходится делать лимонад из лимонов, и хоть бы раз получилось малиновое варенье, например.

– Теперь ты будешь надо мной глумиться, потому что я нахожусь в постыдном и унизительном положении попрошайки? – уныло уточнила, разглядывая бесполезные кружева моего подола.

Он хмыкнул и уселся на стол, небрежно бросив цветы на документы.

– Удивительно, но ты первая из Лехиных жен, кто заговорил о стыде. Прежние все больше напирали на то, сколько я ему должен.

– А ты должен? Я бы тоже напирала, но не знаю, о чем именно мы сейчас говорим.

В кабинет вошел грузный мужик в синем рабочем комбинезоне и грохнул на стол огромные кружки с кофе.

Некоторое время мы все завороженно смотрели, как раскачивается кипяток, гадая, выплеснется он наружу или обойдется.

Обошлось.

Мужик вздохнул с явным сожалением и так же молча вышел.

– Кто это? – спросила я ошарашенно. – Он же не копает могилы, в перерывах исполняя обязанности твоей секретарши?

Антон перегнулся через стол, открыл верхний ящик, достал оттуда наполовину съеденную шоколадку и протянул мне.

– Конфет нет, прости, – сказал с улыбкой. – А Мишка… он просто сотрудник, не думай слишком много.

Я вздохнула.

Вот зачем этот человек улыбается, когда прекрасно видно, что ему вовсе не хочется этого делать?

– Не думать я могу, – согласилась, – это гораздо приятнее, чем думать.

– Какое счастливое умение, – иронично заметил Антон.

Шоколад был пористым, горьким, безо всяких приятных добавок вроде орехов или хотя бы изюма.

Люди, которые покупают такой шоколад, вряд ли умеют по-настоящему радоваться жизни, я давно это заметила. Зато твердо стоят на ногах и точно знают, чего хотят.

И нет, я не гадаю по шоколадкам, хотя могла бы.

– Значит, Леха перестал рассказывать всем девицам подряд, что был мне вместо родителей, что всю свою юность потратил на такого сложного подростка, как я? – задумчиво спросил Антон. – Недоедал, недосыпал, но поставил младшего брата на ноги?

– Серьезно?

Это было неожиданно. Алеша не казался человеком, который способен недоедать и недосыпать.

– Это он последние пятнадцать лет такой… сибаритствующий, – проницательно объяснил Антон, не спуская с меня глаз. – А до того был вполне себе и матерью мне, и отцом… Так сколько хочет Лиза?

Я сомнамбулически протянула ему записку с аргументами.

Шоколад был горьким, а кофе – сладким. Неправильное сочетание наоборот.

Антон тоже был неправильным наоборот: пока все люди пытались казаться лучше, чем они были, он пытался казаться хуже.

Зачем?

– Все понятно, – деловито проговорил Антон и сунул записку в карман. – Теперь поговорим о тебе, Мирослава. Какой у тебя доход? Ты планируешь детей? Сколько?

– Пятерых, – ответила без промедления. – Трех девочек и двух мальчиков. Правда, не от Алеши, от другого мужа.

– Какого другого? – не понял он.

– Второго другого, – объяснила я. – Алеша мой тестовый муж, я вышла за него замуж для опыта. По любви я собираюсь выскочить потом за нового мужчину, может, даже за тебя, жизнь ведь такая вся внезапная.

Он закашлялся и кашлял так долго, что я успела выдуть добрую половину огромнейшей кружки кофе.

– Любопытно, – наконец обронил Антон. – А Леха знает о твоих планах?

– Я ему наверняка что-то такое говорила. Почти уверена, но это не точно. В любом случае я вряд ли приду к тебе за алиментами на моих пятерых детей, так что смело вычеркивай меня из списка людей, на которых надо настраивать автоплатежи. Мой бизнес в последнее время процветает.

– И что же это за бизнес? – спросил Антон, почти вернувшийся к первоначальной невозмутимости.

– Потомственная гадалка Мирослава Видящая, – представилась я скороговоркой, – расклады на судьбу, любовь и деньги. Онлайн и офлайн. Скидка десять процентов на каждый пятый расклад. Составление натальных карт и астрологические прогнозы.

Выдохшись, я снова сделала глоток кофе.

– Что? – после долгой, какой-то звенящей паузы спросил Антон. – Это вообще законно?

– В приложении «Мой налог» мой вид деятельности указан как «прочее».

Он снова надолго замолчал, переваривая услышанное.

Возможно, на полном серьезе прикидывал, что указано в моей медицинской справке.

– Карты, – осенило Антона внезапно, – скамейка, загс!

– Бинго, шайба, бито, гол! – в тон ему воскликнула я и, кажется, снова пошатнула душевное равновесие собеседника. Требовалось как-то компенсировать нанесенный ущерб.

– Хочешь шаурмы? – предложила голосом человека, способного достать звезду с неба.

– А у тебя что, с собой? – осторожно спросил он, вроде бы готовый почти ко всему.

Да, огорченно подумала я, принести с собой еду было бы куда практичнее крокусов.

– С собой ничего нет, – преувеличенно бодро прощебетала, – зато я знаю место, где подают отличную шаурму, и совсем рядом.

– Совсем рядом здесь только блошиный рынок, кладбище и горстка старых развалюх, которые давно пора снести.

– Точно, – закивала я, – и отличная шаурма.

Некоторое время Антон задумчиво пил кофе, словно решая про себя какую-то мегасложную задачу.

Терпеть не могу, когда люди так поступают.

Ты говоришь о самой простой вещи в мире – о еде, а они в ответ хмурят брови с таким видом, будто собираются запускать ракету в космос и никак не могут решить, с какой стороны присобачить для нее стартер.

Я неодобрительно таращилась на него всю эту длинную неловкую паузу.

Вот бы роста ему повыше, брови погуще, подбородок порешительнее. Тут, конечно, придется допиливать напильником: первым делом изменить прическу, сделать ее покороче. Слишком много волос для слишком ранней седины.

– Не нравлюсь? – вдруг спросил он. – Ты смотришь на меня, как придирчивая буфетчица на осетрину второй свежести.

– Какой у тебя рост? – уточнила озабоченно.

– Я ниже брата на восемь сантиметров, – огрызнулся Антон с нежданной свирепостью. – Моложе на пятнадцать лет. И уж точно не награжден никакими талантами. Еще какие-то вопросы?

– Полно, – охотно откликнулась я.

Меня так восхитила его резкость, что и словами не передать.

Наконец-то хоть что-то настоящее, правдивое, искреннее.

– Я так тебя понимаю, – воскликнула и, повинуясь порыву, схватила его за руку. – Алеша так ярко сияет, что порой я дышать забываю, когда на него смотрю.

– Что, – отрывисто спросил Антон, – по-твоему, ты сейчас делаешь?

Должно быть, на моем лице отразилось непонимание, потому что он выразительно опустил взгляд, указывая на наши руки.

Это ведь очень социально, правда? Человек вываливает на тебя свои детские комплексы, а ты – ангельская душа – демонстрируешь, что разделяешь его чувства.

– Приходишь с цветами и кудряшками, зовешь на обед, распиваешь тут кофе, хлопаешь ресницами… Мирослава, ты хочешь поссорить меня с братом?

Взревели тромбоны, и мальчики-пажи, сбиваясь с ног, выкатили к моим хрустальным туфелькам алые ковровые дорожки.

На правую ступить – правду сказать. Про карты и наше грядущее прелюбодеяние.

На левую ступить – промолчать и выставить себя бестолковой кокеткой.

Что, Мирослава, выберешь ты?

Глава 5

– Мирослава, ты хочешь поссорить меня с братом?

Я несколько секунд молчала, суматошно отыскивая ответ на этот вопрос.

«Разумеется нет, – вот что прозвучало бы логично в столь щекотливой ситуации, – как ты мог такое подумать».

Но однажды может настать день, когда я стану той самой Еленой, рассорившей несколько царств.

Получается, что мой правильный ответ был бы враньем. А честный – неправильным. Ох ты ж ползучий порей, экая неприятная дилемма!