Компас чёрного капитана

Я остановился у врубленного в лёд столба, по которому кто-то из циркачей пытался залезть к связке вяленой рыбы. Он смешно извивался всем телом, забираясь всё выше, а затем под разочарованный гул зрителей соскальзывал вниз по обледенелому дереву, но не сдавался и вновь шёл на штурм. Лицо его раскраснелось от внутреннего жара, глаза сверкали, и я чувствовал, что он специально оскальзывается, развлекая толпу своими неудачами.

В ней все чаще раздавались хорохорящиеся крики, а Эльнар ан Гаст, наш лучший охотник, громко призывал освободить ему столб, чтобы он «показал этому бродяге настоящую сноровку». Именно благодаря весёлым выкрикам Эльнара я и отвлекся на пару минут от наблюдения, а когда опомнился, то не сразу нашёл взглядом своих подопечных.

Они поднялись на примыкающую к ярмарке платформу и, рассекая телами собирающихся на ярмарку людей, пошли в деревню. Моё сердце заколотилось как безумное, и я посмотрел вокруг, надеясь, что увижу либо Сканди, либо Глонгу. Конечно, ни старосты, ни шамана на ярмарке не было…

Сейчас мне неясно, чем бы они смогли тогда помочь. Какие слова нужно было бы найти, чтобы не прослыть дураком. Но нет смысла так дотошно ворошить прошлое. Что сделано, то сделано. Я решился идти за гостями один. Протиснувшись сквозь толпу зевак, подбадривающих циркача на шесте, я ненадолго потерял незнакомцев из виду, но затем, забравшись наверх, увидел, как они свернули направо, на расчищенную дорожку, ведущую через мостики в сторону моего дома.

И дома Одноглазого.

Я ускорился, но так, чтобы не привлекать к себе внимания. Благодарение Тёмному Богу, островок, примыкающий к ярмарке, и жилище старого моряка соединялись по меньшей мере через шесть платформ, и мне не составляло труда преследовать странных гостей незамеченным, смешиваясь с зеваками, а то и просто прячась за углами.

Несмотря на холод, спина покрылась липким потом, а дыхание рвалось из груди с таким сипом, будто за плечами осталось уже лиг десять, не меньше. Меня окатывали волны веселья и приятного ожидания, исходящие от людей на ярмарке, я же испытывал непонятный страх. Окружающий мир грозил измениться. Эти странные гости несли в себе что-то новое, что-то непривычное. Игра, которой я себя завёл, вдруг перестала казаться забавной.

Я чувствовал зло. Настоящее, чистое зло. «Мёртвый» бородач занимал все мои мысли. Лавируя между прохожими, которых становилось все меньше, я уверенно сокращал дистанцию. Вскоре между мной и странными людьми остался лишь один мостик, старый полуразвалившийся сарай отца за ним и собственно убежище Одноглазого. Когда незнакомцы уверенно поднялись на крыльцо (двое мужчин-близнецов и рыжая красавица остались сторожить внизу), я, пригнувшись, стараясь ставить ноги поближе к заснеженному краю, чтобы не поскользнуться, перебежал на соседнюю платформу и нырнул вправо, прячась за сараем.

Сердце билось в груди с такой силой, что заболели ребра. Переводя дыхание, я с ужасом ждал, как раздастся возглас сторожей и они бросятся ко мне, но время шло, а меня никто не трогал. Лишь мороз с каждой минутой неподвижности пробирался под слои одежды все настойчивее. Кожа на бёдрах уже онемела. Растирая её сквозь меховые штаны, я осторожно выглянул из-за угла.

Вторая спутница «мёртвого» как раз постучала в дверь.

Старик не открывал. Пользуясь темнотой (шаманский фонарь горел на платформе только над входом в дом Одноглазого), я наблюдал за крыльцом, тревожась, что нигде не вижу рыжеволосой. Она будто исчезла. От страха зазвенело в ушах. Дышать приходилось ртом, потому что иначе, казалось, меня услышат не только незнакомцы, а ещё и сам Тёмный Бог пробудится и вынырнет из-подо льда, посмотреть, кто его потревожил. Холодный воздух проникал в меня, остужая всё сильнее. Зубы застучали.

Вскоре я услышал каркающий голос старика:

– Кончено! Я ничего не знаю! Уходите, прошу вас!

Женщина что-то ему сказала, но что именно – разобрать не удалось. Голос был приятный, чарующий, а вот язык вроде бы чужой. Прижавшись к стене, я пытался унять бушующее в груди сердце и вслушивался. Меня обволакивало отчаянье Одноглазого и его страх. И холодная угроза, исходившая от спутников бородача.

– Я никому ничего не сказал, клянусь! – услышал я.

Тёмный Бог, сколько ужаса было в этих словах. Старик боялся так беспредельно, как умеют только маленькие дети…

Раздался громкий удар по двери. Затем ещё один.

– Помогите! – отчаянно закричал Одноглазый. Суровый морской волк, превратившийся в испуганную жертву. От этой перемены стало ещё страшнее. – Помогите!

Но навесная дорожка была пуста. Здесь, на этом мостике, вечно занесённом снегом, и днём-то редко кто ходил, а там, вдалеке, где сейчас шумело веселье да рвались шутихи, никто не услышит криков. Я сглотнул, переступил с ноги на ногу. Нужно бежать назад, к цирку. Звать на помощь.

Ещё был шанс успеть.

– Мальчик?

От неожиданно раздавшегося совсем рядом ласкового женского голоса я даже подпрыгнул, а сердце попросту остановилось. Рыжая ведьма стояла на дорожке около сарая. В четырёх шагах. Под отороченным белым мехом капюшоном сверкнули злые глаза, и я отпрянул. Жуткая волна намерений существа, уж точно не являвшегося человеком, сбивала с ног. В бурлящем водовороте недобрых чувств отчетливо проступила жажда смерти и чуждая здесь звериная тоска. В рыжей зажглось щемящее предвкушение крови, отчего сразу всплыли из глубин памяти жуткие легенды о Ледовых гончих. Потому что люди не испытывают таких страшных эмоций. А те, чьи души захватили проклятые чёрные капитаны – могут. Неужели сказки не врали? Неужели это…

Женщина-нечеловек сделала небольшой шаг вперёд и тем разрушила порабощающее мою волю оцепенение. Я рванулся прочь и бросился вдоль сарая к краю платформы, оскальзываясь на металлических листах. Нужно было пробежать несколько ярдов до обледенелых перил. Кованые решётки, покрытые снегом, служили для того, чтобы никто во тьме не сверзился вниз, на жёсткий лёд. Но сейчас они отделяли меня от спасения. В спину толкнула тёплая волна охотничьего азарта, а миг спустя под ногами бросившегося в погоню убийцы заскрипел снег.

У меня словно выросли крылья: я в два касания оказался наверху перил и перевалился через них. Вязаная варежка слетела, зацепившись за лепесток металла. Левую кисть ожгло холодом, и я спрыгнул вниз, одновременно старясь втянуть ладонь в тёплый рукав тулупа. Перед взглядом мелькнули чёрные силуэты сломанных ледоходов.

Кто-то наверху крикнул:

– Назад, Ар! Назад! Обряд важнее! Брось его!

Лететь было невысоко, шесть-семь футов, но я неловко плюхнулся на грязный лёд, и в левой ноге вспыхнула резкая боль. На глазах тотчас выступили непроизвольные слёзы, и я быстро вытер их, чтобы не смёрзлись веки. Под коленкой резало так, что на минуту показалось, будто Светлый Бог отвернулся от меня и не уберёг от перелома. Сверху послышалось недовольное рычание. На меня просыпался сброшенный сапогами Гончей снег. Мгновение не-женщина стояла на краю платформы надо мною, сверкая алыми огоньками глаз, а затем послушно вернулась к хозяину.

Я выдохнул, а затем осторожно согнул-разогнул колено. Боль шевельнулась, как встревоженный пёс. Кажется, не сломал. Значит, могу идти. Значит, надо идти. Поднять тревогу. Рассказать всем, что в деревне может произойти нечто ужасное. Голос Одноглазого и его страх не оставили сомнений. И даже если они и таились до последнего где-то в глубине души, то нападение Ледовой гончей развеяло их окончательно.

Наверху ещё что-то кричали, крикам вторили залпы цирковых петард и многоголосый восторженный рёв.

Начиналось представление.

Я хромал по неровному льду, морщась от боли в колене, спотыкаясь, оскальзываясь и пряча онемевшую от холода руку в стынущем рукаве. Отблески цирковой иллюминации окрашивали сваи и лёд под деревней в причудливые цвета. Пару раз мне приходилось огибать огромные столбы, держащие на себе Кассин-Онг, и проклинать ямы с нечистотами, расположившиеся под домами (хорошо, что на моём пути они встретились лишь три раза). Раньше, когда Пухлый Боб отправлял меня проверять полозья его платформы и отбивать наросший лёд, я спокойно перепрыгивал такие «ловушки». Но сейчас из-за больной ноги каждая из них становилась раздражающей преградой.

От сиплого дыхания горело в груди, при каждом шаге нещадно резало под коленкой и кололо в рёбра.

Под настилом деревни царил иной мир. Мрачный, нелюдимый, тёмный, низко нависающий над головой зубьями сосулек. Забытая вселенная грязи, мусора и выброшенных вещей, вмёрзших в вековой лёд и занесённых снегом. Хозяин отозвал Гончую, – но я всё равно изо всех сил напрягал слух и ждал, когда за мною послышатся шаги преследователей. Когда меня повалят на грязный лёд и свершится нечто ужасное. Нечто, от чего холодеет сердце.

Нечто, чего так испугался Одноглазый.

Хозяин одёрнул Ледовую гончую, но он же мог и пустить её по следу. И это подстёгивало. Заставляло идти всё быстрее и быстрее, невзирая на боль в ноге, в боку. С каждой минутой гуляющий шумный цирковой лагерь, с окутанным гирляндами ледоходом, был всё ближе. Когда я почти добрался до края деревни (пришлось перелезть через несколько невысоких ледяных гряд, при этом руку, лишившуюся варежки, словно ломали изнутри), мимо деревни неторопливо проехал небольшой корабль. На его корме горели зелёные фонари, а маленький прожектор облизывал лёд по ходу движения. Я застыл, наблюдая за ним. Вдруг команда ледохода послана мне наперехват? Плюхнувшись на живот, я проследил за тем, как корабль прополз под настилом, едва не задев опоры. Он ненадолго остановился где-то под платформами, а затем резко стартанул и умчался прочь.

За это время я внутренностями ощутил идущий снизу холод. Проклятье, к морозам жителям севера не привыкать, но я не был одет для таких вот приключений, и уж тем более не рассчитывал, что придётся валяться на льду. Торопливо поднявшись на ноги, дрожа от холода всем телом и пошатываясь, я продолжил путь. Ноги словно набили снегом. Зубы выстукивали лихорадочную дробь. Высвободив руку из рукава, я сунул окоченевшую ладонь в подмышку под тулупом.

Этот ледоходик оказался под Кассин-Онгом не просто так…

Я чувствовал, как тепло уходит из моего тела, как лёд вытягивает его. Мутнеющий взгляд зацепился за огни цирка и придал мне сил.

Шаг. Левая нога вспыхивает болью, подкашивается. Шаг! Впившись взглядом в ледоходы у окраины деревни, я медленно продвигался вперёд.

Мне повезло. Мне действительно повезло. Мою жизнь спас тот, кто командовал ледовой гончей. Если бы не его окрик – лежать мне на грязном льду в луже застывшей крови. В голове не укладывалось, что такое могло случиться у нас в деревне. Смерть, конечно, нередкий гость в наших краях. Охотники не раз находили среди льдов вымершие корабли, а вдоль путевиков до Снежной Шапки то и дело попадались замёрзшие тела бродяг, но никогда в Кассин-Онге не было убийств.

Я же знал, и никак не мог перепутать тех чувств, что испытывала жаждущая крови гончая. Предвкушение, страсть и голод владели ею без остатка. И только власть человека, её одернувшего, смогла побороть их.

Выбравшись к цирковой стоянке, я торопливо прохромал мимо длинного ледохода хмелеваров, где под небольшим навесом жарко полыхала бочка с разбавленной энгу. Рыжие отблески играли на лавках и грубых столиках вокруг. Тепла здесь хватало: можно было снять рукавицы и без опаски пить горячий напиток и сидеть спокойно, а не топтаться, согреваясь. Рядом с бочкой, облокотившись о стойку, болтали два немного пьяных наёмника. Караульные.

– Помогите! – крикнул им я хриплым, скованным морозом голосом. – Помогите!

Охранники отлепились от деревянной стойки и неуклюже развернулись ко мне. У одного из них был дальнобой. Редкое и дорогое оружие в наших краях.

Раскрылось узкое окошко хмелеварни, из него выглянул усатый хозяин.

– Чего случилось, малец? – немного лениво, но настороженно спросил владелец дальнобоя. Одной рукой он натягивал себе на лицо шарф. Глаза наёмника скрывал меховой капюшон парки.

Меня колотило от холода, я трясся, словно старый двигатель ледохода, и сдавленно дышал.

– К огню его подтащи! – гаркнул тавернщик.

Наёмник подхватил меня на руки и опустил у бочки с энгу. Тепло ожгло мне лицо, но в следующий миг я прижался к выпуклому боку, впитывая исходящий от него жар. Слабость только усилилась.

Охранники терпеливо ждали.

– Там человек. Зовёт на помощь. Старик. К нему пришли странные люди. Помогите! – вытолкнул я из себя и обнял бочку, чувствуя спасительное тепло. Лицо сразу стало припекать.

– Ты пьян, что ли, парень? – спросил товарищ стрелка. Его пышная борода, ресницы и торчащие из носа волосы покрывал иней, а при обидных словах наружу рвались облачка пара. Он был очень толстым. Словно больше в ширину, чем в высоту. – Странные люди? Говори толком – что случилось?

– Там Ледовые гончие… – прошептал я. Бородатый охранник захохотал, отчего живот, выпирающий под серой паркой, заходил ходуном, но товарищ вдруг резко ткнул напарника кулаком в бок.

– Тихо, Пузо, – сказал хозяин дальнобоя. – Зови наших. Пусть поднимают свои задницы и мигом за мной, с оружием.

– Лавр?! – изумился бородач. – Ты чего?

– Два раза не повторяю, – холодно ответил тот. – Бегом!

Я почувствовал всколыхнувшуюся в нём злость и тревогу. Повернулся и прижался к бочке спиной, прикрыв глаза от удовольствия.

– Лавр! – возмутился Пузо. – Ледовые гончие?! Это же сказки!

– Веди, парень, – Лавр перехватил дальнобой поудобнее, хищное дуло уставилось в снег. – Веди…

Что-то в голосе командира убедило бородатого наёмника послушаться. Он дохнул обеспокоенностью и торопливо убежал.

Хлопнуло закрывшееся окошко хмелеварни. Встревоженный хозяин удалился куда-то вглубь своего ледохода.

– Веди, – повторил Лавр.

Я с сожалением отлепился от бочки.

След Ледовой гончей

Когда мы поднимались на настил, навстречу нам попался Эльнар ан Гаст с друзьями. Охотники с раскрасневшимися лицами, разодетые в белые тёплые шубы, наверняка шли на представление, откушав предварительно шаркунки у Пухлого Боба, а удачливый и тоже хмельной Эльнар, встретивший их где-то в деревне, потрясал добытой со столба замёрзшей связкой вяленой рыбы и громко хвастался победой.

Увидев меня в компании наёмника, он нахмурился и преградил нам дорогу. Он был выше чужака на две головы, да и в плечах пошире, но Лавр смело встретил его взгляд.

– Что-то случилось? – требовательно, с вызовом спросил Эльнар, положив тяжёлую руку на ствол чужого дальнобоя.

Лавр дёрнулся, сделал шаг назад, и в нём колыхнулась ярость и холодная опасность.

– Ты в порядке, Бауди? – Эльнар посмотрел на меня. От него пыхнуло угрозой. – Тебя не обижают?

Эти двое в любой момент могли вцепиться друг другу в глотки. В то время как в доме моего отца происходило что-то ужасное…

– Эльнар, там у дома Одноглазого что-то происходит! Какие-то люди к нему ломились. Он на помощь звал! – протараторил я. Тепло от бочки ещё придавало мне сил и энергии. – Наёмник помогает!

Охотник пьяно мигнул, растерянно обернулся на товарищей, затем опять на меня. Ответ его огорошил. Вдруг поднялся ветер, и Эльнар, перестав протягивать руку к дальнобою наёмника, затянул потуже завязки капюшона. Нас обдало мелкой ледяной крошкой, поднятой с настила и крыш домов. Я зажмурился, пряча глаза от холодных кристалликов.

– Мы с вами, – уверенно решил Эльнар.

Его приятели разочарованным и нестройным хором согласились с неформальным лидером всех охотников Кассин-Онга.

Он первым оказался у дома Одноглазого. Шаманский фонарь над крыльцом не горел, как и у заброшенного сарая, а ведь только фонари указывают направление, когда поднимается буря и мир заволакивает пурга. Но теперь дом зловеще ютился в стороне от света. За чёрным силуэтом виднелась белая зыбь вечных льдов, раскинувшихся до светлой полоски на горизонте. Похолодало ещё больше, и меня стала бить ощутимая дрожь. Здесь произошло что-то страшное.

Потому что в прошлый мой визит фонарь ещё горел.

Дверь в дом была сорвана с петель, и у самого крыльца на снегу виднелись тёмные пятна. Эльнар приблизился к ним, присел, коснулся их перчаткой, а затем обернулся к нам.

– Кровь, – бросил он.

Это мигом отрезвило охотников, и они попятились. Все, кроме смелого Эльнара. Он встал, потянулся за ножом, висящим на поясе, и с прищуром уставился на тёмный проём двери.

Со стороны цирка по громыхающему настилу быстро приближалась группа наёмников, ведомая Пузом. Их фигуры терялись в снежной крошке, поднятой ветром. Лавр нервно покосился на товарищей и, подняв дальнобой, направил его на пустой проём. Мне показалось, будто оттуда тянет холодом сильнее того, что царил вокруг. Зубы сами собой пустились в пляс. Тепло, полученное от бочки, стремительно растворилось в ночи.

– Мастер Одноглазый? – крикнул Эльнар, жестом попросив наёмника не стрелять. – Мастер Одноглазый, вы в порядке?

Тёмная каша у крыльца говорила об обратном. Но человеку свойственно надеяться на лучшее. Вам покажется удивительным, наверное, что мы так переживали за Одноглазого. Но пусть старика никто в деревне не любил, он всё-таки стал одним из нас. Он был тем мрачным ворчуном в углу зала. Тем насупленным моряком, что иногда торчал на южном краю деревни и смотрел в снежную пустыню, сжимая холодные перила. Одноглазый был частью нашего ледяного мира.

– Стой тут, малец, – прохрипел Лавр, отстранил одного из охотников и двинулся к тёмному проходу.

Его уверенность чуть успокоила меня. Наёмник ни капли не боялся. Немного нервничал, осторожничал, но страха в нём не было. А вот охотники откровенно трусили. Лишь Эльнар горячо рвался в бой, но разумно ждал момента, когда вооруженный дальнобоем Лавр войдет внутрь.

Я знал, что там никого нет. От каждого из находившихся рядом с домом Одноглазого исходили волны нетерпения, ожидания, испуга или надежды. Только к ним не примешивалась знакомая мрачноватая аура старика.

Скорее всего, его забрали с собой те странные люди и Ледовые гончие… Впрочем…

Я посмотрел на лужу крови и на то, как Лавр осторожно и совершенно бесшумно скользнул в дверной проём.

– В сторону, деревня.

Это подошли наёмники. В их бородах и на шарфах белел иней, от дыхания в воздух поднимались облачка пара. Охрана цирка бесцеремонно отодвинула в сторону охотников Кассин-Онга и, на ходу вытаскивая оружие, двинулась за предводителем. Эльнар махнул рукой одному из наших:

– Давай фонарь, Лэнни!

Долговязый парень нервно полез за огнивом, копаясь в бездонных карманах и держа свой фонарь чуть в стороне. Его товарищи все как один следили за ним, будто своими действиями он подскажет им, что делать дальше.

– Ну быстрее, Лэнни! – поторопил Эльнар.

В доме что-то громыхнуло, а затем в тамбур вывалился Лавр. Он пошатнулся навстречу товарищам, оттолкнул идущего первым Пузо и, все ещё сжимая в руках дальнобой, склонился у стены. Тело его сотрясли спазмы, и, прислонившись плечом к дому, бывалый наёмник опустошил свой желудок. Затем быстро вытер рот, пару раз глубоко вздохнул и выпрямился, стараясь не смотреть никому в глаза.

Лэнни наконец зажёг фонарь. Свет выдернул из темноты изумлённые лица охотников.

Внутрь вошёл Пузо, в темноте проёма два раза сверкнули искры его огнива, и через пару мгновений и второй наёмник, шатаясь, вышел на улицу. Не менее потрясённый. Спустившись по крыльцу, бородач махнул рукой товарищам – мол, стойте, где стоите.

– Что там? – одёрнул его Эльнар. – Что случилось?

– В жизни такого не видел, клянусь клешнями Тёмного Бога, – сдавленно ответил ему Пузо.

Лавр, тяжело отдуваясь, отошёл от дома и кивнул на меня:

– Мальчишку туда не пускайте.

Но я уже и не собирался туда идти. Потому что ощутил страх циркового охранника. Мы многого боимся, мы простые люди и привыкли то здесь, то там страшиться неведомого, смерти, одиночества, разгулявшейся снежной бури или грохота льдов вдали. Но наёмники видели много больше нашего, и эмоции их должны были притупиться. Однако в тот момент в душе Лавра всё замирало от ужаса. Не смогла бы так повлиять на матёрого воина простая кровь.

То, что он увидел в доме Одноглазого, сильно его напугало, и теперь он изо всех сил старался не показать своего страха.

– Что это, Лавр?! – прерывающимся голосом спросил у него Пузо. Толстяк прислонился к стене, скинул капюшон и жадно глотал ртом воздух. Я не видел его лица, только чёрное пятно бороды, но было ясно, что смотрит он на командира. – Ты это видел, да?

Эльнар подхватил фонарь Лэнни и ловко, легко, несмотря на свою внушительную комплекцию, поднялся на крыльцо, а затем исчез в доме.

Спустя несколько мгновений он вернулся и, спрыгнув на снег, упал на колени и с шумом прочистил желудок. Наёмники переглянулись.

Эльнара тут же окружили деревенские, испуганно поглядывая на зловещий провал, словно оттуда уже надвигалось жуткое нечто, готовое сожрать всех, кто собрался на узком настиле перед старым домом.

– Бауди, беги к шаману… – приказал мне Эльнар, как только отдышался. – Пусть сюда идёт. – Он повернулся к своим: – Там всё разрушено, всё перевернуто кверху дном. Проклятье, Одноглазого как размазало по всему дому… Везде кровь. На столе, на полу, на стенах. А голова… Она над порогом… Висит… А глаза как живые! Он смотрел на меня, ребята! Как живой, понимаете?! А из шеи…

Его опять вырвало. Вытирая грязный рот рукавом, чтобы на морозе не треснули губы, охотник оглядывался на чёрный дом.

Мне хотелось отказаться. Пожаловаться на боль в ноге, которая так и не унялась. Сказать, что я устал, что мне страшно, что я страшно замёрз, что я так и не увидел представления циркачей, будь они прокляты. Что я не хочу идти к шаману один. Но близость к дому, который осквернила тёмная магия (теперь в этом не было сомнений), пугала ещё больше дороги к Сканди. Там, за крепкими, забрызганными замёрзшей кровью стенами, где хранились разворошенные чужаками вещи из жизни моего отца, далёкого и почти незнакомого, теперь разлилось зло. И оно уже зацепило двух наёмников и Эльнара.

Оно могло коснуться и меня.

– Быстрее, Бауди! – прикрикнул Лэнни. Он растерянно топтался у коленопреклонённого товарища.

– Ледовые гончие, – прохрипел вдруг Лавр. – Это сделали Ледовые гончие, клянусь вам.

Наёмники переглянулись, пряча от товарища слабые недоуменные улыбки.

– Парень не врал! – продолжал тот. – Это были ледовые гончие!

– Бауди! – возмутился Лэнни, видя, что я все ещё стою на месте и смотрю на Лавра.

– Зови вашего шамана, парень, – заметил моё внимание наёмник. – Тут без него не обойтись… Беги шустрее. Лети быстрее голубой акулы! – Он повернулся к толстяку: – Пузо, пошли кого-нибудь из ребят на корабль, пусть Кривозуба сюда тащит, даже если он пьян в стельку. Один колдун хорошо, а два лучше. Если увидит шамана мистера Аниджи, то пусть тоже позовёт. И предупреди всех, кто на представлении торчит, пусть будут начеку. – Лавр опять посмотрел на меня: – Да беги уже!

И я побежал. Вернее, похромал, стараясь скрыть боль в колене от тех, кто остался у дома Одноглазого. Опираясь на обледеневшие поручни мостиков, скользя на тех платформах, которые плохо убирали хозяева. Под тёмным, затянутым тучами ночным небом. Не переставая думать о том, что ледовые гончие и их хозяин так и не ушли из деревни. Что они скрываются в каком-нибудь из домов, наблюдая за мной. Или идут по моему следу, плотоядно облизываясь и не боясь колючего мороза.

Но я не остановился.

Как вы уже знаете, шаман Сканди жил отдельно от деревни, в храмовом ледоходе ярко красного цвета. Сейчас, ночью, святилище казалось совершенно чёрным, и даже огни фонарей, освещающих обитель стихийного волшебника, не выдавали истинного её обличия.

Через неровный лёд и маленькие гребни заструг шла протоптанная тропка, которую пожилой шаман ежедневно расчищал до старых торосов и продолбленных в них проходов. Чтобы не потеряться, здесь тоже были сделаны перила, и даже в сильную пургу, когда ветер сбивал с ног, человек мог дойти до ледохода Сканди без риска неудачно свернуть с пути, заплутать из-за этого в ревущем буране и околеть совсем рядом с деревней.

До тропы я добрался, как мне кажется, меньше, чем за час. По разгорячённой спине то и дело скатывались капли пота, которые быстро остывали, и от этого становилось всё холоднее. Я шёл, быстро-быстро переставляя ноги и проклиная холод. Лёгкие болели от усталости, голова кружилась от мороза, но я ни разу не остановился.

За моей спиной сверкал огнями цирковой ледоход, возвышаясь над снежными куполами деревни. Там до сих пор царило веселье и праздник.

А в доме моего отца…

Я не хотел представлять себе то, что увидели там наёмники и Эльнар…

Как же холодно! Почему я не надел тёплую парку, в которой уютно даже в такие морозы? На кого я хотел произвести впечатление, натянув этот дурацкий тулуп?!