Человек без имени, лица и цвета. Клерк

Сергей Винокуров

Человек без имени, лица и цвета. Клерк

Глава 1

Как я смел воображать в своей жизни творчество? Именно его то я и представлял. Перечитав множество книг и просмотрев первоисточники на определенную тему, я так и не понял главного, того, что волнует каждого человека и того, что не знает никто, но пытается найти. Изо дня в день огромный Земной шар вращается вокруг своей оси и с помощью науки первопричины открываются человеческому взору. Но как быть с другим, как мы можем вообразить и даже помечтать? Какого быть не то мистиком, не то провидцем, но грубый мир, теперь же я замечтал погибнуть по-настоящему…

Для чего я проснулся в который раз во вторник? Вторник восемь часов утра. Я не смотрю в окно, потому что мои глаза слипаются и яркий солнечный свет может испепелить и уничтожить мое зрение. Потом ванная вместе с душем и тяжелый завтрак, чтобы я не умер от голода на протяжении дня. Я выхожу на улицу и здороваюсь с пожилыми женщинами, при чем для них мой уверенный и высокий тон представляется полным удивлением, и они восторженно друг другу говорят о том какой я молодец. Пачка сигарет и заведенный двигатель. На этот раз у меня есть около сорока секунд на размышления, ведь чтобы закурить сигарету нужно достать из кармана зажигалку несколько раз ее вздернуть и вдохнуть в легкие первую затяжку ароматных сигарет. После сигарет форма моего лица становится на место, и я могу предаться легкому возбуждению. Проезжая по мягко асфальтированной дороге на меня, в который раз находит ощущение будущности. Дорога новая и в каких-то местах стоят оградительные сооружения из пластмассы красных и белых цветов. Справа строится огромный жилой комплекс с высоким бизнес-центром посредине. Бизнес-центр состоит из одного небоскреба и нескольких высоких зданий вокруг. Я очень хотел запечатлеть этот момент в моей памяти и уже ждал как приеду на свое рабочее место и буду из окна смотреть на него. В сущности, я ненавидел этот небоскреб, но он как будто бы дразнил меня. Первым делом по окончанию транспортировки меня на работу я уперся на это высокое здание, но длилось это лишь секунды и меня охватило чувство повседневности и безразличия.

На протяжении всего дня и искал себе занятия, потому что обычно я выполняю порученную мне работу за несколько часов, из которых добрый час я имитирую бурную деятельность с якобы нескончаемым желанием докопаться до истины. Я в совершенстве овладел навыком заинтересованности, по крайней мере как мне казалось, и мог тратить часы на переговоры с тем или этим человеком, а все-таки моим любимым делом был поиск истинны и правды. «Как же на самом деле должно все получиться?» – спрашивал я себя, при этом делал глубоко задумчивое лицо, которое порой искривлялось в зависимости от сложности, порученной мне задачи. В общих чертах я мог составить цепочку создания задач на моем столе, и понимал, что действительно есть люди, которые создали определённые требования и надеяться, что они будут выполнены. Мало того, я был уверен и мог предположить, что есть даже те, кому это интересно. Рутинный процесс и не в последнюю очередь выработка всех часов работы, а также выполнение установленных задач составляли мою обыденность. Я представлял свою работу этаким проводником, гарантом выполненных требований. По крайней мере так было заведено и лучшей чертой среди всех работников и по совместительству моих коллег по цеху являлась дотошность. У одного парня его звали Александр, была даже кофта с надписью на спине «Душнила» и такие же носки. Я не сопротивлялся течению и провозгласил себя надзирателем, предводителем обеспечения качества продуктов.

Помимо всего прочего у меня были еще коллеги, с которыми можно было взаимодействовать. С первого дня у меня с ними не заладился диалог, а точнее не зародился. Диалога просто на просто не было. Все организованные компанией мероприятия по сплочению коллектива такие как настольные игры или корпоративы прошли мимо меня, хотя я пытался. С первого дня, хотя половина работников была новая, сформировался костяк. Этот костяк определенно образовался благодаря одной страсти или точнее привычке – курение. В их коллектив входили три девушки и несколько молодых людей. Одним из этих молодых людей был мой напарник. Он был достаточно примитивным, но чувствующим молодым человеком. Его излюбленным приемом сосуществования в обществе была непротиворечивость. В те моменты, когда между мной и костяком совпадали часы курения и мы поднимались наверх на лифте, всегда было уместно кому-то пошутить. Ведь ощущение неловкости от тридцатисекундного молчания были катастрофически опасны для духовного состояния всех присутствующих в лифте. Молчание было исключено и находилось под запретом и справедливости ради, этот негласный закон всегда исполнялся. Не в последнюю очередь благодаря моему напарнику. Обычно что-то комфортно смешное говорили девушки и когда все начинали посмеиваться, мой напарник выжидал около пяти секунд и поддерживал общую волну смеха. Я думаю, что это было связано не с его медленной обработкой информации, а скорее с обязанностью поддержания порядка на корабле. Он знал, что если нарушать правила, то вскоре его могут исключить из группы порядочности, как это сделали со мной, а курить одному могло сравниться с каторгой или отчуждением. Также у него были полномочия на прекращение общего веселья и, как правило, последний смешок оставался за ним. После этого, с чувством выполненного долга, все расходились по своим местам.

Удовольствия коротают время. Это был мой способ выживания среди проповедников исполнения долга и обязанностей. Кроме неплохого вида из окна, обеда и курения удовольствий было немного, но я составил четкий план для наиболее эффективной тактики по истреблению времени. Пространства было много и помещений тоже, и я знал с каких точек и на что открывается вид. Первый и излюбленный вид был в маленькой переговорной комнате с видом на бизнес-центр и моего непримиримого соперника – небоскреба. Стены у этой комнаты были прозрачными, но там было кресло, и я разворачивался спинкой к двери, таким образом скрываясь от проходящих по коридору людей, окружающие воспринимали это как тяжелый переговорный процесс и не могли потревожить гармонию уединения или вообще не замечали меня. Второй вид открывался из другого помещения, которое пустовало, ведь совсем скоро туда придут новые сотрудники и жизнь засияет новыми красками на благо компании. Из этого пустующего помещения было видно реку и парк с велосипедными дорожками и лавками. Третий вид открывался на дорогу, парковку и небольшие пятиэтажные здания, что являлось самым посредственным и неказистым, но излюбленным местом для размышлений моего напарника. Почему-то всегда, когда я заставал его за созерцанием парковки он по-детски смущался и суетился, брал свой кофе и уходил. Я уделял по полчаса каждому месту, кроме последнего, потому что не хотел соревноваться с моим напарником, ведь я и так по меркам костяка был обнаглевшим. Я мог предаться размышлению, чтению и разговорам по телефону, но главное для меня это было очень серьезно, и окружающие могли это ощутить, поэтому мое отсутствие на рабочем месте выглядело неподобающим, но обоснованным. В это время я ограждал себя от обязанностей и восклицал в себе: откуда взялось слово нужно? В действительности этому слову следует исчезнуть. Это время я предназначал для революции и баррикад в собственном сознании и под конец запланированных тридцати минут отдыха назначал жестокое подавление и восстановление устоявшейся власти. В зародыше я кричал: вперед; в агонии провозглашал: отступать! Это длилось бесконечно, и обычно заканчивалось победой действующего режима. Повелевать и властвовать, а что, если умеренная жизнь? Как насчёт жизни без нервов? В океане заботы. В спокойствие и сытости. Теплые ноги и трезвая голова. Привычность. С такими мыслями я отправлялся вновь за рабочее место к привычным мониторам.

Обед я разбивал на две части. Первая часть наступала сразу же после первого часа и самого продуктивного моей работы. Обычно это был суп и какой-нибудь салат из овощей и оливок. Обязательной частью обеда был зеленый чай, который в иные дни я разменивал на черный. Я считал своим долгом постоять как следует и заварить его, чтобы потом выкинуть в мусорку чайный пакетик. Потом взять пластмассовый стаканчик и пойти на свое законное рабочее место. У костяка главным атрибутом привилегированности были собственные кружки желательно с надписями, а если они именные, то это считалось высшей степенью добродетели. Во вторую часть обеда входило второе блюдо, включавшее в себя мясное изделие и гарнир. Ответственные сотрудники подходили к выбору тщательно, потому как еду, которую с утра привозил курьер, ставилась в холодильник и был выбор из нескольких супов и вторых блюд. Для этого, как только еда оставлялась в холодильнике, работники брали стикеры, писали свои имена и наклеивали на еду, которая больше по вкусу. Мне нравилось делать из себя жертву, присваивать себе претензию на аскетизм, и довольствоваться оставшимися продуктами.

Глава 2

В тот день меня все время мучила жажда познания, и я очень тщательно скрывал собственную стагнацию, защищая правдивость моего положения поиском путешествий и чтением биографий политических и литературных деятелей. Принцип моей работы зависел от отождествления себя с той или иной личностью. Редкий внутренний бунт разгорался благодаря поэтам. Артюр Краван и творчество? Попробуйте найти хоть одну его печатную книгу. Из открытых источников я чуть лоб не расшиб, пока нашел хоть одну. Однако он же дадаист и великий поэт. Хотя бы он поэт как человек. Возможно такие истории заставляли меня ощущать себя энергичным и созидать вечный двигатель в прокуренных легких и отупленном мозгу. При слове «инженер» мой главный противник небоскреб будто бы усмехался надо мной, а я в противовес мечтал променять тысячу инженеров на одного Лотреамона. Однако еще совсем недавно при слове инженерная специальность или информационные технологии меня бросало в легкую эйфорию и воображение строило догадки о моем вкладе в развитие человечества и будущего. И даже в тот вторник, стоя у окна, я чувствовал сентиментальность и так хотел стать жертвой. Я размышлял, что выбор правильного пути должен начинаться с наития. Для того, чтобы выбирать то или иное действие нужно руководствоваться судьбой. Всё предрешено судьбой, уверял я себя. Нет, её можно ломать и переделывать. И то, и другое утверждения являются верными. Не принимая чувств, я не упомянул эстетику. А сколько написано прекрасных эссе про музыку, в особенности романтизма или барокко? Ни одного не читал. Но я не мог это принять, поскольку моя борьба была даже не с самим с собой, а хотя бы с вечным электрическим светом.

В помещении, где я работал, сидело пять человек. Мой напарник и я сидели рядом. Остальные сидели на расстоянии трех метров впереди нас. Ограждения не было, но мы прятались друг от друга за мониторами и управлением высотой кресел. Я всегда приходил позже всех и настраивался на борьбу. К самому подходу к двери у меня уже в голове наигрывались трагические и благородные мотивы, и я был готов на молчаливую борьбу. Я не мог навести порядок сразу и выключить свет, потому что со мной в помещении работал байкер. Он обожал мотоциклы и у него под столом лежал шлем от мотоцикла. Он обожал белый электрический свет и не мог с этим ничего поделать, и я шел ему на уступки, поэтому в первый час своей работы я работал при ярком освещении. Я был бы рад работать в темноте, однако в помещении были панорамные окна, некоторые из них были затемнены. Ну уже после первого обеда я методично задавал вопрос: «Может быть выключим свет?», и не дожидаясь ответа выключал его. Байкер был грамотным человеком и пытался всегда расположить к себе, задавая учтивые вопросы и изредка прося о помощи в том или ином вопросе. В помощи был главным мой напарник, но он скорее не решал вопросы, а пытался в них разобраться, но по истечении двадцати минут он приходил к выводу что это невозможно или что есть очень глубокий системный сбой, поэтому эти задачи всегда куда-то исчезали. Байкер на работе всегда надевал домашние тапочки. В шкафу висела кожаная куртка, но он как будто ее тщательно скрывал, потому что я никогда не видел, как он в ней ходит. У него была короткая рыжая борода, волосы средней длины с короткострижеными боками и небольшой живот, указывающий на его довольство жизнью. Он создавал впечатление человека, довольным происходящим и даже немного больше. У меня было такое ощущение, что если бы у него забрали мотоцикл, то он бы не сильно расстроился, хотя наличие увлечения является и страстью, и обоснованной причиной нормальности. Кроме борьбы со светом я воевал со временем. По приходу на работу нужно было приложить палец к счетчику, который фиксировал время прихода и время ухода. В день нужно отрабатывать не менее восьми с половиной часов. Главной валютой в моей работе было время, и я как мог его обесценивал. Порой у меня наступала гиперинфляция, но время реконструкции наступало и на выходных я работал в два раза больше. Я мог бы возненавидеть мораль, если бы умел ненавидеть, но мне приходилось считаться со своими чувствами и тяге к нерациональному. Со стороны казалось, что мне не плевать на мою работу и я специально работаю больше на выходных, неравномерно распределяя время в течение всей недели. Разум – он очень красив, но в той же степени непостижим, сколько доступен, но меня это как будто бы не волновало. Для достижения минимального успеха от меня требовалось быть нормальным человеком, что я с усердием выполнял. Быть здоровым и честным без желаний, навитых россказнями о великом и справедливом. Быть человеком, а не быдлом, стать специалистом, а не корпоративным животным. И почему-то именно я сам решил взять на себя обязанность заменять буквы цифрами. Со временем я понял, что руководству нравится моя инициатива работы по выходным и за это получал небольшие надбавки.

Под конец рабочего дня ко мне подошла кадровичка, как я ее называл, потому как она была задействована в процессе найма на работу, и непосредственно она и взяла меня на работу. Точнее не взяла, а лишь подписала со мной все документы и провела со мной первый рабочий день, рассказывая о том, как все устроено. Она сказала, что за прошлый месяц у меня была переработка и за это мне будет небольшая премия, а за этот месяц у меня недоработка около дня. Также, она сказала, что со мной хочет поговорить менеджер продукта и что он скоро вернется из командировки с Кипра. Она почему-то сделал акцент на командировке и в особенности на Кипре, как будто бы это является признаком уникальности и преимущества. Я знал, что там находится головной офис, и что непосредственные решения принимаются на Кипре, и когда я устраивался на работу я ожидал, что в скором времени попаду туда. Я видел менеджера несколько раз, но в последнее время он был постоянно в разъездах, однако контролировал процесс работы из любой точки. Его звали Платоном, и мы с ним периодически созванивались, но не лично, а в рамках собраний вместе со всей командой разработки. Такие люди как он нужны любой компании, ведь его главными качествами были решение стрессовых ситуаций и контроль над проектами. Почему-то он казался мне отличным парнем, ведь других слов про него и не подберешь, и я ощущал симпатию, что было противоречивым для меня. С одной стороны мои чувства ко всем сотрудникам были безразличными и близились к презрению, а с другой стороны Платон, который обладая теми же качествами, что и остальные вселял безудержную надежду и веру в то, что я делаю что-то ценное. Его нельзя было назвать мотиватором, но вдохновителем. Он был в курсе всего происходящего и также отвечал за обеспечение качества продуктов. Восприняв информацию от кадровички как новый поток пищи для размышлений я устроил себе перерыв и пошел наблюдать на реку и парк из просторной комнаты, рядом с помещением, где я работал. Я мечтательно представлял, как мне скажут, что менеджер ожидает меня в одной из переговорных комнат. С лицом невинности я бы зашел в комнату поздоровался и уселся, а дальше тактично оттягивая момент моего увольнения, спросил несколько учтивых вопросов. За неисполнение обязанностей, неэффективность и еще я бы предпочел в список провинностей добавить необщительность с коллективом или его разлад, мне бы сказали, что со мной нужно расстаться. Мне было жаль мои амбиции, ведь когда я устроился я руководствовался лишь ими. Грамотный специалист с недавно законченным высшим образованием и стремлением к карьере. Учась в университете, я в какой-то мере признавал причастность к чему-то великому и очень даже современному, ведь факультет на котором я учился и носил такое название информационных технологий и управления. Я мечтал раскрыть свою личность, повысить свою квалификацию и проявить себя как специалист. Зарабатывать приличные деньги и существовать в обществе потребления. Я этого жаждал. Теперь, когда я стоял и смотрел на вечно бегающих спортсменов и мамочек и колясками, я понимал, что мечтал о нормальной жизни лишь несколько дней, но через какое-то время моей работы я признал себя профнепригодным. Как я мог ответить на вопрос: есть ли смысл жить, если ты ничтожество? Неужели величие – самое главное в жизни. В любой жизни, в каждой. Не является ли противным быть кем-то? Почему нельзя быть всем? Я есть всё. Я смерть, я жизнь, я камень. Как же хотелось стать предателем, но хотя бы не профессии, а целого поколения. Просто быть нечестным и торговать идеями. Быть чуждым верности, справедливости, подлости. Я мечтал потерпеть неудачу. Главный вопрос: ты потерпел неудачу, что делать? Бороться – каждый дурак способен. Сдаваться – невозможно. Всё на что способен человек это осознавать. Я осознал. Значит я способный. Значит я человек. Каждому здравомыслящему человеку приходится исключать из своего рациона время. Вчера не существует. Завтра, может быть, настанет. В любом случае, насколько бы не был велик этот день, он сотрется из памяти, а если он ничтожен? В такие моменты глупого раздумья мной руководствовались инстинкты, и я представлял паруса, яхту и вперед.

Всего было два способа уничтожить возбуждение, вызванное навязчивым мыслями свободы в жизни и для этого пойти в уборную комнату или заказать столик в одном из двух ресторанов «Грюнвальд» или «Батискаф». Оба заведения находились рядом друг с другом в тихом центре города. Они располагались на первых этажах длинных монументальных зданий. Дом, где находился Грюнвальд, обладал высоким фасадом и несколькими колоннами на первых этажах. Сам ресторан мог создать впечатление величия и солидности. Я был завсегдатаем этого места и обычно заказывал столик рядом с маленьким фонтанчиков на улице. Я решил позвонить одной моей знакомой и уведомить, что столик в Грюнвальде на двоих заказан. После непродолжительных любезностей она сказала, что у неё есть какие-то дела и она может составить мне компанию лишь поздним вечером. Я увидел в этом отличную возможность задержаться на работе, утвердив в себе официальную причину для заинтересованности в успехе дел компании. И волей моего возбуждения я действительно решил стать слишком продуктивным, на мгновения у меня даже получалось выполнять поставленные передо мной задачи, но мыслями я был уже в постели с моей знакомой. Я знал, что она одна из тех девушек, которая может сделать вид что любит меня, но и я не уступал ей в учтивости и оттачивал на ней свои гримасы заинтересованности в планах на будущее и разговорах с претензией на интеллектуальность. Но также что мне в ней нравилось, так это простота и достижение желаемых результатов как в физическом, так и в духовном смыслах. С каждым часом приближения нашей встречи, настроение властности отвоёвывало каждой участок благоразумия моего мозга. Кровь тяжелыми ударами наливалась в голову и дыхание перехватывало, но для этого лучшей прививкой от возбуждения является курение и ностальгия. Мне казалось, что наши инстинкты растянулись за грань нашего понимания. Пожалуй, всё что мы делаем предрешено, но зачем уничтожать творчество и волю. Все же воля есть в каждом человеке. Как и сила. Утвердиться. Быть первым. Быть впереди. Всё это чуждо пониманию комфорта. Глубокие генетические цепочки сводили меня с ума. Я становился бешенной собакой.

К концу рабочего дня я был полон энергии и подумал, что нескончаемый ресурс моей бодрости после работы является проекцией несправедливости к моим коллегам. Меня невольно цепляло за нервы слово коллеги, и я пытался мысленно менять его на сокамерников или товарищей по несчастью, но все же понял, что и эти слова слишком благородные, а коллеги, пожалуй, самое точное слово из всех возможных. Отбросив посторонние мысли и умывшись холодной водой в уборной комнате, я зашел в лифт и вспомнил про моего напарника. Представив, что дома со своей женой он также себя ведет, посмеиваясь с перерывами и выполняя обязанности, которые он обязан исполнять, я все же почувствовал к нему интерес и понимание. Я не знал есть ли у него жена или семья и дети, но точно знал, что вкус виски он считает паскудным. В один из дней когда мое время курения совпало с временем курения костяка, одна из девушек завела разговор об алкоголе, и когда перебирая разные напитки, очередь в оценке дошла до моего напарника, он произвел сенсацию, сказав, что не считает вкус виски вкусным, и если бы ему было пятьдесят лет и он сидел у камина с чистым виски со льдом, то он мог лишь сделать вид, что ему это нравится. К сожалению, его исповедь не вызвала понимания у остальных, но, чтобы загладить свою вину, он назвал пиво самым добротным напитком, и процедура поднятия на лифте завершилась общим благополучием.

Я вышел и завел мотор, закурив машине я ощутил полную расслабленность моего тела. Пик моего возбуждения прошел, но любая искра могла разжечь тело, а сейчас я чувствовал легкие конвульсии. Я ехал по центральным улочкам вечернего города и не ощущал никакой романтики. Мне казалось абсолютно безразличным ехать по центру низких исторических улочек или по проспектам с высокими небоскребами или хотя бы на лошади посреди поля. Время стремилось к одиннадцати часам вечера, и я уже сидел в слегка прокуренном затемненном помещении. Я ожидал свою знакомую, ведь знал, что она скорее всего задержится на минут пятнадцать как это полагается всем уважающим себя молодым людям. Мои ожидания не сбылись, и она даже не опоздала, но была в обворожительном платье, особо подчеркивающим её утонченную фигуру. Я встал и поприветствовал ее и после коротких любезностей мы перешли к заказу блюд. Она действительно была хороша вдобавок к моему бурному воображению я был готов для неё на все в первые пять минут. Однако после выпитого бокала вина, закуренной сигареты и достаточно непродолжительного, но уместного молчания мои чувства пришли в порядок, и я смог более трезво оценивать ситуацию. Мы обмолвились о текущих событиях, о некоторых её увлечениях и ни слова о работе. Но все же потом она завела такой разговор, а поскольку она работала медсестрой, то такие истории всегда заканчивались моралью о ценности жизни, так как каждый день она видит больных и умирающих людей. Но все же она хотела в скорейшем времени уволиться из больницы и осуществить свою давнюю мечту: стать стюардессой. Мне казалось, что я уже сотню раз сказал, что поддерживаю эту идею, аргументируя её хорошим знанием иностранного языка, красивым лицом, приятными манерами и искусной фигурой. Действительно она обладала тончайшей кистью и её длинные тонкие пальцы имели власть над моим лицом. Её руки всегда были холодными и когда я прикладывал их к своим щекам или лбу, а потом брал их и закутывал в свои пальцы, я прикасался к той безудержной нежности, которая окружала меня в детстве. К концу нашего ужина я понял, что чувство влечения опять старается забрать у меня добрую часть моего объективного рассудка и я перестал бороться. Когда после ресторана мы ехали в такси к ней домой, она решила завести сентиментальный диалог, в котором мы оба понимали, что не обойдемся без вранья:

– Ты ведь понимаешь, что я позволяю так обращаться со мной только тебе, – начала она.

– Да понимаю, но и я тоже позволяю только тебе.

– Я не могу тебя контролировать, тем более что ты постоянно на работе, а даже если бы и могла, то не стала.

– Почему? – мое самолюбие хоть и не было задето, но мне как будто бы очень захотелось встрять в какую-нибудь сплетню или интригу

– Если ты действительно захочешь, то сможешь скрыть, так что я никогда не узнаю. И вообще я думаю, что некоторые вещи все же лучше никогда не знать.

– Например какие?

– Например те, которые не сильно влияют на твою жизнь, а когда узнаешь кардинально меняют, – она выждала небольшую паузу и продолжила, – но мы же почему-то не просто так постоянно встречаемся, все же я чувствую тебя и мы похожи.

Я сказал, что если бы мы были друг другу неинтересны, и что если, в частности, у нее не было бы интеллекта, то я бы никогда не встречался с такой девушкой, после чего она продолжила: