И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы

«Был крыжовник…»

Был крыжовникбольше арбуза,на мраморной березевороны сидели,вороны сидели,они целовались,один ворон черный,другой ворон белый,один ворон каркал,другой кукарекал…Это в сказке. В жизнитакого не бывает.В жизни всё иначе,всё обыкновенно;был помидор,маленький, как клюква,на двух муравьяхдве вороны ехали,две вороны ехали,в клювах по сабле,одна ворона белая,другая не малиновая,а по небу бегалаворона в туфельках,из мраморных жилокплела паутину…Это в жизни. В сказкетакого не бывает.

«Догорай, моя лучина, догорай…»

Догорай, моя лучина, догорай!Все, что было, все, что сплыло, догоняй.Да цыганки, да кабак, да балаган,только тройки —          по кисельным берегам.Только тройки – суета моя, судьба,а на тройках по три ворона сидят.Кто он, этот караван и улюлюк?Эти головы оторваны, старик.А в отверстиях, где каркал этот клюв,по фонарику зеленому стоит.По фонарику – зеленая тоска!Расскажи мне, диво-девица, рассказ,как в синицу превратился таракан,улетел на двух драконах за моря…Да гуляй, моя последняя тоска,как и вся больная родина моя!

«Где же наши кони…»

Где же наши кони,           кони вороные?Где же наши копья,           копья вороненые?Отстарались кони.Отстрелялись копья.Незадаром в роще, бедной и беззвучной,ходит странный ворон ходуном по сучьям,ходит и вздыхает,          на лице громадном,на лице пернатом скорбная гримаса.Ничего не надо:          ни чужих отечеств,ни коней, ни копий…            Осенью огромнойс нами наше счастье:белые одежды,бедный бор       да ворон,            ворон вороненый.

«И вот опять, и вот – вниманье!..»

И вот опять, и вот – вниманье! —и вот метели, стражи стужи.Я понимаю, понимаюмятущиеся ваши души.Когда хлеба́ ревут «Мы в теле!»,я так спокоен, так неспешен:мои костлявые метелипридут надежно, неизбежно, —и кто бы как бы ни хотели, —над всей над повседневной сушей!Здоро́во, белые метели,мои соратники по стуже!

«Завидуешь, соратник, моему…»

Завидуешь, соратник, моемупридуманному дому? Да, великон, храм химерный моему уму,хранилище иллюзий – или книг.Взойди в мой дом, и ты увидишь, какпосмешище – любой людской уют,там птицы (поднебесная тоска!)слова полузабытые поют.Мой дом, увы, – богат и, правда, прост:богат, как одуванчик, прост, как смерть.Но вместо девы дивной, райских розна ложе брачном шестикрылый зверь.И не завидуй. Нет у нас, поверь,ни лавра, ни тернового венца.Лишь на крюке для утвари твоеймои сердца, как луковки, висят.

«Дождь идет никуда, ниоткуда…»

Дождь идет никуда, ниоткуда,как старательная саранча.Капли маленькие, как секунды,надо мною звучат и звучат,не устанут и не перестанут,суждены потому что судьбой,эти капли теперь прорастают,может, деревом, может – тобой.Воздух так водянист и рассеян.Ты, любимая,        мы – воробьи.В полутьме наших птиц и растенийя любил тебя или убил?Пусть мне всякий приют – на закланье!Поводырь, меня – не доведи!Ворон грянет ли, псы ли залают, —веселись! – восвояси! – в дожди!Дождь идет всё сильнее, всё время,племена без ветрил, без вождя.Он рассеет печальное племя,то есть каждую каплю дождя.Где я? Кто я? Куда я? Достигнустарых солнц или новых тенет?Ты в толпе торопливых дождинокпотеряешь меня или нет?Меч мой чист. И призванье дано мне:в одиночку – с огульной ордой.Я один. Над одним надо мноюдождь идет. Дождь идет. Дождь идет.

Первая молитва Магдалине

На ясных листьях сентябряросинки молока.Строения из серебрасиреневы слегка.Ты помни обо мне, о нем,товарище чудес.Я вижу вина за окном.Я вовсе не воскрес.Я тень меня. Увы, не тот.Не привлекай кликуш.Не объявляй обильный тост.Мария! Не ликуй.Я тень. Я только дух себя.Я отблеск отчих лиц.Твоя наземная судьба —для юношей земли.Тебе заздравье в их сердцах.Не надо. Не молись.И что тебе в такой сентябрьсомнения мои!Твой страх постыден в день суда.Оставим судьям страх.А я? Что я?! Не сострадай,несчастная, сестра.Их жизнь – похлебка, труд и кнут,их зрелища манят.Они двуногий свой уютраспяли – не меня.Сестра! Не плачь и не взыщи.Не сострадай, моя.Глумятся надо мной – молчи,внимательно молясь.Но ты мои не променяйсомнения и сны.Ты сказку, сказку про меня,ты сказку сочини.

«Наше время – веселиться…»

Наше время – веселиться,размотать души клубок.Ты – царица Василиса,я – твой первый теремок.В этом доме пели малои не плакали еще.Понемножку пировали,целовались под плащом.И порхали очень простоноготки, как лепестки.Наше время – время тостовот безвременья тоски.

Вторая молитва Магдалине

Это птицы к подоконникам льнут.Это небо наполняет луну.Это хижины под небом луныпереполнены ночными людьми.Невозможно различить в темнотеодинаковых, как птицы, людей.Ты целуй меня. Я издалекаобнимаю!      Обвиняю свой страх.Я неверье из вина извлекал,от, любимая, неверья устал.Нет привала. Вся судьба – перевал!Запорожье!       Нет реки Иордань!Если хочешь предавать – предавай,поторапливайся! Эра – не та!Нынче тридцать за меня не дадут.Многовато бескорыстных иуд.Поспешай! Петух Голгофы поет.Да святится святотатство твое…

Язычники

Обличает волк луну,как людей Божий Сын…Житие – ни тпру ни ну,то ли чернориз-цы!Ратуют они за рай,там нектары – ложками!Если житие – сарай,проповеди —        ложны!Пред амвоном гнись дугой,гуди – как положено!Если всюду пьянь да голь,проповеди —        ложны!Белениться? Не балуй!Плуг тебе да лошади!Если поголовный блуд,проповеди —        ложны!Черноризцам – все азы,патоку и птаху,а язычникам – язык        на полку?        на плаху?За любовь      пред паствой маяться?Псалтыри      за счастье?Верим в солнце,верим в мясо,в соль,в зерно,в зачатье,в бубны,в бани,в хоровод,в гусельные весла!В нашей жизни горевойой как редко звездно…

«О чем плачет филин…»

О чем плачет филин?О том, что нет неба,что в темноте толькодвенадцать звезд, что ли.Двенадцать звезд ходят,игру играют,что месяц мышь съела,склевал его ворон.Унес ворон времяза семь царств счастья,а в пустоте плачетодин, как есть, филин.О чем плачет филин?Что мир мал плачу,что на земле – мыши,все звезды лишь – цепи…Когда погас месяц,и таяло солнце,и воздух воздушенбыл, как одуванчик,когда во все небоскакал конь красныйи двадцать две птицыдневных смеялись…Что та́к плакал филин,что весь плач птичий —бессилье бессонниц,ни больше ни меньше.

«Легенду, которую мне рассказали…»

Легенду, которую мне рассказали,веками рассказывают русалки.Хвостами-кострами русалки мерцают,их серьги позванивают бубенцами.Наследницы слез и последних лишенийвставали над озером в белых одеждах,наследницы слез и последних лишений,всё женщины чаще,            а девушки реже.Хвостами-кострами русалки мерцали,их серьги позванивали бубенцами.Их озеро требовало пополненья:пришло и последнее поколенье.Различия – те же, причины – как прежде,лишь девушки чаще,            а женщины – реже.Немые русалки плывут по каналами рыбье бессмертье свое проклинают…* * *Художник, не надо к бессмертью стремиться,русалкой струиться, легендой срамиться.Художник, бессмысленны вечные вещи,разгул публикаций,            огул одобрений,коль каждая капля слезы человечьейстрашнее твоих трагедийных творений.

Смерть Бояна

За городом Галичем,на перепутье, харчевня.Для панства —         харчевня,а простонародью —            корчма.И русич, и лях, и турпей —неумытый кочевник —отыщут в харчевнелюбое питье и корма.На прочную ногу —скамьи из точеного бука —поставил харчевнюеврей-весельчак Самуил.То флейтой зальется,то филином зычно аукнет…Гогочут пьянчуги, вздымая усы:– Уморил! —Давненько не хаживалк весельчаку-иудеюсоратник Бояна,          хоробр новгородский Поток.Хозяин угодлив:склоняя оплывшую шею,подносит сивуху,          арбуз             и куриный пупок.А гости,     а гости,         а гости печатают песню,отменную песню,что слово – то конника топ.Хозяин доволен:лоснятся колечками пейсы.Хозяин смущен:плачет паче младенца Поток:– В песчаном Черниговерынок что сточная яма,в помоях и в рытвинах —лоб расколоть нипочем.На рынке      под вечер,            в сочельник,казнили Бояна,Бояна казнили,назначив меня палачом.Сбегались на рынокскуластые тощие пряхи,сопливых потомковтаща на костистых плечах.Они воздевалисонливые очи на плахуи, плача в платочки,костили меня, палача.А люди,     а люди,         а людиболтали о рае,что рай не Бояну,Бояну – отъявленный ад.Глазели на плаху,колючие семечки жрали,судачили:влево    иль вправо падет голова.Потом разбредались,мурлыча Бояновы строки, —лелеять иконыв своих утепленных углах.Марина,которой Бояном написано столько,в ту ночь, как обычно,с боярином Ставром легла.Я выкрал у стражиБояновы гусли и перстень,и – к черту Чернигов,лишь только забрезжила рань…Замолкните, пьянь!На Руси обезглавлена Песня.Отныне     вовеки         угомонился Боян.Родятся гусляры,бренчащие песни-услады,но время задиристых песенвовеки зашло…В ночь казнисмутилосьшестнадцать полков Ярослава.Они посмущались,но смутыне произошло.

Мой дом

«Дом стоял на перекрестке…»

Дом стоял на перекрестке,напряжен и мускулист,весь в очках,        как перед кроссомчемпион-мотоциклист.Голуби кормились мерно,на карнизах красовались.Грозные пенсионерывдоль двора крейсировали.Вечерами дом думал,сметы составлял, отчеты,и —   внимательные дула —наводил глаза ученых,дула – в космос розоватый!А под козырьком у домаразорялась, раздавалась,радовалась радиола.Там бутылки тасовали,под пластинки танцевали,эх, комично танцевали,выкаблучивались!Я в одном из окон домадомогаюсь новой строчки.Я хотел бы стать домом,напряженным и строгим.Танцевать комическина чужой гульбе,плакать под космический гул голубей.

«Каждому необходим…»

Каждому необходимсвой дом,      свой дым,своды над головой,ложе —     лежанку бы,чтобы свой колобоксвойственен дому был.Где ты, мой дом, стоишь?Дом —     над окном —            стриж?Гость у дверей цепных?Дом —    под окном —            цветник?Где ты, мой дом родной?В рододендронах мой?В детстве      да сплыл,           не быв.В детстве?      Или – встарь?Эх, кабы —       да кабыСивкою-Буркой встань!Сивка, топчи гранит!Бурка —      и-го-го-го!Где ты, мой дом —            в грибныхдождиках      в Новый год?

«Кто строил дом…»

Кто строил дом?          (Этап —              этаж!)Мать? Нет!      Отец?          Не мог!Ваш дом,      по-вашему, он —                ваш,лишь по названью —            мой.Приблудный сын домов чужих,ублюдок,Вечный Жид,ты в дом вломился напролом,в наш дом!В ваш дом?Ваш дом —неврастеничек и нерях,маньяков и менял.Не я вошел в ваш дом,             не я,ваш дом      вошел          в меня!Я —   нет! —       предательству в ночи,предательству ночей!А дом все знает, а – молчит!Не ваш он, дом —           ничей!Бело —    бетонная скала!Бассейн,      в котором гулбессилья всех земных салак,бесславья —        всех акул!

Цветы и рыбы

1. «Розы…»

Розы —обуза восточных поэтов,поработившие рифмы арабов                  и ткани.Розы —по цвету арбузы,по цвету пески,         лепесткамишевелящие,как лопастями турбины.Розы —меж пальцев – беличья шкурка,на языке – семя рябины.Розыразличны по температуре,по темпераменту славы,а по расцветкеотважны,как слалом.Черные розы —черное пиво,каменноугольные бокалы.Красные розы —кобыльи спинысо взмыленными боками.Белые розы —девичьи бедрав судорогах зачатья.Желтые розы —резвящиеся у боразайчата.Розыв любом миллиграмме чернилПушкина, Шелли, Тагора.Но уподобиласьработорговлерозоторговля.В розницу розы!Оптом!На масло,в таблетки для нервов!Нужно же розам«практическое примененье».Может,и правильно это.Нужны же таблетки от боли,как натюрморты нужныдля оживленья обоев.Правильно все.Только нужно ведь печьсяне только о чадах и чае.Розы как люди.Они вечерами печальны.И на плантациях розтакие же планы, коробки, субботы.Розы как люди.С такою же солнечной,доброй,короткой судьбою.

2. «О чем скорбели пескари…»

О чем скорбели пескари?О чем пищали?Жилось им лучше аскарид.Жирен песчаник.Не жизнь, а лилиевый лист.Балы, получки.Все хищники перевелись.Благополучье.Кури тростник.Около скалстирай кальсоны.А в кладовых!Окорокастрекоз копченых!А меблировка!На дому —О мир! О боги!Из перламутра, перламут —ра все обои!Никто не трезв,никто не щупл,все щечки алы…Но только не хватало щук,зубастых,наглых,чтоб от зари и до зари,клыки ломая…Блаженствовали пескари.Не понимали.

3. «В страницах клумбовой судьбы…»

В страницах клумбовой судьбынесправедливость есть:одни цветы —         чтобы любить,другие —      чтобы есть.Кто съест нарциссы?Да никто.И львиный зев не съест.Уж лучше жесть или картон, —и враз на жизни —крест.Кто любит клевер?Кто букетлюбимой подаритиз клевера?Такой букеткомично подарить.Но клевер ест кобыла —скок! —и съела из-под вил.Но ведь кобыла —это скот.Нет у нее любви.Не видеть клеверу фаты.Вся жизнь его —удар.Гвоздика —хитрые цветы.И любят, и едят.Но чаще этих хитрецов —раз! —в тестовый раствор.А розылюбят за лицо,а не за существо.

4. «Я не верю дельфинам…»

Я не верю дельфинам.Эти игры – от рыбьего жира.Оттого, что всегдаслабосильная сельдь вне игры.У дельфинов малоподвижная кровьв склеротических жилах.Жизнерадостность их —от чужих животов и икры.    Это резвость обжор.    Ни в какую не верю дельфинам,    грациозным прыжкам,    грандиозным жемчужным телам.    Это – кордебалет.    Этот фырк,    эти всплески – для фильмов,    для художников,    разменявших на рукоплескания красок    мудрый талант.Музыкальность дельфинов!Развепосле насыщенной пищей неделихудо слушать кларнет?Выкаблучивать танец забавный?Квартируются в море,а не рыбы.Летают,а птицами стать нет надежды.Балерины – дельфины,длинноклювые зверис кривыми и злыми зубами.

5. «Так давно это было…»

Так давно это было,что хвастливые вороны дажесколько ни вспоминали,не вспомнили с точностью дату.Смерчи так припустили.Такие давали уроки!Вырос кактус в пустыне,как  все, что в пустыне,             уродлив.А пустыня —пески, кумачовая крупка.Караваныблагоустраивались на привалах.Верблюдывоззирались на кактусс презрительным хрюком:– Не цветок, а ублюдок! —и презрительно в кактус плевали.Вечерами шушукалисьвовсе не склонные к шуткамочкастые змеи:– Нужно жалить его.Этот выродок даже цвести не умеет.Кактус жил молчаливо.Иногда препирался с ужами.Он-то знал:он настолько колюч,что его невозможно ужалить.Он-то знал:и плевки, и шипенье – пока что.Он еще расцветет!Он еще им докажет! Покажет!Разразилась жара.И пустыню измяли самумы.Заголосили шакалы —шайки изголодавшихся мумий.Убежали слоны в Хиндустан,а верблюды к арабам.И барахталось стадобарханных орлови орало,умирая,ломая крылатые плечи и               ноги.Эти ночи самумов!Безмлечные ночи!Так афганские женщины,раньше трещотки в серале,умирая, царапали щекии серьги,и волосы рвали.Опустела пустыня.Стала желтой, голодной и утлой.Ничего не осталосьни от сусликов, ни от саксаулов.И тогда, и тогда, и тогда —видно, время шутило, —кактуспышнорасцвелнад песчаным, запущенным штилем.Он зацвел,он ворочалбагровыми лопастями.Все закаты бледнели перед его лепестками.Как он цвел!Как менялся в расцветке!То – цвета айвы,то – цвета граната.Он, ликуя, кричал:– Я цвету!Мой цветок —самый красный и самый громадныйво Вселенной!Кактус цвел!И отцвел.Снова смерчи давалишагающим дюнам уроки.Снова горбился кактус,бесцветен,как  все, что в пустыне, уродлив.И слоны возвратились.И верблюды во время приваловс тем же самым презреньемв стареющий кактус плевали.Молодые орлы издевались:– Какой толстокожий кувшин!Змеям выросла смена.И так же шушукалась смена.Как он, кактус, когда-то расцвел,как имел лепестки —размером с ковши! —только ящерка видела,но рассказать никомуне сумела.

6. «Дождь моросил…»

Дождь моросил.Дождь вздрагивал.Невато взваливала волны на причалы,то снова в воду сваливала волны.И фонари вдоль набережной узкойсветили тускло,будто сквозь фанеру.Мы говорили о цветах и рыбах…Что орхидеи,не в пример пионам,теплы,что окунь вовсе и не рыба,а лебедь —только с красными крылами…Мы уезжали за город,туда,где бабочкии где наторкан в почвуеще несовершеннолетний лес.Под жилами и хлорофиллом листьевмы говорили о цветах и рыбах,о ящерицах – о вееропалыхгекконах —вот живут же —прилипаюти к потолку,и к зеркалу,и к шкафу.А нам к сиим предметам не прилипнуть.Палатка.Одеяло.Фляга.Спиннинг.Наш лагерь.Наше логово.Наш дом.Мы ищем тот проклятый «чертов палец»,тот белемнит,обломок добрых прошлыхвзаимоотношений…Не найти.Мы бродим,пожираем плотояднощетинистых и худосочных щук,закрюченных на мой могучий спиннингзахватнический.В перебранках громамы наблюдаем фотовспышки молнийи чертим планы линиями ливней…И тихо улыбаемся, как рыбы,своим воображаемым цветам.

Рыбы и змеи

1. «Речная дельта…»

Речная дельта,как зимняя береза,бороздила мерзлый грунт корнями.Морской окунь плыл к дельте,подпрыгивая, окунаясь в пригорки волн.Речной окуньтоже плыл к дельте,шевеля плавниками – красными                    парусами.– Здорово, старик! —закричал речной окуньи хлопнул морского окуняхвостом по плечу.– Чего молчишь? —закричал речной окунь. —Зазнался, старик?Ведь и ты и я рыбы.И ты и я пьем воду.– Правильно, —сказал морской окунь. —– И ты и я рыбы.Только ты пьешь воду,а я пью океан.

2. «За столом сидели змеи…»

За столом сидели змеи.Чешуя, что черепица.Злоязычная семейказанималась чаепитьем.    И беседовали с жаром    змеи:    (о, змеиный жар!)    кто кого когда ужалил,    кто кого когда сожрал.За веселым чаепитьемвремя голубое смерклось.Застучала черепицеймиловидная семейка.    Обнялся клубочек милый    спать на дереве сторогом.Дурень-кролик ходит мимозмей.А надо бы —сторонкой.

3. «За городом…»

За городом,за индустрией – курганы.Торгуются с ветром древа – пирамиды.Там сучья стучат боевыми курками,прожилки мильонами ливней промыты.    Там чавкают – да! – кабаны каблуками.    Там что ни цветок —    больше скверовой клумбы.    Там змеи – там змеи повисли    клубками.    Змеиные блоки.    Змеиные клубы.Сползаются змеи, скользя и лукавя,они прободают любые пласты!Клубками, клубками,            клубками,                  клубкамидиктаторы джунглей, степей и пустынь.    И кажется —    нет на земле океанов.    Сплошное шипенье.    Засилье измен.    Сплошь – беспозвоночность.    Сплошное киванье    осклизлых, угодливых, жалящих    змей.И кажется —нет на земле окаяннойни норки тепла,что сломались орлы.И все-таки есть на землеОкеаны, апрельские льдины,что зубья пилы!Да, все-таки есть на земле Океаныи льдины, что ямбызвонят,что клыки!Идут океаном апрельские ямбы…Им так наплевать          на клубки.

«А крикливые младенцы…»

А крикливые младенцывозомнили вдруг —            орлами…Вы, младенцы благоденствий,аккуратней окрыляйтесь!Ваши крылья от кормленийхилы.Выхолены лапы.Если это —       окрыленье,какова ж тогда         крылатость?Ваш полет не торен.            Сдобренжиром.    Устремленье жидко:с лету,к собственным гнездовьям.Безразлично —          падаль —               живность!Рев о деле,а на делекувырканье да оранье…А крикливые младенцывозомнили вдруг —            орлами…У орлов на клювах шрамы,а на крыльях раны ружей,но орлы гнилье не жрали —было нужно       иль не нужно!Подыхали —       но не жрали!Подыхали —       клювом кверху!Подыхали —       глотку рвалиптице, зверю, человеку,без слюней,без жалоб,немо —клювы в глотки!когти в рыла!За утраченное небо!За изломанные крылья!Подыхали, веря:          где-то,скоро —      исполна за раны.А крикливые младенцывозомнили вдруг —            орлами…

Ночь 9 октября 1962 года

1. «Приснилось мне, что я оброс грибами…»

Приснилось мне, что я оброс грибами.На горле, на ключицах, на лопатках,как плоские листы болотных лилий,на длинных черенках             росли грибы!Поганки, сыроежки, грузди,но большинство поганок.                Весь животв поганках.      Грудь в поганках!                В пегих!Как волосы короткой стрижки,                  часторосли грибы.        Точно горилла шерстью,я весь, как есть,         топорщился грибами!На длинных черенках грибы торчали,как плоские листы болотных лилий,осклизлые,      но вместо хлорофиллапросвечивали —          синий, красный, желтый,зеленый —       кровеносные сосуды.Ого! Оригинальная грибница! —воскликнул я, все еще склонный к шуткам.Я хлопнул всей ладонью по грибам.И хлопнул я,        и онемел от боли.Как будто хлопнул по десятку бритв,как будто бритвы          врезались в ладонь!Грибы во сне – к болезни.                Я здоров.Я, правда, иногда болею гриппом,но не грибами.         «Гриб» – такой болезнинет ни в одной из медицинских библий.Я хлопнул.      Удивился.            И проснулся.Грибы!И, окончательно проснувшись,я снова удивился наяву.

2. «Они стенографировали сны…»

Они стенографировали сны.За стенкой – три соседние старухи,три орлеанских девственницы, триэкс-чемпионки по шипящим звукам,мне в спину обращенным.Три гвардейцаиз поредевшей армии непьющих!Они во сне ворочались, рычали,поварчивали.        Видно, состязалисьво сне    на олимпийских играх склочниц.Они стенографировали сны.Что ж?Разбудить старух?          Оформить форумпо формулированию болезни?Уж то-то будет празднество маразма!Я… окончаньем ногтя тронул кнопку.Торшер шатнулся.           Лампа разразиласьстоваттным треугольным душем света!Прохладой электрического душа!И – ни гриба!Я – чист, как гололед!Я прыгал,      применяя все приемыот самбо, джиу-джитсу до цыганской,я прыгал, применяя все приемыборьбы с собой!Однажды оглянулся:у шкафа вспыхнул черный человек!Был человек весь в черном, как чернец…Но вырез глаз, изгиб волос                и дажемельчайшие морщины возле глаз —как у меня.      Двойник или подвох?Но зеркало?        Нет, зеркало —                 за                  шкафом,и я – в трусах,         а он – в плаще                  и в шляпе.– Так.    Значит, это черный человек, —подумал я…– Явился он, —          подумал я, подумав, —разыгрывать классический сюжет.– Ты кто? – подумал я.              Молчанье. —Одно к другому, и одно другогоне легче.      Поначалу: сон – грибы,и явь —     дремучий мученик – молчальник.– Садись, – подумал я. —                Садись, молчальник,молочный брат необычайной ночи,садись,    ты,      черный символ непочтенья!Ты,  непочатый печенег молчанья!Молочный брат необычайной ночи,с кем    вздумал        состязаться по молчанью?Мой дед молчал. Отец молчал,и братотца.    И умирали тоже молча.Я – третье поколение молчащих.Эх, ты, какой ты          черный человек!Чернявее меня,         но не чернее.Как видишь, – я потомственный молчальник,молчальник – профессионал.

3. «Сосуществуем мирно…»

Сосуществуем мирно:             я, будильник.И кто главенственнее —              я или будильник?Будильник!       Утром он визжит:                 – Подъем! —Так понимать: вставай и поднимайся!Раз он визжит:         – Вставай и поднимайся, —я поднимаюсь и встаю,              и сновавстаю и поднимаюсь,            и встаю!И поднимаюсь!         И включаюсь в дело,как честный, добросовестный рубильник.А вечером визжит:           – Пора страстей!Пятнадцатиминутка наслаждений! —Так сколько       скользких             порций поцелуевплебеям, нам,        воздаст Патриций Часа?Железный страж мой!Мой блюститель часа!Тиктакает и не подозревает,что я однажды выну молотоки тикну так,       чтобы разбить – как можно! —костлявое стеклянное лицо!

4. «Тот человек ни слова не сказал…»

Тот человек ни слова не сказал.Ни слова не сказав,            ни междометья,он промолчал         и, кажется, ушел.И пил я пиво, черное, как небо!И грыз я самый грозный корнеплоддвадцатого столетия —              картошку.Она,   на мандариновые долькиразрубленная,        отдавала рыбой.В окне    (окно – квадратный вход в туннельнеобычайной ночи)            возникалибрезентовые контуры людей.Брезентовые космонавты ночи,шли работяги —          пьяные в дымину,дымились, как фруктовые деревьявесной,     а возникали,как факелы       из космоса ночного!И пели так, как Пятницкого хорпоет, если замедлить ход пластинки!

5. «И все же зачем он приходил?..»

            И все жезачем он приходил?            (А приходилнаверняка.)       За        чем он приходил?

«И ко сну отошли рекламы…»

И ко сну отошли рекламы.Фонари,     фонари трехглавы.Так и есть – фонари трехглавы:две зеленых, над ними желтаяголова.Ночь дремуча.Дома дремучи.И дремучие головешки —бродят маленькие человечки,и ныряют в свои кормушки,разграфленные по этажам,и несут иконы в кормушки,мельтешась.Купола, минареты, маковкив ожидании мятежа!Муэдзины, раввины, диаконыпредвкушают мятеж за веру,чтоб не бысть житию двояким,бысть – от Аз        до Ять по завету.Нищим – наоборот – корона.Как же наоборот доярке?Девка в рев: не хочу коровой!Так наивны и так банальныпомыслы о мятежной секте.Не бывать сардельке бананомни на том, ни на этом свете.Бродят маленькие человечки,головы – головешки.Выбирают,      во что верить?Сколько веяний… поветрий…