Позывной «Везунчик»

– Хитер ты, Везунов. Но я хитрее. Месяц. Ровно месяц тебе даю. Нелегко, ох нелегко красавицам таким на зоне. В Сибирь матушку ее отправлю, если жива, конечно, останется. Ты, подумай, стоит оно того?

– Я тебя, капитан, голыми руками задушу, – едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в ненавистное лицо, тихо произнес в ответ Алексей. – Девушку не тронь, она ничего не знает. Отдам я тебе этот орден.

Со стороны могло показаться, что в вокзальной ночной сутолоке разговаривают два товарища. Но наэлектризованное взаимной ненавистью пространство заставляло людей огибать невидимый круг, в котором сошлись эти двое. В какой-то момент Алексею показалось, что он видит пробегающие между ними искры, но нет, это свет фонаря обходчика отразился от пуговиц на шинели Леховцева. Вокруг шумело людское море, но он видел только ненавистное лицо с тонкой ниточкой усов над верхней губой. Он бы, наверное, сошелся с ним в рукопашной прямо здесь, на темном перроне, но громкий крик «по вагонам» заставил резко отступить в сторону.

– Тронешь ее, не видать тебе ордена как своих ушей, капитан, – наклонившись к самому уху Леховцева, произнес Алексей. Она все равно ничего не знает, а ты без меня не найдешь, хоть по кирпичику, по досточке дом разберешь. Так что придется меня обождать. Если, конечно, жив останусь.

– Останешься, – осклабившись, ответил Леховцев. – В твоих интересах, Везунов живым остаться. Ну, а через месяц увидимся, дело то твое не закрыто, только приостановлено. Повезло тебе на этот раз, Везунов. Но я уж постараюсь, чтобы ненадолго. Хотя, если что накопаю, не доехав до места назначения, обратно поедешь.

Повернувшись, Леховцев направился к выходу из вокзала. Вся эта фронтовая суета действовала ему на нервы. Темные улицы нагоняли тоску. Можно было, конечно, отправиться в «Националь», один из трех не закрытых пока ресторанов, но работы в последнее время было столько, что он даже ночевать порой оставался в кабинете. Сегодня же он решил устроить себе маленький праздник. Что ни говори, а орден совсем скоро будет у него. И в ту же секунду он вновь усомнился в правильности происходящего. Что если это не тот Везунов? Что если про орден тот сказал просто так, чтобы отвести беду от девчонки? Нет. Этого не может быть. Проведена гигантская работа. Он даже нашел в Сиблаге того самого доктора который работал с матерью Везунова Еленой Уваровой! И старик подтвердил, что орден был, что он сам его видел! И в то же время полной уверенности, что Елена Уварова была матерью именно этого Алексея Везунова, у Леховцева не было. Везуновых в Саранске было чуть меньше чем Ивановых. Но все же внутренняя уверенность, что он на правильном пути жила в нем с тех самых пор, как он впервые увидел этого учлета. Отличался он от других учеников летной школы. Неуловимо, но отличался. И ему, потомку князей Басаргиных было хорошо видно это отличие. Задумавшись, Леховцев чуть было не прошел мимо черной «эмки». Холодный, сырой ветер пробирал насквозь, и, очутившись внутри автомобиля, он позволил себе расслабленно посидеть пару минут. Сегодня он устроит себе меленький праздник. Дома есть бутылка хорошего коньяка, виноград и вяленое мясо, переданные с оказией из Армении, а еще настоящий французский шоколад. К сладкому он был равнодушен. Шоколад покупал для жившей в соседней квартире Наденьки Берзиной. Муж Наденьки, уехавший еще перед войной к родителям в Минск, затерялся где-то в Белорусских лесах. Оставшаяся дома Наденька погоревала с недельку и, решив, что война войной, а жизнь продолжается, устроилась с помощью Леховцева на работу в столовую второго управления. Но никакого праздника у него в тот вечер так и не получилось. Напротив. Случилось то, о чем он боялся даже думать. Тяжелая авиационная бомба пробив пять этажей дома, уничтожила его квартиру и ту часть коллекции, которую он не успел отправить к отцу в Энск. Застыв в оцепенении, он смотрел на всполохи огня, суетящихся пожарных, на отъезжавшие кареты скорой помощи, и не мог заставить себя подойти к тому, что еще утром было его домом, его крепостью. В голове словно образовался вакуум, все мысли улетучились и только у виска стучал маленький молоточек, выстукивал о том, что все еще поправимо, что уничтожена не самая важная часть коллекции. То, что пропало можно восполнить, не сразу, но можно. И он завтра же займется этим. А сегодня нужно выяснить, не осталось ли чего из вещей и проследить за работой спасательной команды. Вдруг все же что-то уцелело?

Вглядываясь в ночное небо, Алексей с тоской думал о тех, кто более ста лет хранили семейную реликвию, несмотря ни на что хранили. Они смогли, а вот он не сумел противостоять Леховцеву, обещал отдать ему орден. Пообещал взамен на жизнь и свободу Тани, самого дорогого и любимого человека. Эта мысль примеряла с действительностью, но, почему то от неё становилось сухо во рту и холодно в животе. А еще угроза Леховцева, что в любой момент его могут снять с поезда и отправить обратно в Москву, а уж оттуда…. Упрямо мотнув головой, Алексей растолкал успевшего заснуть Василия.

– Хватит спать. Завтра мы уже фашистских гадов сбивать будем, а ты спишь.

– Завтра и будем, а сейчас, что не поспать? Кто знает, когда еще спокойно поспать придется. Леш, честно, ну как на духу скажи, ты, что, боишься? В бой вступить, боишься?

– Не знаю. Хотя, немного боюсь, наверно. Настоящий бой это прежде всего битва умов. Помнишь, что наш подполковник говорил?

– Помню, конечно! Правильно он все говорил, но я все равно думаю, что в бою самое главное не струсить.

– Серов в Испании воевал. Знает, что такое настоящий воздушный бой. Опыта у нас с тобой пока нет, но головы то есть! Он ведь и правда много полезного рассказывал. Нужно использовать с толком все, что мы знаем о них. Главное помнить, что фрицы не любят ввязываться в честный бой. Предпочитают внезапность. Выскочили из под солнца, из-за облаков, кого успели расстреляли и бежать.

– Лех, я все про ребят наших думаю, – помолчав немного, сказал Василий, – о тех, что месяц назад погибли. Если бы нас тогда сразу на фронт отправили, мы ведь на их месте могли быть. Серегины вещи так до сих пор в каптерке у Гаврилыча и лежат, он никому их не велит трогать. А Ленькину сестру и мать видел? Я до сих пор себя как бы виноватым чувствую, что это не меня, а Леньку фашисты убили. Лешь, а ты умереть боишься?

– Боюсь, наверно. Не знаю. Не думал как-то об этом. Да и рано нам пока, Вася, умирать, дел вон сколько впереди. С фашистами драться надо, а не о смерти думать. Ладно, спи, давай. Завтра много дел.

Василий быстро уснул, а он все не мог заснуть. Поезд увозил их от военной Москвы и вглядываясь в темный провал окна, Алексей думал о том, как не похожа эта поездка на прошлогоднюю, когда они с Таней ездили в Ленинград. Тогда вагон был полон девушек в ярких платьях. Дети бегали, важный усатый проводник разносил чай, а на перроне можно было купить восхитительно вкусную вареную картошку и крепкие малосольные огурчики. Денег у них было немного. Поехали всего-то на два дня, но какие это были дни! Атланты. Эрмитаж. Крейсер «Аврора», Петропавловская крепость. И, конечно же, мосты. Закрыв глаза, Алексей мысленно пережил еще раз каждую минуту тех удивительных дней. Каким красивым был тем летом Ленинград! Всю ночь они просидели, укрывшись его курткой на ступеньке у Невы. Смотрели на высокое, жемчужно серое небо, слушали, как плещется у ног вода, и говорили, кажется, обо всем на свете. О самолетах и покорении Арктики, о полетах Чкалова и новых станциях метро, о последней роли Орловой и огромных металлургических гигантах, и конечно же, о том, что войны не будет никогда – никогда! Этот же вагон и люди в нем так же сильно отличались от того, как военная Москва от еще недавней летней, праздничной, полной детского смеха и улыбок девушек.

Так случилось, что до N. им пришлось ехать не в военном эшелоне, а в пассажирском поезде, уносящем на Восток сотни эвакуированных из Москвы жителей и, находясь среди них, оба чувствовали себя неловко. Словно и они тоже бежали от войны.

2022 год.

Достав из кармана мобильный телефон, Катя в сотый, наверное, раз за сегодняшний день вызвала нужный номер. Услышав очередное – «абонент временно не доступен» она едва не бросила телефон на скамейку. Что он себе думает этот Макс? Подумаешь, красавчик! Но, только вспомнив густые, светло-русые волосы, серые в обрамлении пушистых ресниц глаза, чуть лукавую улыбку она, не выдержав, обиженно всхлипнула. Ну, куда он мог деться? Ведь договорились же встретиться у памятника Пушкину в двенадцать! А уже почти половина первого! И она, дурища, почти плачет уже, но ждет! Так ведь совсем замерзнуть можно! Вот придет, а она в ледяную статую превратилась! Но вскоре на смену обиде пришло беспокойство. Что-то случилось, поняла вдруг Катя. Опаздывала всегда она, Макс всегда приходил вовремя. Да по нему часы можно сверять! Тогда, что могло произойти? На работе его нет, туда она уже звонила, дома тоже. Да и какая работа если они должны сегодня подать заявление в ЗАГС?! Всхлипнув еще раз, Катя разблокировала экран телефона, но долгожданной эсэмэски, о том, что абонент появился в сети, не было. Подожду еще немного, решила она и пойду в полицию. В конце концов они обязаны искать потерявшихся граждан, а уж Макса тем более. Следующие полчаса она провела уже на соседней скамейке, на нее попадало солнце, и сидеть было не так холодно. Кормила важных, толстых голубей, сердито посматривала на глазевших на неё юнцов, считала проходивших мимо прохожих. Юнцы на соседней скамейке как-то уж очень громко засмеялись и, бросив на них убийственно-презрительный взгляд, Катя вновь взглянула на часы. Как она ждала сегодняшний день! И вот на тебе! Макс как в воду канул, и где его искать она не знает. Решено. Нужно действовать и немедленно. Где там бывший одноклассник и лучший друг Сереженька Ильин работает? Правильно, в полиции. Вот туда она сейчас и отправится. Встав со скамейки, Катя стряхнула прилипшие к боку сумки льдинки, заправила под шапку длинные светлые пряди и, скользнув равнодушным взглядом по сидящему на соседней скамейке пожилому мужчине, направилась к метро.

Проводив девушку взглядом, он отметил про себя, что все сделал правильно. Это точно она. Одно лицо с Везуновым. Наконец – то он получит то, что ищет долгие годы. Эти поиски давно уже превратились в навязчивую идею, но ничего поделать с этим он не мог. Орден снился ему ночами. Искры света отражались от драгоценных камней, он протягивал к нему руки, но хватал только отраженный от камней свет. Он и сам не мог понять, почему столько лет гоняется за этим орденом. Знал только, что должен заполучить его любыми путями. Отцу не удалось, но ему обязательно удастся.

Войдя в дежурную часть, Катя уверенным шагом подошла к окошку дежурного и потребовала, чтобы её провели к Сергею Михайловичу Ильину. Услышав в ответ равнодушное – «Сергей Михайлович занят» она хотела было возмутиться, как вдруг сильные руки оторвали её от пола.

– Серега!– закричала она,– сейчас же отпусти! У меня к тебе дело! Срочное!

– Привет, Катюнь. Довольно улыбаясь, он схватил её за руку и потащил к себе в кабинет. Сопротивляться почти двум метрам роста и как минимум 100 килограммам веса было бесполезно и, стараясь не упасть, она бежала за ним по коридору, а потом перепрыгивая через ступеньки на второй этаж.

– Соскучилась? Я так и подумал. Ну, как ты без меня, рассказывай.

С Сергеем Ильиным были связанны самые чудесные детские воспоминания. С первого школьного дня и до последнего они сидели за одной партой. Прошли через все дразнилки и ни разу за все годы не поругались. На контрольных она писала два варианта по английскому, химии, биологии. А Ильин решал за нее физику и алгебру. И портфель носил, и на санках катал. Родители с обеих сторон и одноклассники одно время смотрели на них как на будущих молодоженов. Но потом поняли, что эти двое просто родились в разных семьях, а по сути они брат и сестра.

– Плохо я без тебя. Макс пропал. Ты должен его найти. И как можно быстрей. Для пущей убедительности она даже стукнула кулачком по мускулистой груди и тут же поморщилась. Словно о стену ударилась.

– Кать, но я ведь в транспортной полиции работаю, а не на Петровке. Как я его найду? И что значит пропал?

– То и значит. Мы сегодня заявление должны были подать в ЗАГС, а он не пришел! Но ты ведь знаешь Макса! Он никогда не опаздывает, а сегодня НЕ ПРИШЕЛ! И телефон не отвечает! Абонент недоступен! Узнай где Макс, сейчас же!

– Кать, ну успокойся. Ничего с твоим Максом не случится. Ну, подумаешь не пришел, всякое может случиться. Может, шел, упал, очнулся – гипс. Ну, это я так, шучу, – заметив, как побледнела Катя, быстро произнес он. – В общем, рассказывай все по порядку.

– Хорошо, давай по порядку, – зная пристрастие друга расставлять все «по полочкам» согласилась Катя. – Сегодня утром Макс прилетел из Пекина, он на открытие выставки летал. Представляешь, они выставили две его картины! Позвонил мне утром из Шереметьево, затем из дома, а потом все. Абонент недоступен.

– И никаких предположений, где он может быть? Может ты что забыла?

– Сереж, – простонала Катя. – Мы в ЗАГС собрались! Как я могла что-то забыть? А давай по номеру найдем телефон? Где телефон там и Макс, он ведь с ним ни на минуту не расстается.

– Сериалов много смотрите, девушка. Это там пара телефонных звонков и нате вам координаты потеряшки, а в реальной жизни все иначе.

– Ну, сделай пять звонков или десять. Ты ведь можешь. Ну, пожалуйста!

– Катюнь, давай не будем горячку пороть. Подождем хотя бы до завтра. Ну, правда, это просто смешно искать человека если его нет всего то два часа. Может телефон потерял, может, устал с дороги, заснул, а телефон разрядился. Может…

– Серега! Ты гений! Он ведь сказал, что выпил снотворное в самолете, но так и не смог заснуть. Нужно ехать к нему! Почему я только сразу об этом не подумала?! Позвоню, как доеду. А если все же…

– Вот тогда и будем решать. Ты на машине?

– Нет. На метро. Так быстрей. Позвоню, как только доберусь.

Он хотел что-то добавить, но не успел. Чмокнув друга в щеку, Катя выскочила за дверь, и спустя пару минут он увидел из окна ее легкий силуэт. Повезло Максу, тоскливо глядя в серое небо, подумал он. Вот что ему, Ильину, делать, если таких как она в природе больше нет? Что делать если со всеми другими ему скучно и не интересно? Иногда он в неё влюблялся. В такие дни менялось все вокруг. Мир становился другим и то, что вчера казалось легким, в дни, когда он был в неё влюблен, становилось непреодолимым. В такие дни, например, нельзя было схватить её за руку и перебежать дорогу в последние «зеленые» секунды. Или сидя рядом в кинотеатре положить руку на спинку её кресла. Нельзя было смотреть на длинные загорелые ноги и трогать шелковистые волосы, пытаясь поймать запутавшиеся в них лучики солнца. А один раз они влюбились одновременно. Это было так странно и непривычно, что промаявшись неделю, оба решили о таких «глупостях» больше не думать. Но он иногда думал. Думал и мучился, и ругал себя, и давал обещания, что ЭТО никогда с ним больше не повторится. А порой он на нее злился. Злился потому, что всех своих дам мерил по ней, и все они проигрывали подруге детства. Попадались иногда похожие на нее, но едва в воздухе появлялся намек на женитьбу, он вновь отправлялся на поиски. Тяжело вздохнув, Ильин подошел к окну и долго вглядывался в вереницу мчащихся куда-то автомобилей. Он с детства любил представлять, куда и зачем все куда-то идут или едут. Придумывал разные истории. И про нее придумывал. То спасал из горящего дома, то защищал от хулиганов. Смешно это было. Вздохнув, Сергей приоткрыл окно. В комнату ворвался свежий морозный воздух. Залетевшие в окно снежинки закружились в известном им одним танце. Сначала их было немного, потом все больше и больше, а спустя минуту их стало так много, что пришлось закрыть окно. Мир за окном, еще недавно солнечный, почти весенний, превратился в размытое нечто. Зима явно не хотела уходить из города. Очередная оттепель опять сменилась зимним холодом. Зима весело посмеивалась над ждущими весеннего тепла людьми. Серо-белое небо давило на город. Казалось, протяни руку и дотронешься до огромной белой подушки, из которой сыплются на город миллиарды снежинок. Метель недавно начавшаяся набирала силу, укутывала город белым одеялом. Небо опустилось еще ниже, и холодная поземка, веселясь, кружила на улицах. В такие дни Ильину хотелось с головой окунуться в этот зимний танец, затеряться среди танцующих снежинок, почувствовать себя невидимкой среди спешащих мимо людей. Взглянув еще раз в окно, он опустил жалюзи и вернулся к работе. Но мысли о Кате и Максе не выходили из головы. Появилось предчувствие чего-то странного, нехорошего и, вздохнув, он стал терпеливо дожидаться ее звонка.

1941

До N. оставалось еще несколько часов пути. Где-то плакал ребенок, что-то тихо говорил взволнованный женский голос. Кто-то храпел, кто-то кашлял, кто-то громким, со свистом шепотом, требовал, чтобы ему дали отдельное место. Спать сидя было неудобно, да и мысли о Леховцеве не давали покоя. Что если этот гад и вправду решит отыграться на Тане? Нельзя этого допустить! Она не выдержит. На неё и так столько всего свалилось! И орден! Столько поколений его предков хранили его, а он, Алексей Везунов вынужден эту связь поколений прервать! Бабушка рассказывала, что мама даже в самые трудные голодные годы не продала его. Он же готов расстаться с семейной реликвией только потому, что так хочет Леховцев! Нужно что-то делать, но что? Поезд стал замедлять ход и Алексей понял, что скоро станция. Значит должен пройти патруль. Документы уже проверяли дважды, и оба раза глядя в холодные, похожие на буравчики глаза, ему хотелось бежать. И еще дождь. Нудный, моросящий, нагоняющий тоску. Хотя, дождь это сейчас хорошо. Немцы не летают в дождь. Видимости никакой и ночь, солнца нет. Любят они заходить от солнца, внезапность любят. Стоило ему только подумать о предстоящих полетах, как он тут же начал представлять картины будущих боев. Мысленно пикировал, прятался в облаках, нападал и уворачивался. Война на земле немного пугала его. В небе, он знал, все будет иначе. Небо его не подведет. Повернув голову он посмотрел на Василия. Прислонившись к окну, тот спал слегка посапывая. Лицо было спокойным, словно и не было никакой войны. Алексей позавидовал другу, вот уж кто может заснуть хоть сидя хоть стоя. Вагон был переполнен. Счастливчики, захватившие третью полку, спали лежа, на первой и второй спали сидя. Поезд шел на Восток, увозя с собой сотни женщин, детей, стариков от жуткой войны. Колеса мерно стучали, в тонких стекающих по окнам струйках воды отражался свет редких фонарей. Алексей не заметил, как задремал. Проснулся он от страшного грохота и не сразу понял, что происходит вокруг. Жуткий, выворачивающий на изнанку вой и затем жуткий грохот. Крики! Стоны! Плач детей! Языки пламени и судорожное метание людей в узком проходе вагона. Где-то рядом был Василий, он слышал его голос, но не видел его. Схватив на руки ревущего малыша, Алексей второй рукой тянул к выходу его мать. Потом передавал в чьи-то руки детей, торопил потерявшихся от страха людей. На станции было еще страшней. Пылающие вагоны, взрывы, бегущие в поисках укрытия люди. Он ничего не понимал. Здесь ведь тыл! И как можно бомбить мирный пассажирский поезд? Ему еще многое предстояло узнать, но этот первый день настоящей войны стал откровением. Казалось, этот ужас никогда не закончится, но спустя несколько минут все вдруг стихло. Он даже не понял, как это произошло. Задрав голову, смотрел на удаляющиеся немецкие самолеты. Смотрел и едва не плакал от бессилия. Он встретится с ними, обязательно встретится! Стараясь не смотреть на неподвижно лежащих в стороне людей, он принялся искать тех, кого еще можно было спасти. В какой-то момент Алексей почувствовал, что не в силах больше видеть страдания людей, слышать крики раненых, плач женщин и детей. Но пересилив себя, помогал санитарам, таскал воду, помогал тушить горящие вагоны. День казался бесконечным. Иногда он вспоминал о друге, но, не видя его среди убитых и раненых, гнал страшные мысли из головы. Василия он нашел в одной из воронок недалеко от станции. Лицо почти не пострадало. Глаза были широко открыты, на лице сохранилось привычное, слегка удивленное выражение. Казалось, вот сейчас он задиристо улыбнется и спросит что-нибудь эдакое, на что никто и никогда не сможет найти ответ. Алексей долго сидел рядом держа друга за руку. Сегодня его жизнь изменилась, сегодня он весь наполнился потрясающей, звенящей яростью. Теперь он знал, о ком будет думать в своем первом, втором и во всех других боях. Вытащив из кармана Васиной гимнастерки документы, Алексей спрятал их в свой карман. Странно, но его собственных документов в кармане не было. А ведь он точно помнил, что положил их в … Ну да! Его документы остались в вещмешке, а вещмешок в сгоревшем вагоне. Уже потом, вспоминая этот день он понял, что его словно подталкивал кто забрать документы друга. Он еще сам до конца не осознал, зачем это делает, а руки уже застегивали карман гимнастерки. В училище их часто спрашивали, не братья ли, так были похожи. А те, кто редко видел, вообще путали. Оба высокие, светловолосые, сероглазые они и в самом деле были как братья и вот теперь, когда Василий погиб, Алексей понял, кого война отняла у него. Он долго бы еще сидел рядом с погибшим другом, если бы не окликнувший его голос: – ну что расселся, давай, помогай! Обернувшись, он увидел девушку из санитарного поезда. Это вместе с ней он сегодня выносил раненых из вагона. Маленькая, худенькая, совсем еще девчонка, она по детски хмурилась, но так строго на всех покрикивала, что никому и в голову не приходило ослушаться.

– Да не сиди ты как бревно. Давай, помогай!

Вместе они вытащили Василия из воронки. – И чё он побег сюда? Бомбили там, а он здеся. Струхнул видать.

– Да как вы смеете? Вы же не знаете его совсем! Он ведь летчик! – возмущенно воскликнул Алексей

– Ха! Летчик поди тоже человек. Тоже спужаться может, – утерев рукавом лоб, ответила она. – Вона где все, а он тута. Видать сбег пока немец бомбил нас.

Оглядевшись вокруг, Алексей понял, как и почему Василий оказался в дальней части станции.

– Я знаю, почему он здесь. Вон, видите те бочки? Если бы попали в них, тут два дня все полыхало бы. Он их перекатывал. Видите, сколько бочек в кустах! Да Лешка герой! Как так получилось, что он назвал друга Лешкой? Он и сам не знал. Но вырвавшееся слово поставило свою точку. Судьба сама все решила. Теперь он Василий Беглов, бывший беспризорник. Воспитанник Питерской шпаны с Литейного. Юнга города на Неве. Алексей же Везунов погиб откатывая бочки с керосином. Есть, конечно, риск, что его узнают и разоблачат, но в части, куда он направляется, нет никого из их училища. И фотография! В документах выданных в училище были перепутаны фотографии! Они посмеялись тогда и решили никому не говорить. Хохотали как ненормальные. Фотографии были так себе, и они развлекались тем, что показывали документы друзьям и никто (!), никто не заметил, что фото перепутаны. Тогда это казалось забавой, теперь же могло спасти его от Леховцева. Когда началась война, они хотели рассказать о перепутанных фотографиях, но потом решили промолчать. Побоялись, что вместо фронта поедут на просторы Сибири.

– Слушай, а он не брат тебе? Ну, прям точь в точь ты!

– Нет, не брат. Друг он мой. Лучший друг, понимаешь?

– Что не понять? Лучший так лучший. Жаль его. Такой молоденький. Красивый. И тут он не выдержал. Слезы сами лились, падали на лицо Васьки, стекали ему на шею и казалось, это слезы погибшего друга. Казалось, это он плачет, сожалея, что его война уже позади.

–Ну, ты это, хватит реветь то. Того гляди опять прилетят. А у нас еще столько дел. Где документы его? В карманах нет, я смотрела.

– Документы в вагоне остались, в вещмешке. А вагон сгорел. Но ты не думай ничего такого, я ведь про него все знаю и скажу кому следует.

– Да мне то что. Это ты не мне говорить будешь. Но, похож то как. Ну прям как ты лежишь, тьфу, тьфу. Ладно, я за носилками схожу, а ты попрощайся, что ли. Девчонка убежала, а он все держал друга за руку, не замечая ничего и никого вокруг.

День казался бесконечным, но постепенно ужас утренней бомбардировки уступил место другим мыслям и чувствам. Нужно было срочно восстанавливать разрушенные пути и вместе со всеми он таскал шпалы и рельсы от разобранной неподалеку узкоколейки. То и дело поглядывая на темнеющее небо, думал о том, как хорошо было бы успеть сделать работу до темноты. Ведь если бы не эти гады, что словно коршуны налетели на беззащитный, мирный поезд, они с Васькой были бы уже в части и даже, может, сражались за своё небо, свою страну. И не пришлось бы оплакивать друга и жить по чужим документам! В тот момент казалось правильным то, что он сделал. Но сейчас Алексей сожалел, что поддавшись минутному порыву, назвался Василием Бегловым. Размышляя, он не заметил неприметных с виду людей в форме наблюдающих за ним из-за дымящегося полуразрушенного вагона.