Охота на мудрецов

Странно, но я совершенно не чувствую запаха медикаментов. Привычного и въевшегося под кожу не только врачам, но и таким постоянным пациентам, как я. Воспоминания о психиатрической клинике давят, заставляя опустить плечи. Замедляю шаг и через полкоридора замечаю, как открывается одна из дверей, выпуская необычно высокого цзы’дарийца. Военный комбинезон вместо униформы медика, аккуратные волны светлых волос и въедливый взгляд дымчато-серых глаз.

– Публий, – приветствует его генерал.

– Ваше Превосходство, – кивает военврач и жестом предлагает войти в комнату. Не дохожу трех шагов до двери и чувствую удар, как разряд тока. До дрожи в пальцах и нехватки воздуха. Нет! Не надо, прошу. Даже нырять в капитана не нужно, я чувствую её и так. Зеленая привязка похоти, еще слабая, как паутинка, но уже льнет ко мне чумазым блохастым котенком. Нельзя прикасаться к капитану! Тогда, быть может, привязка не закрепится, а потом истает сама собой.

– Публий, это Дэлия, – представляет меня Наилий. Порываюсь спрятать руку за спину, но медик и не думает о поцелуе вежливости. Только холодно кивает:

– Дарисса.

Несуществующие боги, прошу, пусть он не сочтет привлекательной, и не будет накачивать привязку. Я же страшная, маленькая, плоскогрудая. Испытайте ко мне отвращение, капитан, пожалуйста! Вы не в курсе, а я знаю, что связь всегда обоюдна. Нельзя мне испытывать к вам влечение, как к мужчине! У меня Наилий есть!

– Капитан Назо, – приветствую и слышу, как дрожит голос. Немедленно опускаю глаза и вхожу в кабинет. Тут же вздрагиваю, видя кушетку, стеклянный шкаф с медикаментами, раковину с вечным диспенсером антисептического мыла над ней и кресло-трансформер. Хоть зубы лечи, хоть гинекологу сокровенное показывай.

– Наилий, сначала с тобой, садись на стул, закатывай рукав, – приказывает военврач и берет с подноса на столе инъекционный пистолет.

Генерал подчиняется, расстегивая молнию на рукаве комбинезона и манжет рубашки. Медик делает укол и говорит:

– Ты больше не стерилен, учти это.

– А сразу нельзя было снять, когда командировка отменилась? – мрачно спрашивает генерал.

– Наилий, временная стерилизация – не рубашка. Надел, снял. Ставил на семь дней, через семь дней и снимаю. Подожди, еще не всё.

– Что это? – шипит генерал, с подозрением косясь на вторую ампулу в пистолете.

– С каких пор тебе любопытно? Поддерживающий комплекс.

– Рано еще.

– Тебе в самый раз. На износ живешь. Перепираться дальше будем или я закончу?

Наилий смотрит на него через прищур, но кивает и позволяет сделать второй укол. Я уже понимаю, что подобный тон в разговоре с собой генерал позволяет только ближнему кругу. На кого он не смотрит свысока и чьим мнением дорожит. Тем более мне не нужна привязка к капитану. Публий оборачивается и говорит:

– Садитесь на кушетку, дарисса, и рассказывайте. Я правильно понял, что из-за вас Наилий не спал прошлой ночью?

Звучит как обвинение, и хмурая складка у бровей капитана соответствующая. Выполняю указание, усаживаясь на дальний от медика край кушетки. Так будет надежнее, и раздражение Публия нам с ним в помощь. Врач, пациентка и не больше.

– Мне приснился кошмарный сон. Его Превосходство разбудил и сказал, что я задыхалась.

Короткий рассказ, под конец которого я краснею. Кого еще мог разбудить ночью генерал? Только любовницу. Призналась в двух словах, хотя, думаю, капитан догадался намного раньше.

– Раньше с вами такое бывало?

Показательный вопрос. По нему легко можно сделать вывод, что мою историю болезни Публий не читал. Либо читал, но теперь собирает полный анамнез с самого начала. Проклятье, не хочу я рассказывать обо всем в присутствии Наилия. Придется дозировать информацию.

– Да, только не задыхалась.

Капитан кивает и достает из ящика стола фонендоскоп. Архаичный инструмент медиков, позволяющий выслушивать хрипы в легких. В современном и напичканном техникой кабинете он выглядит странно. Но еще удивительнее фонендоскоп смотрится поверх военного комбинезона. Врач вешает его на шею и подходит к кушетке.

– Раздевайтесь до пояса, дарисса.

Скоро начну ругаться, как Марк. Дивизиями, гранатами и торпедами. Раздеваться в мои планы не входило никак. Комкаю в руках край свитера и отрицательно качаю головой.

– Нет.

Жду, что Публий рассердится, но он выдерживает паузу и спокойно отвечает:

– Я врач, меня не надо стесняться.

Привязку не надо провоцировать. Готова поклясться, что на осмотр к капитану приходили великолепные, умопомрачительные красавицы и мне его нечем удивить, но сейчас особый случай. Смотрю на сжатые кулаки, качая головой. Военврач медленно выдыхает сквозь зубы и резко разворачивается к генералу.

– Наилий, выйди!

Генерал даже не думает вставать со стула, и тогда медик бесцеремонно берет его за локоть и тянет вверх.

– Оставь меня наедине с пациенткой. Захочет, чтобы ты узнал диагноз и назначенное лечение, сама расскажет. Выйди.

Провожаю Наилия испуганным взглядом, вкладывая в него мольбу не оставлять меня одну. Тянусь вслед, но театральные жесты остаются без внимания. Публий закрывает за ним дверь и повторяет требование:

– Раздевайтесь. Мне нужно прослушать легкие. Возможно, у асфиксии есть объективная причина. Через ткань одежды я ничего не пойму.

Довод звучит веско. Тон голоса у медика ровный, деловой. Помоги мне, Вселенная. Подчиняюсь, не выпуская из вида тонкую зеленую привязку. Бледную, едва ощутимую. Надеюсь, что такие сильные личности, как Публий Назо, живут разумом, а не эмоциями. И похоть не будет руководством к действию. Даже жгучее вожделение императивной привязки не должно толкнуть капитана на флирт. Поворачиваюсь к нему голой спиной, комкая платье в руках. Жалею, что не в больничной форме, уже в сотый раз. Осталась бы в штанах. А сейчас из одежды только тонкое кружевное белье. Чувствую ледяное прикосновение кружка фонендоскопа. Рефлекторно дергаюсь и отклоняюсь вперед. Зря. Военврач берет за плечо, возвращая обратно. Руку не убирает. Зеленая энергия ощущается жаром. Он проникает внутрь и лишает рассудка, будит инстинкты, растекаясь по телу сладостным томлением. Роняю комок одежды на пол и в панике прикрываю грудь.

– Руки по швам, – холодно и тихо говорит Публий.

– Не трогайте меня, пожалуйста, – всхлипываю я.

Капитан замирает, но пальцы с плеча убирает. Спиной чувствую его взгляд и с болью разглядываю успевшую растолстеть привязку. Беда.

– Дарисса, я сомневаюсь, что вы на осмотре в первый раз. Откуда такая острая реакция?

Нужно срочно придумать причину. Что-нибудь логичное и весомое. Не говорить же правду. Он сам даже не понимает, что сейчас происходит. Если почувствует, то много позже и очень смутно. Сочиняю на ходу, понимая, какой это бред:

– Я – мудрец. Физическим контактом вы провоцируете мои способности. А они отбирают силы, которых и так почти нет.

Запинаюсь и молчу. Все, тупик, не знаю, что врать дальше. Военврач переступает с ноги на ногу и выдыхает мне в спину:

– Мотылек?

Ненужная известность начинает пугать. Такое ощущение, что о моей шизофрении знают точно или хотя бы наслышаны все, с кем я встречалась за последнюю неделю.

– Верно. Поэтесса про меня рассказывала?

– В том числе, – отвечает медик, – но я не помню, чтобы к вам запрещали прикасаться. Кажется, физический контакт усиливает видения, но ненамного. Что-то изменилось?

На то он и глава медицинской службы, чтобы знать всё. Тогда почему не узнал меня с порога?

– Нет, – вздыхаю я.

– Тогда не заговаривайте мне зубы, дарисса, – раздраженно говорит Публий, – от фонендоскопа еще никто не умирал.

Минуту молча слушает, а мне стыдно. Так глупо проколоться. О чем он сейчас думает? Наверное, жалеет Наилия, что у него такая ущербная любовница.

– Чисто в легких, можете одеваться, – говорит Публий и уходит за стол. – Поскольку мудрец, то данные обследования невролога и психиатра самые свежие. Не буду мучить вопросами. Но если вы желаете что-нибудь рассказать, то я слушаю.

Не могу признаться, что два мудреца, один из которых в коме, наслали на меня духов, чтобы задушить в постели. После такого обязательно вернусь обратно в карцер, и даже генералу вытащить меня оттуда будет непросто.

– Нет, капитан Назо, обычные ночные кошмары и только.

– Слово «обычный» мудрецам не подходит, – ворчит медик, не сводя с меня пристального взгляда. Холодного, колючего, неуютного. Сразу забываю про привязку. Глупость. Зазнайство наивной девчонки, считающей себя раскрасавицей. Стыдно так, что хочется сквозь этажи провалиться. Не дождавшись больше ни слова, Публий вешает на ухо гарнитуру и жмет на кнопку вызова на планшете.

– Капитан Дар? Публий Назо. Перешли мне, пожалуйста, историю болезни мудреца Мотылька. Генерал в курсе, да. Тоже теперь моя, верно. Благодарю. Отбой.

Кутаюсь в свитер и жду, пока военврач прочтет с экрана планшета про все мои срывы и разговоры с Луцием о паразите. Вспоминаю, на какие темы мы иногда беседовали и как глубоко копал психиатр. Это даже хуже, чем раздеться.

– Жаль, что нет специалиста по мудрецам, – тихо говорит медик, отодвигая планшет в сторону. Осанка офицерская, прямая и несгибаемая, а в глазах на миг проскальзывает растерянность. Слова будто идут фоном, а мысли текут параллельно.

– По всем признакам обычная паническая атака. И лечение длительное, но стандартное. Покой, отдых, расслабляющий массаж, бассейн. Ограничение умственных и физических нагрузок, успокоительное и снотворное. Зря вы не принимаете положенных при вашем диагнозе препаратов. Возможно, стало бы легче.

– Они мешают работать, – сухо отвечаю я, вспоминая, как мы с Поэтессой выворачивались наизнанку, имитируя угасание способностей после таблеток. Надеюсь, она не разболтала наши хитрости капитану. – И как долго лечиться?

– Цикл, не меньше, – жестко говорит Публий, – а с вашими осложнениями два или даже три.

Достаточно, чтобы способности Сновидца или что-нибудь другое доконало меня. Жизнь рядом с генералом какая угодно, но только не спокойная. Наилий так надеялся на помощь, а вместо неё я услышала то, что давно знала. Встаю с кушетки и сдержанно благодарю:

– Спасибо, постараюсь выполнять ваши рекомендации, капитан Назо.

Киваю на прощание, разворачиваюсь к двери, но военврач останавливает:

– В медицинской карте нет записи о постоянной стерилизации. Почему?

Страх морозным сквозняком тянет по спине. Отчаянно не хотела думать об этом всю неделю. Задвигала проблему в самый дальний угол сознания. Стою спиной к Публию и не могу пошевелиться.

– Вы до сих пор невинны? – капитан спрашивает деловым тоном, но я слышу отголоски сильного удивления. Невероятное предположение, да, согласна. Врать бессмысленно. Девственницей любовница генерала остаться не могла. Снова чувствую себя голой перед Публием. Стальной взгляд обжигает холодом. Еще немного – и начну цепляться к капитану черной привязкой гнева и ненависти. Она куда логичнее, безопаснее и приятнее сейчас, чем зеленая. Закрываю глаза и дышу ровно. Надеюсь, все вопросы действительно необходимы и Публий не мстит за сцену с фонендоскопом.

– Нет.

– Как давно?

– Семь дней.

– Другие партнеры, кроме Наилия, были?

Почти пощечина. Знаменитая медицинская бесцеремонность, так похожая на циничность мудрецов. Не успеваю мысленно закрыться, и боль бьет в живот, разливаясь противной тяжестью. Надо успокоиться. Черная привязка к нему тоже не нужна. Пусть. В конце концов, я – пациент на приеме у врача.

– Нет, не было.

– Вы уверены? – не унимается капитан. – Тест на беременность ничего не покажет, но можно сдать кровь на гормон плаценты.

– Не нужно, – спокойно отвечаю я. – Его Превосходство был стерилен.

– Хорошо, – кивает военврач, – тогда я выписываю направление на госпитализацию. Не спеша сдадите анализы, и дня через два я вас прооперирую.

Поставит зажимы или полностью иссечет маточные трубы, после чего я не смогу зачать ребенка и навсегда перестану быть женщиной. Меня пугает даже не насилие над моей природой, а грядущее беспросветное одиночество. У Наилия девятнадцать сыновей, и другая женщина, не я, подарит ему двадцатого, двадцать первого, двадцать второго. А кем буду я возле него? Любовницей? Пустышкой.

– Нет, я не согласна.

Публий морщится, будто ест горький лимон.

– Ваше согласие не имеет значения. Есть инструкция с четким требованием стерилизовать пациентов с диагнозом «шизофрения».

– В бездну инструкцию! – кричу я, сжимая кулаки. – Я не согласна!

Врач вздрагивает от крика и трет пальцем висок. Жмурится, как от яркого света, и недовольно выговаривает мне:

– Дарисса, ваша истерика бессмысленна. Даже если я вдруг пойду на должностное преступление и оставлю вас фертильной, то родившийся ребенок совершенно точно унаследует психиатрическое заболевания матери. Его признают генетически негодным, так же, как и вас, и поместят в клинику на принудительное лечение. Этого вы хотите? Или будете аборты делать один за другим? Зачем издеваться над собой и производить на свет ущербного ребенка?

Мне хочется ударить его или задушить. Погасить ненавистное пламя в глазах. Бить так долго, чтобы с костяшек на кулаках капала кровь. Как в стенку карцера. Снова и снова. Но я не могу. Бессилие уничтожает, отчаяние рвет на части. Я не хочу остаться одна. У меня никого не будет, кроме ребенка. Мужчины приходят и уходят, любовь тускнеет, счастье рассыпается прахом. Мой сын или дочь – единственное родное существо. И военврач собрался убить их не рожденными. Падаю на колени и складываю руки на груди.

– Пожалуйста, капитан Назо, заклинаю всеми несуществующими богами! Не убивайте во мне женщину!

Медик резко встает со стула и в два шага оказывается возле меня. Хватает за плечи и рывком тянет вверх.

– Дэлия! Немедленно прекрати!

Сердце тяжело стучит, а слезы прорываются – не сдержать. Горячие, соленые, долгожданные.

– Дэлия! Никогда и ни перед кем не вставай на колени! Ты слышишь? – капитан яростно встряхивает меня и кричит: – Никогда!

Не чувствую опоры, сползаю вниз, складываясь, как деревянная марионетка, у которой отрезали ниточки. Завод кончился, шестеренки остановились, музыка больше не играет. Сквозь темноту, как сквозь плотную ткань, едва слышу голос врача, но не понимаю слов. В нос ударяет тошнотворный запах аммиака, и слезы текут сильнее. Открываю глаза и пытаюсь отбиться от сильных мужских рук, растирающих ватным тампоном мне виски.

– Ты в сознании, Мотылек? – военврач больше не церемонится со мной. Куда делась вся вежливость, пусть даже сквозь зубы? Понимаю, что лежу на кушетке, а капитан черной скалой возвышается надо мной.

– Нет, – упрямо твержу, – никакой операции. Нет.

Публий рычит зверем. Низко, угрожающе. Запускает руку в соломенные кудри и садится рядом на кушетку. Молчит, пока я вытираю слезы пальцами. Будет силой тащить в стационар – буду драться и звать на помощь. Кто-то должен услышать.

– Я пожалею об этом, – ворчит Публий. – Мотылек, с этого дня ты наблюдаешься только у меня. Любой чих или прыщик на заднице – звонишь мне. Договорились?

Киваю, не понимая, к чему он клонит? От медика пышет жаром. Настоящий взрыв эмоций против моей слабости и опустошенности.

– Операции не будет. Тихо, помолчи! Я поставлю барьер. Он защитит от беременности, и через пять циклов его можно удалить без последствий. Забеременеешь и родишь, если захочешь. Не знаю, зачем я это делаю. Тяну время. На преступление иду. Подлог. Сочинять вескую причину буду для установки барьера. Подделывать анализы. Тихо, я сказал. От тебя требуется только одно – молчать. И никаких осмотров у других врачей.

Улыбаюсь и киваю на каждое слово. Кусаю губы, чтобы не рассмеяться нервно. Теперь снова хочется броситься ему на шею, но уже с поцелуями. Пять циклов – это много. Случиться может что угодно. Например, с меня снимут диагноз. Глупая надежда, конечно, но вдруг? Главное, что ничего непоправимого не произошло.

– Какой день отсчитала с начала периода? – спрашивает Публий, постепенно остывая.

Хмурюсь, с трудом вспоминая:

– Пятнадцатый.

– Даже не надеялся, что попаду в интервал, – усмехается военврач, – придешь ко мне между четвертым и восьмым, а пока молча отдашь Наилию вот это.

Капитан достает из кармана квадратную упаковку, похожую на витаминный напиток из сухпайка, и кладет в мою ладонь. Внутри прощупывается мягкое кольцо.

– Он мальчик взрослый, всё поймет. А это мой номер телефона на карточке. Звони, хорошо?

Киваю еще раз и улыбаюсь.

– Спасибо, капитан Назо!

Публий вздыхает совсем тяжко и подает руку, помогая встать с кушетки.

– Иди, генерал уже заждался.

Киваю на прощание и убегаю совершенно счастливая.

Глава 21. Дом, милый дом

Нахожу Наилия на кушетке возле лифта с гарнитурой и за неспешным разговором. Увидев меня, генерал прощается с собеседником и поднимается на ноги. Вспоминаю про высохшие слезы на глазах. Воды нет, а краснота осталась. Пытаюсь замаскироваться широкой и беззаботной улыбкой, но Наилий берет за руку и тянет к лифту со словами:

– Не здесь, давай дойдем до машины.

Еще одно чудо инженерной мысли я узнаю даже через стеклянный фасад медцентра. Других машин такого класса на парковке просто нет. Черный монстр с агрессивным дизайном и панорамным остеклением. С чересчур длинным и раскосым разрезом фар, напичканный электроникой настолько, что светится изнутри ярморочными огнями, едва Наилий заводит его с брелока. Двери плавно и бесшумно открываются вверх, как в катере.

– Пафосно, не правда ли? – с усмешкой спрашивает генерал. – Не поверишь, не моя. Рэм прислал вместе с водителем. В салоне всего два кресла, поэтому лейтенанта я отпустил. Садись.

Чувствую себя неуклюжей медведицей и вспоминаю красавиц с экрана телевизионной панели. Как закутанные в шелка дариссы грациозно опускаются на сидения подобных машин. Никогда не испытывала трепета перед роскошью. Кожаная обивка ледяная, а через полчаса езды, наоборот, разогреется, заставляя одежду липнуть к телу. Но что только не готовы вытерпеть женщины ради демонстрации своей успешности. Они как летящие к планете метеоры – горят ярко, но недолго.

– Дэлия, что сказал Публий? – хмуро спрашивает генерал, усаживаясь за руль и закрывая двери. Вздрагиваю, отвлекаясь от рассматривания табло с информацией о состоянии всех систем автомобиля.

– Паническая атака, ничего серьезного.

– У Публия серьезны только проникающие ранения в брюшную полость, – ворчит Наилий, – что делать с паникой?

– Терпеть, – вздыхаю я и пересказываю стандартные рекомендации, – поменьше нервничать, гулять на природе, вовремя ложиться спать, выпив перед этим снотворное и успокоительное. Через цикл или два пройдет.

Полководец кивает на каждое слово, и недовольство медленно превращается в гнев.

– Бред. Слишком просто. Задыхаться во сне от увиденных кошмаров даже мне не доводилось. А я генерал и в бездну заглядывал чаще тебя.

Молчу, не зная, что сказать. Слабая надежда не оправдалась. Жаль, что единственный мудрец, хорошо разбирающийся в сновидениях, сидит в карцере, обвиненный в покушении на жизни двух генералов. И, судя по сказанному второпях обещанию избавить от кошмаров, надеется на мою помощь. Утопающий хватается за соломинку. Но если Марк и Наилий не примут условия сделки, то от казни двух мудрецов ничего не спасет. Их жизни отнимут с такой же легкостью, как до этого пытались они.

– Значит, тебе нужно успокоиться и больше не волноваться, – резюмирует Наилий, – хорошо, я понял. Совместим традиционный подход со способностями мудрецов.

Оборачиваюсь к нему с распахнутыми от удивления глазами. Слова вопроса про Сновидца складываются в сознании, но я так и не успеваю его задать.

– Если станет совсем плохо, поедешь к Аттии, – заканчивает мысль генерал, – я оценил ту спокойную ночь. А сегодня ждать кошмаров? Может быть, мы зря не остались у Марка в секторе?

Опускаю глаза, увлеченно рассматривая сложенные на коленях руки. Вместо событий прошедшего дня вспоминается наш разговор в доме Аттии. Моя обида на генерала, за то, что не позволил остаться. Поэтесса когда-то сказала, что я не умею прощать. Нанизываю боль бусинками на нитку и везде ношу с собой. Не очень мудро и совсем не правильно. Давно нужно было выкинуть эти бусы. Именно они, а не Юрао, – мои духи-паразиты и пьют меня бесконечно.

– Таких кошмаров, как вчера, больше не будет, – тихо говорю я, – поедем домой.

Генерал смотрит внимательно и медлит. Он не отвечал, а я не спрашивала, что теперь могу считать своим домом: закрытый военный центр, из которого меня забрал Флавий, взорванную резиденцию в горах, дом матери, оставленный шесть циклов назад? Все мои вещи – синее платье и вязаный свитер. Вся моя жизнь – бесконечный побег.

– В особняк, – уточняю я, а Наилий едва заметно выдыхает и улыбается. Рад, конечно же. Генерал заводит машину и аккуратно выруливает с парковки. Стрела медицинского центра остается позади, а я рассматриваю Равэнну на исходе дня. Еще не все зажглись фонари и вывески баров. Еще нет праздной суеты яркой ночной жизни и можно спокойно наблюдать, как алый диск светила не спеша садится за горизонт. В машине тихо, слышно только шорох шин по асфальту и ворчание двигателя. Наилий выезжает в пригород, сворачивая с автострады на боковую дорогу. Дома становятся ниже, меньше и через несколько минут исчезают совсем. Две лесополосы слева и справа принимают дорогу в объятия, а генерал включает дальний свет. Считаю расстояние по флажкам-указателям. Далеко живет Его Превосходство от столицы.

К воротам на территорию особняка подъезжаем ночью. Наилий голосом подтверждает свой доступ, и его вежливо приветствуют дома. В свете фар только дорожка и ухоженные кусты, но за парком из темноты выплывает громада особняка. Во всех окнах горит свет, рисуя вместе с выступами, карнизами и балконами неповторимый геометрический узор. Простой, лаконичный и прямоугольный. Я вижу силуэты цзы’дарийцев у главного входа. Наверное, охрана выстраивается коридором. Генерал паркуется у ступеней и выходит первым, чтобы подать мне руку. Покидаю машину под пристальным взглядом майора. Его острый загнутый книзу нос похож на клюв хищной птицы. Впечатление усугубляют маленькие глаза и лысая голова. Стервятник.

– Ваше Превосходство.

– Рэм, сканер на въезде не сработал, – недовольно сообщает генерал.

– Я приказал отключить на время, – хрипло докладывает майор, – предполагал, что с вами будет посторонний. Не хотел беспокоить досмотром.

На меня не смотрит принципиально, будто я мебель или тщательно подстриженный куст. Расправляю плечи и поднимаю подбородок выше.

– Доступ дариссе Дэлии оформи во все помещения завтра к утру, – распоряжается Наилий.

В полумраке не различаю цвет глаз Рэма, зато хорошо угадываю презрение и злобу. Они ощущаются жгучими специями на языке. Готова поклясться, что сейчас майор мысленно называет меня чем-то хуже, чем просто любовница. Но на приказ генерала смиренно кивает.

– Будет сделано, Ваше Превосходство.

– Личные данные запроси с объекта ди два лямбда пять, – добавляет Наилий, – мудрец Мотылек.

Рэма будто током бьет. Он наклоняет голову, свирепо глядя на меня исподлобья. Лучше бы считал легкодоступной женщиной. Сейчас от его ненависти меня тошнит. Сил смотреть привязки по-прежнему нет, поэтому я всего лишь вытягиваю спину.

– У нас внеплановая проверка, Ваше Превосходство? – вкрадчиво спрашивает Рэм.

– Нет, но могу устроить, – раздраженно обещает генерал и берет меня под руку. Начальник службы безопасности бледнеет и поджимает губы в нитку. А я впервые ощущаю что-то, похожее на торжество. Охранники в живом коридоре пронзают изучающими взглядами не хуже сканера на досмотре в аэровокзале. Не хочу думать, знают ли они о мудрецах, не хочу гадать, сколько женщин Наилий привозил в свой особняк. Тот еще террариум, судя по прохладной встрече. Интересно, а дети генерала пятой армии тоже живут вместе с ним, как дети Марка? Подозреваю, что могу оказаться младше многих. И с трепетом жду ехидных усмешек и ядовитых «матушка» мне в спину.

Убранство комнат на первом этаже особняка я увидела еще с улицы. Панорамные окна без занавесок удивляют и смущают. Стоит кому-нибудь любопытному залечь с биноклем в кустах – и вся личная жизнь обитателей дома как на экране телевизионной панели. Доберусь до спальни и первое, что сделаю, – повешу покрывало вместо штор. Ощущение, что я вернулась в горную резиденцию, не покидает. Та же массивная квадратная мебель, непрактично обитая не кожей, а текстилем. Светильники причудливых форм, паркет из палисандра, любимое дизайнерами деление на зоны с помощью окраски стен в разные цвета. К третьей комнате уныние охватывает от безрадостной гаммы. Черно-белое царство лишь иногда разбавляется темно-синим или темно-зеленым. Радужных и веселых оттенков генерал не любит?