Новая Россия. Коридоры возможного

Основной причиной такой ситуации, как представляется, является требование достаточно широкого междисциплинарного, точнее, макросоциального подхода к выявлению и последующему решению проблемы. Локальные дисциплинарные подходы со своим достаточно специфическим аналитическим инструментарием сталкиваются с необходимостью обеспечить взаимодействие с иным дисциплинарным видением. И это притом что имеется уже довольно длительная, почти столетняя, научная традиция такого взаимодействия, восходящая к «хоторнским экспериментам»[40]. Для нас важно, что в ходе этих экспериментов были успешно интегрированы собственно экономические и социологические подходы.

В последнее время появились работы, прокладывающие дорогу к рассматриваемому междисциплинарному анализу[41].

Другой, как представляется, еще более значимой причиной слабого использования проблемного подхода является его конфликтное взаимодействие с управленческой средой. Дело даже не в том, что такого рода подходы непонятны тем, кто их будет использовать. Нет, в среднем и высшем звене управления крупных корпораций и госорганов, как показывает включенное наблюдение, немало образованных, обладающих широким кругозором людей.

Более того, часть из них вполне понимает преимущества проблемного подхода. Но именно они также хорошо понимают, что применение проблемного подхода неизбежно приведет к выявлению того, что применяемые ими критерии и подходы ориентированы не на конечные результаты развития, а на отмеченное ранее снижение рисков персональной ответственности.

В течение длительного времени вся система корпоративного и государственного управления очень аккуратно настраивалась на внутренние, промежуточные критерии, далеко не в полной мере увязанные с конечными результатами. При таком видении вполне понятна судьба предложений, направленных на кардинальное снижение корпоративного комфорта.

Если даже часть наиболее продвинутых акторов системы корпоративного и государственного управления и предпримет соответствующие попытки изменить ситуацию, то им придется столкнуться с тем, что продвижение новых методов и подходов встретит сплоченное сопротивление всей менеджериальной среды. Лишь очень немногие готовы на такого рода подвиги.

Снизить же сопротивление этой среды, создать шансы для продвижения новых подходов может лишь жесткое давление сверху, требования конечных результатов как со стороны высшей государственной власти, так и стороны высшего менеджмента корпораций или даже их собственников.

Представляется, что осознание качественного изменения ситуации, кардинального возрастания рисков вполне способно сыграть роль «волшебного пенделя», традиционного стимула в нашей менеджериальной традиции[42].

Проблемное поле отечественного развития

Для нашего дальнейшего продвижения важно конкретизировать представления о проблемном подходе, с тем чтобы более предметно представить характер методологических и теоретических вопросов, поднятых в рамках предшествующего рассмотрения.

Предлагаемая версия проблемного поля отечественного развития прежде всего исходит из рисков и вызовов, выступающих преобладающими факторами формирования соответствующих проблем. Здесь следует оговориться, что, даже если предлагаемые представления о проблемном поле обладают существенными лакунами и даже искажениями, они продвигают нас в решении основной задачи – в понимании значения проблемного подхода, а также в значимости проработки «коридоров возможного».

Показательным примером необходимости проблемного подхода, перехода от феноменологического описания к сущностному анализу является «ловушка среднего уровня дохода»[43].

Ловушка «среднего уровня дохода» [44]

Рассмотрение этого примера показательно, т. к. при обсуждении этой проблемы фокусируются многие факторы, характеризующие альтернативные сценарии нашего общественного, государственного и социально-экономического развития.

Значение этой проблемы для нашего развития подчеркивали наши ведущие экономисты[45]. Об этой проблеме и задачах нашей страны по преодолению «ловушки» был представлен достаточно выразительный доклад на МФФ в 2019 году[46].

Эта проблема не нова. Уже с середины прошлого века в разной степени ею занимались знаменитые американские экономисты Уолт Ростоу и Александр Гершенкрон в 1950-х и в 1960-х гг. соответственно[47]. Эти исследования были связаны с анализом «траекторий развития», включая известную теорию «стадий экономического роста», которая ранее была нами рассмотрена в рамках общего обзора теорий модернизации[48].

Дальше всех, как представляется, в изучении обсуждаемого вопроса продвинулся профессор Калифорнийского университета Беркли Барри Эйхенгрин[49]. По его расчетам, быстрый рост экономики замедляется при достижении уровня подушевого ВВП $11 тыс. (по ППС в ценах 2005 г.). Но, сумев преодолеть этот барьер и обеспечив дальнейший рост, страна рискует угодить в следующую ловушку – при отметке примерно $15–16 тыс. Как только это случается, темпы роста падают со средних 5,6 до 2,1 %. Затем следует период долгого восстановления, не всегда успешный – некоторые страны так и остаются в ловушке.

Такая ситуация скорее типична: в ловушке среднего дохода дважды побывали Австрия (1960, 1974), Венгрия (1977, 2003), Греция (1970, 2003), Япония (начало 1970-х, начало 1990-х гг.), Португалия (1973–1974, 1990–1992), Сингапур (после 1978, после 1993 г.), Испания (середина 1970-х гг., 2001) и Великобритания (1988–1999, 2002–2003).

Следует обратить внимание на то, что наша страна в первый раз подошла к уровню ВВП в $11 тыс. в конце 1970-х – начале 1980-х гг. Как видно из рис. 1, сегодня Россия далеко «перешагнула» этот порог[50].

Рисунок 1

Изменилось также представление о развитии экономики Южной Кореи: страна меньше чем за 10 лет пережила два этапа замедления экономического роста – в 1989 и 1997 гг.

При этом следует отметить, что анализ рассматриваемой проблемы преимущественно осуществляется в основном на феноменологическом уровне, показывая статистические взаимосвязи, но не выявляя факторы, становящиеся причинами попадания в «ловушку». Так, Эйхенгрин и его коллеги указали на ряд таких взаимосвязей:

✓ чем выше рост до замедления, тем выше вероятность попадания в ловушку среднего дохода;

✓ недооцененная национальная валюта – верная дорога в ловушку;

✓ значительная доля граждан пенсионного возраста также повышает риск попадания в ловушку;

✓ замедление в целом менее вероятно в открытых экономиках с высоким качеством человеческого капитала;

✓ чем больше в стране граждан с высшим образованием, тем меньше вероятность спада[51].

Причины попадания в «ловушку» и «застревания» в ней часто обсуждаются путем проекции определенных социально-политических конструкций. Так, почти стандартным приемом является увязывание соответствующего «застревания» с развитием демократических институтов.

В то же время детальный эмпирический анализ не показывает наличия соответствующей прямой корреляции[52]. Следует обратить внимание на вывод исследователей, что переход от авторитарного к демократическому режиму, вопреки либеральным догмам, лишь повышает риск замедления роста экономики. Такой переход влечет за собой рост издержек, прежде всего за счет более справедливого подхода к заработной плате и правам трудящихся.

Так, например, было в Южной Корее в конце 1980-х гг.: страна сначала пошла по пути демонтажа авторитарного режима, а затем – в 1989 г. – первый раз попала в ловушку среднего дохода. Доказано, что номинальная заработная плата в Корее до 1987 г. росла вместе с номинальной производительностью труда, а после начала демократических реформ стала расти гораздо быстрее.

Указания же на косвенное влияние демократических преобразований на экономический рост еще требуют своего подтверждения. Здесь должна быть проверена альтернативная гипотеза влияния определенных макросоциальных факторов, обусловливающих и экономический рост, и демократические методы регулирования социально-политических отношений. Предположение о наличии таких макросоциальных факторов весьма значимо для нас в контексте последующего рассмотрения характеристик «коридоров возможного».

Можно предположить, что для сущностного, проблемного анализа «ловушки» вряд ли возможно оставаться в рамках лишь экономической парадигмы. Необходимо рассмотрение более широкого социального контекста как ее причин, так и последствий.

Здесь можно заметить, что важным социальным последствием замедления темпов экономического роста является усиление процессов «кризиса ожиданий»[53]. В «тучные» годы складывается инерция социальных ожиданий, связанная с быстрым ростом экономики и, соответственно, с ростом уровня жизни, с оптимистическими оценками социально-экономических перспектив. Падение же темпов экономического роста в этих условиях воспринимается как крах этих перспектив и ведет к разнородным смятениям и смутам, к поискам виновных, если не к «охоте на ведьм». Возникают значимые предпосылки дестабилизации, доходящие до полномасштабного социально-политического кризиса. Такая обстановка плохо подходит, прежде всего, для реалистичного анализа наличных проблем и противоречий, для выработки адекватных мер, необходимых для восстановления темпов экономического роста, преодоления «ловушки среднего уровня развития».

Так, например, Иран с его массовыми молодежными генерациями, получившими в результате политики модернизации Шаха более высокое образование, попал в нее в 1977 г., накануне революции. Можно также сопоставить периоды попадания в «ловушку» со временем политических кризисов, произошедших в ряде стран, включая нашу собственную.

«Так, Египет начиная с 2005-го пережил период очень быстрого экономического роста (до 7,5 %) и столь же быстрого роста доходов населения. Однако этот рост был отчасти смыт волной агфляции (роста цен на продовольствие), достигшей своего пика в начале 2011-го. На Западе похожий механизм сработал в 1968 году. “Красному маю” во Франции и росту оппозиционных настроений на Западе в целом предшествовала ситуация, когда длительный экономический подъем сменился стагнацией. Количество безработных в 1968-м оказалось на 70 % большим, чем в 1960-м. На это наложился “кризис дипломов”. Количество получающих высшее образование выросло вчетверо за 12 лет, и выпускники оказались явно не востребованы рынком.

Схожие проблемы наблюдались и у нас. Так, за 2003–2007 годы реальные доходы в России выросли больше чем в полтора раза (56 %), радикально обогнав повышение производительности труда. Интерес к высшему образованию сначала сильно упал в 80-х – первой половине 90-х: в 1993 году количество студентов оказалось на уровне 1970-го. Однако затем начался феерический рост – количество студентов в нынешней России в 2,5 раза больше, чем на советском пике 1981 года. Высшее образование получает 40 % молодежи, количество обладателей дипломов с 2002-го по 2010-й выросло на 41 %. Для сравнения – в Европе высшее образование получают 34 %, США находятся примерно на российском уровне. При этом такое количество избыточно для американской экономики. Например, процент выпускников колледжей, работающих по специальностям, не требующим высшего образования, устойчиво растет. Между тем, как и в начале ХХ века, российская экономика проще и архаичнее западной и объективно не может генерировать американский спрос на “образованное сословие”»[54].

При таком понимании становится понятно амбивалентное влияние характера социально-политической системы. Здесь ключевым критерием становится ее возможность выявлять и решать сложные проблемы и противоречия развития. Переход к демократическому порядку на первых порах повышает легитимность системы, но далеко не всегда позволяет вырабатывать адекватные меры по решению структурных проблем, затрагивающие политически активные и легко мобилизуемые группы.

Эти примеры показывают, что для поисков выхода из «ловушки» нужны более «понимающие» характеристики.

Выше уже было отмечено влияние «кризиса ожиданий». Соответственно, «ловушка среднего уровня дохода» становится триггером социально-политической нестабильности. Этот ее эффект можно назвать «законом де Токвиля». Результат – целый комплекс вызовов: наряду с социально-политической напряженностью возникают снижение эффективности институциональной системы, рост оценок влиятельными акторами рисков социально-политической ситуации и снижение инвестиционной и иной социально-экономической активности.

Здесь велика вероятность запуска нисходящей спирали нарастания всего комплекса социальных, политических и экономических проблем, «схлопывания ловушки».

В этом контексте важно увидеть непосредственные социально-экономические последствия «ловушки», стимулирующие рост «кризиса ожиданий».

Замедление темпов экономического роста ведет к еще большему замедлению темпов роста бюджетных расходов, или же в популистском сценарии поддержание этих доходов поддерживается ростом бюджетного дефицита и, соответственно, национального долга. Так, впечатляющим примером роста национального долга в результате долговой «накачки» бюджетного дефицита является рост национального долга США почти до 34 трлн долл. в 2023 году, т. е. 124 % к ВВП, тогда как в начале века он составлял лишь 55 % ВВП[55]. Но рост национального долга способен лишь отсрочить влияние «ловушки», т. к. его обслуживание быстро приводит ситуацию к финансовой пирамиде и еще более жесткому финансовому дефициту[56].

Соответственно, бюджетные ограничения лимитируют социальные расходы и, следовательно, стимулируют противоречия между ожиданиями роста благосостояния, сложившимися в предшествующий период благоденствия, с одной стороны, и стагнацией, если не сокращением бюджетных расходов, с другой.

Еще более значимым стимулом «кризиса ожиданий» являются структурные экономические изменения, которые приводят к «ловушке».

В период, предшествующий «ловушке», основными факторами экономического роста развивающихся стран были относительно образованная и дисциплинированная рабочая сила; приток внутренних или привлеченных инвестиций, трансфер массовых технологий и адекватный менеджмент[57]. В результате конкурентоспособность поддерживается в секторе low cost: низкие издержки, абсолютно низкая цена (а не соотношение цена – качество).

Следует отметить, что этот «стандартный» рецепт, характерный для уходящей в прошлое модели глобализации, обусловил длительный экономический рост Китая, преодоление чудовищной бедности в ряде стран Юго-Восточной Азии и Африки.

В экономиках, развивающихся по этой «стандартной» модели, быстро растут сборочные производства, которые являются «дочками» иностранных концернов, владеющих интеллектуальной собственностью на продукцию и технологию и зачастую производящие ключевые компоненты[58]. Главное, им достается основная часть маржи от производимой продукции.

Далеко не все эти страны обладают политико-экономической мощью Китая, который долго (чрезмерно долго, по мнению Д. Трампа) противостоял иностранным компаниям в их стремлении к репатриации прибыли и извлечению технологической ренты.

В результате страны, избравшие «стандартную» модель развития, практически обречены на низкую маржинальность основных секторов своих экономик. Невозможен рост оплаты труда в ключевых отраслях: сразу теряется конкурентоспособность, и в этих секторах начинается спад.

В условиях все более открывающихся международных рынков и тем более глобализации на положение различных секторов также начинает оказывать влияние межстрановая конкуренция. В тех секторах национальных экономик, которые не обладают эксклюзивными преимуществами, прежде всего интеллектуальной собственностью, под влиянием конкуренции со стороны стран с меньшими издержками, прежде всего стоимостью трудозатрат, начинает падать маржинальность[59]. Ограничивается рост зарплат, спрос на квалифицированную рабочую силу, и, соответственно, стимулируется «кризис ожиданий».

При этом не растет налоговая база и ограничены возможности бюджета для повышения уровня оплаты бюджетников, расходов на науку, образование и здравоохранение – необходимые источники роста на новом витке экономического развития.

Такая модель экономики не создает также спроса на высококвалифицированных работников и, соответственно, на «продукцию» системы качественного образования. В ней достаточно низка мотивация к росту квалификации. Создается замкнутый круг, собственно и составляющий социальное измерение «ловушки»: структура экономики не создает спрос на качественное образование, науку и здравоохранение. Экономика, загнанная в «ловушку» из-за нехватки бюджетных средств, не может стимулировать эти социальные отрасли для создания опережающего спроса.

Формируются структурные барьеры для выхода из «ловушки».

«Ловушка» создает предпосылки для сужающейся «воронки», в которую затягиваются и экономика, и общество. На «дне воронки» видна национальная катастрофа.

Этот эффект можно проследить на примере производства бытовой электроники и мобильных телефонов. Все хорошо помнят лидерство голландского Philips в производстве телевизоров и финской компании Nokia в производстве мобильных телефонов. Но снижение цен на эту продукцию, падение ее маржинальности в условиях растущей глобальной конкуренции, прежде всего со стороны Китая, вынудило голландцев перенести производство в Малайзию, а финнов – расстаться с сектором экономики, который ряд десятилетий был драйвером роста.

Аналогичная ситуация и с производством чипов. Эта высокотехнологическая продукция под влиянием конкуренции уже утратила высокую маржинальность в приложениях, связанных с массовым потреблением. При этом мало кому известно, что основную маржу на рынке чипов собирает нидерландская Advanced Semiconductor Materials Lithography – ASML – почти монополист на рынке оборудования для производства чипов с высоким уровнем разрешения[60]. Но понимание правительством США значения этой проблемы для национальной безопасности и рисков логистики обусловило создание серьезных стимулов для того, чтобы новый завод по производству чипов по технологии ASML с разрешением 2НМ строился уже в Америке.

В этой связи следует подчеркнуть, что сам по себе высокотехнологичный характер производства не гарантирует высокой маржинальности и, соответственно, преодоления ограничений «ловушки». Ключевым фактором здесь является доступность технологии и связанный с ней уровень маржинальности соответствующих секторов, которые, в свою очередь, способны финансировать бюджет и стать драйвером для преодоления барьеров «ловушки».

Соответственно, важным структурным источником «ловушки» является высокая доля секторов с низким уровнем маржинальности. Эти сектора не только не обеспечивают рост доходов своих работников, но не способны абсорбировать приток выпускников вузов с их притязаниями (часто к тому же и непомерными). Выход же из «ловушки» в условиях глобальной конкуренции предполагает рост доли секторов с высоким уровнем маржинальности.

Имеются и альтернативные взгляды на преодоление, точнее, избегание «ловушки». Их объединяет стратегия автаркии или социально-экономического изоляционизма[61]. В этой позиции, как представляется, содержатся вполне рациональные оценки последствий сильной технологической и социально-политической зависимости для суверенного развития[62]. В то же время при оценке такого рода стратегий следует учитывать и существенные, возникающие в этой связи ограничения и последствия.

Главным ограничением в рамках этой стратегии являются инвестиции и технологии. В этой связи достаточно странны обращения к США как к примеру изоляционизма. Железные дороги, строительство которых было общепризнанным драйвером американской экономики, осуществлялось на английские деньги и при их же значимом первоначальном технологическом импульсе[63].

Автаркия так же, как показывает опыт всех стран, обращавшихся к этой стратегии, ведет к снижению качества товаров, находящихся вне государственно-политических приоритетов. Как правило, прежде всего страдает качество товаров потребительского сектора. Внутренних ресурсов никогда не хватит на поддержание высокого технологического уровня по всему фронту производства товаров и услуг. Это сразу же создает «окно уязвимости», т. к. в условиях информационной открытости отставание в потребительском секторе, как показывает советский опыт, становится важным фактором «кризиса ожиданий». Избежать его трудно, хотя и можно смягчить за счет патриотической мобилизации. Но и такую мобилизацию трудно поддерживать долго, и, соответственно, вряд ли возможно реально рассчитывать на нее при решении задач долгосрочного развития.

Соответственно, как показывают уроки «санкционной войны», необходим содержательный анализ рисков технологической зависимости, оценки наших возможностей преодоления этих рисков как на основе достижений отечественного инновационного сектора, так и использования возможностей «дружественных» стран.

Для преодоления «ловушки» важно по меньшей мере вести анализ структуры отечественной экономики в отношении уровня маржинальности отдельных ее секторов, а также спроса различных секторов на высокообразованную и динамично мотивированную рабочую силу. Также важно осуществлять мониторинг вертикальной мобильности[64]. Такой анализ позволяет оценить риски нарастания «кризиса ожиданий», а также вклад различных секторов в преодоление «ловушки».

Так, например, за последние годы существенно возросла маржинальность сектора сельского хозяйства, производства продовольствия в целом. Формально этот сектор не относится к высокотехнологичным, но он обладает существенным потенциалом для участия в преодолении барьеров «ловушки».

В рамках стратегии преодоления «ловушки» следует трезво оценивать возможности информационного изоляционизма. Здесь следует учитывать связь этого пути с нарастанием «кризиса ожиданий», с формированием у динамичной части молодежных, да и не только молодежных, генераций ощущения не только материальных, но и информационно-духовных лишений.

Из всего этого следует ряд выводов.

Во-первых, «ловушка среднего уровня» является проблемой, без решения которой невозможно избежать высоких рисков социально-политических напряжений. Соответственно, решение этой проблемы должно стать важным приоритетом ответственной стратегии отечественного развития[65].

Во-вторых, «ловушка» является комплексной проблемой, затрагивающей весь комплекс социально-экономических и социально-политических отношений. Это, в свою очередь, означает, что стратегия по выходу из «ловушки среднего уровня» должна носить комплексный характер, обеспечивающий содержательные взаимосвязи между развитием разных секторов.

В-третьих, важной оценкой хода преодоления «ловушки» должно стать макросоциальное измерение общественного развития, обеспечивающее интегральную оценку этого процесса, позволяющее своевременно и содержательно диагностировать неизбежно возникающие противоречия, стимулировать поиски их решений.

Для нашего обсуждения этот вывод значим в связи с тем, что он актуализирует задачу поиска реальных «коридоров», в рамках которых возможен выход из «ловушки», а также нахождение соответствующих инструментов анализа, позволяющих характеризовать ход прохождения по этому «коридору».

Глобальные тренды: новые риски и пути выхода

Глобальный экономический кризис, об угрозе которого предупреждали многие эксперты, становится важным пунктом актуальной повестки. Как всякий кризис, он открывает дорогу новым трендам и драйверам развития. Это значит, что ко всем неприятностям, которые нам сулит «ловушка», добавляются новые грозные вызовы, связанные с громадными технологическими сдвигами, меняющими не только фундамент экономического функционирования, но и основы сложившегося жизненного уклада.

Лидеры группы G-7 в качестве причин, способствующих возникновению глобальных экономических напряжений, указывают на последствия пандемии коронавируса и вызванные ею разрывы логистических цепочек. В числе причин указывают также на резкий рост цен на энергоносители как результат Специальной военной операции[66].

К этому следует добавить и идеологизированную в своих основаниях политику евроатлантического блока, когда под лозунгом атлантической солидарности в поддержке Украины были «пущены под нож» конкурентные преимущества экономических лидеров Европы: Германии и Франции. Эта политика обернулась также тяжелым социальным бременем для рядовых жителей реализующих ее стран.

Здесь важно отметить политико-экономическое измерение этой политики. В борьбе за профилактику все более вероятного экономического кризиса США ведут борьбу за сохранение своих высокомаржинальных секторов, значение которых мы отметили выше.

Дж. Байден продолжил политику Д. Трампа по борьбе с вторжением Китая в высокотехнологичные сектора мирового рынка. Частью этой политики стала поддержка американского ТЭК и санкции против российского. Но при этом не слишком обсуждается, что был нанесен удар по высокомаржинальному сектору инвестиционного машиностроения Германии и Франции[67]. Необходимым условием этой маржинальности были низкие сырьевые и энергетические издержки – результат сотрудничества с Россией. Торпедирование этого сотрудничества (в прямом и переносном смыслах) существенно повысило издержки и подорвало конкурентоспособность европейских компаний. Также эта политика снизила спрос на такую продукцию на прежних рынках – на глобальном Юге.