Хирурги человеческих душ

5

Бойцов тоже не терял времени даром. Он нащупывал подступы к убийце с другого конца: уцепившись за версию об угнанном автомобиле. Жаль, что «Волга», обнаруженная в лесопарке Индустриального района, не принадлежала Алькевичу, как на то надеялся разыскник.

Искомую же машину нашли лишь через неделю в пригороде Среднегорска, в кустах, близ реки Камы. Осмотр её позволил предположить, что данный угон, как и серия предшествующих и последующих аналогичных деяний по городу, был совершён одной и той же преступной группировкой. За то свидетельствовал «унифицированный» почерк угонщиков: острым предметом, вероятно отвёрткой, вскрывалась форточка на дверце водителя, что позволяло взломщикам проникнуть внутрь. Следующей фазой действий расхитителей было соединение напрямую проводов в замке зажигания. Затем машина отгонялась в укромное местечко, где её частично разукомплектовывали: извлекалась автомагнитола, снимались колёса и некоторые другие дефицитные детали и агрегаты. В довершение на капоте «внагляк» выцарапывалась насмешливая «фига»: дескать, ищите ветра в поле.

Специфика варианта с угоном «Волги» Алькевича состояла в том, что магнитола и колёса традиционно отсутствовали, а вот форточка на дверце и замок зажигания оказались без повреждений. Зато «фигура из трёх пальцев» на капоте наличествовала, но носила незаконченный вид и была лишена налёта стильного лихачества и «уркаганского» вызова.

– Шантрапа орудует, мелюзга пузатая, – нервно почёсывая затылок, сетовал Бойцов в процессе опознания автомобиля Алькевичем. – Стекло и замок зажигания не тронуты. Вывод: сопляки завладели ключами Марины! То бишь, вступали с ней в контакт напрямую. За ними одиннадцать угонов. Салажня перебрала критическую массу. Вульвец! Я буду не я, если мы их на днях не сфотографируем. Лично откатаю их шаловливые пальчики, как сейчас снимает их отпечатки с машины наш криминалист Дима.

– Думаете, и убийца Мариночки среди этих? – спросил его Борис Семёнович.

– Расчитываю, – поиграл мускулами на руках Николай. – Пошёл гон!

Дела об угонах с «ироничной фигой» объединили в одно производство. Николай подключился к сыщикам из других райотделов и из городского управления милиции. Он сосредоточился на решающем направлении, потому что практическое решение поставленной задачи теоретически выводило на убийц.

Бойцовское предсказание сбылось вскоре, когда сбытчика краденого взяли с поличным на вещевом рынке – один из потерпевших, фланировавший в паре с оперативником, опознал свою магнитолу. От сбытчика цепочка потянулась дальше и вытянула из мрака неизвестности остальных. Удача позволила параллельно раскрыть, помимо угонов, и вереницу квартирных краж. Для Николая же то был «довесок» – он жаждал возмездия убийцам.

Едва «зацепили» угонщиков «Волги» Алькевича, сыщик привёз одного из них в прокуратуру. И, подражая революционному горлопану-главарю Владимиру Маяковскому, пробасил Подлужному: «Ваше слово, товарищ маузер25, то есть, товарищ следователь. Злодей для допроса доставлен».

6

Таким извилистым путём под перекрёстный допрос Алексея и Николая попал организатор дерзких угонов. Им оказался (сыщик и тут угадал) семнадцатилетний «пэтэушник» Борис Молоканов.

– …Тачку мы заарканили около магазина «Речник», – перепугано шмыгая носом, гундосил паренёк, реагируя на многозначительные намёки Бойцова о том, что шкет со своими подельниками вляпался в «мокрое дело».

– «Речник», что возле речного вокзала? – уточнил Алексей.

– Ага. Она стояла, вроде как, на отшибе, в темноте. Обычно же машины гуртом ставят, да и под фонари, чтоб на свету. А тут хозяин её наоборот – подальше, на отшиб загнал, в темноту. Нам-то и с руки: незаметно, что хошь выделывай. Втихаря.

– Ну и что же вы выделывали?

– Как обычно: Женька с Пашкой на стрёме торчали, а я отвёрткой хотел форточку это… выломать. Подхожу с шофёрской стороны – глядь, а дверка-то и не прикрыта. И прям в дверке, из замка, ключи вставленные торчат. Ни ху… Эта… Ни шиша себе, думаю! Ажник как-то не по себе стало. Оглянулся: может словить нас хотят. Ну, вроде как, на наживку чтоб клюнули. Да нет. Кругом тихочко, спокойничко. Влез в тачку, ключ в гнездо жажигания вставляю – подходит. Ну, думаю, распи… Это… Лопух или пьяный так оставил. Пацанам свистнул. Они подошли, садиться стали. Женька – впереди, на пассажирское сиденье. Тока он в какую-то лужу на асфальте вляпался, а кругом же сухо. Шары разули – кровь! Я и говорю: «Дёргаем отсель!». Тачку завели и рванули к Каме.

– Значит, вы никого возле угнанной машины не трогали и не видели? – недоверчиво перебил его Подлужный.

– Чтоб я сдох! Распилите меня напополам, если пиз… Эта… Если вру! Никого: ни в тачке, ни около. Вот кровь была, так я и не отпираюсь – была. Не-е-е. Мокруха – не наш профиль.

– Дальше, – скептически выпятив нижнюю губу, подстегнул его Алексей.

– Рванули в Закамск. Мы с Женькой – на «Волге», Пашка следом за нами на своих «Жигулях» – ему отец даёт покататься. Около Камы выбрали спуск посуше, загнали тачку в кусты и распатронили. Сняли колеса, автомагнитолу и кинули их к Пашке – его тачка стояла около шоссе. На обочине. Чтоб на берегу не наследить.

– Документы, ценные вещи в «Волге» были?

– Ага. В бардачке – техпаспорт и доверенность, а в сумочке… Ну, такая маленькая, бабская, на водительском сиденье лежала… В ней – паспорт, права и сотни две «рыжиков»… ну, рублей. Да ещё бабская ерунда: помада, духи там…

– На кого были документы?

– На бабу. Фамилию не запомнил. Торопно всё делали. Запалиться боялись. Я почуял, что тута не всё чисто.

– Куда краденое дели?

– Деньги меж собой поделили. Магнитолу и колёса, как обычно, Рябикову загнали. Ну, сбытчику. За сотню. Он жлоб страшный. За копейку папу родного на запчасти разукомплектует. Документы порвали – и в Каму. Ключи от тачки – туда же.

– Во сколько вы у «Речника» были?

– Где-то около часа ночи. Мы же годим, чтобы питухи в ресторане набрались до отвала. Чтоб остались самые косые.

– Кукиш на капоте «Волги» рисовали?

– Это я Пашку настропалил. Ну, вроде как, фирменный знак. Как в киношке про банду «Чёрная кошка». А когда он начал на «Волге» рисовать, я его оборвал. «Кончай, – говорю, – придурок! Видал же, кровь у тачки была. Мало ли что». Пашке хоть и восемнадцать уже, и ростом – коломенская верста, а ума – кот наплакал.

– Случаем, в милицию вы не звонили?

– В милицию? Мы чё, дураки ли чё ли?!

– Да я не машину имею в виду. Может позже, под утро, про мёртвую женщину сообщили?

– Не видали мы никакой женщины. Чтоб я сдох!

От подельников Молоканова, Пашки с Женькой, Подлужный и Бойцов выудили идентичную информацию. Пашка, помимо прочего, на следственном эксперименте нарисовал «фирменный знак» шайки – «дулю», как он выражался.

– Ну что, Ляксей, – размышлял Николай, почти по-хозяйски расхаживая по кабинету Подлужного по завершении допросов. – Гладко чешут языками стервецы. Видать, не врут.

– У них совпадение показаний, как на волчьей тропинке – идут след в след, – согласился Подлужный. – Так не сговоришься. Придётся, пока, их данные брать за основу.

– Именно, пока, – обронил Бойцов. – Ничего, Борька с корешами от нас никуда не денется: за угоны на параше им всё одно чалиться немерено придётся. План по удобрениям выполнять.

– Значит, Николя, начнём сужать район поисков? – вопросительно взглянул следователь на сыщика.

– Именно, – по-деловому откликнулся тот. – Щас дую до Зотова. Занарядим на завтра на повторный подворовой обход оперов, участковых и прочих. Одначе сектор поисков сфокусируем: строго от оперного театра – к Речному вокзалу. А магазином «Речник» и прилегающими злачными учреждениями я займусь лично. Неужто, проморгали в первый раз? Путаная канитель получается.

– Я тоже конструкцию пытаюсь выстроить, а она рассыпается, точно пересохший детский кулич из песка, – посетовал Алексей. – Лужа крови на набережной, но труп – двумя кварталами выше. Да и у Марины – никаких открытых ран. Следы волочения трупа у театра отсутствуют. И, наконец, на кой ляд убийце тащить мёртвое тело от набережной к центру? Да при всём при том бросить машину, что под рукой была… Мистика!

– Найдём разгадку этой шарады – раскроем преступление, – устало потягиваясь, простонал Бойцов.

– Завтра с утра и попробуем, – тоже разминая тело, затёкшее от долгого сидения, резюмировал Подлужный. – Я займусь проверкой показаний шпаны на месте угона, а ты – по своей линии.

7

Следователь, расследуя уголовное дело, обязан действовать, неукоснительно соблюдая положения уголовно-процессуального кодекса. Правовые условности, в которых спрессован тысячелетний опыт, наделяют добытые сведения неопровержимостью и доказательственным значением. И они же замедляют темпы расследования. Компенсируют же законные, но черепашьи методы следствия – приданные ему оперативные службы. Поэтому, когда Подлужный закончил проверку показаний корпорации «Молоканов и К» на месте угона «Волги», солнце висело в зените.

– Есть достижения? – поинтересовался Бойцов, подходя к нему от речного вокзала.

– Какое там, – отмахнулся Алексей. – Проверил. Парни не лгут. От лужи крови сохранились лишь воспоминания. Ещё бы, почти две недели минуло. А у тебя что?

– Мал золотник, да дорог! – горделиво приосанился громоздкий Николай. – Нарыл кой-чего. Жуй, буржуй, рябчика под ананасом: Марина в ночь, когда её убили, была в ресторане Речного вокзала! И не одна – с мужиком.

– …?! – немом удивлении едва не задохнулся Подлужный.

– Что, проняло?! – сиял лицом сыщик, точно начищенная бляха на солдатском ремне. – Сунул в рыло администратору ресторана портретик Марины, так его сразу проняло. Администратор и официанта вспомнил, который эту парочку обслуживал. Только сейчас этот буржуинский подавальщик блюд дома – спал после очередной смены. Ну да я его встряхнул: созвонился, обрисовал картину. Короче, этот клерк ждёт нас. Едем?

– Он ещё смеет спрашивать! – картинно вознегодовал Алексей. – Летим на всех парах!

На «Москвиче» уголовного розыска они за пять минут добрались до нужного адреса. Дверь им открыл высокий плечистый бугай, оказавшийся тем самым официантом.

– Андрей? Фирстов? – завязал разговор сыщик.

– Он самый, – подтвердил парень.

– Это я звонил от директора ресторана. Зам начальника уголовки Бойцов. Со мной приехал старший следователь прокуратуры Подлужный Алексей Николаевич.

Хозяин квартиры молча посмотрел на служебное удостоверение Николая, посторонился, впуская визитёров внутрь, а затем жестами пригласил пройти из прихожей в комнату и расположиться на диване. «Ему бы Магнитку строить или БАМ, – неприязненно подумал Подлужный, присаживаясь, – а он в ресторанчике чашечки с кофе подносит».

– Расскажи-ка, Андрей, Алексею Николаевичу про ту ночь, – откидываясь на спинку дивана, распорядился Николай.

– Мне почему та ночь запала…, – начал Фирстов, доставая сигарету из пачки. – Курить можно?

– Курите, – разрешил ему Алексей. – Вы же дома.

– Да, я же дома, – ухмыльнулся парень. – Та ночь записалась у меня по двум причинам. Смена с воскресенья на понедельник, раз. А понедельник у нас выходной. И из-за самой Марины, два. Знойная женщина, как говаривал Остап Бендер. Она не то чтобы завсегдатай, но бывала у нас. С клиентами из обкома комсомола. Таких мы знаем в лицо. Они и место себе облюбовали у нас – в уголке, за пальмами. Там удобно: тебя не заметно, кому не положено.

– Так-так, – словесно простимулировал его Подлужный.

– Марина была не одна, – глубоко затянулся табачным дымом официант. – С мужиком. Я их туда, за пальмами, и пристроил. Они приехали довольно поздно. Около одиннадцати. Заказали сухое красное вино, водку, мясо, салаты. Да! попозже мужик заказал коньяку. Сидели, разговаривали, смеялись. Пару раз станцевали. Стали такие… Расторможенные. Потом, ни с того ни с сего, заспешили, резко засобирались и ушли. Пожалуй, всё.

– Всё-оо, – нараспев, повторил за ним Алексей. – Мужчина вам знаком?

– Нет, увидел впервые.

– Опишите его, пожалуйста.

– Ну, такой… кудлатый, что ли. У него богатая седая шевелюра. Не совсем седая, а с проседью, вьющаяся. Затем, борода, усы… Борода – та же самая шевелюра, но только на подбородке. Да! Вы знаете, на кого он похож? На Будулая! Здорово на него смахивает. Ну, на того, что из многосерийного фильма про цыгана-кузнеца. В нём ещё Клара Лучко и этот… как его… Михай Волонтир играют. Только этот бородач интереснее, представительнее будет. И гораздо крупнее – полтора Будулая. С меня, где-то.

– А возраст?

– Далеко не молод. За пятьдесят.

– Во что был одет?

– Вы знаете, у меня сложилось впечатление, что он такой… богемный, что ли. Из прежних, что сходят с арены. Одет был вольно. Сейчас так не одеваются. Та-ак… Светлые широкие брюки. Светлая рубашка – в стиле шестидесятых. И на шее повязан лёгкий платок.

– Вы не могли бы определить характер взаимоотношений между ним и Мариной?

– Простите, не врубился, – растерялся Фирстов. – Чего вы спросили?

– Характер общения, – растолковал ему Подлужный, – Как держались друг с другом: как отец с дочерью, или как руководитель с подчинённой?

– Скажете тоже! – широко улыбнулся Фирстов. – Как отец с дочерью… Ха-ха! Шутите? Ближе к тому, как любовники. Да что там – ближе. Натуральные любовники. Хотя меня… Может, то и лишнее… Меня аж покоробило, что Марина якшается с таким… прадедом. Нас, молодых, нету, что ли? Хотя я всякое повидал, но она же – особый случай.

– С чего вы взяли, что между ними интимные отношения?

– С чего? Да с того, что исходно они уселись не по противоположные стороны столика, а рядышком. Прижимались, целовались, он её лапал. Даа-а, он её ещё называл «Мери» или «Мари». Как-то так.

– А она его?

– Затрудняюсь. Мне на него внимание жаль было тратить.

– Отчего же?

– Ну, замшелый пень с красоткой. Чё-то меня заело.

– Сколько этот самый Полтора Будулая выпил?

– Бутылку водки и бутылку коньяка. Коньяка на донышке оставалось. Когда они уходили, то Марина этого… кудлатого поддерживала.

– Марина тоже захмелела?

– Нет. Если чуть-чуть. Пьяной я её никогда не видел. Что – нет, то – нет. Два бокала вина она выпила. Женщины быстрее нашего брата пьянеют, но Марина же была крупная.

– Во сколько они ушли?

– Где-то после двенадцати.

– Погодите, рестораны же закрываются в двадцать три часа, ну, в двенадцать ночи, – засомневался Подлужный.

– Теоретически – да, – спохватываясь, прикусил губу свидетель. – Фактически – не всегда. У нас, например, если публика почтенная, вечер проходит без буйных кутежей, принято припозднится. Да и выгодно: ночью ретивое играет. Заказывают много, а пьют-едят – мало. Оркестрантам дикие башли бросают. Нам – чаевые. Короче, полный жор. Через то и терпим. Париж стоит мессы.

– Вы вначале обмолвились, что Марина с кавалером внезапно заторопились, – воспроизвёл ход допроса следователь.

– Да что там заторопились – сбежали, – серьёзно сдвинул брови к переносице Фирстов. – Будто испугались кого. Может, так и было. Марина ещё поминала какое-то имя…

– Имя! А конкретнее?

– …Н-нет. Не припомню.

– А если поднапрячься?

– Подна-пря-а-чься… Нет, не припомню, – посетовал официант. – Вертится на языке, а на ум нейдёт.

– Что если Марина поругалась с кавалером, потому и ушла? – отработал «скользкий» момент Подлужный.

– Исключено, – подумав, отрицательно замотал головой свидетель. – У них полюбовно катилось. Что сыр по масличку. И потом, она же его усердно так поддерживала, когда они уходили.

– Значит, всё-таки парочка испугалась человека с каким-то именем? Мужским?

– Да. Во всяком разе, у меня такое мнение сложилось. И я бы уточнил: она испугалась. И не настаивал бы, что Марина испугалась именно человека, чьё имя она назвала. Просто оно звучало в момент их ухода. А вот кого-то или чего-то она точно испугалась.

– И последнее, – приступил к завершающей фазе предварительной беседы Алексей. – Во что была одета Марина, какие украшения были на ней.

– Марина есть Марина, – вздохнул Фирстов. – Забываешься, и глазеешь на неё, а не то, что на ней. С моей стороны это… кгм… дисквал. Что же на ней было? – задумался он. – На ней было что-то такое ажурное, красивое, как и она сама. Что-то типа лёгкой блузки, недлинной юбочки… Естественно, золото, украшения. А где что – не скажу. Не заострялся на том.

– Жаль, – недовольно констатировал следователь. – Жаль.

Подлужный запротоколировал показания официанта и повернулся к Бойцову:

– Товарищ старший лейтенант, у меня всё. Не мешало бы нам с духом Полутора Будулаев спиритический сеанс организовать. Вызвать, что называется, его к жизни.

– Значитца так, – встрепенулся «товарищ старший лейтенант», подражая любимому киногерою Глебу Жеглову, – в три часа, Андрей, жду тебя в кабинете номер двести шесть Ленинского райотдела. Рисовать умеешь?

– В школе пятёрки получал. И по черчению – тоже.

– Молоток! – одобрил Бойцов. – Лично малевать не сподобишься, а вот нашему художнику составить субъективный словесный портрет ты подмогни. До кучи и фоторобот состряпаем.

8

Возвращаясь на «Москвиче» в прокуратуру, Подлужный делился с приятелем мыслями, теснившимися в мозговых извилинах:

– Николя, а не порешило ли то самое лицо, чьё имя звучало, того самого кудлатого? Отправил к праотцам его, а вслед за ним – и её. А? Опять же, куда испарился кудлатый? У Камы его не обнаружили. Час от часу не легче! Надо бы заново по нашим традиционным местам променад совершить. Как считаешь?

– Заколебала эта Мэри-Марина! – ругнулся в сердцах Николай. – Лады, прошвырнёмся и по моргам, и по больницам ещё разик. На утопленниках акцентик сделаем – может Будулая этого в Каму сбросили. Хотя, если бы он в секционной26 почивал, то у меня в тыкве отложилось бы. Приметный больно. Лады, напечём рисованные портреты и отправимся ментовской капеллой в третий поход по милым моей печёнке переулочкам, по знакомым «княжны Мери», мать её ити! Блин блином покрывают.

– И парочку экземпляров портретов, Коля, будь добр, мне тисни, – походатайствовал Алексей. – Я их Алькевичу предъявлю.

К вечеру так называемый субъективный рисованный портрет любовника Марины Подлужный заполучил. Однако, когда он, сгорая от нетерпения, позвонил в управление телефонного завода, из приёмной ему сообщили, что Алькевич недавно убыл в командировку.

9

«Всё же связь – величайшее достижение цивилизации, – думал Подлужный, вращая диск телефона. – Звонок – и ты на другом конце города, звонок – и ты в другой области, звонок – и ты в Москве». За прошедший и текущий день он, благодаря телефону, получил массу полезной информации. О том судите сами.

Так, накануне на Алексея по телефону вышел официант Фирстов.

– Алексей Николаевич, – не без самодовольства звучал его голос в эфире, – вы просили меня, если что, сообщить имя того мужика, коего поминала Марина. Вчера проблеск был. Иду, а навстречу строем солдаты. И по башке как ударило: она ж говорила «Арми».

– Арми? – на всякий случай переспросил тот.

– Да, Арми.

– Здорово! – просиял следователь. – Вы нас выручаете. И не ошиблись? Не перепутали? Именно Арми?

– Да, да, – настаивал абонент.

– Правильно говорят, что слово к делу не пришьёшь, – посетовал Подлужный. – Вы уж не сердитесь, спасибо за ценные сведения, но вам придётся подъехать ко мне для допроса. К двенадцати я освобожусь. Вы располагаете временем?

Вчера же, после дополнительного допроса официанта, Алексей набрал номер телефона Бойцова. Услышав отклик друга, он не только известил Николая о сюрпризе, но и озадачил его: возможна ли выборка в областном адресном бюро на мужчин по имени Арми.

Сегодня же, с утра пораньше, следователь пытался застать дома, и тоже посредством телефонного вызова, бывшую подружку Марины Алькевич – некую «Соболеву О.». Именно так последняя была обозначена в справке, составленной для него участковым Матушкиным. Упомянутая Соболева О. (вероятно, Ольга или Оксана) пропадала где-то на гастролях со своим музыкальным ревю и, очевидно, отнюдь не скучала по Среднегорску. Алексей располагал правом на такой вывод, ибо то была его «надцатая» попытка дозвониться до неё. Предыдущие оказывались безуспешными.

Однако нынче упорному служаке повезло. На настойчивом и нетактичном (если не сказать наглом) семнадцатом зуммере кто-то снял трубку, но тишина на противоположном конце провода не прервалась позывными респондента.

– Алло, алло! – напористо «включился» Подлужный.

– …Кто посмел в такую рань разбудить маленькую сладенькую девочку? – после долгой паузы, наконец-то раздался недовольный и капризный, размягчённый и сонный молодой женский голос.

Говор незнакомки обладал удивительным свойством: хотя обладательница его была вроде бы рассержена и не расположена к любезностям, ещё не ведала, кто ею интересуется и о чём предстоит вести речь, а между тем напевное наречие её, как бы существуя независимо от хозяйки, уже кокетничало, нечто обещало, на что-то дарило надежду. Таинственные придыхания, обертоны и интонации априори располагали к интимной доверительной беседе. А теплота и невесомая хрипотца их фона живописно воссоздали в воображении Алексея картину того, как истомлённая долгой ночной негой юная прелестница потягивается в постели и свободной рукой гладит тугую, налитую желаниями грудь.

Организм Алексея, обременённый длительным сексуальным воздержанием, на неясные подсознательные позывы самки с той стороны (вряд ли предназначенные для него), мгновенно отреагировал мощными выбросами тестостерона в бурный кровяной поток и инстинктивной животной похотью. Тело мужчины напряглось до кончиков волос, кои в отведённых местах по-звериному вздыбились. И он ощутил себя электрокипятильником, включённым в сеть, но не погружённым в воду.

Однако мышление Подлужного, обладая автономным управлением от соматических органов, по инерции продолжало работать в служебном режиме. Потому на прозвучавшую женскую реплику сотрудник надзорного органа ответил буднично, не теряя рассудка и юмора.

– Здравствуй, мой маленький друг, – сострил он голосом диктора-сказочника Николая Литвинова27. – Тебя побеспокоил нехороший, с большими-пребольшими и острыми-преострыми зубами дяденька-следователь из прокуратуры, у которой избушка стоит на опушке.

– Севка, ты, что ли, треплешься? – рассмеялась невидимая, но возбуждающая и чувственно ощутимая особа. – Чего тебя на тюремные басни потянуло? Не приспело ещё, как будто.

– Простите, – спохватившись, «отключил электрокипятильник» и сменил фамильярный тон на официальный Алексей, осознав, что двусмысленный диалог заходит чересчур далеко и в неподобающее русло. – Вас беспокоит старший следователь прокуратуры Ленинского района Подлужный. Мне нужна гражданка Соболева.

– Севка, кончай дурачиться, – теперь по-настоящему сердилась женщина.

– Извините, но с вами действительно разговаривает следователь прокуратуры Подлужный Алексей Николаевич, – экстренно выправлял ситуацию озадаченный чиновник.

– Послушайте, что за идиотские шуточки?! – обиделась собеседница. – Я немедленно бросаю трубку. Или нет, лучше в милицию позвоню, чтоб не хулиганили.

– В моём производстве находится уголовное дело, возбуждённое по факту убийства Алькевич Марины Германовны, – теперь подражая роботу, с металлическими нотами в голосе «восстанавливал» служебный статус следователь. – Не отнимая у вас права на контакты с органами внутренних дел, уверяю вас, что то – пустая трата времени. Там вам скажут обо мне, то же самое.

Оцепенелое безмолвие охватило телефонный эфир. «Никак уснула!» – забеспокоился Алексей, выждав достаточный период.

– Алло-о? – дал он знать о себе.

– Вы… на самом деле следователь? – окончательно переходя от сонного состояния к режиму бодрствования, осведомилась незнакомка.

– Вне всякого сомнения. Простите, я разговариваю с Соболевой?

– Да. Тысячу извинений, а зачем я вам нужна, Алексей… э-э-э…

– …Николаевич.

– …Алексей Николаевич?

– По имеющимся у меня предварительным сведениям, вы являлись близкой подругой покойной. И мне было бы небезынтересно, с сугубо профессиональной точки зрения, пообщаться с вами относительно неё. Сегодня четверг. Я вас приглашаю к себе на понедельник. К девяти часам… утра, естественно.

– Ой, понедельник день тяжёлый. Да к тому же утром… Знаете что, Алексей Николаевич, у меня к вам встречное предложение: через неделю я выхожу на работу… Пока я в постгастрольных каникулах. А как выйду, вы бы меня там навестили, я имею в виду ресторан «Кама», и мы бы мило побеседовали. О`кей?

– Вновь я посетил?!28 – с язвительной иронией, в отличие от пушкинской элегичности, вырвалось у Подлужного восклицание, проперчённое исконно прокурорским гонором. – Прошу прощения, но складывается впечатление, что вы не в полной мере отдаёте себе отчёт в том, что такое прокуратура и с кем вы разговариваете. Это к нам ходят все, а не наоборот. Это мы выдвигаем предложения, от которых невозможно отказаться. И, наконец, это мы задаём вопросы, которые невозможно отклонить.