Хирурги человеческих душ

– Сожалею. Устанавливаем, – мгновенно помрачнел сотрудник прокуратуры. – Полагаю, что изобличение – дело считанных… дней. При условии сотрудничества с нами граждан. В том числе и вас.

– Увы. Мне нечем вас обнадёжить, – с печальной тенью на лице пояснила артистка. – О похоронах узнала на гастролях. Помянула Мариночку. Была в жутком сплине. Думайте, что хотите, но бутылку шампанского осушила на мах. Его принято пить на торжество, а я – на тризну. Кроме него я вообще ничего не пью. Если только с напёрсток хорошего коньячку. Вернулась в Среднегорск. Разузнала про Маришу. Съездила на могилку. Опять приложилась. Утром – в разобранном состоянии. А тут вы позвонили… Увы, но для меня варварская расправа с Мариночкой – тёмный лес.

– Расскажите что-то значимое о ней, – попросил Алексей. – Чтобы я составил более глубокое представление о вашей подруге. Кстати, как вас по имени-отчеству?

– Прокуратура же знает всё! – просветлев обликом и отвлекаясь от траурного прошлого, озорно подловила его на промахе и «взяла с поличным» Соболева. – Продемонстрируйте свои способности.

– Ларчик открывается методом логической дедукции, – не оплошал Подлужный. – Затруднение лишь в том, что человечество не придумало достойного обозначения для той кудесницы, что нарисовалась передо мной.

– Боже! Сколько пафоса! – поощрительно воскликнула Соболева. – Но я позволяю вам поизощряться, на сей счёт. Нуте-с?

– «Соболева О.», – задумчиво протянул Подлужный, принимая игру. – Быть может, Орнелла?47– тонко польстил он.

– Нет, – азартно улыбнулась проказница. – Но мне приятно.

– Мерилин? Клеопатра? Нефертити? Жозефина? – ненавязчиво курил фимиам Алексей.

– Нет! – уже смеялась Соболева. – Мне нравится ход ваших мыслей, однако, где же здесь буква «О»? И потом: почему сплошь чужестранные имена?

– Да потому, что неподражаемо прекрасное всегда нам кажется не от мира сего! – был в ударе компаньон по развлечению.

– О! – только и сумела произнести девушка.

– Тогда, быть может, Ладэнэлла? – выдавал экспромт за экспромтом «на флирт-марше» Подлужный.

– Ладэнэлла? Хм, впервые слышу, – игриво отвела книзу танцовщица нижнюю губку, выказывая каёмку розовой слизистой оболочки. – Что оно значит?

– Нефертити, в переводе с древнеегипетского, звучит, как «Красавица пришла!» – загораясь от вдохновения, фантазировал её визави. – Ладэнэлла же на языке пришельцев из Антимира с далёкой планеты Ипсилон значит: «Дьявольская искусительница пожаловала!»

– Но почему же «дьявольская»? – пуще прежнего надула губку артистка.

– Откровенно? – пронзил её взором Алексей.

– Откровенно!– с вызовом ответила та, и в ожидании подалась к нему грудью, отчего незагорелая полоска упругих холмиков отодвинула рубеж лифчика до опасной черты.

– Потому что вкусить искусительницу, ни за какие коврижки нельзя, но черто-о-овски хочется! – проглотил слюну вожделения мужчина.

– О! – вторично не сумела подобрать эпитета молодая женщина для выражения чувств.

– И вообразите, – импровизировал Подлужный, – что вы первая девушка Земли, что удостоилась этого титула от инопланетян: Ладэнэлла! И сверх того представьте, что имя это не я, простой смертный, произнёс, а излил в виде сердечной лирической мелодии какой-нибудь знаменитый ипсилонец, равный Валерию Ободзинскому.48 И он поёт на наречии иного мира: «Льёт ли тёплый дождь, падает ли снег, у подъезда Ладэнэллы я всегда стою стою…».49 Впечатляет?

– Не без того! – смятенно призналась сиюминутная муза фантазёра.

И она непроизвольно уронила руки на колени. И в ней мимолётно, из-под напускного лоска и блеска, проглянула диковатая голенастая девчушка, которая, подцепив из античной амфоры на кончик указательного пальца дразняще-пахнущую янтарную массу неизвестной природы, не знает, что делать с нею дальше: то ли попробовать яство, вдруг то – олимпийский нектар, то ли смахнуть прочь – от яда и греха подальше.

– Хорошо, – решился новоявленный оракул, уловив колебания девушки и привнося в диалог ещё одну интимную струнку. – Сейчас я попытаюсь отгадать ваше подлинное имя. Попадаю в «яблочко» – вы мне позволяете некую вольность. Стреляю в «молоко» – вы вольны, как птица в полёте. Свободны упорхнуть на все четыре стороны. Идёт?

– Пропадать, так с песней и… с ипсилонцем! – рисково бросила чертовка, и тёмно-карие бархатистые очи её заблестели. – Идёт!

– Слово? – обжёг напоследок девушку предостерегающим взглядом «магистр оккультных наук».

– Слово! – подобно озорующему сорванцу, выпалила та.

– Окса-а-на! – вставая и для пущей убедительности вздымая кверху руки, магически провозгласил Алексей, словно первоалхимик, синтезировавший из вакуума драгоценный металл.

– Ха! Понятно. Да вам было известно, как меня зовут, – отнюдь не разочарованно констатировала та, что оказалась всё же Оксаной.

И она заинтересованно повела глазами, словно «встречным курсом» провоцировала: «Ну! Вы угадали. Ну, делайте же, делайте же вашу обещанную вольность! Вы меня заинтриговали».

Подлужный «испепелил» Оксану долгим пожирающим плотоядным взглядом. Танцовщица, авантюрно принимая дуэль, состроила нарочито наивную гримаску и не отвела насмешливых обольстительных очей, из глубины которых прорывались на поверхность протуберанцы порочного интереса, нетерпения и… затаённого страха: «Чем чёрт не шутит?! Кто предугадает, на что горазды эти неиспробованные прокуроры? А что, если у них это в порядке вещей?»

Но тут же её броская фактура, независимая поза и флиртующе выказанные и уже дразняще чуть разведённые стройные балетные ноги откровенно и завлекающе взывали: «И что ты со мной сделаешь? Тут, в учреждении. В скопище кабинетов. Где кругом люди. В конторе, что символизирует пуританскую мораль и строгость. Да ничего!»

Подлужный по-настоящему любил свою жену. Татьяна вызывала у него развёрнутый спектр нежности: в любовной прелюдии хотелось защитить её от невзгод, манило припасть к её рукам, прижаться к ней щекой, осыпать её беглыми поцелуями сверху донизу, признательно прикоснуться к её полураскрытым губам… И слиться с нею… И постигать её с безукоризненным и отменным мужским достоинством всю жизнь, как бы подчёркивая тем самым ту великую меру счастья, что выпала на долю её избранника. И эта признательность неизменно и незримо присутствовала в любовной увертюре, достигала максимума при апофеозе ласк и неугасимо светилась и за пределами интимной близости.

А вот расположившаяся перед Подлужным дьявольская чаровница, возбуждала в нём противоположные по форме проявления звериные желания, пробуждала дикие природные силы. И Алексей внутренне подался им навстречу. Почти довершили погром его моральных устоев обстоятельства известного воздержания. Он был утомлён подобно тому стрелку из лука, что удерживает контрольный палец со стрелой на туго натянутой тетиве день, неделю, другую… Силы иссякают. Решимость не беспредельна. Воля не безгранична. Тем более что самому железному мужчине ничто человеческое не чуждо. Да ещё коли подле тебя сладкая «девка-чернавка», от которой бьёт возбуждающим током и демоническими поползновениями утоления страсти.

И Алексею захотелось, страшно захотелось смести одним движением с допотопного канцелярского стола – к едреней фене и к ядрёной бабушке – многочисленные никчёмные документы, уголовные дела и прочую следственную кабалистику; завалить на освободившуюся услужливую широкую плоскость эту манкую чертовку; задрав юбку и оголив запретную зону, запустить туда, в сладкую порочную черноту промежности, вздрагивающую от предвкушений мужскую длань, чтобы вволю облапить податливую тёплую женскую плоть. Задыхаясь, навалиться всем телом на искусительницу, прильнуть с хищной похотью, чтоб косточки захрустели, и погрузиться, вгнездиться, вляпаться, вмандячиться в неё по самые уши.

И тягать, тягать, тягать на себя порочное создание, по-звериному рыча и скуля. И блудить, блудить, блудить в нём окаянными причинными местами и помыслами. Да так! чтоб хрястнулся и рассыпался в щепки от неимоверного перенапряжения добротный канцелярский стол; чтоб гвозданулась с потолка на пол, спятившая от невиданного зрелища, люстра; чтоб лопнула от натуги и рассыпалась мириадами звёздочек сладострастной мучительной боли и наслаждения становая мужская жила; и чтоб разлилась истома в темноте плотно сжатых век и стоне стиснутых и искусанных в кровь губ!

И здесь же, «не отходя от кассы», переблеваться вдрызг, выворачиваясь наизнанку от охватившего мерзопакостного состояния грехопадения и пачкая подлую морду в гнусной тягучей жиже. И опрометью бежать отсюда прочь, чтобы не возвращаться к грязному позорному ложу уже никогда и ни за что…

Но искомая финальная фаза ещё не была пережита. А потому Подлужный, не сводя взора с гипнотизируемого объекта, копируя знаменитого танцора Вацлава Нижинского, мягким прыжком барса преодолел расстояние, отделяющее его от входа, и запер дверь. Затем последовало большое жете50 в противоположном направлении – и он уверенным движением перекрыл портьерой оконный проём. Кабинет накрыл полумрак. Ещё два вкрадчивых кошачьих шага «на пуантах», и Алексей замер за спиной Оксаны.

Он приобнял девушку за плечи и медленно наклонился к плавному загорелому изгибу шеи, обдавая его неровным палящим дыханием. Даже в полутьме Подлужный различил морозную чувственную волну мурашек, бегущую по телу отчаянной гостьи. Тогда он прошептал в самое её ушко: «Это я тебя потревожил, моя маленькая девочка! Но я заглажу свою вину и всё сделаю очень-очень нежно и ласково, желанная моя Дьявольская искусительница…»

И теряя голову, Алексей прихватил губами шелковистую мочку уха девушки и потянулся, заскользил рукой вниз – к узенькой незагорелой полоске бугристой поверхности…

Неизвестно, куда и сколь далеко занёс бы волнующий смерч эмоций забывшуюся парочку, если бы не нелепая случайность. Последняя, впрочем, есть форма, как мы знаем, проявления необходимости. И по её велению в переломное мгновение щёлкнул аппарат внутренней связи, и раздались громкие позывные.

Алексей и Оксана разом крупно вздрогнули. Девушка, молча, отстранилась. Подлужный выпрямился и выдохнул воздух. Мистический дурман страсти и очарования бесследно рассеялся и в их головах, и в служебном помещении.

2

Раздражённо фыркнув, Подлужный нервно восстановил первоначальную обстановку, уселся на привычное место и, нажав на тумблер переговорного устройства, проговорил:

– Да, Яков Иосифович.

– Алексей, зайди ко мне, – начальственно распорядился Двигубский.

– Яков Иосифович, у меня следственное действие.

– Э-э-э… Алексей Николаевич, вопрос срочный!

– Яков Иосифович, у меня крайне важное следственное действие! – даже и не думая уступать, с нажимом ответил Подлужный.

– Что? Такое уж важное? – растерянно спросил прокурор.

– Безусловно, – упёрся Подлужный подобно древнерусскому воину Боброку супротив несметных полчищ Мамая на Куликовом поле. – Вы же меня знаете, Яков Иосифович. Из ряда вон выходящий случай.

– Э-э-э… Хорошо, как закончите, зайдите.

– Понял, – отключил связь Алексей.

Соболева внимала переговорам, подняв тонкие воронёные брови аж до середины лба.

– Прокурор? – осведомилась интриганка.

– Он самый.

– Как вы его!

– Хм… Сам напросился! – в лихом запале хмыкнул следователь.

– А что за исключительный случай? – увлечённо продолжила расспросы Оксана.

– Ваш приход. Хотелось продлить общение с вами, – был по-мужски прямолинеен Алексей.

– Если в той же… мизансцене, что до звонка, – игриво потупилась Оксана. – То я не готова. По крайней мере…, – обвела она взглядом кабинет.

– Что ж. Тогда давайте продолжим знакомство в форме беседы, – смягчая силовой напор, предложил Подлужный. – Вы же так и не поведали мне о Марине.

– Давайте, – согласилась Соболева. – Тем более что последние дни я много вспоминала о ней. Итак… Мы вместе пошли в спецшколу, потом – в хореографическое училище. С малых лет танцевали в кордебалете в отдельных спектаклях. Позднее нас зачислили в балетную труппу театра. Но дальше застопорилось: нам с Маринкой не нравились ограничения классического танца. Да к тому же мы с ней очень крупные девушки, быстро под сто восемьдесят вымахали. Ну, ещё кое какая ерунда приключилась… Маришке, к тому же, вечные проблемы с весом досаждали. А балетные мальчики в училище… Им только дюймовочкам поддержки делать. Да собственные ляжки поглаживать. Одно слово – инфанты. А можно и покрепче сказать… Сами, несомненно, слышали?

– Слышал. В одном анекдоте.

– В каком?

– Да один балетный инфант прибегает с улицы и жалуется матери: «Ма-ам, а мальчики во дворе меня дразнят педиком?». Она ему свирепо: «А ты им морды набей, сынок!». Он, возмущённо: «Ну что ты, мамочка, ведь они же все такие хорошенькие!»

И впервые Алексей и Оксана дружно смеялись до слёз. И прониклись простой взаимной человеческой симпатией без претензии на что-либо.

– Если честно, – успокоившись, продолжила повествование девушка, – нам с Маришкой поднадоела эта сказочная лирика. Ведь классический танец – вымирающее искусство для эстетов. Нам же по духу современные ритмы. Авангард. Не Павлова с Улановой, а хотя бы Айседора Дункан. Или Алисия Алонсо. Короче говоря, документики забрали – и сделали альма-матер ручкой. На пару с подружкой поступили в институт культуры, на вечернее отделение. Кормить нас было некому: у Маринки в городе двоюродная тётка-скряга, а родня – в деревне; мои предки разошлись, немного погодя я и от маман потихоньку откололась. Уже четыре года – в свободном плавании. Мариша махом пристроилась при обкоме комсомола – в турбюро. Побывала в Болгарии, Югославии, на Кубе… А я тем временем моталась по разным творческим коллективам при дворцах культуры, при политехе. В Среднегорске же с нетрадиционным искусством – полная лажа. Повезло, что пробился такой творческий человек, как Стерлигов. Он и организовал музыкальное ревю. Всё второе отделение – танцы, варьете. Мы же не только по ресторанам чесать горазды. Нас и творческие люди заметили. Приглашают и на фестивали, и на конкурсы в различные города.

– Из-за варьете и ваша дружба с Мариной прервалась?

– Не вполне. Я не теряла с ней эпизодических контактов до тех пор, пока она не выскочила замуж за этого… за Алькевича. За это чудо в перьях и в пенсне. Как она за ним с тоски не удавилась, я поражаюсь. Впрочем, быт он ей обеспечил.

– Поправьте меня, Оксана, если я заблуждаюсь, но у меня сформировалось весьма стойкое и, не исключено, превратное предубеждение, что Марина была …кгм… доступна для мужчин.

– Обет супружеской верности на Библии она, конечно, прибабахнутому своему не давала. М-да… Но впечатление о её распущенности – в значительной мере внешнее. Просто она была заводная, экстравагантная. И первому встречному ковбою не отдалась бы. Исключено. Лишь тому – кто её чем-то поразил. Да и свои романы Марина хранила за семью печатями. Так что, наперёд скажу: свечку у постели я не держала. Никого «на мушке» не держу.

– Вам ни о чём не говорит имя Арми, Арменак?

– Арми, Арменак? Нет, ноль ассоциаций.

– Усвоил. А не знаком ли вам этот мужчина?

И Подлужный предъявил Соболевой фотографии, на которых был запечатлён Бухвостов.

– Впервые вижу, – без намёка на колебание ответила та, возвращая карточки.

– Угу. Возможно, у вас сохранились записки, письма Марины, общие фотографии?

– Записок и писем нет. Маринка писала, как курица лапой, – не в смысле почерка, а в смысле стиля. И ненавидела это занятие. А общие снимки, слайды есть. Дома, разумеется. Так вы же про них меня не предупредили.

– И намёка нет на то, чтобы винить вас в этом, Оксана. Но вы же можете подсказать, есть ли на тех снимках мужчины с кавказской, с армянской внешностью?

– С кавказской… Так вот сходу и не отвечу. Нужно пересмотреть.

– Вы посмотрите, пожалуйста, и если что – позвоните. Принимается?

– Приниматься-то принимается. Но если я что-то найду на слайде, то не потащусь же с диаскопом 51 к вам!

– Зачем же? Звонок, и я к вам подъеду. На прокурорской «Волге». Но без конвоя, – в типично прокурорской манере съюморил Алексей. – А с большой-большой признательностью за помощь в расследовании. Ведь в этом деле мы с вами союзники, не так ли?

– Хм-м, – засомневалась Оксана, через косой прищур, изучая прокурорского работника. – А вы там меня не загипнотизируете? А то я была как в наркотическом сне от ваших батри, жете и соте…

– А-а-а! Вы про прыжки косолапой обезьяны! – расхохотался Подлужный, вспоминая собственные вкрадчивые скачки по кабинету. – Что вы, Оксана. Сугубо официальный визит. И потом, если на фото вы не обнаружите субъектов, интересующих следствие, то и звонка с вашей стороны не последует. Не так ли?

– Если говорить вашими словами: я всё усвоила, – поднялась Соболева. – Всего доброго, – нейтрально попрощалась она.

– Всего доброго, – кивнул Алексей ей вслед.

3

Сопроводив взглядом через окно Соболеву, которая красиво дефилировала по улице изящным и по-женски коротким «шагом от бедра», следователь прокуратуры неожиданно для себя запел: «Ненадёжная ты, как лёд весной…52 М-да…».

Впрочем, уже через пару минут он настроился на производственную волну и приступил к свежему обзору, распространённому областным УВД и облпрокуратурой. И вскоре Подлужный поневоле выдал типично русское восклицание: «Ё-кэ-лэ-мэ-нэ!». Именно так он среагировал на любопытное место в разделе нераскрытых убийств, ибо там приводилось описание обгоревшего трупа мужчины. Длина тела погибшего равнялась 195 сантиметрам.

«Случаем, не Бухвостов ли то обнаружился? – предположил Алексей, мысленно воспроизводя заявление Ситова о пропаже друга. – В принципе, заявленным параметрам соответствует. Ну-ка, ну-ка…». И следователь повторно принялся выборочно читать заинтересовавшее его сообщение: «28 июня 1987 года в Юго-Камском районе… На опушке лесного массива в пятидесяти метрах от просёлочной дороги на кострище обнаружен обгоревший труп мужчины… Произведён гипсовый слепок с дефекта протектора (рваное выкрошивание, выработка) шины правого переднего колеса легкового автомобиля, имеющего индивидуально-определённые признаки… Произведено фотографирование… С места происшествия изъято: обгоревшие туфли мужские, цветной шёлковый лоскут, оплавленные наручные часы, образцы почвы, издающие запах легковоспламеняющейся жидкости… Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы смерть мужчины, личность которого не установлена, предположительно наступила от ножевого ранения в область сердца. Телесные повреждения, причинённые огнём, носят посмертный характер… Убийство не раскрыто…».

Подлужный откинулся на спинку стула, сопоставляя иные детали: Марина Алькевич была убита в ночь с 14 на 15 июля; труп нашли грибники 28 июня; сейчас – начало июля. То есть, труп высоченного мужчины вполне мог оказаться Бухвостовым. Значит, надлежало истребовать для изучения уголовное дело о нераскрытом убийстве в Юго-Камском районе. Возникшим соображением Алексей вознамерился было поделиться с Боцовым по телефону, однако…

Однако уголовный розыск опередил следствие: на столе сотрудника прокуратуры зазуммерил аппарат связи. То, разумеется, звонил Николай.

– Хэллоу, Алый, – излучал самодовольство разыскник.

– Привет, товарищ заместитель начальника уголовного розыска, – с невольной улыбкой отвечал тот. – Наперёд скажу, что ты не просто так звякнул. Порадовать хочешь?

– А то! Не забыл наш разговор про армянскую диаспору?

– Ещё бы…

– Значитца так, Разговор секретный и остаётся между нами.

– Вник.

– Ты знаешь, кто главный по армянской общине в нашей области?

– Шарль Азнавур? 53

– Всё шуткуешь. Так вот, смотрящим не смотрящим54, но старшим у них поставлен Назарян Норайр Хачатурович. Директор «Аметиста».

– Так-так…

– Если бы я сам к нему припёрся, то он бы меня вежливо принял, но по результату – отправил бы куда подальше. Тут уровень нужен. Предположим, положенец55 со всем расположением побакланит с небезызвестным Вовой Казымовым. А почему? Да потому, что Вова, будучи зам начальника областного УгРо, за низовую информацию по какому-нибудь глухому делу может кое-что оформить как явку с повинной, а то и прикрыть какую-нибудь кражонку…

– Коль, да я немного ориентируюсь в этом, – нетерпеливо прервал Бойцова Подлужный.

– Лёша, я к тому, чтобы ты чуял, на какие верхи мы выходим, – важно поправил его разыскник. – Так вот, сходил я на поклон к Казымову. Вова и подъехал на кривой козе к Назаряну. Тот в дебюте и расшаркался, и креслице ему подвинул, и коньячку плеснул… Но как услышал про Арми-Арменака – разом в лице изменился и стопку выронил. О как! И ушёл в отказ. Вчистую: дескать, слыхом не слыхивал и дело с концом.

– Ну и…

– Тут уже Казымова заело. Да и по мандражу директора допёр, что тот не токмо знает Арми-Арменака, но и очень-очень знает. Словом, обложили мы Норайра Хачатуровича. И вызнали его ближайшее окружение. Короче, калякай установочные данные на Арми-Арменака…

– Да ну! – усомнился следователь.

– Калякай-калякай, – снисходительным волшебником усмехнулся Николай. – Сукиасян Арменак Саркисович…

– Как-как?

– Су-ки-а-сян, – со смешком и по слогам продиктовал фамилию Бойцов. – Это совсем не то, что ты подумал… «Сукиасян» в переводе значит «безмолвник». О как! Посему, чую, намаемся мы с ним. Ну да ладно, калякай дальше: 1959 года рождения, уроженец города Арташат Армянской ССР, в настоящее время прописан: Среднегорск, Прикамская, дом 23, квартира 44, работает в отделе снабжения Среднегорского телефонного завода, служебный телефон…

– Коля! – вновь возбуждённо прервал диктующего Алексей. – Опять «телефонка»! Там же Алькевич работает. Не исключено, что он знает этого Сукиасяна?

– Я точно так же, как и ты, – в присущем ему духе, скабрезничал Бойцов, – в этом направлении член к носу приложил.

– Та-ак. Когда будем брать за вымя, как выражается внук Котовского, возможно, совсем нам уже не товарища Сукиасяна?

– Погодь малость, Ляксей, – притормозил азарт соратника разыскник. – Я уже прозондировал такую акцию. Должен тебя огорчить: в настоящее время совсем нам не товарищ Арменак находится в отпуске с выездом на историческую родину.

– Д-да, – будто запнувшись и упав через порог, среагировал Подлужный. – Ч-чёрт! Жаль. И когда он будет?

– В запасе у него неделя. А когда вернётся – неведомо. Но я по своим каналам отслеживаю.

– Что ж, – на ходу корректировал планы следователь. – В таком разе, Коля, давай раздобудем фотку Сукиасяна в паспортном столе или в отделе кадров завода, да и предъявим для опознания Алькевичу. Заодно изучим личное дело заподозренного. Идёт?

– По времени сориентируй.

– Знаешь, на четырнадцать тридцать меня пригласили в обком на заседание парткомиссии по Башмачникову. А к шестнадцати я вполне поспел бы на «телефонку», если бы ты там кадровиков организовал. Как?

– Опять на УгРо выезжаешь, дорогой товарищ следопыт, – проворчал Бойцов. – Шут с тобой. Принимается.

4

Алексей прибыл в обком. В приёмной он представился женщине-секретарю, регистрировавшей приглашённых.

– Приняла, – ответила ему та, делая отметку в списке. – Придётся подождать назначенного срока. Присаживайтесь.

– Нет, – отказался Алексей от перспективы томления в душном помещении, – я лучше в коридоре подожду.

– Хорошо, – сказала секретарь. – Только не уходите далеко.

Подлужный вышел в коридор, подыскивая местечко, где можно было бы пристроиться. Не успел он определиться, как сбоку прозвучал знакомый баритон: «Николаич, двигай сюда».

Голос доносился из угла, отгороженного переносным щитом, на который ежедневно вывешивались свежие номера газет «Правда» и «Известия». Следователь заглянул за импровизированную ширму и увидел старшего прокурора-криминалиста облпрокуратуры Тиссена Александра Рейнгардовича, привставшего со сколоченных в ряд стульев.

Тиссен был высок, подтянут, худощав и носил чёрную, как смоль, аккуратно подстриженную бороду типа «барбудос»56. Последний атрибут внешности, вне всякого сомнения, должен был подсказать постороннему о духовном родстве бородача с Фиделем Кастро и Че Геварой. А его чёрного цвета с антрацитовым отливом глаза выказывали сильный характер и взрывной темперамент.

«В упряжке» с криминалистом Подлужный прежде работал по ряду уголовных дел. И Тиссен зарекомендовал себя грамотным и компетентным специалистом, оказавшим помощь в раскрытии преступлений.

– Здорово, Николаич, – приветственно дёрнул революционным атрибутом тот, усаживаясь обратно. – Приземляйся.

– Здорово, Рейнгардович, – в тон ему откликнулся Подлужный. – Ты, никак, вместе с товарищами Фиделем и Че укрылся за баррикадой? – шутливо указал он на переносной щит.

– Да как сказать…, – неопределённо проворчал криминалист.