Командующий Владимир Булгаков. По заслугам и честь

…После того как боевики были изгнаны из Ботлихского района Дагестана, Казанцев отправил Булгакова догуливать отпуск. «Ты больше всех здесь крутился, – сказал он Владимиру Васильевичу, – поэтому езжай в Ростов, отдохни». Но отдохнуть Булгакову не довелось. 3 сентября военно-политическое руководство страны назначило руководителем оперативного штаба – командующим Объединенной группировкой федеральных сил в Республике Дагестан генерал-лейтенанта Трошева, и тот сразу убыл в Махачкалу, сдав дела в округе Булгакову.

Шахтерские корни

В район боевых действий генерал Булгаков будет вызван в середине ноября 1999 года, поэтому у нас, уважаемый читатель, есть время познакомиться с биографией нашего героя, его послужным списком, а также с теми обстоятельствами, в которых формировался и закалялся мужской характер будущего легендарного военачальника.

Итак, в роду Владимира Васильевича Булгакова профессиональных военных не было. Его предки по отцовской линии происходили из крестьян. Испокон веку они проживали в селе Лаврово Орловской губернии, с утра до ночи трудясь в поле. Им и в голову не могло прийти, что один из потомков их скромной фамилии станет полным генералом[13] и, как тогда говорили, «заработает на государевой службе чины, кресты и деньги».

В Российской империи все определялось происхождением человека. У крестьянских детей была лишь одна «привилегия» – помогать отцу весной землю пахать, летом травы косить, к осени рожь убирать. А в кадетских корпусах получали образование и содержание «дети неимущих и умерших офицеров и дворян»[14]. Так и бедствовали бы потомки крестьянского рода Булгаковых в орловской глубинке, не изменись в России уклад жизни.

Летом 1921 года, когда после вихря революционных событий и кровопролитной Гражданской войны на страну обрушился страшный голод, Николай Петрович Булгаков (дед нашего героя), чтобы спасти семью, запряг лошадь, погрузил на телегу скромные пожитки и отправился с родичами на Кубань, в хлебные места, куда потянулся голодный люд со всех концов России. Страшная картина открылась перед глазами переселенцев. В опустевших поселках и деревнях, что попадались им на пути, избы стояли без крыш и дверей, с окнами, заколоченными досками. Вдоль тракта то и дело попадались изморенные голодом люди, просившие подать хоть кусочек хлеба. Голодное лето 1921 года Николай Петрович запомнил на всю жизнь.

Обосновалась семья Булгаковых в станице Тихорецкой, которая в 1931 году была переименована в Фастовецкую. На берегу речки Тихонькой переселенцам дали участок земли. Местные казаки без лишних разговоров помогли им из подручных материалов построить саманный домик с камышовой крышей. Во дворе вырыли колодец, откуда новые хозяева стали черпать воду для приготовления пищи и стирки. Так для потомственных крестьян Булгаковых началась новая жизнь в казачьей станице.

В 1924 году в их семье родился сын Василий. Ему, конечно, не дарили («на зубок») ружье, патроны или порох, как это было заведено в казачьих семьях. Не надевали на малыша по старинному казачьему обычаю портупею от шашки, приобщая к военному делу. Не сажали его в три года и на коня, чтобы по малейшим признакам угадать судьбу будущего воина: схватился за гриву – будет жив, заплакал, повалился с коня – быть убитому. Нет, ничего этого в семье Булгаковых не делали. Военную науку Василий Николаевич постигал уже на фронте.

В 1935 году Василий Булгаков окончил четыре класса начальной школы и пошел в ФЗУ[15], где в течение трех лет освоил специальность слесаря по ремонту сельхозтехники и получил неполное среднее образование. В 1938‑м Василия Николаевича приняли на работу в МТС[16], откуда в 1942‑м он добровольцем ушел на фронт. Воевал рядовой Булгаков в минометной батарее одного из полков знаменитой 77‑й стрелковой Симферопольской Краснознаменной ордена Суворова дивизии. Особенно запомнились Василию Николаевичу кровопролитные бои под Новороссийском – в районе перевала Волчьи ворота. За четыре дня сражения с немецко-фашистскими захватчиками соединение потеряло шесть тысяч бойцов. Тогда же, в боях у перевала Волчьи ворота, рядовой Василий Булгаков был ранен. После госпиталя он попал на курсы младших командиров, и в феврале 1943 года был направлен под Таганрог, на Миус-фронт, в бригаду морской пехоты. В августе того же года советские войска прорвали мощную оборонительную линию немцев и стали освобождать Донбасс.

Осенью 1943‑го бригада морской пехоты, в которой воевал Василий Булгаков, подошла к реке Молочной, что под Мелитополем. Оборона немцев, по западному высокому берегу реки, состояла из сплошного противотанкового рва. В тяжелейших боях при форсировании Молочной командир орудийного расчета старший сержант Василий Булгаков был тяжело ранен в голову. Он пролежал в госпитале до окончания войны, и в мае 1945 года вернулся в родную Фастовецкую. Гимнастерку его украшали орден Отечественной войны II степени, медали «За отвагу», «За боевые заслуги». Вскоре Василий женился на Анне Карпец, потомственной кубанской казачке, братья которой Петр и Леонид также воевали на фронтах Великой Отечественной. Работы в станице не было, и Василий Николаевич, забрав молодую жену, отправился (как когда-то и его отец Николай Петрович) в поисках лучшей жизни на Дон, где открывались новые шахты.

На шахте № 34 (поселок Белая Калитва), куда Василий Булгаков устроился забойщиком, молодоженам выделили угол в деревянном бараке. Летом 1946 года, когда на Дону свирепствовал голод, в их семье появился первенец, которого окрестили Петром. Здоровье у малыша оказалось хрупким, и он умер в раннем детстве. Родители погоревали-погоревали, да делать нечего: надо же как-то жить. А вскоре Анна Пантелеевна почувствовала, что носит под сердцем малыша. 1 января 1949 года в их семье родился сын, которого назвали Владимиром.

Вспоминая о годах, проведенных на донской земле, Владимир Васильевич Булгаков рассказывает:

– Места, окружающие Белую Калитву, очень красивые. Особенно старый Донецкий кряж: череда возвышенностей, поросших лесом. Такое ощущение, будто перед тобой горный массив. Население в основном донские казаки. Вокруг поселка было много шахт, куда в поисках работы приезжали люди со всех уголков нашей страны, тогда необъятного Советского Союза: из Средней Азии и Белоруссии, с Кавказа и Кубани. В общем, полный интернационал! Конечно, уголь добывали и местные казаки, жившие в хуторах и станицах. Люди трудились с утра до ночи, а отец вообще сутками пропадал на шахте – забой работал круглосуточно. Вся жизнь рабочего люда проходила у меня на глазах…

В начале 1951 года Василия Николаевича перевели на шахту № 35 (в двадцати километрах от Белой Калитвы), и Булгаковы переехали в поселок с одноименным названием[17]. Тогда же в их семье родилась дочь Валя, а в октябре 1954 года – младший сын Сергей.

Поселок Шахты-35 располагался в живописном месте. С одной стороны его окаймлял молодой лес, а с другой – извилистая река с загадочным названием Северский Донец. Ее исток находится на склонах Курского плато к северу от Белгорода – в Древней Руси эти места именовались Северской землей (отсюда, видимо, и пошло название реки). Правили там потомки древнерусского князя Святослава Ярославовича. Самый известный из них, князь Игорь, в 1185 году со своей дружиной одержал победу над половцами и стал героем древнерусской поэмы «Слово о полку Игореве». Его войско, пройдя через нынешний Донбасс, завершило поход близ Белой Калитвы, где и состоялась историческая битва.

Весной 1970 года на Караул-горе, что возвышается над Белой Калитвой (ныне городом), был открыт единственный в стране памятник: «Воинам Игоревой рати – храбрым русичам 1185 год», посвященный 775‑летию «Слова о полку Игореве». Под монолитом замурованы капсулы с землей, доставленной из Киева, Путивля, Новгород-Северского, других городов, откуда дружинники шли в Игореву рать.

Всякий раз, бывая в тех местах, Владимир Васильевич непременно приходит на Караул-гору, чтобы поклониться древним героям. Впрочем, он и сам, как эти былинные ратники, достоин славы и почитания земляков. Потому что Герой России генерал-полковник Владимир Булгаков не только доблестный воин, он еще и полководец, войска которого в сложный период современной России одержали ряд побед, значение которых еще предстоит оценить потомкам.

Шахтеры жили как одна семья.

– Может быть, сказывалась фронтовая спайка – война-то только закончилась, – рассуждает Владимир Васильевич. – А может, влияла специфика горняцкого труда – в забое ведь, как на фронте, риск на каждом шагу. Шахтеры доверяли собственные жизни друг другу, как солдат доверяет свою жизнь товарищу в бою. Да и люди тогда были дружней – сейчас этим не похвалишься. В праздники и выходные дни весь поселок высыпал на берег Донца, сдвигались столы, люди выкладывали на них, у кого что было, рядом ставили патефон или граммофон и гуляли до утра с песнями да плясками. Пили умеренно. У моего отца, например, была норма: не больше ста граммов за вечер. Того же, кто «перебирал» и начинал бузить, сразу успокаивали, на корню пресекали недостойное поведение в общественном месте. Тогда пьяных драк вообще не было, не то, что сейчас. Или чтобы милиция охраняла отдыхающих, – не помню такого! У нас на всю округу был единственный участковый инспектор, старшина милиции Десяткин, так для него главное было поймать пацанов, которые прятали по кустам оружие, оставшееся со времен войны.

Булгаков делает паузу, достает из кармана пачку «Парламента» и закуривает. Затем продолжает:

– Мы до сих пор в первое воскресенье августа, по возможности, встречаемся под Белой Калитвой в лесу, где у нас есть место. Правда, многих друзей детства уже нет в живых…

В поселке дети были разных возрастов, что не мешало им дружить. Играли в футбол, лапту, городки. Ватагой бегали на речку, где старшие учили младших плавать.

– Ну и старшие, конечно, были у нас за вождей, – густой генеральский бас Булгакова становится мягче, морщины на лице разглаживаются. – Учили нас, мелких, уму-разуму. Если кто из них замечал, что младший поднимал окурок, вполне мог дать ему подзатыльник…

Дружил Володя Булгаков со Славой Филатовым и Борей Казаковым – первый был заводилой во всех уличных делах, а второго медом не корми, дай только посидеть на берегу Донца с удочкой.

– В принципе, Борис и приучил меня к рыбалке, – вздыхает Владимир Васильевич. – У скельника[18] глубина была метров пять, не меньше, потому что леску на удочке мы отпускали на всю длину, – там стоял лещ. А раки прятались в норках, там мы их и отлавливали…

Зимой, когда Донец замерзал, Володя вместе с друзьями гонял по льду шайбу или мчался на лыжах с крутого берега вниз – «дух захватывает, сердце замирает». Но лучше всего, конечно, было летом. Звенящая степь. Воздух, настоянный на разнотравье. Горы, родники, лес – все это и сейчас волнует его душу.

С раннего детства Володя приучался к труду.

– Отец сутками работал в забое, – говорит Владимир Васильевич, – и я, сколько себя помню, всегда помогал матери: копать огород – с матерью, сажать картошку – с матерью, поливать огурцы и помидоры – с матерью, заготавливать продукты на зиму – с матерью…

В семье Булгаковых было так заведено, что старший сын («мужичок», как его уважительно величал отец) отвечал за чистоту во дворе и порядок в огороде.

– Иногда, правда, подключалась сестра Валя, но она часто болела и подолгу лечилась в больнице или санатории, – вспоминает Владимир Васильевич. – Ну а Сергей, младший брат, – это такой, которого все любят и не дают работать: ходил, смотрел, иногда докладывал матери, чем мы там занимаемся в огороде…

Поручая «мужичку» несложные задания по дому или хозяйству, контролируя их исполнение, родители воспитывали у него трудолюбие и ответственность, которые так пригодились в дальнейшей жизни.

Поначалу Булгаковы снимали жилье в доме у самой кромки леса. Шум деревьев, крики неведомых птиц будоражили воображение Володи, манили его в лесную чащу, где он порой натыкался на какой-нибудь искореженный ствол автомата или покрытую ржавчиной гранату и, радостно крича, бежал с «трофеем» домой. За что, естественно, получал от отца нагоняй. Василий Николаевич держал детей в строгости, особенно не любил, когда его обманывали.

– Мог сказать пару ласковых, – с улыбкой замечает Владимир Васильевич, – но ты запоминал их надолго.

Не обходилось и без порки. Бывало, «мужичок» напроказничает или не выполнит работу по хозяйству, отец берет хворостину краснотала (длинную такую и гибкую, из нее казаки еще плетни делали) и «учит» сына уму-разуму.

Но главной в семье Булгаковых была все-таки Анна Пантелеевна. Она и внешне, и характером напоминала актрису Нонну Мордюкову

– Что бы мать ни говорила, – подчеркивает Владимир Васильевич, – отец всегда с ней соглашался. Мать любила власть, но отцу никогда не перечила, всегда подчеркивала, что он главный в семье: мол, все, что в доме есть, – от отца, он работает в забое, приносит в дом деньги, за счет которых семья и существует…

Через год Булгаковы переехали на другую улицу. Василий Николаевич закупил строительный материал и своими руками построил небольшой домик, а вернее, землянку с покатой крышей, застеленной рубероидом. В этой избушке с небольшой печкой, грубым полом и низким потолком и прошло раннее детство Володи. Зимой стены землянки промерзали, и дети часто болели. Но вскоре руководство шахты выделило семье фронтовика двухкомнатную квартиру в капитальном доме.

– А когда наши соседи дядя Толя и тетя Рая Модные уехали в город, то нам отдали и их две комнаты, – замечает Владимир Васильевич. – Отец работал много, числился на шахте в передовиках. И потом, семья у нас была не маленькая, все-таки трое детей…

Улица, где существовал свой мальчишеский кодекс, приучила Володю Булгакова проявлять смелость и держать удар. Уже тогда он мог принять самостоятельное решение, чем порой сильно огорчал родителей. Однажды, не поставив их в известность, на несколько дней уплыл с соседскими ребятами на лодке по Донцу, после чего отец крепко всыпал ему по первое число. В другой раз собрался с друзьями в поход на Кавказ – даже припрятали в кустах запасы съестного, а на карте обозначили маршрут движения. Благо, родители вовремя раскрыли планы юных путешественников.

Почему юного Володю Булгакова тянуло на Кавказ?

– До сих пор не могу понять! – недоумевает Владимир Васильевич. – С детства мечтал увидеть Кавказские горы…

А еще поселковая детвора любила военные игры. На берегу Донца мальчишки сооружали «немецкие укрепления» и брали их приступом. У них хватало примеров для подражания.

– В поселке было немало фронтовиков, которые часто собирались вместе, – поясняет Владимир Васильевич. – Сидят, покуривают, вспоминают минувшие бои. Ну а где собирались они, там, естественно, крутились и мы. Слушали с замиранием сердца их рассказы о войне…

Многие фронтовики, по словам Булгакова, воевали еще на Первой мировой, и на груди у них рядом с советскими орденами и медалями красовались Георгиевские кресты. Блеск боевых наград щекотал мальчишеское воображение, а рассказы ветеранов о фронтовых буднях воспламеняли воинственный дух, звавший детвору на поселковое «поле брани». Конечно, не все из того, о чем рассказывали их отцы, мальчишки понимали.

– Мне отец про войну вообще ничего не рассказывал, – помолчав, продолжает мой собеседник. – А когда фронтовики собирались на свои посиделки, вот тогда они давали волю словам. Разбирали бои подробно, по эпизодам. В те годы я еще не знал, что такое Миус-фронт – в разговорах звучали в основном такие выражения, как «война», «фронт», «наступление», «атака». Отец, например, рассказывал, что во время атаки укреплений противника немцы подпускали морских пехотинцев поближе и расстреливали их в упор. Наши бойцы откатывались назад и снова шли в атаку, теряя на поле боя однополчан. Вот это я помню. Тогда, правда, я еще не понимал, почему такое происходило. В фильмах мы видели иное: стоило матросам в бескозырках только подняться в атаку, как немцы сразу разбегались. Вот мы, по-мальчишески, и думали, что наши отцы просто не умели воевать. Это нас задевало…

И ребятишки сломя голову бежали на берег Донца, чтобы в пух и прах разбить «немцев».

Летом 1961 года Булгаковы переехали в Тихорецк, так как у Василия Николаевича усилились головные боли, вызванные старой раной, и врачи настоятельно рекомендовали ему сменить климат на более мягкий. К тому времени родители отца перебрались из Фастовецкой в город, у них семья Василия Булгакова и обосновалась на первое время.

Осенью дети пошли в школу: Володя в шестой класс, Валя в четвертый, Сережа в первый. Глава семьи устроился формовщиком в литейный цех завода «Красный молот». Примерно через год профком предприятия выделил фронтовику участок земли под индивидуальное строительство, который находился на улице Суворова.

За лето Василий Николаевич не без помощи соседей выстроил просторный дом, обшив его доской.

– В те годы дома строили из саманных блоков, – вспоминает Владимир Васильевич. – Сначала возле двора сооружался бурт из глины, на которую рассыпали солому, после чего бурт заливали водой и начинали делать замес. Три лошади ходят по кругу, меся жижу, а мы, мальчишки, сидим верхом. Как только раствор готов, взрослые дружно заливают его в деревянные формы без дна, а женщины в это время готовят закуску на стол. Закончили работу – сели обедать. Выпили, закусили и песни попели. Через неделю-другую, когда саманные блоки застыли и превратились в строительный материал, хозяева, опять же с помощью соседей, выкладывали из них коробку дома, капитально обмазывали ее глиной – и жилье готово. Так тогда строили все дома. И соседи были роднее родных братьев, потому что, если что, первыми приходили на помощь…

Итак, семья фронтовика переехала на улицу Суворова – великого русского полководца. Однако не это обстоятельство сыграло решающую роль в выборе Володей Булгаковым будущей военной профессии.

– Кубанские города примечательны тем, – рассказывает Владимир Васильевич, – что на их улицах растут фруктовые деревья: черешни, вишни, абрикосы. Росли они и вблизи полевого аэродрома учебного полка авиационного училища, куда мы частенько заглядывали. Курсанты, закончив полеты, шли к деревьям, чтобы в тени их крон переждать полуденное пекло. Перекуривали, пробовали на вкус созревшие плоды. Ну и без нас там, конечно, не обходилось. Расспрашивали военных, что да как в армии. Вопросов было море. Курсанты, что можно, рассказывали. Думаю, эти разговоры и повлияли на мой окончательный выбор профессии. Во всяком случае, то, что я буду военным, тогда уже не обсуждалось…

После восьмого класса Володя Булгаков решил поступать в суворовское военное училище, по привычке не поставив в известность родителей. А в военкомате, куда он пришел оформлять документы, у него спросили: «Мальчик, а где твои родители? Почему от них нет заявления?» Понурив голову, Володя побрел домой. «Нет! – отрезала Анна Пантелеевна. – Вот окончишь одиннадцать классов, тогда иди в любое военное училище». Отец тоже не одобрил поступок сына.

Но было уже поздно. Мечта стать суворовцем уже «материализовалась» в желание им стать. Поэтому увещевания родителей на Володю не подействовали. Собрав волю в кулак, мальчик выпалил: «Не отпустите – убегу!» Родителям ничего не оставалось, как дать письменное согласие.

Первое, что увидел Володя Булгаков, сойдя летним утром 1964 года с поезда на станции Орджоникидзе (Владикавказ), были горы, величественные и недосягаемые. «Ну, здравствуй, Кавказ!» – мысленно воскликнул подросток, ощутив прилив сил от того, что наконец-то сбылась его детская мечта увидеть Кавказские горы. Теперь до них было рукой подать. С восторгом разглядывая зубчатые хребты, на альпийских вершинах которых лежал снег, наш герой еще не знал, что отныне судьба накрепко свяжет его с Кавказом.

Экзаменационная суета пролетела как один день. В конце августа 1964 года начальник Кавказского суворовского военного училища генерал-майор Степан Семенович Раков зачитал решение приемной комиссии о зачислении в училище абитуриентов, успешно сдавших экзамены и выдержавших конкурс, и вручил счастливчикам алые погоны – символ кадетского братства, которые генерал Булгаков и сегодня хранит рядом с боевыми наградами…

Кадетское братство

Суворовское училище, в которое поступил Володя Булгаков в августе 1964 года, располагалось в стенах бывшего Владикавказского кадетского корпуса, который был учрежден императором Николаем II в 1900 году. На его постройку государственная казна отпустила 1 миллион 700 тысяч рублей (по тем временам сумма огромная!). Прочность материала, из которого возводились постройки, и сегодня удивляет многих[19].

– В 1967 году, когда я учился на выпускном курсе, – вспоминает Владимир Васильевич, – нам поставили задачу разобрать стрелковый тир – кирпич потом пошел на строительство здания штаба 42‑го армейского корпуса. Перфораторов и отбойников тогда не было, поэтому мы брали обыкновенное бревно и били им, как тараном, в стену. Но кирпичи не поддавались: кладка была на века! Вот мы и бегали с этим бревном, как татаро-монголы вокруг осажденной крепости, прикладывая неимоверные усилия для разрушения стены. Качество кирпича поражало – ударившись об асфальт, он не разбивался, а лишь подпрыгивал и звенел. На каждом кирпиче стояло клеймо производителя в виде подковы, своего рода знак качества…

В царствование императора Николая II были учреждены еще девять военно-учебных заведений подобного типа, в том числе и Владикавказский кадетский корпус. Заведующая сектором фондов Музея истории г. Владикавказа Вера Зинько пишет: «День начинался в шесть утра с позывных горниста под барабанный бой. В строго отведенное время надо было сходить в туалет, почистить зубы, умыться, натереть мелом поясную бляху, начистить сапоги, привести в порядок одежду. Если кадет получал три замечания, его лишали завтрака, давали только хлеб и воду. Если кадет забывал, что жидкость в супе надо есть с широкой части ложки, а гущу – с острого конца, то получал замечание. Хлеб требовалось брать руками, а рубленое мясо есть вилкой без ножа. Наказывалось также и уклонение от молитвы. Во время увольнения в город за кадетами также строго следили. На трамвай выделяли две копейки. Также воспитанникам строго-настрого запрещалось есть на улице, грызть семечки, плевать на тротуар, сморкаться. Ежегодно пятого октября в корпусе проводился бал, на который приглашались воспитанницы Ольгинской гимназии. Если во время бала замечалось, что кадет после двух танцев с гимназисткой не поменял белые перчатки или забыл угостить девушку морсом или лимонадом в буфете, нарекание было обеспечено. За более серьезные проступки следовало заключение в карцер…»[20].

К тому времени, когда в стенах бывшего Владикавказского кадетского корпуса учился Володя Булгаков, карцера уже не было. В остальном же условия учебы и быта суворовцев мало чем отличались от тех, в которых находились кадеты-«кавказцы».

Воспитанники суворовских военных училищ носили примерно такую форму, как кадеты, – сшитую по лекалам старой русской армии. В традициях русской армии они осваивали и военное ремесло: поступали исходя из сложившихся обстоятельств, обучались действовать плечом к плечу с товарищами.

– Нам с первых дней внушали правило, – подчеркивает Булгаков, – что мы должны жить по принципу: «Сам погибай, а товарища выручай!» Почему? Потому что офицеры, которые были у нас воспитателями, да и многие преподаватели, прошли войну и знали, что на фронте без войсковой дружбы, взаимовыручки делать нечего.

Кадетские корпуса были основным каналом, по которому осуществлялось пополнение армии лицами с военным образованием. Эту же функцию выполняли и суворовские военные училища, учрежденные в Советском Союзе в 1943 году. Учебно-воспитательный процесс в них соответствовал тем «лекалам», что существовали в кадетских корпусах русской армии.

Воспитанники Кавказского СВУ любили называть себя «кадетами». Традиция! Жили суворовцы-«кадеты» в дортуарах, больших спальных помещениях, где в один ярус располагались сразу две полноценные роты. В залах учебного корпуса, светлых и просторных, свободно стояла рота в развернутом двухшеренежном строю. Двери в помещениях были дубовые, и суворовцы младших классов («мелкота», как выразился Булгаков) открывали их двумя руками – одной рукой открыть такую дверь им было не под силу.

– Общеобразовательная подготовка у нас была выше, чем в средних школах, – замечает Владимир Васильевич. – Опытные педагоги, среди которых было немало заслуженных учителей, при выставлении оценок учитывали знания воспитанника, его умение мыслить, логически рассуждать. А потом была ежедневная самоподготовка под жесточайшим контролем: ты не имел права заниматься посторонними вещами – только изучение материала, заданного к предстоящим занятиям. Трудно? Да, очень. Особенно тяжело было в период втягивания в жизнь, которая называлась «армейская повседневная»…