Чувеч

– Какие шутки?

– Прекращай! Письма сам себе пишет, звонит.

– Чаво звоню? Мне че? Делать больше не чева?

– Ой, ой, ой! Как-будто весь тут ходит занятой. Все! Закончили.

– Чаво закончили? Мне чувеч уже звонит, мне чувеч пишет! Боязно мне!

– Да, чувеч звонит ему, как же. Знаем все. Ты учти, чувеч тебе звонить не будет. И писать тоже. Слишком много чести. Он к тебе сразу придет.

– А выглядит-то он как?

– Вот придет когда – увидишь!

– А я его раньше найду!

Дед скривил губы.

– Конечно, как же, найдёшь. Он сам тебя найдет.

Повернулся, пошел в дом. Никола один остался.

Но поиски не прекратил. Начал искать дальше. Разозлил его дед. Видите ли, сам себе звонит и пишет! Придумает же!

Перевернул все в гараже – все коробки, чемоданы, доски. У деда в гараже чего только нет! Как входишь, с одной стороны три огромных чемодана стоят с инструментами – дрель, отвертки, винты всякие там, молоток. С другой стороны, две старые стиральные машины. Обе старые, и обе поломанные Николой. На машинах журналы с газетами старые свалены, ждут, когда макулатуру принимать будут. Дальше по стенам разложены всевозможные доски разной длины и величины. Над ними на полках коробки пустые. Для чего хранятся – не понятно.

Самое главное в дедовом гараже – верстак.

Стоит он сразу под окном, а рядом полки с рубанками, пилами и гвоздями всякими, чтобы если что все под рукой было. На углу верстака высятся тиски, огромные, стальные. Под верстаком всякая всячина – кафель из ванной, банки, склянки, растворители, которые Никола на клопов выливает. Под полкой с гвоздями смесители старые лежат, какие только в доме были. Но так как все были дешевыми, то в конечном счете образовали в доме три потопа. Хранят их на всякий случай, вдруг какая деталь пригодится.

В гараже в шаловливые грязные ручонки Николы много чего попадало. Хотел лопату сверху вытащить, своротил на пол вместе с дедовыми лыжами и досками. Хотел стульчик раскладной со стены снять, свалил стремянку с косой, которая чуть ли не пополам разрубила стопку газет. Ну а гвозди парень просыпал раз десять, если не больше.

После поисков чувеча в гараже, Никола переключился на сарай.

Там на него сверху свалилась пластмассовая лейка, утащив за собой три корзины и пустую коробку из-под телевизора с подозрительно ругательным названием «Assuka». Телевизор японский. Дед рассказывал, что Япония – страна восходящего солнца, и еще там много роботов. Даже домашние животные у них механизированные. Никола так и не понял, зачем те роботов конструируют. Лучше бы огород вскопали, больше пользы было бы!

Швырнул Никола лейку с корзинами обратно на полку. Заглянул в старый прадедов шкаф – получил по носу выпавший оттуда раскладушкой, не весть как засунутой в узкое пространство. За раскладушкой высыпалось часть старых газет. Собирать устроенный бардак Никола не стал. Не было тут чувеча.

Вечером полил дождь.

Не успели поужинать, а день выходной был, сериалов не показывали, как откуда не возьмись приплыла черная туча, таща под рукой за собой гром. Озарилось небо десятками вспышек.

Ушли с огорода, закрыли двери и под шум проливного дождя сели смотреть телевизор. Телевизор, на узкий взгляд Николы – сплошная помойка.

Чего там только не показывают!

Вот недавно, показали в шоу удивительных талантов мужика – лысого, толстого, с кривыми зубами – который себе на голову стул поставил. Да еще одной ножкой! И стоит довольный, как не знамо кто.

Дед говорит:

– Он бы себе лучше унитаз на голову надел.

Включили концерт юмористический. Выступали юмористы всех мастей – одни просто кривляются, другие интересные вещи рассказывают. Вроде бабушке и деду смешно, а Никола молча сидит, тупо уставившись в экран. Все о чувече думает.

Смотрели концерт часа два. Потом он, к счастью, закончился. Переключили на другой канал. А там такой же концерт идет. И юмористы те же.

Никола обомлел.

– Их же тока что показывали?

Бабушка, сделав звук погромче, говорит:

– Да гоняют все время одно и то же. Только реклама разная.

Дед подтвердил.

Пока смотрели два концерта, под конец второго не смеявшись, а лишь осуждая юмористов, несущих чушь и откровенную пошлятину, дождь закончился. Гром отгремел и вместе с молнией уплыл на восток, видимо прямиком в страну восходящего солнца. Дед осторожно выглянул на улицу – везде сыро. Отовсюду капает. Лужи вокруг дома таинственно блестели в свете зажигающихся фонарей. Тишина оглушающая стояла. Птицы и те не пели, и нигде не было слышно ничего, разве только чей-то черный кот испуганно перебежал дорогу и скрылся в одном из огородов.

Никола выглянул вместе с дедом, обозревая кусочек двора у крыльца, разглядывая как бабушкины лилии наклонились от воды прямо к земле.

– Дед, а чувеч сейчас где? В сарае? Иль в гараже сидит?

– Чувеч сейчас по огороду бродит, – бросил в ответ дед.

Никола, героически выпятив тщедушную грудь, вышел из коттеджа и спустился с крыльца.

– Ты домой пойдешь? – дед спросил, нетерпеливо дрыгая ногой.

– Сейчас. Токмо чувеча погляжу.

Дед махнул рукой и закрыл дверь.

Никола огляделся. Заглянул за дом – тоже все тихо, с крыши до сих пор вода капает, забор соседский в темноте блестит.

Никола спустился до веранды, глянул за другой угол дома. Тоже везде лужи, в корыто от навоза вода с крыши капает, в темноте мокрые кусты смородины дрожат. В двенадцатом доме кто-то истошно чихнул. Где-то далеко проехала машина, взревев мотором, и во дворах сразу залаяли бродячие собаки, послышались голоса далеких прохожих. Опускавшаяся на тихий город ночь постепенно наполнялась звуками. Но Никола знал, что еще час, и все стихнет окончательно. Нигде никто из людей не выйдет на улицу – лягут все спать до утра, ни одна собака не залает, фонари к трем погасят и город заснет до семи утра. А завтра выходной еще один, и вряд ли кто-то поднимется до девяти. Ранним утром хорошо выходить на улицу – одна благодать! Прохладно, тихо. Даже мысли какие-то светлые в голову начинают приходить, хоть и ненадолго.

Другое дело зимой – там все время холодно и темно. Выходишь, а кругом снег. Белым бело. И так лета сразу хочется, тепла, солнца, зелени. А не этой долгой морозной зимы, с бескрайними снегами и долгими ночами.

Постоял Никола у веранды, прислушался. И чего дед говорил ему, что чувеч якобы по огороду бродит? Нет здесь никого.

Или он за теплицей, сволочь, бродит?

Парень собрался с духом, посмотрел на окна коттеджа, увидел, как дед зажег в спальне торшер. Через окна веранды был виден коридор, который ярко осветился светом из ванны – видно туда бабушка пошла. Время то позднее – скоро полночь. Самое зловещее время. Мама так всегда говорила, еще когда Никола жил у них.

– Засыпай всегда до полуночи, сынок, – рассказывала она ему. – Заснешь до полночи и ничего тебе не померещится в темноте.

Оглядывая пустой огород, Никола понял, что в случае чего, рассчитывать придется только на себя. Помощи ждать неоткуда.

Он с опаской посмотрел вглубь огорода, где стояла такая кромешная тьма, что даже не было понятно, где гараж, где забор, а где вишня с калиной растут. Одна сплошная чернота. Как в космосе. Свет фонарей только до теплицы чуточку доходил, да и там все береза высоченная загораживала. Того и гляди споткнешься обо что и брякнешься в сырую траву. Ищи тебя потом там с фонарем!

Никола начал постепенно подходить к теплице. Чем ближе, тем страшнее становилось парню. Вдруг он подойдет близко, а из-за угла чувеч выскочит? Что тогда делать? Куда бежать? До крыльца ведь даже не успеешь, а по сырости и вовсе поскользнешься еще у лавочки. А тут и чувеч рядом. Ап – и не тебя. Сожрет, гад, и не подавится даже!

Никола, дойдя до слив, остановился. Оглянулся снова – на коттедж посмотрел. Сейчас он казался таким далеким, лишь в спальне тускло торшер горит за плотными шорами. С неба на дом тяжело нависала беззвездная тьма вечернего неба.

Страшно.

Никола повернулся к теплице.

Прислушался.

Тихо вроде.

Вроде….

Но как-то не по себе. Отчего-то неспокойно на душе. Такое чувство, что есть кто-то рядом здесь. И смотрит за парнем.

Никола подошел еще ближе. Поравнялся с теплицей. Постепенно глаза привыкли к темноте, и он смог различить гараж, заднюю калитку, кусты смородины.

Он сделал еще пару шагов.

Заглянул за теплицу и…

– Николааааа, – заорал вышедший неожиданно во двор дед. – Домой быстро!!!!

Описавшегося от страха Николу, бабушка, несмотря на рыдания, заставила стирать трусы с шортами самого.

Спать легли в первом часу ночи.

Бабушка еще долго деда отчитывала за то, что он про чувеча внуку рассказал.

Видимо что-то знала…

Утром Никола поднялся в седьмом часу утра. Не спалось ему в эту ночь.

За окнами уже вовсю светило солнце. Мысли о вечернем постыдном испуге рассеялись, и теперь мальчик уверенно смотрел вперед наступающему дню. Может быть, сегодня он наконец увидит или найдет чувеча?

С этими мыслями он прошел в ванную, снял с веревки высохшие шорты и трусы. Вернулся на веранду, принялся одеваться. Пока одевался поднял такой грохот, что бабушка с дедом проснулись. Взмахнул руками – вазу своротил со стала. Благо та не разилась, но шум такой подняла. Шорты надевал, дернул ногой, стул толкнул. Тот на пол и упади.

Тихо потом вышел в коридор, слыша бормотание стариков в спальне. Посмотрел в зеркало на себя, лохматого и глупого. Футболка грязная и пропоченая, с какими-то пятнами на груди. Есть Никола совсем не умеет. То компот прольет, то борщ, то курица упадет, то все вместе сразу. Отразились в зеркале сальные взлохмаченные волосы. Расчесывался Никола в лучшем случае только после мытья, а мылся он раз в неделю, в воскресенье. Вокруг рта была засохшая слюна. Из носа торчала козявка.

Чистыми были только выстиранные шорты.

Насмотревшись на природную красоту, Никола отпер дверь в холодный коридор.

Холодным коридором называли вторую прихожую. Там у них стоял старенький кухонный гарнитур, широкий комод у окна, откуда дед себе сапоги достает, а бабушка калоши. А за дверью была лестница, ведущая на чердак.

А холодным коридором прозвали эту вторую прихожую неслучайно. Давным-давно, рассказывала бабушка, этого коридора и вовсе не было, а было одно большое крыльцо с огромной колонной. Потом заделали стены, поставили маленькое узкое окно, да дверь. А батарею не поставили. То ли забыли, то ли не до того было. Время сложное стояло, послевоенное. В зимнее время в холодном коридоре до их пор холодно, так как стены тонкие, и как только заканчивается лето, дверь туда из основного дома закрывают.

Обозрев пространство холодного коридора, Никола открыл вторую дверь и вышел на улицу.

Стояла утренняя прохлада, но уже было понятно, что день будет жарким. Роса уже высохла, на небосводе ни облачка. Даже птиц не слышно, словно попрятались все.

Никола снял замок с калитки и выглянул на улицу. Как всегда – тишь, да гладь. Ни одного человека.

Первые дни июля пришлись на выходные, а в эти дни город, где жил Никола с бабушкой и дедом, просто замирал. Особенно утрами и вечерами. Бывало, в девять утра выйдешь покататься на велосипеде – пусто. Никого не встретишь. Машин и тех нет. Вечерами частенько еще компании собирались, особенно в ночь с пятницы на субботу, да с субботы на воскресенье. Часто такие сборища, с криками на всю улицу, заканчивались драками. Тут уж и милицию впору вызывать.

А мат от них какой стоит! Никола только за пару минут такого наслушается, что уши вянут. Да с дуру еще придет, да деду расскажет. Тот за ремень – Николу сечь. И правильно.

– Пусть отучает тебя от этой дряни, – говорит бабушка. – Ведь надо же, этим матом проклятым всю речь засорили. Ужас! Идут по улице – от них одна матершина слышится! И как только понимают друг друга?

Никола прошел в огород, осмотрел грядки, яблони. Яблоки совсем еще маленькие. А вот клубника спеет всю. Скоро полакомиться можно будет.

Итак, где же может быть чувеч?

Никола собрался с духом. Сейчас светло, никаких тебе кошмаров. Все страхи отступили.

Он глянул за теплицу, откуда вчера с мокрыми штанами со стыдом должен был вернуться домой. Кусты смородины стоят ровно, как солдаты – в один ряд. Черноплодная рябина, две яблони, да капуста в грядках сдыхает. Было ли также тихо вчера? Может здесь обретался чувеч? И Никола его обязательно нашел, если бы не дед.

Мальчик прошел вдоль теплицы, внимательно смотря, ни примята ли где трава. Дошел до сарая, отпер, заглянул. Глянул в бывший курятник. Мирно жужжали мухи, да паутина на сквозняке колыхалась.

Никакого чувеча нет.

Но вдруг он бродит по огороду именно ночью? Сколько же мужества надо иметь, чтобы остаться в темноте и найти загадочного чувеча здесь?

6

В своих прогнозах дед, говоривший, что день и месяц будут очень жаркими, не ошибся. В десять утра солнце палило столь немилосердно, что находиться можно было только в тени. Даже береза, закрывающая своим могучим стволом и ветвями пол огорода, сейчас уступила яркому палящему солнцу и лишь немного могла скрыть за собой Николу от жары.

Пролежав до обеда в тени целых два часа, Никола вернулся в коттедж. И случайно, войдя тихо, услышал разговор деда и бабушки.

– Ты зачем так ребенка напугал? – бабушка возмущается.

– Во-первых, он уже не ребенок, не говори дурь. Взрослый парень. Ему надо исправляться!

– А что если он чувеча начнет искать?

– И что? Не найдет он его.

– Да? А звонил ему кто? Пушкин что ли?

– Так все, закончили!

– Нет, не закончили!

Слушал бы этот разговор Никола и дальше, если бы не зазвонил телефон, и бабушка, прервав дискуссию, стала разговаривать с подружкой.

Постояв в оцепенении еще какое-то время, Никола вернулся на жаркую улицу.

После обеда, когда температура достигала почти тридцати четырех градусов, дед лег на диван читать газеты, да разгадывать кроссворды. Бабушка, вымыв посуду, легла в другой комнате. Жара действовала на стариков плохо – у бабушки поднималось давление, у деда шалило сердце. Один Никола, пользуясь тем, что ближайшие часа два, а то и три, в огороде будет один, находясь в бесконтрольном состоянии, обрадовался до глубины души.

Первым делом, пользуясь свободой, решил устроить костер.

Набрал стопку читанных газет в гараже. Взял у деда с полки растворитель – «Уайт-Спирит». Пошел за курятник, где у деда всякие старые ветки обрезанные свалены для костра. Кинул стопку на землю, облил растворителем, чиркнул спичкой. Тут же газеты вспыхнули ярким пламенем. Полетел в разные стороны пепел, повалил дым, удушливо гарью запахло. Никола прыгал от расти, перегнулся через забор, посмотрел на улицу. Дым валит вовсю.

Проходящие мимо прохожие крутили головами, стараясь понять, откуда валит удушающий вонючий дым, из-за чего провоняла почти вся небольшая улиц.

Горели газеты долго. После пожарища, Никола вернулся в коттедж.

Дед спал на веранде.

Бабушка в кресле, свесив ноги на подлокотник, дремала в большой комнате.

А через мгновение спал уже и Никола.

Улица, на которой живет Никола с родными, с односторонним движением. Дорога широченная, уходящая далеко в гору. Зелени тут, деревьев – тьма. Иногда выйдешь на середину дороги, оглянешься – в одну сторону, в другую – одни липы видны вдоль дороги. Ни оного дома не виднеется. Словно ты не в городе, а на каком-то тракте в лесу.

Коттеджей на улице ровно тринадцать. Семь с одной стороны, да шесть с другой. Это половина улицы. А дальше построены обычные дома, по три этажа. Никаких там тебе огородов, гаражей с сараями или курятников, как вот у деда. Там только детские площадки, да асфальт. Никола как-то раз порывался поиграть на тех площадках, да все не везло. Пытался с горки скатиться – колени разодрал. Построил в песочнице замок, прибежала какая-то собака и с разбегу прыгнула. Песок весь в Николу полетел, что пришлось мыться потом. Начал парень играть в детском городке, пришли старшие ребята, да выгнали его. Еще и под зад коленом дали.

На первых этажах этих домов есть так называемый обменный фонд. В те квартиры селят людей, когда в их домах ремонты капитальные идут. А так как ремонтируют бывает года по два, живут люди там долго. И люди разные попадаются.

Один раз катался Никола на велосипеде рядом с таким обменным фондом, да слышит крик:

– Таня! Дави гада! – мужской голос.

Поди с клопами или тараканами воюют.

– Чего орешь, скотина жирная! – это уже женский голос. Визгливый, аж в ушах звенит. – Бей этого кровососа!

– Ты хоть сама что-нибудь делай!

– Заткнись! – еще громче крик. – Заткнись, гад! Глазки свои поросячьи на меня выкатил и смотрит!

Никола даже остановился от удивления.

Затем шум, удар сковородой, из подъезда выбежала растрепанная баба в халате и тапочках.

– Миша?! Убил его!

Баба страшная, как атомный взрыв.

– Да, входи, – опять мужской голос откуда-то из подъезда.

– Мышь лови давай! Я не войду в квартиру, пока эта тварь там бегает по моим кастрюлям!

– А ты убирай за собой, хоть иногда! Припрешься домой и на диван, телик смотреть! А я все мой за тобой!

– Что! А ну заткнись, боров жирный!

В этот момент их подъезда, с трудом протолкнув широкое пузо в узкий дверной проем, выходит Миша.

– Хватит на всю улицу орать! Иди домой!

Хорошо Николе все-таки. Отдельный коттедж. И соседи спокойные. Сидишь в шезлонге, кругом зелени, ягоды, грядки с овощами. И никто тебя не видит и не трогает. Красота!

В каждом коттедже живут разные люди. И у всех разные огороды, как рассказывает бабушка. В начале улицы у коттеджей ничего не растет. Только деревья. В одном дворе беседка стоит. В субботу там всегда шашлыки жарят, что дух плывет по всей улице. В одном коттедже мотоцикл стоит, старый, с коляской. Его один парень все время чинит, бензин доливает, но мотоцикл с места так и не сдвигается.

А у некоторых такой бардак, что смотреть страшно. Где доски навалены, где еще какая-нибудь дребедень. Одни соседи догадались себе прямо под окнами сделать загон для бешеной собаки. Возвели второй забор, поставили будку. Все проволокой оцепили. Собака возьми, да перепрыгни через забор и давай бежать. До сих пор поймать не могут.

У других сплошные гулянки во дворе. Приедут вечером со всего города, врубят музыку на полную мощность:

Забирай меня скорей,

Увози за сто морей,

И целуй меня везде

Я ведь взрослая уже.

Бабушка сидит на веранде, слышит песни, головой качает.

– Какая срамота, – говорит она. – Один разврат в песнях. Ужас какой!

– Разнузданность, – поддакивает рядом стоящий дед, дрыгая ногой.

У большинства огороды нормальные. И цветы растут, и картошка с морковкой. Теплицы стоят, яблони цветут, клубника со смородиной спеют. А иногда такая густая растительность, что вообще ничего не видно.

Вот как у Лариски…

В коттеджах люди то нормальные живут, скрывать им нечего. Ведут себя как все, улыбаются, открытые всем. А Лариска, наоборот, скрытная. Дом у нее самый выразительный. Забор стоит ровно, когда у всех он покосился в разные стороны. Да еще ярко зеленого цвета. Что в огороде – не видно. Кругом у дома сплошные заросли. Тьма там из-за этого, что солнце не видно. И цветы не растут. Ягод никаких нет.

Живёт Лариска одна, а лет ей больше семидесяти. Раньше с ней две собаки жили. Маленькая, беленькая, да черненькая, большая. Обе дворняги были найдены в подворотне самой Ларисой. Обе собаки тупые, как поливальные лейки, бесконечно брешущие и такие же странные, как и сама хозяйка.

Вот только были…

Одна ушла из дома и не вернулась. Больше ее никто не видел. Бабушка говорит, что видимо собака подыхать пошла. Баба Валя, соседка Ларисы, услышала это и потом возмущалась:

– Надо же! Подыхать он в отдельное место пошел! А моя, Нюра, сука, свинья эдакая, на моих глазах подыхала. Блевала около веранды, цветы все своей мочой сожгла. Извивалась тут, доводила меня! Сон я из-за нее потеряла. А этот в отдельное место подыхать пошел. Сволочь!

Вторая Ларискина собака, Бася, попала под машину. Сбили ее и от удара она в овраг отлетела, что даже не сразу и нашли. Катался как-то Никола на велосипеде, съехал случайно в канаву, а там Бася лежит. Уже тлеть начала.

Бабы на улице говорили потом, что кто-то специально животных убивает. Третью собаку за месяц сбили. Да коты пропадают из соседних трехэтажных домов.

Кто его знает почему? Может и чувеч их жрет или шеи сворачивает, думает про себя Никола, почесывая всклокоченную голову.

Так осталась Лариса совсем одна.

Живет она тихо. К ней почти никто не ходит. Разве только почтальоны. Что у нее за домом – никто не знает. Никого туда она не пускает. Даже соседи по обеим сторонам ничего не знают. Все густые заросли скрывают. Сама Лариса если и приглашает кого, то дальше крыльца пройти нельзя. Стоит на дороге, руки тонкие на груди сложила, и не пускает. И смотрит так строго, словно все виноваты кругом.

А что там у нее за домом то? Что?! Загадка…

В гости Лариса к другим ходить, наоборот, любит. Как-то к бабушке пришла. Сидит на веранде и не уходит. Уже вечер наступил, чай закончился, печенье, а она все сидит, ногой дрыгает, да с бабушкой беседует. То про огород станет говорить, что эту дикую растительность пора вырубать, то про ремонт, что надо скорей делать пока силы есть. Спрашивает у бабушки, как родственники их живут.

В тот вечер Никола получше и разглядел эту Ларису.

С виду ничего. Баба как баба. Глаза нормальные, голубые, губы толстые, нос картошкой, да это ладно. Руки и ноги есть, пальцев по пять штук, даже грязи под ногтями нет. Зуба одного не хватает. Волосы чистые, до плеч, прямые и седые. Обычная бабка, как и все.

Расселась она тогда на веранде, чая отхлебнула, сахаром закусила и давай беседовать с бабушкой. Дед рядом сидел. От чая отказался, а вот конфету взял. Никола на улице болтался, пришел, околачивался у дверей, смотрел. Ему конфету сунули, да выпроводили вон. Нечего разговоры взрослых слушать.

Гулял Никола с час. Вернулся. Думал, Лариска уже ушла домой, ан нет. Сидит, ногами обеими дрыгает, чай пьет, вареньем закусывает, с бабушкой разговаривает. Дед уже на диван лег. Слушает. Увидели втроем Николу, вторую конфету сунули, выгнали.

Село солнце. Время десять часов.

Никола пришел, слышит – Лариса о соседке рассказывает, бабе Вале. Мол, что та пьет, как сапожник. Да еще алкашей с улицы к себе ночевать водит. Утром выползет из дома, сползет с крыльца, да захрапит опять. А следом другие алкаши из дома уползают, за ними бутылки выкатываются. Так еще наблевать могут, как та собака умершая.

– Собака ейная, – жалуется бабушке Лариса. – Поди сдохла от такой жизни. Валька же пьяница, била ее, та и умерла в канаве.

Дед уже в другую комнату ушел. Не выдержал этой болтовни. А Лариса все сидит и не уходит.

Ушла она тогда в двенадцатом часу. У бабушки голова разболелась после вчера, а дед ей нравоучения читал:

– Ты бы с ней еще до утра болтала!

Вот такая эта Лариса, загадочная. И дом у нее загадочный. И что там за крыльцом и верандой – тайна, покрытая мраком.

Кто его знает, может там чувеч и живет?

На беду Николы бабушка дала ему поручение.

– Никола, сходи-ка к Ларисе и отдай ей этот сверток – там семена. Только быстро. Шевели помидорами!

Помидорами бабушка называла тощие Николины ягодицы.

Делать было нечего. Поплелся парень через дорогу к дому Ларисы. Идет, по сторонам глазеет, зевает.

И ту его осенило.

Коли он к Лариске сейчас зайдет, то и огород посмотрит! И то, что у нее там за домом спрятано. Если там и живет чувеч, он его наконец найдет.

Воодушевленный Никола чуть ли не бегом на своих кривых ногах припустился к загадочному дому

Но не тут-то было.

Сначала, как только он хлопнул щеколдой калитки, откуда не возьмись выбежала собака. Вроде и не очень большая, но злющая. Он едва успел выскочить обратно и закрыть за собой калитку, как та впилась острыми зубами в решетку, рыча и скалясь. Никола отскочил к дереву подальше и готов был даже вскарабкаться вверх, или вообще поскорее к себе убежать, бросив дурацкий бабушкин сверток. И пусть потом она на пару с дедом бурчит, что он не в состоянии ничего сделать. Плевать! Собака в разы страшнее.

Но тут на крыльцо вышла Лариска.

– Туман, домой! Быстро!

Туманом звали собаку. Вот до чего странную кличку придумала!

Пес харкнул в сторону Николы, развернулся и поплелся домой в коттедж. Лариса закрыла за ним дверь и вновь повернулась к Николе. На улице жара, а она стоит в калошах, теплых колготках да в шерстяных носках, какой-то старой, необъятной юбке, мохнатой теплой кофте и потертой черной жилетке. Словно из зимы в лето вернулась. До чего странная баба все же.